Несколько дней Жиль не получал от нее вестей и ничуть не удивлялся. Он, вероятно, был для мадам Сильвенер случайным эпизодом, к тому же эпизодом не слишком приятным, о любви же она говорила просто из приличия, из нелепого буржуазного приличия, а может, у нее просто такая мания. Но все же он был несколько разочарован, и это усилило его обычную хандру. Он почти не разговаривал со своими, брился через день и пытался читать книги, избегая, однако, русских писателей.

На пятый день, после двенадцати, когда лил ужасный дождь и Жиль, небритый, лежал скрючившись на диване в гостиной, она вдруг вошла и села возле него. Она пристально смотрела на него, он видел ее широко раскрытые зеленые глаза, слышал запах дождя, исходивший от ее шерстяного платья. Наконец она заговорила напряженным, срывающимся голосом, и Жиль тотчас почувствовал огромное облегчение.

– Ты не мог позвонить мне по телефону? Или приехать?

– У меня нет ни телефона, ни машины,-весело ответил он и попробовал взять ее за руку. Она сухо отдернула руку.

– Я ждала пять дней, – прошептала она. – Пять дней ждала растрепанного, небритого человека, который к тому же занимается разгадыванием кроссвордов.

Она была вне себя от гнева, и это обрадовало Жиля гораздо больше, чем он мог ожидать. Любопытно, что он, может быть, впервые не поздравлял себя с ловким маневром, а просто думал о том, как он ошибся в оценке характера Натали. Он попробовал объясниться:

– Я не был уверен, что тебе хочется меня видеть.

– Но ведь я сказала, что люблю тебя, – ответила она хмуро. – Сказала я или нет?

И, вскочив, она двинулась к двери так быстро, что он чуть было не упустил ее. Она уже была в прихожей, уже надевала плащ, когда он догнал ее. Каждую минуту могла войти Одилия или кухарка, но все-таки он обнял ее. Шум дождя, барабанившего по стеклам, эта разгневанная женщина, ее неожиданное появление, запах дров, сложенных под лестницей, тишина в доме – все это немного опьяняло его. Он тихо целовал ее, а она упорно не поднимала головы, но вдруг вскинула ее и сама бросилась ему на шею. Он повел ее к себе в комнату, почти не скрываясь, с той дерзкой удачливой смелостью, которую порождает желание, и они по-настоящему стали любовниками, какими могут быть лишь люди, созданные для любви и опытные в любви. Так Жиль вновь обрел вкус к наслаждению.

Уже смеркалось. Жиль слышал, как внизу сестра отдает какие-то распоряжения громче, чем обычно; и, вдруг поняв причину этого, повернулся к Натали и стал беззвучно хохотать. Она лениво открыла глаза и тотчас вновь смежила веки. Он спросил:

– Ты где оставила машину?

– У крыльца. Почему ты спрашиваешь? Ах, боже мой, я совсем забыла о твоей сестре и Флоране. Я хотела выругать тебя и тотчас уехать. Что они теперь подумают?

Она говорила усталым, спокойным голосом, каким говорят после любви, и Жиль удивлялся, как мог он почти четыре месяца жить, не слыша такого голоса. Он улыбнулся.

– А по-твоему, что они подумают? Она не ответила, повернулась.

– Я знала, – сказала она. –Знала, что у нас с тобой так будет. Знала, лишь только увидела тебя. Странно…

– Лучше, чем странно,-сказал он.-Пойдем выпьем «порто-флип».

– Как мы спустимся к ним? Без всяких объяснений?

– Это единственный способ, – сказал Жиль. – Никогда не нужно ничего объяснять. Одевайся.

Он говорил властным, решительным тоном, какого у него уже давно не было, и сам осознал эту перемену, заметив веселый и несколько иронический взгляд, который бросила на него Натали, еще лежавшая под одеялом; он наклонился, поцеловал ее в плечо.

– Да,-сказал он, – мы существа слабые, и нас внезапно захватывает нечто, не поддающееся контролю. Спасибо тебе, Натали.

Они вошли в маленькую гостиную с той беспечностью, какая обычно появляется у любовников старше тридцати лет после счастливого и решающего свидания. Зато Флоран и Одилия смущенно вскочили и покраснели. Флоран, всплеснув руками, воскликнул: «Какой сюрприз!» Одилия же похвалила Натали за то, что у нее достало мужества приехать в такой ужасный дождь, тогда как у нее, Одилии, недостанет мужества даже высунуть нос на улицу. Это, разумеется, должно было означать, что ни хозяин, ни хозяйка дома не заметили автомобиля, уже два часа стоявшего перед их крыльцом. После такого проявления светского такта и крайней слабости зрения Одилия, к большому удовольствию брата, заговорила о том, что в такую погоду совершенно необходимо чего-нибудь выпить, чтобы согреться, – тут она опять покраснела, а Флоран ринулся за бутылкой портвейна. Натали сидела на диване, уронив на колени, словно неодушевленный предмет, узкие кисти рук, улыбалась, отвечала на вопросы, иногда бросала быстрый взгляд на Жиля, который стоял, опершись на каминную полку, и с видом некоторого превосходства забавлялся этой провинциальной комедией.

– Такая погода, наверно, помешает Касиньякам устроить бал на открытом воздухе, – сокрушалась Одилия.

– Вы к нам собираетесь?-спросила Натали.

– Я боялась, что Жиль не захочет,-опрометчиво ответила Одилия, – но теперь…

На мгновение она умолкла, оцепенев от ужаса, а Флоран, протягивавший ей бокал, застыл, свирепо вращая глазами. Жиль чуть было не расхохотался, но успел отвернуться.

– …но теперь он выглядит немного лучше,-промямлила Одилия, – и, может быть, согласится поехать с нами…

Она с мольбой взглянула на брата, и он кивнул, желая ее успокоить. У

Натали глаза были полны слез – должно быть, она тоже с трудом сдерживала душивший ее смех. «Боже мой, – вдруг подумал Жиль,-как я должен быть благодарен этой женщине! Так давно я не испытывал этого состояния блаженной усталости, которая следует за любовью и вызывает то слезы, то безудержный смех».

– Ну конечно, я поеду, – весело отозвался он. – Но танцевать я буду только с вами двумя.

И он так нежно улыбнулся Натали, что у нее затрепетали ресницы и она отвернулась.

– Ну, мне пора, – сказала она.-Значит, завтра вечером мы увидимся у Касиньяков?

Жиль помог ей надеть плащ. Он захлопнул за ней дверцу машины и просунул голову в окно.

– А завтра днем?

– Не могу, – ответила она с отчаянием. –Завтра у меня собрание дам-членов Красного Креста.

Он засмеялся:

– Ах, верно: ты ведь супруга важного чиновника.

– Не смейся, – вдруг сказала она низким, дрогнувшим голосом,-не смейся. Ты не должен смеяться.

И она уехала, а Жиль продолжал стоять озадаченный и раздумывал над ее словами.

Весь вечер сестра хлопотала вокруг него, не зная, чем ему еще угодить, и это его смешило. Женщинам нравится видеть своих братьев, а то и сыновей в роли удачливых ловчих, в особенности если их собственная женская жизнь, как у Одилии, прошла без. тени романтики. Это как бы реванш за свою неосознанную неудачливость.