Класс
Я не уверен, где было это место. Где-то к северо-востоку от Калифорнии.
Хемингуэй только что закончил роман, вернулся из Европы или откуда-то еще и теперь был на ринге, с кем-то дрался. Вокруг толпились газетчики, критики, писатели – вся эта братия, – и какие-то дамочки сидели возле ринга. Я уселся в последний ряд. Народ на Хэма, в основном, не смотрел. Они болтали друг с другом и смеялись.
Солнце стояло высоко. День был в разгаре. Я наблюдал за Эрни. Он своего противника делал, играл с ним. Наносил удары по корпусу и обводил его, как захочется. Затем свалил вообще. Тогда на него обратили внимание. Противник Хэма поднялся на счет 8. Хэм двинулся на него, но остановился. Вытащил изо рта загубник, рассмеялся и отмахнулся от соперника. Слишком легкая жертва. Эрни ушел в свой угол. Закинул назад голову, и кто-то брызнул ему в рот воды.
Я встал с места и медленно пошел по проходу между сидений. Дотянулся до ринга и слегка пихнул Хэма в бок.
– Мистер Хемингуэй?
– Да, в чем дело?
– Я бы хотел выйти против вас.
– Боксерский опыт есть?
– Нет.
– Иди и заработай.
– Я хочу надрать вам задницу.
Эрни расхохотался. Секунданту в углу он сказал:
– Выдай парнишке трусы и перчатки.
Парень соскочил с ринга, и я пошел за ним по проходу в раздевалку.
– Ты спятил, пацан? – спросил меня он.
– Не знаю. Нет, наверное.
– Вот. Померяй трусы.
– Нормально.
– Ого… Слишком здоровые.
– На хуй. Сойдут.
– Ладно, давай кисти перемотаю.
– Никаких перемоток.
– Никаких перемоток?
– Никаких перемоток.
– А загубник?
– Никакого загубника.
– Ты в этих башмаках драться выйдешь?
– Я выйду драться в этих башмаках.
Я зажег сигару и вышел в зал следом за ним. Я шел по проходу и курил сигару.
Хемингуэй снова взобрался на ринг, и на него надели перчатки. В моем углу никого не было. Наконец, кто-то вылез и тоже натянул на меня перчатки. Нас вызвали на центр ринга давать инструкции.
– Так, когда войдете в клинч, – начал рефери, – я…
– Я не вхожу в клинч, – сообщил я судье.
Инструктаж продолжался.
– Ладно, теперь по своим углам. После гонга выходите и деритесь. Пусть победит лучший. А вам, – обратился ко мне рефери, – лучше сигару изо рта вынуть.
Когда ударил гонг, я вышел на середину с сигарой. Набрав полный рот дыма, я выпустил его в лицо Эрнесту Хемингуэю. Толпа заржала.
Хэм двинулся на меня, сделав хук и целясь в корпус, и оба раза промазал. Ноги у меня двигались быстро. Я станцевал маленькую джигу, пошел на него – пух пух пух пух пух – пять быстрых ударов Папе по носу. Я взглянул на девчонку в переднем ряду, очень хорошенькую, и тут Хэм засадил мне справа, размазав сигару мне по физиономии. Она обожгла мне рот и щеку, я смахнул горячий пепел. Выплюнул сигарный окурок и сделал хук, целясь Эрни в живот. Он провел апперкот правой, а левой поймал меня в ухо. Увернулся от моей правой и серией ударов загнал меня на канаты. С ударом гонга он смачно завалил меня правой в подбородок. Я поднялся и побрел в свой угол.
Подошел мужик с ведерком.
– Мистер Хемингуэй хочет узнать, не желаете ли вы еще один раунд? спросил он.
– Передайте мистеру Хемингуэю, что ему повезло. Мне дым попал в глаза. Пусть даст мне еще один раунд, и я докончу работу.
Мужик с ведерком отошел, и я увидел, как Хемингуэй засмеялся.
Прозвенел гонг, и я выскочил. Мои удары стали попадать в цель, не слишком жестко, но в хороших комбинациях. Эрни отступил, стал пропускать удары. Впервые в жизни я заметил сомнение у него в глазах.
Кто этот мальчишка? – думал он. Я сократил интервалы между ударами, заработал жестче. Каждый мой удар приземлялся хорошо. В голову и в корпус. Напополам. Я боксировал, как Сахарок Рэй, и бил, как Демпси.
Я прижал Хемингуэя к канатам. Упасть он не мог. Каждый раз, когда он валился вперед, я поправлял его новым ударом. Сплошное убийство. Смерть после полудня.
Я отступил, и мистер Эрнест Хемингуэй рухнул в отключке.
Я расшнуровал перчатки зубами, стянул их и соскочил с ринга. Прошел в свою раздевалку – то есть, в раздевалку Хемингуэя – и залез под душ. Выпил бутылку пива, закурил сигару и сел на краешек массажного стола. Эрни внесли и водрузили на другой стол. Он еще не пришел в себя. Я сидел голышом и смотрел, как они хлопочут над Эрни. В комнату набились и тетки, но я не обращал на них внимания.
Потом ко мне подошел какой-то парень.
– Кто вы такой? – спросил он. – Как вас зовут?
– Генри Чинаски.
– Не слыхал, – сказал он.
– Услышишь, – ответил я.
Подошел весь остальной народ. Эрни бросили одного. Бедный Эрни. Все столпились вокруг меня. И женщины тоже. Все просто пожирали меня глазами, если не считать одного места. По-настоящему классная чувиха просто впилась в меня взглядом.
Похожа на светскую бабу, богатую, образованную и прочее – хорошее тело, хорошая мордашка, хорошая одежда и все остальное.
– Чем вы занимаетесь? – спросил меня кто-то.
– Ебусь и пью.
– Нет-нет, я имею в виду род занятий.
– Мою посуду.
– Моете посуду?
– Ага.
– А хобби у вас есть?
– Ну, не знаю, можно ли это назвать хобби. Я пишу.
– Вы пишете?
– Угу.
– Что?
– Рассказы. Довольно неплохие.
– А вас печатают?
– Нет.
– Почему?
– Не посылаю.
– А где ваши рассказы?
– Вон там. – Я показал на драный картонный чемодан.
– Послушайте, я – критик газеты Нью-Йорк Таймс. Вы не возражаете, если я захвачу ваши рассказы домой и прочту их? Я все верну.
– Я-то не возражаю, чувак, только я не знаю, где я буду.
Классная светская чувиха выступила вперед:
– Он будет со мной. – И продолжила: – Давай, Генри, влатывайся. Ехать долго, а нам надо много чего… обсудить.
Я оделся, и тут Эрни пришел в сознание.
– Что произошло, к чертям собачьим? – спросил он.
– Вы встретились с достойным противником, мистер Хемингуэй, – сообщил ему кто-то.
Я закончил одеваться и подошел к его столу.
– Вы хороший человек, Папа. Всех победить все равно невозможно. – Я пожал ему руку. – Смотрите не выпустите себе мозги.
Я ушел с классной чувихой, и мы сели в открытую желтую машину длиной в полквартала. Она вела машину, отжав рукоятку газа до самого полу, а в повороты вписывалась скользя, скрежеща и безо всякого выражения на лице. Это был класс.
Если она любила так же, как ездила, ночка меня ожидала просто дьявольская.
Жила она в холмах, сама по себе. Дверь открыл привратник.
– Джордж, – сказала она ему, – возьми на ночь выходной. Хотя нет возьми всю неделю отгулов.
Мы вошли: на стуле сидел крупный парень со стаканом в руке.
– Томми, – сказала она, – потеряйся.
Мы прошли в дом.
– Кто это был? – спросил я.
– Томас Вулф, – ответила она. – Зануда.
Она задержалась в кухне, взяла квинту бурбона и два стакана. Затем сказала:
– Пошли.
Я последовал за ней в спальню.
На следующее утро нас разбудил телефон. Звонили мне. Она передала мне трубку, и я сел на постели с ней рядом.
– Мистер Чинаски?
– Ну?
– Я прочел ваши рассказы. Я был так взволнован, что всю ночь глаз не сомкнул.
Определенно, вы – величайший гений десятилетия!
– Только десятилетия?
– Ну, возможно, и всего века.
– Это лучше.
– Редакторы Харперза и Атлантика сейчас здесь со мной. Вы можете не поверить, но каждый из них принял по пять рассказов для последующей публикации.
– Я верю, – ответил я.
Критик повесил трубку. Я лег обратно. Светская чувиха и я занялись любовью еще один раз.