23
Последний участок дороги оказался очень тяжелым. Особенно в низинах. Разгребали наносы, выталкивали машины, Саша тоже выходил с лопатой — все работают, и обмороженные, и простуженные. У Тони лекарств никаких нет, только йод и бинты — какая на фронте простуда!
Метель крутила не переставая, ветер гнал поземку, жег лицо.
В полдень подошли к самому трудному месту, Саша знал его — овраг с крутыми спусками, на дне замерзший ручей, мост до войны построить не успели, даже спуски не выровняли.
Расчищали долго. И далеко за подъемом расчистили, чтобы не сгрудились машины на той стороне, чтобы брать подъем с ходу. Но особенно не разгонишься, все в колдобинах. Натужно ревели моторами машины, взбираясь по круче, застревали, приходилось подталкивать, на руках выносить, у одного оторвало глушитель, у другого спустил баллон, глохли двигатели, и у Митьки Кузина заглох, он крутил, крутил ручку, потом, обессиленный, приник головой к радиатору, заплакал.
— Дитятко малое, — сказал Саша.
Вытолкнули Митькину машину, завели от чужого аккумулятора.
Саша велел передним машинам пробиваться к выселкам, расквартировываться там, а сам оставался в овраге, пока не поднялась техничка — последняя машина. На ней Саша уже затемно въехал в поселок. В техничке метался в бреду Овсянников, укрытый шинелями. Надо везти в Пронск, в госпиталь, если госпиталя нет, в районную больницу.
— Съезди с Тоней, Василий Акимович, — попросил он Синельщикова, — узнайте, как поступить с обмороженными, отвезем их утром.
— Вам самому надо в больницу, — сказала Тоня, — у вас температура, по глазам видно, губы обметало, сипите, хрипите.
— Вот и привези что-нибудь от температуры.
Николай и Проценко повели Сашу в избу, там уже были Чураков и Стрельцов. Всего десять домов в поселке, поместили в каждый по пять человек.
И опять, как только вошел Саша в натопленную избу, снял шинель, скинул валенки, сразу начал бить озноб, зуб на зуб не попадал, ноги не слушались, дышать трудно, ломило голову, плыло все перед глазами. Жарко, душно. В избе люди, девки, шумно, на столе стаканы, тарелки с закуской. Стрельцов перебирает кнопки баяна, что играет, Саша не слышал — мешал звон в ушах. Сидел на скамейке, закрыв глаза. Однако узнал голос Чуракова, будто в самое ухо тот прокричал:
— Сейчас мы его вылечим.
Саша открыл глаза.
Чураков протягивал ему стакан.
— Рвани спиртягу!
— Водой разведи, — сказал Николай.
— Не то действие… Запьет… Давай, Панкратов, сглотни!
Саша опять опустил голову.
— Помогай, ребята! — распорядился Чураков.
Николай приподнял Саше голову, Чураков сунул ему в рот стакан.
— Подожди, я сам…
Дрожащей рукой Саша взял стакан, одним махом выпил. Обожгло горло, обожгло все внутри. Николай уже держал наготове воду.
— Запивайте по-быстрому!
Сразу ушло жжение, полегчало, но голова кружилась, мысли мешались. Что за гулянка? Спирт, закуски…
Николай пододвинул ему нарезанное сало, хлеб, соль, положил на тарелку головку лука. Откуда все, что за деревня? Ах, да, МТС, выселки… А как Овсянников? Довезли ли до госпиталя живым? А вдруг обратно привезли, что делать?
Через силу Саша пожевал что-то.
— Согрелся? — спросил Чураков.
Саша кивнул головой в ответ.
— Сейчас мы тебя прогреем, как положено. В сортир не хочешь?
Саша отрицательно покачал головой.
— Подумай, ночью не пустим.
Саша снова покачал головой.
— Проценко, где его мешок? Вынимай пару белья, раздевай его, ребята.
— Я сам…
Но Николай и Проценко уже раздевали Сашу.
— Мокрый как мышь! Девки, полотенца давайте! Обтирай его, ребята, — с пьяным азартом распоряжался Чураков. — Поднимайся, Панкратов, на печку его, ребята!
Печка была раскаленная. Саша дернулся назад.
— Держи его, не пускай! Потерпи, Панкратов, покомандовал, теперь нашу команду слушай!
Саша, вконец обессиленный, повалился на спину, потолок нависал низко, голову не поднять, Саша вытянул ноги, тянулся изо всех сил, тогда как будто становилось легче, не так обжигало тело. На печи сушилось зерно, рожь или пшеница, и оно было горячим, но не так пекло. Николай придерживал Сашу, а Проценко обтирал полотенцем. Саша затих, лежал в забытьи. Николай укрыл его тулупом.
— Дышит? — спросил Чураков снизу.
— Дышит.
— Отойдет, обтирайте его почаще, пусть голым лежит. Девок не подпускать, не до девок ему теперь, так ведь, Панкратов?!
Саша не слышал Чуракова, в ушах звенело, все было в тумане, вытягивал ноги, старался подоткнуть под себя тулуп, чтобы не так обжигало, опять впадал в сон.
Наверно, крепок был Саша, если выдержал ночь на раскаленной печи, да еще после спирта… Проснулся утром, вытер себя полотенцем, чувствовал легкость во всем теле, только вроде бы покалывало в груди и возле лопатки неудобство.
— До ветру во двор не ходите, — предупредил Николай, — в сенях ведро стоит, а умывальник на кухне.
Саша накинул шинель, вышел в сени, умылся, оделся, натянул сапоги.
— Валенки надевайте, — сказал Николай.
— В военкомат поеду, в форме надо быть. Василий Акимович вернулся?
— Вернулся. Овсянникова в больнице оставил. Обмороженных не берут — мест нет. Тоня лекарства привезла.
Саша сел на лавку. Опять закружилась голова, но слабость была приятная.
Встали Проценко с Чураковым, умывались.
— А Стрельцов где? — спросил Саша.
— Известно где, у невесты.
— У него в каждой деревне невеста.
Чураков и Проценко тоже сели за стол.
— Полегчало тебе? — спросил Чураков.
— Вроде да.
— В бане пропарили бы, веником отхлестали, да не топлена у них баня, другим способом тебя прогрели. «Народная медицина» называется. Хавать будешь?
— Поем.
— Значит, здоров. Хрипишь, кашляешь, пройдет, лихорадка на губах — это хорошо, болезнь выходит, прими несколько капель. — Чураков кивнул на бутылку, — совсем оклемаешься.
— Нельзя. В город поеду, в военкомат.
— Куда ты с соплями? Отлежись денек. В город Гурьянова пошли с Синельщиковым — партийные, — проговорил Чураков с насмешливой уважительностью, — отрапортуют, как полагается. А ты выпей лучше.
— Пить не буду и вам не советую.
— Извини, наркомовские сто грамм — законно.
Хозяйка поставила на стол большую сковородку с яичницей, зажаренной на сале.
— Живете, — сказал Саша, — сало, водка… Откуда?
Чураков кивнул на Проценко.
— Так ведь начальник снабжения с нами.
— Не знал я, что он такой богатый.
— Блаженный ты, Панкратов. За это тебя и слушаются. Русский человек почитает блаженных, потому что сам дурак, а блаженные еще дурашливее. Вот Ивану-дурачку и приятно, что есть подурнее его.
— Чем же я такой дурашливый?
— Ты ведь шофер! Ну как на машине шофер будет без бутылки водки, без куска сала? А?! Сам подумай…
Возле дома послышался шум мотора, чьи-то громкие голоса…
Николай напялил шапку, накинул шинель, вышел посмотреть, вернулся… Вслед за ним вошли Байков и четверо незнакомых военных в полушубках, двое с пистолетами на поясе — командиры, двое с автоматами на груди — рядовые. Невысокий толстяк в очках сразу расстегнул полушубок — майор, уставился на сидевших за столом шоферов.
Байков показал на Сашу.
— Вот наше командование.
— Вы командир роты? — строго спросил майор.
— Командир роты убит.
— Кто есть из командного состава?
— Здесь никого. Командир взвода, воентехник Овсянников, в Пронске, в больнице, ранен.
Майор сел на скамейку, положил рядом шапку, шире распахнул полушубок.
— Командиры убиты, рядовые — целы.
— Так получилось.
— А вы кто?
— Водитель, красноармеец.
Майор посмотрел на Байкова.
— Кто командовал ротой?
Байков снова показал на Сашу.
— Вот он и командовал.
— Я не командовал, я привел сюда роту, потому что знаю дорогу.
— Помпотех он, — вмешался Николай.
— Кто вас назначил помпотехом?
— Помпотех убит под Брянском. Командир роты поручил мне исполнять его обязанности, пока не пришлют замену.
— Где приказ?
— Устно приказал.
— Интересные вы мне сказки рассказываете!
— У нас, товарищ майор, порядок такой, — своим солидным баском проговорил Байков, — кто палку взял, тот и капрал.
— Заткнись, куркуль говенный! — крикнул Чураков.
Майор ударил кулаком по столу.
— Что за выражения! Чего вмешиваетесь? Кто вас спрашивает?!
— А вы чего на меня кулаки поднимаете? — ощерился Чураков. — Как смеете?
— Я тебе покажу, что я смею, чего не смею! Я…
— Нет! — оборвал его Саша. — Размахивать кулаками не имеете права! И кто вы такой, собственно говоря, откуда?!
— Я начальник особого отдела армии.
Давно Саша их не видел, что-то не попадались они ему на фронте, ни одного пока еще не встречал! До чего же этот майор похож на того, в Уфе, который арестовал Глеба, все на одно лицо, сволочи!
— Понятно, кто я? А вот что вы за народ, в этом мы разберемся.
— Чего разбираться?! — сказал Николай. — Мы бойцы Красной Армии.
— Бойцы Красной Армии сражаются на фронте, — назидательно произнес майор и быстро спросил у Саши: — Давно вы здесь?
— Прибыли в поселок этой ночью.
— Двое суток глаз не смыкали, — добавил Николай.
— Почему одет не по форме? — накинулся на него майор. — Откуда гражданская шапка? Где взял?
— Люди дали.
— «Люди»! Ко всему еще и мародеры! — Он снова перевел глаза на Сашу. — Значит, прибыли в деревню этой ночью, теперь куда собираетесь?
— В Пронск, в военкомат.
— Вижу, как вы собираетесь в военкомат. Водку хлещете с утра, мародеры и пьяницы! — Кивнул лейтенанту. Тот сел за стол, отодвинул стаканы и тарелки, вынул из полевой сумки бумагу, чернильницу-непроливайку, ручку, приготовился писать.
Знакомые вопросы: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, судимость…
— Нет, — ответил Саша.
— Запишите: «Со слов несудимый», — приказал майор.
Опять рядом с домом послышался и затих шум мотора. Дверь открылась, вошел полковник.
— Товарищ майор! Командующий требует немедленно доставить к нему командира автороты.
— Видите, веду допрос.
— Приказано немедленно доставить! — нетерпеливо повторил полковник — Не теряйте времени, майор! Где командир автороты?
Майор указал на Сашу.
— Этого рядового они называют командиром.
— Одевайтесь, быстро! — приказал полковник.
Саша надел ремень, на нем висел пистолет Березовского.
— Чье личное оружие? — насторожился майор.
— Командира роты.
— Сдайте!
Саша снял с ремня кобуру с пистолетом, положил на стол.
— Отметьте, — приказал майор лейтенанту, — личное оружие без права ношения.
— Поехали, поехали! — торопил полковник.
Саша надел шинель.
— Что вы его одного, всех берите, — сказал Николай.
— Возьмем, когда надо будет, — ответил майор и вслед за полковником и Сашей вышел из дома.
