85

Когда я проснулся, было полвторого дня. Я принял ванну, оделся, проверил почту. Письмо от молодого человека из Глендэйла.

У бедного мудозвона не было пизды. Я швырнул его письмо в урну.

Через час или около того вернулась Лайза.

– О, я нашла изумительные костюмы!

У нее все руки были заняты платьями. Она зашла в спальню. Прошло немного времени, и она вышла. В длинном вечернем платье с высоким воротником она закружилась передо мной. На попке сидело очень мило. Золото с черным, на ногах – черные туфли. Она чуть-чуть потанцевала.

– Тебе нравится?

– О, да… – Я сел и стал ждать, что будет дальше.

Лайза вновь вернулась в спальню. Затем вышла в зеленом и красном, с проблесками серебра. С дырой посередине, из которой выглядывал пупок.

Парадируя передо мной, она по-особому заглядывала мне в глаза. Взгляд ни застенчивый, ни сексуальный – безупречный.

Я не помню, сколько костюмов она мне показала, но последний был в самый раз. Он льнул к телу, и по обеим сторонам юбки текли разрезы. Когда она расхаживала по комнате, сначала выскальзывала одна нога, за ней – другая. Платье было черным, мерцающим, с низким вырезом спереди.

Я встал, пока она шла по комнате, и схватил ее. Поцеловал яростно, перегибая ее назад. Целуя, я начал задирать длинное платье. Подтянул сзади юбку, до самого верха, и увидел трусики, желтые. Задрал перед платья и начал толкаться в нее своим членом. Ее язык проскользнул ко мне в рот – он был прохладен, как будто она напилась ледяной воды. Я провел ее задом в спальню, толкнул на кровать и принялся терзать. Я снял и эти желтые трусики, и собственные штаны. Я отпустил свое воображение. Ее ноги обвивались вокруг моей шеи, пока я стоял над ней. Я их раздвинул, приподнялся и гладко всунул. Немного поигрался, сначала меняя скорости, затем – гневными толчками, толчками любви, дразнящими толчками, грубыми толчками. Время от времени я его извлекал, потом начинал сызнова. Наконец, я дал себе волю, несколько раз погладил ее изнутри на прощанье, кончил и обмяк с нею рядом. Лайза продолжала меня целовать. Я не был уверен, соскочила она или нет. Я-то соскочил.

Мы поужинали во французском ресторане, где также подавали хорошую американскую еду по умеренным ценам. Ресторан постоянно бывал переполнен, поэтому время посидеть в баре у нас было. В тот вечер я назвался Ланцелотом Лавджоем и даже был достаточно трезв, чтобы вспомнить имя, когда 45 минут спустя нас пригласили.

Мы заказали бутылку вина. Ужин мы решили ненадолго отложить. Нет лучшего способа выпивать, чем за маленьким столиком, над белой скатертью и с симпатичной женщиной.

– Ты ебешься, – сказала Лайза, – с энтузиазмом человека, ебущегося в первый раз, однако, ебешься ты изобретательно.

– Можно записать это на манжетке?

– Конечно.

– Может, пригодится когда-нибудь.

– Только меня не используй – больше ни о чем не прошу. Я не хочу быть просто очередной твоей женщиной.

Я не ответил.

– Моя сестра тебя ненавидит, – сказала она. – Она сказала, что ты просто используешь меня.

– Куда девался весь твой класс, Лайза? Ты заговорила, как все остальные.

К ужину мы так и не приступили. Когда вернулись домой, выпили еще немного. Мне она действительно очень нравилась. Я начал слегка оскорблять ее, словами. Она, похоже, удивилась, глаза ее наполнились слезами. Убежала в ванную, просидела там минут 10, затем вышла.

– Моя сестра была права. Ты подонок!

– Пошли в постель, Лайза.

Мы приготовились спать. Залезли на кровать, и я ее оседлал. Без разминки было гораздо труднее, но я, наконец, его вставил. Начал работать. Я работал и работал. Еще одна жаркая ночь. Похоже на возобновляющийся дурной сон.

Я начал потеть. Я горбатился и качал. Не хотело ни извергаться, ни отпускать. Я все качал и горбатился. В конце концов, скатился с нее.

– Прости, малышка, слишом много выпил.

Лайза медленно соскользнула головой вниз мне по груди, по животу, вниз, добралась до него, начала лизать, и лизать, и лизать, затем взяла его в рот и стала обрабатывать…

Я полетел с Лайзой обратно в Сан-Франциско. У нее была квартира на вершине крутого холма. Там оказалось славно. Первое, что нужно было сделать, – посрать. Я зашел в ванную и сел. Повсюду вокруг зеленые лозы. Вот так горшок.

Мне понравилось. Когда я вышел, Лайза усадила меня на какие-то здоровенные подушки, включила Моцарта и налила остуженного вина. Подошло время обеда, и она стояла на кухне и готовила. То и дело она подливала мне еще. Мне всегда больше нравилось бывать дома у женщин, чем когда они гостили у меня. От них всегда можно было уйти.

Она позвала меня к столу. Салат, чай со льдом и куриное рагу.

Довольно неплохо. Сам я – ужасный повар. Могу только жарить стейки, хотя хорошее баранье рагу тоже делаю, особенно когда пьян. Мне нравится азартно играть со своими бараньими рагу. Я закидываю туда почти всё, и иногда мне сходит с рук.

После обеда мы поехали на Причал Рыболова. Лайза вела машину с большой опаской. Это меня нервировало. Она останавливалась у перекрестка и смотрела в обе стороны, проверяла движение. Если даже никто никуда не ехал, она все равно сидела. Я ждал.

– Лайза, черт, да поехали же! Ведь никого нет.

И только тогда она ехала. С людьми всегда так. Чем дольше их знаешь, тем заметнее их чудачества. Иногда чудачества у них забавные – в самом начале.

Мы прошлись по причалу, потом спустились и сели на песок. Пляж тут не ахти.

Она рассказала мне, что у нее уже некоторое время нет друга. О чем говорили мужчины, которых она знала, что для них было важно – в это она поверить не могла.

– С женщинами точно так же, – сказал я ей. – Когда Ричарда Бртона спросили, что он ищет первым делом в женщине, он ответил: Ей должно быть, как минимум, 30 лет.

Стемнело, и мы вернулись к ней. Лайза вытащила вино, и мы уселись на подушки. Она открыла ставни, и мы рассматривали ночь. Начали целоваться. Потом пили. И еще немного целовались.

– Когда ты возвращаешься к работе? – спросил я.

– А тебе этого хочется?

– Нет, но тебе ведь нужно жить.

– Ты же сам не работаешь.

– В каком-то смысле – работаю.

– То есть, ты живешь, чтобы писать?

– Нет, просто существую. А потом, позже, пытаюсь вспомнить и что-то оттуда записать.

– Я держу танцевальную студию только три вечера в неделю.

– И концы с концами сходятся?

– Пока да.

Мы углубились в поцелуи. Она не пила столько, сколько я. Мы перешли на водяную постель, разделись и приступили. Я слыхал раньше про еблю на водяном матрасе. Предполагалось, что это здорово. Я обнаружил, что это сложно.

Вода содрогалась и колыхалась под нами, а когда я двигался вниз, вода, казалось, раскачивалась из стороны в сторону. Вместо того, чтобы приближать ее ко мне, она, казалось, отодвигала ее от меня. Может, тут нужна практика. Я пустился в свою дикарскую программу, хватая ее за волосы и засаживая так, будто это изнасилование. Ей нравилось, или она делала вид, издавая маленькие восхитительные звуки. Я еще немного над ней поизмывался, затем у нее, по всей видимости, неожиданно случился оргазм – звуки она производила, во всяким случае, правильные. Это меня подхлестнуло, и я кончил как раз в конце ее конца.

Мы почистились и вернулись к подушкам и вину. Лайза уснула, положив голову мне на колени. Я сидел еще где-то около часа. Потом вытянулся на спине, и мы так и проспали всю ночь на этих подушках.

На следующий день Лайза взяла меня с собой в танцевальную студию. Мы купили сэндвичей в забегаловке через дорогу, захватили их вместе с напитками в студию и там съели. Это была очень большая комната на третьем этаже.

В ней ничего не было, кроме голого пола, кое-какой стереоаппаратуры, нескольких стульев, а высоко над головой, через весь потолок тянулись какие-то веревки.

– Научить тебя танцевать? – спросила она.

– Да я как-то не в настроении, – ответил я.

Следующие дни и ночи были похожи. Не плохо, но и не клево. Я научился управляться на водяной постели чуточку лучше, но по-прежнему для ебли предпочитал нормальную кровать.

Я пожил у нее еще 3 или 4 дня, потом улетел обратно в Л.А.

Мы продолжали писать друг другу письма.

Месяц спустя она снова объявилась в Лос-Анжелесе. На этот раз, когда она подходила к моей двери, на ней были брюки. Выглядела по-другому, я не мог объяснить это самому себе, но – по-другому. Мне совсем не понравилось рассиживать с нею, поэтому я возил ее на бега, в кино, на бокс – всё, что делал с женщинами, которыми наслаждался, – но чего-то не хватало. Мы по-прежнему занимались сексом, но это больше не волновало так, как раньше. Я чувствовал, будто мы женаты.

Через пять дней Лайза сидела на кушетке, а я читал газету, и она сказала:

– Хэнк, не получается, правда?

– Да.

– Что не так?

– Не знаю.

– Я уеду. Я не хочу здесь оставаться.

– Успокойся, не настолько же все плохо.

– Я просто ничего не понимаю.

Я не ответил.

– Хэнк, отвези меня к Дворцу Освобождения Женщин. Ты знаешь, где это?

– Да, в районе Уэстлейка, где раньше художественная школа была.

– Откуда ты знаешь?

– Я туда как-то возил другую женщину.

– Ах ты гад.

– Ну ладно, ладно…

– У меня подруга там работает. Я не знаю, где у нее квартира, а по телефонной книге найти не могу. Но знаю, что она работает во Дворце Освобождения. Поживу у нее пару дней. Мне просто не хочется возвращаться в Сан-Франциско в таком состоянии…

Лайза собралась и сложила вещи в чемодан. Мы вышли к машине, и я поехал в Уэстлейк. Я как-то возил туда Лидию на выставку женского искусства, где она показывала несколько своих скульптур.

Я остановился перед зданием.

– Я подожду, вдруг твоей подруги тут нет.

– Все в порядке. Можешь ехать.

– Я подожду.

Подождал. Лайза вышла, помахала. Я помахал в ответ, завел машину и уехал.