Воздух прохладен, палитру ночи разбавляют серо-фиолетовые мазки ложного рассвета. Еще немного, и колокол зазвонит к вигилии. Только мне не до сна: из головы не идут слова Лемерля.

Что произошло? Меня околдовали, одурманили? Как я ему поверила, каким образом это случилось? Я ругала себя на все корки. Все, что я говорила и делала, было ради Флер. Все, что я обещала, было ради нас обеих, а прочее… Я отогнала безумные фантазии о странствиях с Лемерлем, о дружбе с ним, о любви… Этого не будет никогда. Ни-ког-да.

Страшно хотелось раскинуть карты, но Антуана ловко их спрятала. Я и постель ее обыскала, и пекарню — без толку. От отчаяния я стала думать о Джордано, пытаясь расслышать его голос сквозь бешеный стук сердца. Дружище, твое здравомыслие сейчас мне просто необходимо. В твоем геометрически правильном мире царил порядок, который не нарушали ни смерть, ни утраты, ни голод, ни любовь. Колес, вращающих Вселенную, ты даже не замечал. В своих вычислениях и измерениях открывал ты тайные имена Бога.

Кш-ш, прочь, прочь! Мои наговоры бессильны пред лицом высшей магии. Нынче, как взойдет луна, наберу розмарина и лаванды, чтобы защитили меня и навели порядок в мыслях. Смастерю себе оберег из листьев розы и морской соли, перевяжу красной лентой и стану носить в кармане. Стану думать о Флер. Стану прятать от него глаза.

Клемента отсутствовала и на матутинуме, и на лаудесах. Никто об этом не обмолвился, но я, заметив, что сестра Виржини пропустила оба моления, сделала свои выводы. Семена ипомеи еще действуют, но долго ли это продлится?

Поглощенная думами о сестре Клементе, я лишь несколько часов спустя сообразила, что Альфонсины тоже нет. Сперва я не слишком встревожилась. В последнее время Альфонсина подружилась с сестрой Виржини и частенько набивалась ей в помощницы. Тем паче в лазарет то и дело наведывался Лемерль, а иного повода просиживать там часами Альфонсине не требовалось.

На приму явилась одна Виржини, зато с новостями. Клемента занедужила — впала в глубокое забытье, от которого ее никак не пробудить, а с утра у нее жар. Пьета покачала головой, заявив, что с самого начала опасалась холеры. Антуана безмятежно улыбалась. Маргарита твердила, что мы все одержимы демонами и достойны суровой епитимьи.

Принесла Виржини и вести пострашнее: Альфонсина снова слегла. Жара не было, но она побледнела и надсадно кашляла ночь напролет. Кровопускание немного помогло, только сил не прибавилось и аппетит не появился. Мать Изабелла навестила ее и определила, что Альфонсина не в состоянии исполнять свои обязанности, хотя та горячо убеждала в обратном. «Слепому ясно, что это дизентерия, — заявила сестра Виржини. — Если не выпустить дурную кровь, больная и недели не протянет».

Это встревожило меня сильнее вестей о Клементе. Вечно перевозбужденная Альфонсина и так ослабела от самоистязаний. Кровопускания и пост погубят ее куда быстрее, чем чахотка. Так я и сказала сестре Виржини.

— Прошу тебя не вмешиваться, — осадила меня Виржини. — Сестру Маргариту мой уход поднял на ноги.

— Сестра Маргарита выжила чудом, а ведь она не так слаба, как Альфонсина. Маргариту легкие не беспокоят.

Виржини зыркнула на меня с откровенным презрением.

— Если кому и следует беспокоиться, так это тебе, сестра. Лучше на себя посмотри!

— О чем это ты?

— Вчера ты отвертелась, но иные считают, что твой, хм, повышенный интерес к порошкам и снадобьям не так безобиден, как кажется отцу Коломбину.

После такого я держала свое мнение при себе, и об уходе за Альфонсиной, и о состоянии Клементы. Виржини не преувеличивала — как бы ни отмахивался Лемерль от опасности, я чувствовала ненадежность своего нынешнего положения. Виржини в фаворитках у Изабеллы — они чем-то похожи, да еще почти ровесницы, — а меня нынешняя хозяйка лазарета никогда не жаловала. Любой пустяк, одно слово Клементы, даже в бреду, и меня снова назовут ведьмой.

Хотелось поговорить с Лемерлем, но он сегодня не показывался — то ли навещал больных в лазарете, то ли отсиживался в кабинете среди книг. По моим расчетам, скоро ипомея перестанет действовать, жар у Клементы спадет, и она придет в сознание. Дальнейшие события зависят от Лемерля. Он хвастал, что совладает с Клементой, но я его уверенности не разделяла. Он при сестрах заступился за меня в пику ей, а такого женщины не прощают.

Всю ночь меня мучили кошмары. Я проснулась от звука собственного голоса и боялась заснуть: вдруг снова заговорю и ненароком себя выдам. В сторожке Лемерля горел неяркий свет. Я уже решила отправиться к нему, но тут Антуане понадобилось в уборную. Пришлось лечь поудобнее и закрыть глаза, притворившись спящей. За ночь она еще дважды бегала в уборную — видно, суп с черным хлебом не для ее желудка, — так что мы обе мгновенно среагировали на тревожный сигнал из лазарета.

Клемента очнулась!