Глава 46
27 октября, 16 часов 45 минут
по московскому времени
Санкт Петербург, Россия
Эрин прошла через российскую таможню, будучи еще в полусонном состоянии, но когда она и двое сопровождающих ее мужчин, выйдя из здания санкт-петербургского аэропорта, вступили на промерзший тротуар, она окончательно проснулась. Рун затолкал их в такси со сломанной печкой, водителю которого был явно чужд страх смерти. Эрин больше всего боялась замерзнуть, когда водитель, петляя и виляя из стороны в сторону, несся сквозь снежную пургу и не умолкая говорил им что-то по-русски.
Внезапно таксомотор остановился перед чем-то похожим на городской парк, перед большим участком земли — по всей вероятности, зеленым в летнее время, — по обеим сторонам которого стояли ряды высоких деревьев. Сейчас сучья и ветви деревьев были голыми, а промерзшая трава скоро покроется толстым слоем белого снега.
Эрин и предположить не могла, насколько далеко очутится она от жгучей жары Масады. Еще вчера утром самой большой неприятностью, которую можно было ждать от погоды, был солнечный ожог, сегодня надо было опасаться переохлаждения. Стоило ей выбраться из такси, как санкт-петербургский ветер, пронизав насквозь плащ из шкуры беспощадного волка, тут же проморозил ее до мозга костей. Вместо песка ее щеки колол снег.
Солнце над головой выглядело неярким диском жемчужного цвета; его лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь густую облачность, давали мало света и еще меньше тепла.
Джордан шел рядом с нею, когда они, пройдя под каменной аркой, вошли в парк. Ей показалось, что он хочет взять ее за руку, и она, не останавливаясь, засунула сжатые в кулаки пальцы поглубже в карманы. Похоже, он обиделся, но Эрин не могла винить его — она просто не знала, как сейчас вести себя с ним. Она почти отдалась ему там, в Германии, и сейчас с тревогой думала о том, что было бы, если бы они дошли до конца. Джордан уже нравился ей слишком сильно.
С каждым шагом ее кроссовки еще сильнее скользили по обледеневшим камням дорожки. По обеим ее сторонам возвышались обрамленные травой возвышения. Эрин смотрела на них и не могла понять, зачем они нужны.
Джордан поднял воротник плаща, его нос и щеки уже покраснели. Она вспомнила, что чувствовала, прикасаясь губами к его подбородку, вспомнила тепло его губ на своей коже — и быстро отвела взгляд в сторону.
Идущий немного впереди Рун не испытывал никакого беспокойства по поводу недостаточности своей одежды и размашисто шагал в черной, колышущейся при каждом шаге сутане. Его белые, без перчаток, руки выглядели так же, как и при жуткой жаре на вершине Масады. В одной руке он нес длинный кожаный цилиндр, который Надия оставила для них в Германии. Эрин не могла даже представить, что находится в нем, и предполагала, что и Рун пребывает в таком же неведении. Прежде чем передать ему цилиндр, Надия опечатала его сургучом золотистого цвета, к которому приложила папскую печать — два скрещенных ключа, скрепленные лентой и увенчанные тройной папской короной.
— Ну что, Рун, — спросил Джордан, становясь по правую руку от падре. — Зачем мы здесь? Зачем мы пришли в этот промерзший парк?
Эрин подошла к Руну с другой стороны, чтобы услышать его ответ. До этого он сказал им лишь то, что они направляются в Санкт-Петербург, потому что русские войска после войны, должно быть, доставили Книгу в этот город. Эрин эта мысль тоже приходила в голову, когда она увидела в бункере мертвого русского солдата и услышала, как Надия прочитала бумаги, написанные кириллицей. Солдат ведь прибыл из этого города.
Эрин также помнила, что у этого солдата оставались жена и ребенок — дочь, которая, возможно, еще жива, проживает в Санкт-Петербурге и даже не подозревает, что каким-то иностранцам известно о смерти ее отца больше, чем ей самой.
Эрин была рада, что отдала тогда Надие эти письма из бункера и попросила передать их брату Леопольду. Может быть, их усилия хотя бы в малой степени успокоят душу этой женщины.
— Рун, — не отступала от него Эрин, желая узнать больше, ведь она заслуживала того, чтобы знать больше.
Падре остановился и посмотрел за присыпанное снегом земляное ограждение, дороги туда, где стояла редкая поросль тощих деревьев. Ветер шевелил еще оставшиеся на ветвях упрямые листья.
— Мы пришли сюда для того, чтобы попросить разрешения искать Книгу на русской земле.
— А зачем? — удивился Джордан. — Я думал, что сангвинисты не просят разрешений.
Бесстрастное, ничего не выражающее лицо Руна и на этот раз не выдало никаких эмоций, однако Эрин почувствовала исходивший от него страх. Она и вообразить себе не могла, что может существовать нечто такое, что может напугать Руна.
— Санкт-Петербург — это не наша территория, — несколько загадочно произнес он.
— А чья же тогда? — не унимался Джордан. — После падения Берлинской стены католическая церковь снова присутствует здесь.
Эрин, засунув руки поглубже в холодные карманы, устремила взгляд на конец дорожки, где стояла большая бронзовая статуя женщины в широкой юбке, держащей в поднятой руке какой-то предмет. Эрин прищурилась, но все равно не поняла, кем была женщина, которую изображала статуя. Она осмотрелась вокруг. Прежде она приняла это место за городской парк, но какой-то дух печали пропитывал окружающий это место воздух. Эрин даже не могла представить себе играющих здесь детей.
— Этой землей правит Витандус, — ответил Рун на вопрос Джордана и дотронулся до кожаного цилиндра, свешивающегося с его плеча, словно убеждаясь в том, что эта драгоценная вещь не потеряна. — А он не отличается любовью к церкви. Когда он придет, ничего не рассказывайте ему ни о нашей миссии, ни о себе.
— А кто такой этот Витандус? — спросил Джордан.
Ответ на этот вопрос Эрин знала.
— Это титул, данный ему в наказание. Самое худшее из религиозных порицаний из уст церкви. Оно даже хуже, чем отлучение. Больше похоже на постоянное изгнание и наказ держаться от него в стороне.
— Здорово. Не могу дождаться встречи с этим парнем. Должно быть, он истинный маг и волшебник.
— Это точно, — согласился Рун. — Так что будь настороже.
Джордан невольно протянул руку к кобуре, но вспомнил, что все свое вооружение он был вынужден оставить в Германии. Они прилетели сюда рейсом коммерческих авиалиний с фальшивыми документами, изготовленными Надией. Но провезти с собой оружие не было никакой возможности.
— А чем занимается Витандус? — спросила Эрин, переступая застывшими ногами с земли на камень, как будто стоять на нем было теплее. — Кто он такой?
Рун по-прежнему не сводил с голых деревьев наблюдательного, настороженного и пристального взгляда, при этом в его глазах Эрин явно видела испуг. Он как бы между прочим ответил на ее вопросы — хотя этот ответ подействовал на нее как удар обухом по голове.
— Вам этот человек более известен как Григорий Ефимович Распутин.
16 часов 52 минуты
Медленно идя по выложенной каменной плиткой тропе, Рун, перебирая ледяными пальцами свои четки, творил молитву о том, чтобы Григорий не приказал немедленно убить их, как убивал он всех сангвинистов, присланных в Россию после 1945 года. Возможно, тот самый тубус, который вручила ему Надия, сулил некоторую надежду. Она велела Корце отдать его Григорию нераспечатанным.
Но что это было? Что в тубусе, подарок или оружие?
Эрин разволновалась.
— Распутин? — Неверие звучало в ее голосе, светилось в ее прищуренных глазах. — Этот сумасшедший монах? Сподвижник Романовых?
— Он самый, — ответил Рун.
Такие подробности о Григории Ефимовиче Распутине были известны большинству историков. Он был мистическим монахом и, по слухам, обладал даром исцеления. Его судьба была связана с царем Николаем II и его семьей. В начале 1900-х он использовал эти свои возможности для того, чтобы втереться в доверие к царю и его семье; всем им казалось, что только он один способен помочь их сыну, страдающему гемофилией. За такую нежную заботу о больном отроке они смотрели сквозь пальцы на его эксцентричные сексуальные выходки и политические махинации, пока однажды один из агентов британских спецслужб и группа высокородных дворян не убили его.
Так, по крайней мере, думали.
Руну, разумеется, было известно намного больше.
Вдохнув, падре набрал полные легкие холодного воздуха. Он ощутил запах свежевыпавшего снега, покрытого им ковра из побитых морозом листьев и едва заметный запах давней смерти.
Россия.
Такого запаха он не ощущал уже, наверное, лет сто.
Джордан между тем осматривал парк, проявляя повышенное внимание, — он, похоже, чувствовал такую же озабоченность, как и Рун.
Корца смотрел в ту же сторону, что и Джордан. Взгляд сержанта задержался на темных стволах деревьев, низкой каменной стене, на цоколе, поддерживающем статую, — иными словами, на всех местах, где могли укрыться враги. Руну нравились проявляемые Джорданом настороженность и подозрительность — две наиболее важные и необходимые здесь, на русской земле, особенности. Но их противник еще не появился. Так что в течение нескольких следующих минут они еще могли чувствовать себя в безопасности.
Троица остановилась перед темной зловещей статуей женщины, смотрящей куда-то вдаль и держащей в руках венок в память о погибших гражданах Санкт-Петербурга: символ скорбящей родины-матери.
Джордан подышал на ладони, чтобы хоть как-то согреть их, — этот жест подтвердил то, что он человек и что внутри у него идет процесс остывания.
— Я думал, что Распутин помер еще во время Первой мировой войны, — сказал он, посмотрев на Руна.
Ответила ему Эрин:
— Он был убит. Его отравили цианидом, всадили в него четыре пули, били дубинкой, потом завернули в ковер и бросили в Неву, где он, как полагают, утонул.
— А выходит, этот парень все-таки выжил, — не без сарказма сказал Джордан. — Мне он кажется стригоем.
Эрин отрицательно покачала головой.
— Есть множество его фотографий, сделанных при дневном свете.
Рун пытался сосредоточиться, не обращая внимания на их нескончаемый разговор. Он слышал, как какое-то существо возилось среди деревьев в нескольких ярдах от них. Но это была всего лишь мышь-полевка, отыскивающая зернышки до того, как зима погребет все под снегом. Он надеялся, что мышке повезет найти хоть что-то.
— Так где же он? — нетерпеливо спросил Джордан.
Рун вздохнул, понимая, что только его ответы могут заставить их умолкнуть.
— Григорий когда-то был сангвинистом. В течение многих лет он, Пирс и я образовывали триаду, но это было до того, как он был лишен духовного сана.
Джордан нахмурился, сосредоточенно обдумывая только что услышанное.
— Выходит, ваш Орден лишил этого парня духовного сана, а затем еще и подверг его наказанию, изгнав навечно?
— Орден Витандуса, — напомнила ему Эрин.
Солдат, согласно кивнув, добавил:
— Неудивительно, что этот парень невзлюбил церковь. Может, вам стоит поработать над своим имиджем?
— Это не главная причина его ненависти к церкви, — сказал Рун, поворачиваясь к ним спиной.
Он коснулся пальцами своего нагрудного креста. У Григория было великое множество причин — сотни тысяч, — чтобы ненавидеть церковь, причин, которые Рун понимал более чем хорошо.
— Так все же почему Распутина отлучили от церкви? — спросила Эрин.
Когда она произносила фамилию Григория, в ее голосе Руну слышалось сомнение и даже недоверие. Эрин не поверит тому, что это правда, пока сама не убедится в этом. А если так, то как бы ей потом не пожалеть о том, что ей требовались такие безусловные доказательства.
Джордан обрушил на Руна очередную порцию вопросов:
— А что происходит с сангвинистом, которого подвергли отлучению? Он все еще способен исполнять священные обряды?
— Считается, что преподобный должен иметь нестираемый знак в своей душе, — ответила ему Эрин. — А раз так, я думаю, он еще способен освящать вино.
Рун потер глаза. С учетом того, что земная жизнь этих людей была такой непродолжительной, их нетерпение было вполне объяснимо, так же как и их ненасытное желание получить ответы на все вопросы. Но ему-то было необходимо, чтобы они помолчали, а вот этого добиться он и не мог.
— Григорий может освящать вино, — устало произнес Рун. — Но это вино, в отличие от освященного священником, принадлежащим церкви, не имеет устойчивой силы крови Христа. И по этой причине его состояние представляет собой нечто среднее между проклятым стригоем и благословенным сангвинистом.
Эрин отбросила назад пряди волос, прикрывающие лицо.
— И как такое состояние отражается на его душе?
— В данный момент, — поспешно добавил Джордан, — меня больше интересует то, как это отражается на его теле. Ну например, может ли он появиться здесь днем.
— Он может, и он появится.
И скоро.
— А почему нам необходимо его разрешение на пребывание здесь? — не отступал Джордан.
— Нам необходимо его разрешение потому, что он уже многие десятилетия не разрешает ни одному сангвинисту пребывать на русской земле. Он знает о том, что мы здесь. И в свое время мы перед ним предстанем.
Джордан повернулся к нему, злость буквально пронзила его сердце.
— А раньше ты не мог предупредить нас об этом? О том, какая опасность нам грозит?
Рун спокойно взирал на его бешенство.
— Я верю, что у нас хорошие шансы на то, чтобы уехать из России живыми. В отличие от тех, кто приезжал сюда, у меня с Витандусом особые отношения ввиду нашего общего прошлого.
Рука Джордана снова непроизвольно потянулась к тому месту, где обычно находилось оружие.
— Значит, эти типы в черном драндулете, которые висели у нас на хвосте по дороге из аэропорта… это российские бандиты-стригои, которым приказано открывать огонь без предупреждения по всем сангвинистам?
— Так нас что, вели? — спросила Эрин, кивнув в сторону далекой улицы, где они вышли из машины.
— А я-то надеялся, что это люди Руна, — удивляясь своей наивности, покачал головой Джордан.
— У меня нет людей, — ответил Рун. — Церковь не знает о том, что мы здесь. После нападения в Масаде, а затем событий в Германии я подозреваю, что у велиалов есть агент в Ордене сангвинистов. Поэтому я велел Надие объявить о том, что мы все погибли.
Лицо солдата скривилось в иронической гримасе.
— Ну, в таком случае наши дела обстоят отлично…
Его прервал какой-то новый голос, брюзгливый и в то же время насмешливый:
— Такая горячность здесь неуместна.
Они разом обернулись и увидели коренастого приземистого мужчину в долгополой черной рясе русского православного священника, только что обошедшего бронзовую статую и теперь приближающегося к ним. Полы его рясы сметали снег с плит, которыми была выложена дорожка. С его шеи свешивался нагрудный крест с распятием, что означало его принадлежность к той же самой церкви, во имя которой действовали они.
Он улыбался, подходя к ним. Его когда-то длинные волосы были подстрижены и зачесаны назад, не доставая до плеч чуть меньше чем на дюйм, открывая широкое лицо и лукавые голубые глаза. Его борода цвета соболиного меха была аккуратно подстрижена, чего никогда не бывало в течение тех лет, которые Рун провел вместе с ним.
Эрин сделала глубокий вдох.
Григорий, догадался Рун, должно быть, смотрелся сейчас так же, как и на фотографиях вековой давности, — и это положило конец долго мучившим женщину сомнениям. Он молился сейчас о том, чтобы она и Джордан помнили о его предостережении ничего не говорить Распутину.
Рун приветствовал его лишь легким поклоном головы.
— Григорий.
— Дорогой мой Рун. — Распутин склонил свою квадратную голову в сторону Эрин и Джордана. — У тебя новые спутники.
— Да, — подтвердил Корца, но не стал представлять их.
— Ты, как всегда, толково выбираешь место встречи. — Григорий жестом своей крепкой руки указал на насыпи по обеим сторонам дорожки. — Я мог бы убить вас в любом месте, но только не здесь. Не среди костей полумиллиона моих соотечественников.
Джордан завертел головой, словно пытался увидеть кости, о которых только что упомянул Распутин.
— Он, похоже, не сказал вам, где вы сейчас находитесь? — Григорий прищелкнул языком. — Ты всегда был негодным хозяином, падре Корца. Вы сейчас находитесь на Пискаревском мемориальном кладбище. Оно увековечивает память о тех, кто умер во время блокады Ленинграда. Эти насыпи, которые вы видите перед собой, — массовые захоронения, или, иначе говоря, братские могилы. Точное число таких захоронений — сто восемьдесят шесть.
Эрин, пораженная ужасом, смотрела на ряды этих заросших травой и стоящих впритык друг к другу холмиков.
— В них покоятся кости полумиллиона русских. Четыреста двадцать тысяч из них были мирными жителями. Они умерли в те годы, когда нацисты окружали наш город. Когда мы сражались и молили о помощи. Но помощь так и не пришла, верно, Рун?
Корца не сказал ничего. Скажи он хоть что-то, это раздуло бы пламя дремавшего в душе Григория неуемного буйства.
— Эта нескончаемая бойня продолжалась четыре года. А разве хоть одна из этих могил потревожила сознание вашего кардинала?
— Я вам соболезную, — сказала Эрин. — Сочувствую вашим утратам.
— Даже этот ребенок может выразить свое сочувствие, Рун. Смотри! — Григорий, вытянув руку назад, указал на стоящую у входа на кладбище машину. — Давай отвезем твоих спутников куда-нибудь от этого холода? Я же вижу, как они страдают под этим колючим ветром.
Рун быстрым взглядом оглядел Эрин и Джордана. Они и вправду выглядели почти окоченевшими. Он имел так мало дел с людьми, что часто забывал об их слабостях.
— Ты гарантируешь нашу безопасность?
— В такой же степени, в какой ты гарантируешь мою. — Порыв ветра бросил на белое лицо Григория черную прядь его волос. — Ты должен понимать, что сейчас время вашей смерти назначаю я.
17 часов 12 минут
Джордан обхватил рукой плечи Эрин. Она не склонилась к его плечу, но и не отодвинулась от него. Глядя на Руна и Распутина, Стоун чувствовал возникшую между ними напряженность, причиной которой могла быть старая вражда, к которой примешивалось уважение, испытываемое ими по отношению друг к другу, а может быть, даже и дружба, возникшая благодаря участию в каких-то неблаговидных делах. Однако свой вопрос он сумел задать игривым тоном:
— Как насчет того, если мы поговорим о нашей неминуемой смерти в каком-либо другом месте, где хотя бы тепло?
При этих словах брови Распутина взметнулись вверх, откинув голову назад, он рассмеялся. Его грудной смех был поистине веселым, но на этом заснеженном кладбище он был явно не к месту, особенно после его угрозы убить их. Джордан начал понимать, почему его называли сумасшедшим монахом.
— А он мне нравится. — Своей широкой ладонью Распутин шлепнул Джордана по спине, чуть не сбив его с ног. Посмотрев с улыбкой на Эрин, он добавил: — Но не так сильно, как эта красавица.
Последняя фраза Джордану не понравилась.
Рун, встав между ними, сказал:
— Я думаю, мой спутник прав. Мы можем подыскать более подходящее место для беседы.
Распутин пожал широкими плечами и повел их назад по дорожке к стоявшей у входа машине. По пути он решил, что Джордан и Эрин сядут впереди, а он с Руном — сзади.
Джордан распахнул дверь автомобиля, откуда сразу повеяло теплом. Запахло водкой и табачным дымом. Он первым сел в машину, для того чтобы занять место между Эрин и шофером Распутина.
Шофер протянул руку. По виду ему было не больше четырнадцати лет, его белоснежные руки выглядели более замерзшими, чем руки Джордана.
— Меня зовут Сергей.
— А вы достаточно взрослый для того, чтобы вести машину?
Вопрос сорвался с языка Джордана прежде, чем он успел прикусить язык.
— Я старше вас. — Этот мальчик говорил с легким русским акцентом. — Возможно, даже старше вашей матери.
Джордан внезапно с тоской вспомнил свой пистолет-пулемет, свой нож и те дни, когда его врагами были люди.
