Глава 3
1
Вступительная речь защитника:
– Господа присяжные заседатели, я мог бы с полным на то основанием сразу заявить, что обвинения, предъявленные моей подзащитной, несостоятельны, и не вдаваться в дальнейшие объяснения. Бремя доказательства лежит на представителях обвинения, но, по моему мнению – и я уверен, что вы со мной согласитесь, – пока еще вообще ничего не доказано! Обвинитель утверждает, что Элинор Карлайл, завладев морфином (который с тем же успехом мог взять любой другой из находившихся в доме, к тому же весьма вероятно, что морфина в доме вообще не было), подсыпает его Мэри Джерард. Заметьте: обвинение опирается исключительно на вероятность. Была предпринята попытка доказать наличие мотива, но я со всей ответственностью утверждаю, что именно этого представителям обвинения сделать не удалось. Поскольку, господа присяжные заседатели, мотива не существует! Обвинение пыталось выдвинуть в качестве мотива расторгнутую помолвку. Вы только вдумайтесь: расторгнутая помолвка! Если всякую расторгнутую помолвку считать мотивом для убийства, то, спрашивается, почему мы ежедневно не лицезреем горы трупов? А данная помолвка, заметьте, не была следствием страстной любви: в основе ее лежали главным образом семейные интересы. Мисс Карлайл и мистер Уэлман вместе росли, они всегда с симпатией относились друг к другу, и со временем их отношения перешли в более теплую дружескую привязанность. Я намерен доказать, что их соединяло скорее дружеское, но отнюдь не страстное чувство.
«О, Родди… Родди. Вовсе не страстное чувство?»
Более того, помолвка была расторгнута по инициативе обвиняемой, а не мистера Уэлмана. Я утверждаю, что помолвка Элинор Карлайл с Родериком Уэлманом состоялась главным образом для того, чтобы сделать приятное старой миссис Уэлман. Когда та умерла, обе стороны осознали, что их чувства не настолько сильны, чтобы стать основой для вступления в брак. Однако они остались хорошими друзьями. К тому же Элинор Карлайл, унаследовавшая состояние своей тетушки, по доброте душевной намеревалась выделить Мэри Джерард значительную сумму денег. Именно той девушке, в отравлении которой ее обвиняют! Это же сущая нелепость. Единственное, что можно истолковать против Элинор Карлайл, так это обстоятельства, при которых произошло отравление.
Обвинитель заявил следующее: «Ни у кого, кроме Элинор Карлайл, не было возможности совершить убийство Мэри Джерард». Исходя из этого, обвинению пришлось срочно изыскивать подходящий мотив. Но, как я уже говорил, обвиняющей стороне не удалось его найти, ибо никакого мотива не существовало.
Далее посмотрим, насколько справедливо утверждение, что убить Мэри Джерард не мог никто, кроме Элинор Карлайл.
Во-первых, не исключено, что Мэри Джерард совершила самоубийство. Во-вторых, кто-то мог отравить сандвичи, пока Элинор Карлайл ходила в сторожку. Возможен еще и третий вариант. Одно из основных правил юриспруденции гласит: если существует альтернативная версия, которая вполне вероятна и доказуема и не противоречит свидетельским показаниям, обвиняемого следует оправдать. Я намереваюсь доказать, что существовало еще одно лицо, которое имело не только равную с обвиняемой возможность отравить Мэри Джерард, но и значительно более серьезный мотив для того, чтобы сделать это. У меня имеются факты, доказывающие, что есть еще один человек, который имел доступ к морфину и у которого были весьма серьезные основания для убийства Мэри Джерард, равно как и факты, подтверждающие, что упомянутый мной человек имел равную с обвиняемой возможность это сделать. Утверждаю, что ни один суд в мире не обвинит в убийстве мою подзащитную, так как против нее нет никаких улик, а обвинение опирается исключительно на возможность совершения ею преступления, тогда как вполне доказуемо, что у другого человека имелась не только такая же возможность, но и чрезвычайно убедительный мотив. Я намерен вызвать в суд свидетелей, способных доказать, что один из опрошенных уже свидетелей обвинения дал заведомо ложные показания. Но сначала я предоставлю слово обвиняемой, чтобы она сама могла рассказать вам эту историю и чтобы вы убедились, насколько необоснованны предъявленные ей обвинения.
2
Она приняла присягу и тихим голосом стала отвечать на вопросы сэра Эдвина. Судья подался вперед, попросил говорить громче…
Сэр Эдвин мягким и ободряющим голосом задавал именно те вопросы, ответы на которые она давно для себя отрепетировала.
– Вы любили Родерика Уэлмана?
– Очень любила. Он был мне как брат… или кузен. Я всегда считала его своим кузеном. Помолвка… была логическим продолжением наших отношений… это так удобно – вступить в брак с человеком, которого знаешь всю свою жизнь…
– Наверное, ваши отношения нельзя было назвать страстной любовью?
«Нельзя? О Родди!»
– Пожалуй… видите ли, мы слишком хорошо знали друг друга…
– После смерти миссис Уэлман не возникло ли между вами некоторого отчуждения?
– Да, возникло.
– Чем вы это объясняете?
– Я думаю, что отчасти причиной были деньги.
– Деньги?
– Да. Родерик чувствовал себя неловко. Он боялся, что окружающие могут подумать, будто он женится на мне ради денег…
– Помолвка была расторгнута не из-за Мэри Джерард?
– Мне казалось, что Родерик увлекся ею, но я не верила, что это серьезно.
– Вас очень огорчило бы, окажись его увлечение серьезным?
– О нет. Я просто сочла бы, что это не подходящая для него партия, только и всего.
– Теперь ответьте мне, мисс Карлайл: брали ли вы морфин из чемоданчика сестры Хопкинс двадцать восьмого июня?
– Не брала.
– Не было ли у вас какого-то другого морфина?
– Не было.
– Вы знали, что ваша тетя не сделала завещания?
– Нет. Меня это очень удивило.
– Не показалось ли вам, что вечером двадцать восьмого июня ваша тетя перед смертью пыталась дать вам какое-то поручение?
– Я поняла, что она не сделала никаких распоряжений относительно Мэри Джерард и хотела это как-то исправить.
– И для того, чтобы выполнить ее волю, вы были готовы выделить девушке значительную денежную сумму?
– Да, я хотела выполнить волю тети Лоры. И, кроме того, была благодарна Мэри за ту доброту, которую она проявляла в отношении моей тети.
– Вы приехали из Лондона в Мейденсфорд двадцать шестого июля и остановились в гостинице «Королевский герб»?
– Да.
– Какова была цель вашего приезда?
– Я продала дом, а человек, который его купил, хотел вступить в права владения как можно скорее. Я должна была разобрать личные вещи тети и вообще уладить все дела.
– По пути в Хантербери-холл двадцать седьмого июля вы покупали какие-нибудь продукты?
– Да. Подумала, что проще перекусить на скорую руку, чем возвращаться на ленч в деревню.
– А затем вы направились в дом и разбирали там личные вещи вашей тетушки?
– Да.
– А после этого?
– Спустилась в буфетную и приготовила сандвичи. А потом пошла в сторожку и пригласила районную сестру Хопкинс и Мэри Джерард составить мне компанию.
– Почему вы это сделали?
– Хотела избавить их от необходимости идти по жаре в деревню, ведь им пришлось бы снова возвращаться в сторожку.
– Что ж, вполне естественный порыв, вы проявили похвальное великодушие. Они приняли приглашение?
– Да, они пошли вместе со мной.
– Где находились приготовленные вами сандвичи?
– Я оставила блюдо с сандвичами в буфетной.
– Там было открыто окно?
– Да.
– Кто-нибудь мог проникнуть в буфетную в ваше отсутствие?
– Разумеется.
– Если бы кто-нибудь наблюдал за вами снаружи, когда вы готовили сандвичи, что он мог бы подумать?
– Мне кажется, он подумал бы, что я собираюсь устроить ленч, перекусить.
– Кто-нибудь мог знать, что вместе с вами сандвичи будет есть кто-то еще?
– Нет. Мысль пригласить Мэри и Хопкинс пришла мне в голову только тогда, когда я увидела, что сандвичей получилось очень много.
– Если бы кто-нибудь проник в буфетную в ваше отсутствие и подсыпал морфин в один из них, означало бы это, что отравить намеревались вас, а не кого-то еще?
– Видимо, так.
– Что происходило после того, как вы все вместе вошли в дом?
– Мы пошли в малую гостиную. Я принесла сандвичи и предложила своим гостьям.
– Вы что-нибудь пили с сандвичами?
– Я пила воду. На столе было пиво, но сестра Хопкинс и Мэри предпочли чай. Сестра Хопкинс пошла в буфетную, чтобы его заварить. Она принесла чайник на подносе, а Мэри разлила в чашки.
– Вы сами пили чай?
– Нет.
– Но Мэри Джерард и сестра Хопкинс его пили?
– Да.
– Что случилось потом?
– Сестра Хопкинс вышла, чтобы выключить газовую плиту.
– И оставила вас наедине с Мэри Джерард?
– Да.
– Что было дальше?
– Несколько минут спустя я взяла поднос и блюдо из-под сандвичей и отнесла их в буфетную. Сестра Хопкинс была там. Мы вместе с ней вымыли посуду.
– Сестра Хопкинс в это время была без нарукавников?
– Да. Она мыла чашки, а я вытирала.
– Вы спросили ее насчет царапины на запястье? И что именно спросили?
– Я спросила, не занозила ли она чем-нибудь руку.
– Что она ответила?
– Она сказала: «Это шип с розового куста около сторожки. Надо бы пойти вытащить».
– Как она себя вела в этот момент?
– Мне показалось, что ей было жарко. Она вся обливалась потом, и лицо у нее было какого-то странного цвета – неестественно белое.
– Что произошло потом?
– Мы поднялись наверх, и она помогла мне разобраться с тетиными вещами.
– Когда вы снова спустились вниз?
– Примерно через час.
– Где находилась Мэри Джерард?
– Она все еще сидела в гостиной. Она тяжело дышала и была без сознания. Сестра Хопкинс велела мне срочно позвонить доктору. Он приехал как раз перед тем, как она умерла.
Сэр Эдвин театрально расправил плечи:
– Мисс Карлайл, вы убили Мэри Джерард?
«Теперь твоя реплика. Выше голову, смотреть прямо перед собой».
– Нет!
3
Сэр Самьюэл Эттенбери. Сердце тяжело забилось. Вот, теперь она во власти врага! Теперь ей нечего рассчитывать на доброту и легкие вопросы, на которые она заранее знала ответы.
Однако он начал вполне мягко:
– Вы говорили нам, что были помолвлены с мистером Родериком Уэлманом?
– Да.
– Вы его любили?
– Очень любила.
– Я утверждаю, что вы страстно любили Родерика Уэлмана и безумно ревновали его, потому что он полюбил Мэри Джерард!
– Нет!
«Достаточно ли возмущенно прозвучало это „нет“?»
Сэр Самьюэл сказал с угрозой:
– Признайтесь, что вы умышленно хотели избавиться от этой девушки – надеясь, что Родерик Уэлман вернется к вам!
– Ничего подобного.
«Презрительно… несколько утомленно. Так будет убедительно».
Допрос продолжался. Это было как сон… страшный сон… ночной кошмар…
Вопрос за вопросом… ужасные, коварные вопросы… На одни она была готова ответить, другие застигали ее врасплох…
Помни свою роль! Нельзя позволить себе расслабиться, и нельзя честно признаться: «Да, я ее ненавидела… Да, я желала ей смерти… Да, все время, пока я нарезала сандвичи, я представляла себе, как она умирает…»
Главное, спокойствие и хладнокровие. Отвечать по возможности кратко и без эмоций…
Бороться…
Отвоевывать каждый дюйм пути к спасению…
Наконец-то все закончилось… Этот ужасный человек с иудейским носом опускается в кресло. И вот уже добрый, вкрадчивый голос сэра Эдвина Балмера задает ей еще несколько вопросов. Легких, приятных вопросов, рассчитанных на то, чтобы рассеять любое неблагоприятное впечатление, которое она могла произвести во время перекрестного допроса…
Она вернулась на скамью подсудимых и стала вглядываться в лица присяжных заседателей…
4
Родди. Теперь он стоит на свидетельском месте, немного щурясь, и лицо его бледно от ненависти ко всем и вся. Почему-то он выглядит каким-то нереальным.
…Впрочем, ничего реального больше вообще не существует. Все втянуто в дьявольский круговорот. Черное становится белым, верх оказывается низом, а восток – западом… «И я уже не Элинор Карлайл, я – „обвиняемая“. И независимо от того, повесят меня или отпустят на свободу, ничто уже не будет таким, как прежде. Если бы было хоть что-то… хоть что-то надежное, за что можно было бы уцепиться…»
Может быть, это лицо Питера Лорда с его веснушками и с его потрясающей способностью быть таким же, как всегда…
…До какого пункта добрался сэр Эдвин, допрашивая Родди?
– Не скажете ли вы нам, каковы были чувства мисс Карлайл по отношению к вам?
Родди отвечал сдержанно и четко:
– Я назвал бы их глубокой привязанностью, но никак не страстной любовью.
– Вы считали свою помолвку удачной?
– О, вполне. У нас много общего.
– Мистер Уэлман, не скажете ли вы присяжным, почему все-таки была расторгнута ваша помолвка?
– Видите ли, после смерти миссис Уэлман нам пришлось столкнуться с некоторыми непредвиденными обстоятельствами. И мне не давала покоя мысль, что я женюсь на богатой женщине, будучи сам нищим. Фактически помолвка была расторгнута по обоюдному согласию. Мы оба в какой-то мере ею тяготились.
– А теперь не расскажете ли нам, каковы были ваши отношения с Мэри Джерард?
«О Родди, бедный Родди! Как же тебе сейчас тяжко! Как же все это для тебя унизительно!»
– Я считал ее очень красивой.
– Вы были в нее влюблены?
– Немножко.
– Когда вы виделись с ней в последний раз?
– Дайте подумать. Это было пятого или шестого июля.
В голосе сэра Эдвина зазвучал металл:
– Мне кажется, что ваша последняя встреча состоялась позже.
– Нет, я был за границей… в Венеции и в Далмации.
– Когда вы возвратились в Англию?
– Как только получил телеграмму… Дайте подумать… по-моему, первого августа.
– А по-моему, вы были в Англии двадцать седьмого июля.
– Нет.
– Послушайте, мистер Уэлман, помните, что вы дали присягу. Разве отметки в вашем паспорте не подтверждают, что вы возвратились в Англию двадцать пятого июля и уехали снова в ночь на двадцать седьмое?
В голосе сэра Эдвина появилась чуть заметная угроза. Элинор нахмурила брови и неожиданно перенеслась в действительность. Зачем адвокат запугивает своего собственного свидетеля?
Родерик заметно побледнел. Воцарилось долгое молчание.
– Ну да, это так, – наконец с усилием произнес он.
– Вы виделись с Мэри Джерард двадцать пятого июля в ее лондонской квартире?
– Да.
– Вы просили ее выйти за вас замуж?
– Э… э… да.
– Что она ответила?
– Она мне отказала.
– Вы не богаты, мистер Уэлман?
– Нет.
– И у вас довольно большие долги?
– Какое вам до этого дело?
– Было ли вам известно, что мисс Карлайл в случае своей смерти завещала все свои деньги вам?
– Впервые об этом слышу.
– Были ли вы в Мейденсфорде утром двадцать седьмого июля?
– Не был.
Сэр Эдвин сел. Слово взял прокурор.
– Вы утверждаете, что, по вашему мнению, обвиняемая не была в вас страстно влюблена?
– Именно так я и сказал.
– Вы благородный человек, мистер Уэлман?
– Не понимаю, что вы имеете в виду?
– Если леди страстно любит вас, а вы ее не любите, то считали бы вы своим долгом утаить от нее этот факт?
– Конечно нет.
– Где вы учились, мистер Уэлман?
– В Итоне.
Сэр Самьюэл со спокойной улыбкой проговорил:
– У меня все.
5
Альфред Джеймс Уоргрейв.
– Вы занимаетесь выращиванием роз и проживаете в Эмсворте, Беркшир?
– Да.
– Вы приезжали в Мейденсфорд двадцатого октября, чтобы осмотреть розовый куст у сторожки в Хантербери-холле?
– Да.
– Можете ли вы дать описание этого растения?
– Это вьющаяся роза сорта «Зефирен Друфен». Цветы алого цвета, обладают сильным ароматом. Не имеет шипов.
– Можно ли уколоться о стебель такой розы?
– Никоим образом. Повторяю, это растение не имеет шипов.
Перекрестного допроса не последовало.
6
– Джеймс Артур Литтлдейл, вы профессиональный фармацевт и работаете в оптовой фармацевтической фирме «Дженкинс и Хейл»?
– Да.
– Не скажете ли нам, что это за обрывок бумаги?
Свидетелю передается вещественное доказательство.
– Это часть одной из наших этикеток.
– Какой именно?
– Этикетки, которая наклеивается на трубочки с таблетками для подкожных инъекций.
– Вы могли бы по этому обрывку точно определить, что за лекарство содержалось в трубочке, на которую была наклеена данная этикетка?
– Да. С полной уверенностью могу сказать, что трубочка, о которой идет речь, содержала таблетки гидрохлорида апоморфина для подкожных инъекций, одна двадцатая грана каждая.
– Не гидрохлорида морфина?
– Ни в коем случае.
– Почему?
– На таких этикетках слово «морфин» было бы напечатано с прописной буквы «М». Я рассмотрел под лупой то, что здесь осталось от буквы «м», – это часть строчной буквы «м», а не прописной.
– Позвольте, пожалуйста, присяжным заседателям воспользоваться вашей лупой и рассмотреть этот обрывок. У вас есть с собой экземпляры целых этикеток, чтобы показать, что вы имеете в виду?
Этикетки были переданы присяжным.
Сэр Эдвин продолжил допрос:
– Вы говорите, что это кусочек этикетки с трубочки, содержащей гидрохлорид апоморфина? Что это за лекарство?
– Его формула це семнадцать аш семнадцать эн о два. Это производное морфина, получаемое путем нагревания морфина вместе с раствором соляной кислоты в герметически закрытом сосуде. При этом морфин теряет одну молекулу воды.
– Каким свойством обладает апоморфин?
– Апоморфин является самым быстродействующим и наиболее эффективным – из всех ныне известных – рвотным средством. Он действует через несколько минут, – объяснил мистер Литтлдейл.
– Если кто-нибудь проглотил бы смертельную дозу морфина, а через несколько минут ввел бы себе шприцем дозу гидрохлорида апоморфина, то каков был бы результат?
– Почти немедленно последовала бы рвота, и морфин был бы выведен из организма.
– Ну а если бы два человека съели содержащие морфин сандвичи или выпили бы отравленный морфином чай из одного и того же чайника, а затем один из них ввел бы себе подкожно дозу гидрохлорида апоморфина, каков был бы результат?
– У того человека, который сделал укол апоморфина, отравленные пища и питье были бы немедленно удалены из организма посредством рвоты.
– И этот человек не испытал бы потом никаких последствий отравления?
– Нет.
Неожиданно по залу прокатилась волна возбуждения, и судье пришлось призвать к порядку.
7
– Вы Амелия Мэри Седли и постоянно проживаете по адресу: Окленд, Бунамба, Чарлз-стрит, 17?
– Да.
– Вы знаете миссис Дрейпер?
– Да, я знакома с ней более двадцати лет.
– Известна ли вам ее девичья фамилия?
– Да. Я была на ее свадьбе. Фамилия ее была Райли, а звали ее Мэри.
– Она уроженка Новой Зеландии?
– Нет, она приехала из Англии.
– Вы присутствовали на заседаниях суда с самого начала процесса?
– Да.
– Видели ли вы эту Мэри Райли… или Дрейпер… в зале суда?
– Да.
– Где?
– Она давала свидетельские показания.
– Под каким именем?
– Джесси Хопкинс.
– И вы абсолютно уверены, что Джесси Хопкинс является той женщиной, которую вы знали как Мэри Райли или Дрейпер?
– Да, я в этом совершенно уверена.
В последних рядах зала возникло легкое волнение.
– Если не считать сегодняшнего дня, когда вы в последний раз видели Мэри Дрейпер?
– Пять лет назад, до того как она уехала в Англию.
Сэр Эдвин, обернувшись к прокурору, сказал с легким поклоном:
– Свидетельница в вашем распоряжении.
Сэр Самьюэл с немного растерянным лицом приступил к допросу:
– Я полагаю, миссис… Седли, что вы могли и ошибиться.
– Нет, я не ошиблась.
– Вас могло сбить с толку случайное сходство.
– Я достаточно хорошо знаю Мэри Дрейпер.
– Сестра Хопкинс – районная медицинская сестра. У нее имеется диплом.
– Мэри Дрейпер и до замужества работала сестрой – в больнице.
– Вы отдаете себе отчет в том, что обвиняете свидетельницу Королевского суда в даче ложных показаний?
– Я отвечаю за свои слова.
8
– Эдуард Джон Маршалл, в течение нескольких лет вы проживали в Окленде, в Новой Зеландии. В данное же время проживаете в Дептфорде, Рэнстрит, 14. Так?
– Все верно.
– Вы знаете Мэри Дрейпер?
– Я был знаком с ней несколько лет в Новой Зеландии.
– Вы видели ее сегодня в суде?
– Да. Она называла себя Хопкинс, но это была миссис Дрейпер, это точно.
Судья поднял голову и негромко, но отчетливо и резко произнес:
– Полагаю, было бы нелишне вновь пригласить сюда свидетельницу Джесси Хопкинс.
Последовала пауза, потом недоуменный шепот.
– Ваша честь, Джесси Хопкинс несколько минут назад покинула здание суда.
9
– Эркюль Пуаро!
Эркюль Пуаро прошел на свидетельское место, присягнул, подкрутил усы и, слегка склонив голову набок, стал ждать вопросов.
Он сообщил свое имя, адрес и профессию.
– Мосье Пуаро, вам знаком этот документ?
– Конечно.
– Каким образом он попал к вам в руки?
– Мне дала его районная сестра Хопкинс.
Сэр Эдвин сказал, обращаясь к судье:
– С вашего позволения, ваша светлость, я зачитаю его вслух, а затем можно передать его присяжным заседателям.
