Глава XXVI

Я быстро усвоила нравы общежитий. Не требуй лишнего, и тебя оставят в покое. Две ночи в одном, еще три в другом. Стоило задержаться подольше, как возникали вопросы, на которые мне совсем не хотелось отвечать. Разыскав кое-кого из прежних своих клиентов, я заработала несколько сотен и устроила Руби праздник в шикарном отеле. Мы лакомились мороженым под мелодрамы по телевизору и уснули на поистине королевском ложе.

А потом я увидела объявление. Случайно. Скорее всего, прозевала бы, но у Руби очень кстати развязался шнурок кроссовки. «Требуется помощница». Оставив Руби на улице, я поразила владельца цветочного магазина своими познаниями и на следующий день приступила к работе. А уже к концу недели мы с Руби сняли комнату в доме, набитом студентами, где никому не было до нас дела, поскольку я платила за две недели вперед. Теперь я была даже рада возвращению в Лондон.

На три недели позже начала полугодия я все же устроила Руби в ближайшую школу. На новом месте и у нее должна была начаться новая жизнь. Ей исполнилось одиннадцать, и это был ее первый год в средней школе. Прошел целый месяц, прежде чем я обнаружила, что она прогуливает. Подушка у нее промокла от слез; Руби рыдала в постели, стиснув зубами простыню, чтобы я ничего не услышала. Я попыталась ее поднять — она завизжала. А заглянув к ней в ванную, я увидела синяки и ссадины на спине дочери.

Директор школы, к которому я немедленно отправилась, сократил нашу беседу до минимума.

— У нас есть еще дети, кочующие с родителями по стране. Пусть играет с ними.

Он счел нас цыганами.

Я разрешила дочери приходить ко мне в цветочный магазин. Располагался он в респектабельном районе, на одной из центральных улиц, и я не боялась за Руби, когда она бегала в булочную за пончиками и горячим шоколадом. Но скоро безделье ей наскучило, и мы решили еще раз рискнуть со школой. Правда, пришлось записывать Руби заново: секретарша решила, что наш цыганский табор снялся с места. Заработок за несколько месяцев позволил мне снять квартирку, пусть крохотную, с одной спальней, зато только для нас двоих. Больше никаких очередей в ванную и бумажек с фамилией на продуктах в холодильнике. В школе требовалась метрика Руби, я все обещала непременно занести, пока на нас не махнули рукой. Обошлись в конце концов и без метрики. С такими, как мы, лучше не связываться.

Цветочный магазин соседствовал с музыкальным. Ровно без четверти четыре Руби спрыгивала с подножки школьного автобуса, прямо перед нашей витриной. Давясь от смеха, она высматривала меня сквозь лес растений, но бежала не ко мне, а на свидание со «Стейнвеями» и «Блютнерами».

Поначалу девчонка, которая так и тянула пальцы — наверняка липкие — к дорогим инструментам, хозяина раздражала. Но как-то раз Руби отважилась наиграть одной рукой замысловатую мелодию. Хозяин придвинул ей табурет и подогнал по росту.

— Играешь? — спросил он.

Руби кивнула, онемев от страха.

Через общую стену двух магазинов я слышала, как моя дочь улетает в мир Дебюсси, Шопена и Моцарта, который подарил ей Бакстер. С того дня двери магазина музыкальных инструментов были для нее открыты. По словам хозяина, Руби привлекала покупателей. Когда сбережения позволили, я купила ей подержанное пианино. До сих пор ума не приложу, как грузчикам удалось втиснуть его на свободное пространство нашей игрушечной квартирки.

Я обновляю витрину «Маргаритки». За годы работы я убедилась, что покупатели рассчитывают видеть что-то новенькое каждые две-три недели. Иначе их лишний раз не заманишь. Да и Бакстер учил меня обращать особое внимание на витрину:

— Считай, это пригласительный билет, который ты рассылаешь окружающему миру.

Сегодня моя тема — речной пейзаж Новой Англии: масса причудливо изогнутых сухих веточек, обтесанные водой камешки, побеленные поддоны для горшков со всяческими травами. Я раздобыла рыболовную сеть и пытаюсь развесить ее как задник витрины, а она не держится. Зевак, казалось бы, хватает, но ни одному не приходит в голову предложить помощь. Я прерываюсь на кофе и, пока закипает чайник, оцениваю дело своих рук.

Наконец витрина обретает сходство с моим замыслом и сразу притягивает взгляды. Я даже получаю комплимент от одной покупательницы из постоянных — дважды в неделю она приходит за свежими цветами для фирмы, где работает.

А вот композиции внутри салона слегка погрустнели. Я забираюсь на стремянку, с пульверизатором в руке, и едва успеваю сбрызнуть цветок-другой, как в магазине появляется Роберт. Я невольно расплываюсь в улыбке. Обожаю его неожиданные визиты.

— Милый, вот это сюрприз! — Я спиной спрыгиваю с лестницы. — А сказал, допоздна не вернешься! (Вчера Роберт оставил на автоответчике коротенькое сообщение.) Дэн совершенно совесть потерял — отправить человека на конференцию с бухты-барахты! Я соскучилась! А ночью без тебя совсем тоскливо. — Я тянусь губами к губам Роберта, а потом морщу нос: — Да вам душ необходим, мистер Найт! — Смеюсь, брызгая ему в лицо водой из пульверизатора. — Напомните, чтобы я вас дома хорошенько отдраила.

Роберт молчит и молчит. И шагает по салону, словно что-то выискивает, даже перевернул на ходу ведро с герберами. Прислонился к прилавку и застыл — кулаки стиснуты, а дышит как бегун на финише. Наконец оборачивается и отвечает, довольно спокойно:

— Душ — как раз то, что надо. Чувствую себя развалиной.

Я ухмыляюсь:

— Дай мне пару минут, чтобы внести товар с тротуара, — и устраиваю короткий день!

Подмигнув ему, берусь затаскивать внутрь тару с цветами. Если бы он помог, вышло бы быстрее. Но он остается на месте и почему-то рассматривает меня, словно впервые увидел. Домой едем каждый на своей машине, я то и дело поглядываю в зеркальце заднего вида — «мерседес» Роберта, отражая солнце, кажется охваченным пламенем.

Прожив девять месяцев в своей первой отдельной квартирке, мы смогли переехать в двухкомнатную. Моего жалованья впритык хватало на оплату аренды, но я не поддалась соблазну подработать прежним ремеслом.

Я была сыта по горло. А Бекко, к моему великому удивлению и не меньшей радости, наш след потерял.

Переехали мы в загаженную, провонявшую котами квартиру, поэтому засучили рукава, привели ее в порядок, наполнили ароматом лаванды и вкусными запахами домашних блюд. Впервые в жизни я была хозяйкой на собственной кухне.

У Руби, похоже, дела в школе наладились, хотя несколько одноклассников ее по-прежнему доводили, и мне оставалось только молиться, чтобы дело не зашло дальше насмешек. Руби обожала французский и музыку. У нее появилась подруга по имени Алиса, и после школы девчонки бежали к нам домой перекусить. На работе я выкладывалась до последнего. Благодаря моим усилиям вкупе с навыками, полученными в Брайтоне, заурядная цветочная лавка со временем превратилась в один из самых популярных магазинов района.

Я написала Бакстеру о нашем лондонском житье-бытье. Не получив ответа на первое письмо, очень расстроилась — решила, что он не желает меня знать, считая виноватой в гибели Патрика. И в чем-то он, конечно, был бы прав… Но я продолжала писать, и он наконец отозвался. Сначала я получала от него коротенькие записочки, а позже и хорошие, подробные письма — о том, как у него дела, о двух новых продавщицах, которых взял к себе на работу. Бакстер выстоял. Бакстер спас меня и простил за то, что я сделала с его жизнью.

Я взмокла, пока доехала до дома.

В салоне машины страшная духота, а дома чудесная прохлада. Уж не знаю, в связи с чем, только Роберт не в духе, и я намерена это исправить. Посылаю ему воздушный поцелуй — он не замечает — и взлетаю на второй этаж. Переступив через одежду, сброшенную прямо на пол в спальне, шагаю в душ. И улыбаюсь, подставив грудь теплым струям. Меня переполняет озорство.

Мой муж на удочку не клюнул, ну и не страшно, пойду окольным путем. Похоже, настроение у него хуже некуда.

— Роберт, на помощь! Скорей! — верещу я, словно в дом вломился грабитель. Есть! Я и глазом не успеваю моргнуть, а Роберт уже на пороге ванной, дышит, бедняжка, как загнанный зверь.

— Что случилось?!

— Сюда! — зову я. — Открывай!

Он сдвигает стеклянную панель, его окатывает горячей водой, и перед ним — обнаженная жена в мыльной пене, с откинутой на кафельную стену головой и обеими ладонями между бедрами. Отличная работа — он просто не верит своим глазам.

— Стаскивай с себя все и давай ко мне. Ты черт знает на кого похож! Уж я тебя вымою так вымою!

Он меня хочет, я знаю, но продолжает топтаться на месте как последний остолоп. Захватив его врасплох, я прыгаю вперед, дергаю за руку, он теряет равновесие и как был, одетый, вваливается в кабинку. Я смеюсь до слез, благо их тут же смывает водой. Ну и видок у него сейчас… классный!

— Я ведь обещала вымыть тебя как следует! — Я все еще смеюсь, прижимаюсь к нему, вся в мыле — и плевать на его одежду. — Ну же, снимай рубашку! Сейчас потрем тебе спинку. — Я хватаюсь за верхнюю пуговицу, но Роберт отводит мою руку и сам расстегивает рубашку. Я веду свою партию: — Ой-ой, какие мы сердитые. Плохой мальчик весь извозился. А плохих мальчиков всегда ждет наказание.

Он щурит глаза, от уголков разбегаются морщинки, а взгляд так и пляшет по моему телу.

— Нам нужно кое о чем поговорить. — Роберт подается ко мне, упирается ладонями в стену, и я оказываюсь в ловушке его рук. — И предупреждаю — это очень серьезно.

За стеной, в соседнем магазине, Руби играла на пианино. Исполняла что-то свое, яростное, а значит, в школе выдался тяжелый день. У нас торговля не шла из-за дождя, что зарядил с самого утра. Я даже не смогла вынести уличные подставки — цветы погибли бы под ливнем.

На дверях, как всегда, висела табличка «Открыто», но с тем же успехом я могла повернуть ее обратной стороной: магазин был пуст. Хозяин в последнее время появлялся редко, передав бразды правления в мои руки. Он доверял мне и товар, и выручку: должно быть, интуиция подсказала, что работа мне нужна как воздух.

Вместе с независимостью пришла и уверенность в себе. Я стала по-другому одеваться, сменила прическу. Мне очень шло каре и золотисто-пепельный цвет волос. Я даже позволила себе надежду когда-нибудь встретить достойного человека. Мне ведь в жизни был знаком секс, но не любовь, и сама мысль о том, чтобы позволить мужчине прикоснуться ко мне бесплатно, опрокидывала мое понимание близости.

Я подсчитывала недельную выручку, когда звякнул дверной колокольчик. Подняв голову, я сдвинула очки на лоб. Зрение меня вообще-то не подводило, но я все же купила очки с самыми слабыми стеклами: уж очень понравилась черепаховая оправа. В очках я выглядела деловито и важно, будто и впрямь что-то значила в этом мире. Высокий мужчина замешкался на пороге. Воспитанный такой — все тер и тер подошвы ботинок о коврик, хотя мог бы и не стараться, я мыла пол несколько раз в день. Мокрый зонт он сложил и прислонил к стене. Наверняка забудет, подумала я. Мужчина улыбнулся: «Добрый день». — И двинулся по залу.

А я вернулась к своей бухгалтерии, время от времени поднимая глаза — Бакстер научил приглядывать за клиентами. Мужчина не обращал на меня внимания, и в конце концов я решила помочь:

— Вам что-нибудь посоветовать?

Мой вопрос, похоже, привел его в замешательство. Несколько секунд он смотрел на меня пустым взглядом, а потом выдернул из ближайшей тары букет роз.

Опираясь ладонью о прилавок, он ждал, пока я заверну цветы в целлофан.

Обручального кольца нет, отметила я невольно. И еще: красивые у него руки.

— Восемь девяносто девять, пожалуйста.

Лишь сейчас я смогла рассмотреть его как следует. Он выглядел уставшим. Темные волосы спутаны ветром и дождем, а глаза… глаза угасшие, словно из него вынули душу. Но он снова улыбнулся, протягивая кредитку.

— Спасибо за покупку, мистер… Найт. — Я прочла фамилию, прежде чем положить перед ним квитанцию. — Будьте добры, распишитесь.

Он взял ручку, занес над квитанцией — и замер, будто прислушиваясь.

— Откуда музыка?

Я кивнула на стену:

— Рядом магазин музыкальных инструментов. Моя дочь играет на пианино, пока я не закроюсь.

— И превосходно играет. Родители, должно быть, гордятся таким талантливым ребенком?

— Мама гордится, — уточнила я. — У нас с дочерью больше никого нет.

Пусть знает. На всякий случай.

— Всего доброго. Еще раз спасибо. — Он шагнул из магазина под дождь.

У меня нет выхода, кроме как продолжать игру. Роберт прижал меня к стене, под струями горячей воды, — и хочет поговорить о чем-то серьезном? Ну а я совсем не хочу.

— У грязного мальчика и речи грязные. Продолжай в том же духе! — Я расшлепываю гель по его груди. — Только не вздумай нудить! Все твои серьезные речи подождут. — Повернув душ, направляю его прямо на грудь Роберта, смываю гель, провожу языком по чистой коже.

Как странно. Роберт дергается и, отпрянув от меня, натыкается локтем на стеклянную панель. Чем заслуживает новую серию поцелуев, теперь уже ушибленного локтя. Не давая ему опомниться, я расстегиваю ремень и стягиваю влажные брюки до щиколоток.

— Раз уж я все равно оказалась внизу…

Наконец-то победа: муж откликается на мои ласки. По крайней мере, его тело.

Внезапно Роберт подхватывает меня под мышки и поднимает. Наши лица совсем рядом.

— Как по-твоему, сколько раз мы занимались любовью? — спрашивает он.

К чему этот вопрос? Понятия не имею.

— Ну-ка, ну-ка, прикинем… — Я загибаю по очереди свои пальцы, затем пальцы Роберта и опускаюсь на колени, чтобы продолжить счет на пальцах его ног. Запрокинув голову, смотрю на него: — Двести? Нет, триста! — И провожу языком по его голени, а он вдруг снова поднимает меня, и не слишком нежно.

— Эй, парень… — Я растираю предплечья — наверняка завтра будут синяки от его пальцев.

— Ну и сколько набежало на круг, учитывая обслуживание в долг? — Он отодвигает меня в сторону, чтобы выключить душ, и натягивает мокрые брюки.

Он смотрит на меня, я не шевелюсь. Дышать в кабинке все тяжелее, и пар тут ни при чем.

— Пожалуй, пора расплатиться по счетам.

Роберт толкает меня на кафельную стену — в поясницу впивается ручка душа. Схватив за запястья, он дергает мои руки вверх и с силой прижимает к стене над головой. Мне больно и страшно. И я по привычке уползаю в свою раковину, отрезаю себя — от Роберта, от мира. Ничего не случилось. Все хорошо. Все в порядке.

— Сколько я тебе должен за весь наш секс? Ну? Почем берешь?

Зажмурившись, я отворачиваюсь.

— Говори!

— Я тебя не понимаю, Роб. Пожалуйста, прекрати. Ты меня пугаешь. — Открыв глаза, я вижу его шею — она вздулась венами. — Дай мне полотенце. Холодно.

Роберт отпускает меня, будто резко выдохнув после затяжного вдоха, и я проскальзываю мимо него. Надеваю халат, затягиваю пояс. Не хочу его слушать. Что бы он ни сказал, я не услышу ни слова.

— Так сколько с меня? — Он стоит в проеме, загораживая мне дорогу в спальню.

— Роберт… ч-что вчера… произошло? Ты ведешь себя… странно.

У меня дрожит голос. И звучит визгливо. Без паники. Он не знает. Он не знает.

— Я не был на конференции. Я ездил в Брайтон.

— В Брайтон?

Спокойно. Он не знает. Не может знать. Я чувствую спиной солнце. Оно светит в запотевшее окошко ванной. Светит, но почему-то не греет.

— Где познакомился с Бакстером Кингом.

— Кто это? Твой коллега? Или клиент? — Отлично. Голос не дрожит, визгливые нотки исчезли. — Ты раньше не упоминал о таком.

Скрывая страх, я ныряю под его руку — и вот я уже в спальне, у шкафа. Хватаю то, что подвернулось. Спиной к Роберту, надеваю джинсовые шорты и топик, сооружаю чалму из полотенца. Присев перед трюмо, протираю лицо косметическим молочком и чуть-чуть подкрашиваюсь. Сойдет и такой макияж. Нет сил даже замазать ненавистную родинку на щеке. Я шлю Роберту улыбку в зеркале. Сейчас важно выглядеть как обычно.

— То есть… ты заявляешь, что человек по имени Бакстер Кинг тебе незнаком?

— Именно. — Теперь немножко блеска для губ. Иначе Роберт догадается, что со мной что-то не так.

— И, если я правильно понял, в Брайтоне ты тоже никогда не жила?

— Никогда. Я даже проездом не бывала в Брайтоне. — Вожусь с часиками, мысленно проклиная неудобный замок. Чтобы не обращать внимания на бешеный ритм сердца.

— Ну а если я скажу, что уверен в обратном, что ты отлично знаешь Бакстера Кинга и довольно долго жила в Брайтоне?

Теперь он стоит у меня за спиной, прожигает взглядом мое отражение.

— В таком случае я отвечу, что ты ошибся. Или тебя ввели в заблуждение.

Я не шевелюсь, не моргаю, не дышу. Просто смотрю на него. И стараюсь не забывать, что в моей жизни бывали минуты страшнее.

— А если я задам еще один вопрос… вопрос, который может изменить между нами все, — клянешься сказать правду?

— Конечно, но…

— Ты когда-нибудь зарабатывала на жизнь сексом?

Мой мир превращается в развалины, нас с Руби снова ждет бегство и скитания, но я не могу позволить себе колебаться. Встаю и поворачиваюсь лицом к Роберту. Не надо с нами так… Ну почему он не оставил все как есть? Глаза мои наполняются слезами. Мне не приходится изображать потрясение, которое пронизывает меня как электрический разряд. Входная дверь хлопает, слышны голоса, потом музыка. Руби вернулась из школы. И сразу за пианино.

Я ловлю свой шанс. Выскочив из спальни, бегу вниз по лестнице. К моей девочке.

— Руби!

А я ведь знала, что он забудет зонт. Вернулся, правда, не сразу — два часа понадобилось, чтобы заметить. После него покупатели были, но немного. Колокольчик звякнул, и вот он, снова на пороге, хотя и не такой промокший, потому что дождь наконец прекратился.

— Я забыл зонт. (Однако не забыл вытереть ноги.)

— Да-да, знаю. — Я достала из-под прилавка зонт — сухой, аккуратно сложенный, с застегнутым, как положено, ремешком.

— Собственно, я не столько за зонтом… Хочу купить еще цветов.

— Правда? — Я протянула ему зонт через прилавок. — Отлично.

Мы обменялись улыбками, и я опустила голову, сделав вид, что копаюсь в бумагах, а он отошел к цветам.

— Что посоветуете?

Его скрывала моя новая композиция из лилий. Я пересекла зал и остановилась рядом с ним. Он был гораздо выше меня.

— У вас праздник? Памятное событие?

— А какие ваши любимые?

Я ответила не задумываясь:

— Фрезии. Простенькие, зато аромат! Конечно, в сезон дешевле…

Я кивнула на цветы, которые предпочитала любым другим независимо от времени года. Он вынул все, что осталось в корзине. На пол со стебельков натекла лужица. Я завернула фрезии и назвала цену. Расплатившись — на этот раз наличными, — он протянул руку с букетом:

— Это вам.

— Мне? — Я прижала цветы к груди. Руки тряслись. Неужели?..

— Вы согласитесь поужинать со мной?

Руби впервые пригласила к себе мальчика. Как жаль, что у их дружбы нет будущего. Парень очень приятный. Руби играет для него, а он слушает, прислонившись к пианино, совершенно завороженный. Я организую детям пиццу с колой, отправляю в комнату Руби и остаюсь одна: Роберт уходит из дома, грохнув дверью. Быть может, уходит навсегда и из моей жизни. В горле стоит ком, но мне сейчас не до слез. Моя защита, мой панцирь вернулся, а ведь я всего несколько месяцев назад рискнула наконец избавиться от него.

Пока Руби с Артом делают уроки, я отбираю ноты и несколько дисков с музыкой Руби, которые записал Роберт. Я знаю, как они дороги сердцу моей девочки. Затем поднимаюсь наверх и потихоньку, чтобы Руби не услышала, снимаю два портпледа со шкафа на лестничной площадке. Бросив их на кровать в спальне, замираю от мысли, что теперь это не моя кровать. И спальня не моя, пусть я выбирала сюда пледы, ночники под цвет и пушистый коврик, чтобы Роберту было комфортно вставать по утрам.

Запихивая одежду в сумку, я то и дело смаргиваю слезы. Пускаясь в бега, я с каждым разом прихватываю с собой все больший кусок того мира, который оставляю за спиной. Однажды, наверное, придется нанимать фургон.

В ванной сгребаю туалетные принадлежности, а с трюмо — кое-что из косметики плюс все украшения, вместе со шкатулкой. Можно будет продать, там есть и довольно ценные. В шкафу бардак, все, что осталось, валяется на полу, ну и пусть. Я поднимаюсь в кабинет, достаю из-под коврика ключ от своей памятной коробочки, саму коробочку (из тайника в письменном столе) и, вернувшись в спальню, сую в сумку. Второй портплед — для вещей Руби.

Я долго сижу на кровати, с сухими глазами, не в силах плакать. Затем иду в комнату Руби и говорю Арту, что ему пора возвращаться домой.

Проводив своего друга, Руби узнает, что мы уезжаем. Без истерики не обходится, конечно.

— Солнышко, всего на пару дней. Устроим себе каникулы.

Руби топает ногами и вышвыривает свои вещи из портпледа так же быстро, как я их складываю.

— Дорогая, прошу тебя, не капризничай. Нам нужно повидать Бакстера. Сколько мы его не видели, а?

Мысль для меня неожиданная, но удачная: Руби облегченно вздыхает и даже помогает мне собрать самое необходимое из своей одежды. Входная дверь за нами захлопывается, и я бросаю последний взгляд на дом, пока таксист укладывает наши вещи в багажник.

— Вокзал Виктория, — говорю я таксисту.