44
8 июня, 07 часов 22 минуты
Вашингтон, округ Колумбия
— Где мои девочки? — окликнул Монк, проходя в квартиру.
— Твои девочки еще спят, — строго ответила ему с кровати Кэт, — и если ты их разбудишь, тебе придется сидеть с ними всю ночь, как сидела с ними я.
Она лежала, подложив под поясницу подушку, поскольку спина у нее все еще болела после родов. Роды наступили три дня назад, на две недели раньше срока, но все прошло хорошо, и в семье появился второй ребенок, тоже девочка. Теперь Монк был у себя дома полностью окружен женщинами, но он ничего не имел против. У него одного хватало тестостерона на всю семью и еще оставалось на работу.
Плюхнувшись на кровать рядом к женой, он поставил рядом сумку с продуктами.
— Рогалики и сливочный сыр.
Кэт потрогала свой живот.
— Я такая толстая…
— Ты только что родила малышку весом восемь фунтов и три унции. Неудивительно, что она запросилась наружу раньше срока. Там ей было тесно.
Кэт издала неопределенный звук.
Убрав сумку, Монк пододвинулся ближе к жене и обнял ее. Та прильнула к нему и положила голову ему на плечо.
— Ты очень красивая, — сказал он, целуя Кэт в волосы, и после длинной паузы добавил: — Но от тебя пованивает.
Кэт ткнула его кулаком в плечо.
— Как насчет того, чтобы я нагрел воду в душе — для нас обоих?
— Это было бы просто здорово, — прошептала Кэт, прижимаясь лицом к его груди.
Монк хотел уже вставать, но Кэт снова привлекла его к себе.
— Останься здесь. Мне это нравится.
— Что ж, этого у тебя теперь будет предостаточно. Меня, сидящего дома.
Кэт посмотрела ему в лицо.
— Что сказал Пейнтер?
— Он все понял, принял заявление об увольнении, но попросил меня подумать, пока я буду в отпуске по семейным обстоятельствам.
Кэт прижалась к нему и снова издала тот неопределенный звук.
У них состоялся долгий разговор о том, что Монку придется уйти из «Сигмы». Как-никак, ему нужно заботиться о жене и двоих детях. Получив пулю в живот, обнаружив у себя дома бомбу, увидев трагедию, случившуюся в семье Грея, Монк рассудил, что пробил его час. У него уже были предложения от нескольких компаний, работающих в сфере биотехники.
Супружеская пара продолжала лежать, не размыкая объятий, просто наслаждаясь теплом друг друга. Монк больше не хотел рисковать этим.
Наконец Кэт повернулась и с некоторым усилием поставила свои ноги мужу на колени.
— Поскольку ты больше не работаешь…
Монк взял ее ступни и начал растирать их одной рукой. Новый протез должен был быть готов только через четыре дня, но, судя по всему, и одной руки хватало.
Откинувшись назад, Кэт потянулась и снова издала звук, теперь уже вполне определенный.
— К этому я бы тоже могла привыкнуть.
Однако подобное блаженство не могло продолжаться вечно.
Из соседней комнаты донесся жалобный писк, сначала тихий, но быстро набравший раздирающую слух силу. Ну как такое крохотное существо способно издавать такой громкий звук?
— Определенно, у нее твои легкие, — заметила Кэт, приподнимаясь на локте. — Похоже, она уже проголодалась.
— Я ее принесу, — сказал Монк, вставая с постели.
Увы мечтам о горячем душе.
Пройдя в спальню, он увидел там новую радость своей жизни, с красным личиком и крепко зажмуренными глазками. Подхватив малышку из колыбели, Монк взял ее на руки и начал качать.
Девочка сразу же успокоилась.
Она родилась в день похорон матери Грея. У Кэт начались схватки во время заупокойной службы. Монк понимал, каким тяжелым был этот день для Грея, винившего себя в гибели матери. У Монка не было слов, чтобы поддержать своего друга, но Грей держался мужественно.
Еще раз отблески этого мужества, обещавшего исцеление, Монк увидел позднее, когда Грей навестил Кэт в роддоме, чтобы взглянуть на новорожденную. До того Монк не говорил другу о том, что решили они с Кэт. Услышав эту новость, Грей улыбнулся, печально, но искренне.
Монк поднял свою дочурку и посмотрел ей в лицо:
— Ты проголодалась, Гарриет?
08 часов 04 минуты
Грей сидел на стуле у изголовья больничной койки, закрыв лицо руками.
Его отец тихо похрапывал, вытянувшись под простыней и тонким одеялом. Сейчас он был похож на жалкую слабую тень того крепкого, пышущего здоровьем мужчины, каким он был прежде. Грей перевел его в одноместную палату, чтобы обеспечить ему уединение, где можно было бы отдаться горю. В эту клинику отца устроила неделю назад мать.
Здесь он и оставался.
Магниторезонансная томография показала, что отец перенес слабый инсульт, но он быстро поправлялся. Так что это было обнаружено по большому счету случайно. Истинная причина ухудшения старческого слабоумия — галлюцинации, ночные приступы паники, синдром захода солнца — была в значительной степени обусловлена неправильной дозировкой лекарственных препаратов. Отец дважды принимал повышенную дозу лекарств, что вызвало отравление и обезвоживание организма и в конечном счете привело к инсульту. В настоящее время врачи корректировали курс лечения. Прогноз был благоприятным: где-то через неделю отец поправится настолько, что его можно будет выписать домой, где он будет находиться под присмотром сиделки.
Это будет следующее сражение.
После похорон матери Грею предстояло решить, как быть с домом родителей. Его брат Кенни, прилетевший на похороны из Калифорнии, сегодня встречался с адвокатом и агентами по недвижимости. Между братьями оставались трения по многим вопросам, взаимные обиды, неприязнь. Кенни не знал точных обстоятельств гибели матери; ему сообщили только, что эта трагедия явилась побочным следствием акта отмщения в отношении Грея.
У него за спиной раздался тихий голос:
— Скоро мы будем разносить завтрак. Вам принести поднос?
Грей обернулся.
— Не надо, Мэри, но все равно спасибо.
В дверях стояла Мэри Беннинг, одна из медсестер, работающих на этаже. У этой очаровательной женщины, одетой в голубой халат, волосы были забраны в высокий пучок, чуть тронутый сединой. Ее собственная мать страдала синдромом Лу Герига, поэтому она прекрасно понимала, через что пришлось пройти Грею. Грей был очень признателен ей за подобный личный опыт. Это позволило им с Мэри быстро сблизиться.
— Как отец провел последнюю ночь? — спросил Грей.
Мэри прошла в палату.
— Хорошо. После пониженной дозы лекарства он спокойно спит до самого утра.
— Вы сегодня захватили Кьюти или Шайнера?
Мэри улыбнулась.
— Обоих.
Это были два ассистента Мэри, две таксы. На пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера, очень благотворное влияние оказывало общение с животными. Грей никак не мог предположить, что это средство подействует на его отца, однако, придя в больницу в прошлое воскресенье, он обнаружил, что Шайнер мирно спит в постели рядом с отцом, который смотрит по телевизору футбол.
Однако даже тот день выдался тяжелым.
Тяжелыми были все дни.
Мэри бесшумно удалилась. Грей снова повернулся к отцу.
Он старался приходить в больницу каждое утро, чтобы быть рядом с отцом, когда тот проснется. Это были самые трудные моменты. Уже дважды оказывалось, что отец Грея начисто забыл о смерти своей жены. Неврологи считали, что на осознание этой трагедии потребуется какое-то время.
Поэтому Грею снова и снова приходилось повторять отцу про горькую утрату. Отец всегда отличался вспыльчивостью, а болезнь Альцгеймера еще больше усугубила это. Трижды Грей сталкивался с гневом, слезами, обвинениями. Он принимал все подобные вспышки безропотно, возможно, в глубине души даже радуясь этому.
Шаги в коридоре снова привлекли его внимание к двери.
В палату заглянула Мэри.
— Вы ничего не имеете против посетителя?
В дверях показалась Сейхан, смущенная, готовая броситься наутек. Она была в голубых джинсах и тонкой блузке, с перекинутой через руку мотоциклетной курткой.
Грей махнул рукой, приглашая Сейхан войти, и попросил Мэри закрыть дверь.
Пройдя в палату, Сейхан пододвинула второй стул и села рядом с Греем.
— Я так и думала, что застану тебя здесь. Хотела поделиться тем, что мне удалось узнать, так как затем я уезжаю в Нью-Йорк. Хочу проследить одну ниточку. Подумала, может быть, ты присоединишься ко мне.
— И что ты выяснила?
— Хейсман и эта его ассистентка…
— Шарин.
— Оба чисты. Непричастны к взрыву. Похоже, Уолдорф устроил все сам, используя личные связи. Сомневаюсь, что он даже получил согласие руководства Гильдии. На мой взгляд, он действовал в одиночку, пытался трусливо отомстить тебе и Монку. Судя по тому, что бомбы были заложены за несколько часов до того, как Уолдорф покончил с собой, полагаю, это был запасный вариант, на тот случай если ему не удалось бы устранить вас в Теннесси.
Грей хорошо помнил предсмертные слова ублюдка.
«Ничего еще не кончено!»
По-видимому, их голоса разбудили его отца. Тот поднял руку, потянулся. Открыл глаза и медленно сосредоточил взгляд, моргнул несколько раз, затем прокашлялся. Ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, где он находится. Он обвел взглядом палату, осмотрел Сейхан с ног до головы, задержавшись на ней.
— Кажется, вас зовут Сейхан? — хрипло спросил отец.
— Вы не ошиблись. — Молодая женщина встала, собираясь уйти.
Грея не переставало поражать, что помнит его отец и чего не помнит.
Мутные глаза старика обратились на сына.
— Где твоя мать?
Услышав в голосе отца смятение и тревогу, Грей шумно вздохнул. Маленький пузырик надежды у него в груди лопнул и сдулся.
— Папа… мама… она…
Вернувшись от двери, Сейхан встала между Греем и его отцом и взяла старика за руку.
— Она зайдет позже. Ей нужно немного отдохнуть, уложить волосы.
Отец уронил голову на подушку, и беспокойство схлынуло с его лица.
— Хорошо. Она вечно трудится не покладая рук, твоя мать.
Потрепав старика по руке, Сейхан обернулась к Грею и кивком указала на дверь. После чего выпрямилась, попрощалась и увлекла Грея из палаты за собой.
— Где мой завтрак? — крикнул им вслед отец.
— Сейчас принесут, — сказал Грей, выходя в коридор и прикрывая за собой дверь.
Сейхан отвела его в укромный закуток.
— Что ты делаешь? — вскипая яростью, начал Грей, бессильно махнув в сторону отцовской палаты.
— Берегу тебя и берегу его, — ответила Сейхан, прижимая его спиной к стене. — Ты только напрасно мучишь его и наказываешь себя. Твой отец заслуживает лучшего — как и ты, Грей. Я много читала о таких ситуациях. Отец справится со всем сам, когда придет время. Прекрати заставлять его помнить то, чего он не хочет помнить.
Грей открыл рот, собираясь возразить.
— Грей, неужели ты не видишь, твой отец все понимает. Это у него в глубине души, погребенное там, где оно причиняет меньше боли. Он тоже переживает.
Грей неуверенно потер ладонью щеку, покрытую жесткой щетиной.
Сейхан опустила его руку.
— Иногда такой самообман бывает к лучшему. Он просто необходим.
Грей сглотнул подкативший к горлу комок, силясь принять эти слова. От своего отца он унаследовал стремление сражаться до конца, отметая мозолистой рукой все то, что не было прочным и осязаемым. В это мгновение у него в кармане пискнул сотовый телефон, предоставляя Грею возможность взять себя в руки.
Дрожащими пальцами он достал аппарат, раскрыл его и увидел, что ему пришло текстовое сообщение. Номер отправителя обозначился как «Засекречен», однако сам текст не оставлял сомнений в том, кто его послал.
МЫ ЭТОГО НЕ ХОТЕЛИ
Эти четыре слова стали бомбой, разорвавшейся у Грея в сердце. Дрожь во всех членах усилилась, перед глазами все померкло. Он сполз вниз по спине. Противоречивые чувства у него в груди вспыхнули на мгновение, затем рухнули подобно падающей звезде, превратившись в горячий пепел. А вокруг разлилась леденящая пустота.
Опустившись на корточки, Сейхан обхватила щеки Грея своими горячими ладонями и посмотрела ему прямо в глаза. Она тоже прочитала сообщение.
Ее слова озвучили то, что испытывал Грей.
— Я тебе помогу. Я сделаю все возможное, чтобы выследить и затравить этих подонков.
Грей уставился в изумрудные глаза Сейхан, усыпанные золотистыми искорками. Ее ладони обжигали ему щеки. Исходящий от них жар заполнил холодные пустоты у него в груди. Он привлек Сейхан к себе, сокращая расстояние между ними до тех пор, пока их губы не соприкоснулись.
Грей поцеловал ее, нуждаясь в ней.
Сперва она сопротивлялась. Ее губы оставались напряженными, жесткими, неуверенными.
Затем они медленно размякли, освободились, приоткрылись.
Они оба были нужны друг другу.
Но было ли это реальностью — или же необходимым самообманом, порожденным сиюминутным мгновением?
По большому счету Грею было все равно.
В настоящий момент это была реальность.
11 часов 45 минут
Возвышенность Сан-Рафаэль
Как хорошо вернуться назад… рассеять призраков, не дающих покоя.
Кай Куочитс стояла на крыльце хижины, глядя, как солнечные лучи барабанят по каньону и пустошам возвышенности Сан-Рафаэль. Тут и там в оврагах и ущельях плясали песчаные вихри. Воздух был насыщен ароматом можжевельника и запахом раскаленного песка. Девушка смотрела на бескрайнее море скал, утесов и ущелий, раскрашенных всеми оттенками красной и золотистой краски. Всего через неделю это место уже опять начинало казаться ей домом.
Кай предстояло провести в хижине все лето, выполняя работу для Университета Бригема Янга. Она поступила на исторический факультет и намеревалась изучать прошлое коренных жителей этих мест. Ей поручили перерисовывать петроглифы, участвовать в реставрации древних развалин и знакомиться с обычаями и традициями индейцев хопи.
В частности, Кай должна была научиться жарить сосновые орешки.
— Кто спалил мой лучший противень? — послышался изнутри недовольный возглас.
Кай съежилась, понимая, что ей предстоит ответить за свое преступление, как это подобает взрослой женщине. За последние несколько дней она уже начала привыкать к этому. Два дня назад ее официально простили за все проступки, связанные с событиями в Юте. Похоже, своим участием в спасении мира Кай выровняла кармический баланс в отношениях с Министерством юстиции. К тому же весьма кстати пришлись такие могущественные свидетели, как дядя Пейнтер Кроу и профессор Хэнк Канош.
Однако ускользнуть от ответственности за это преступление будет не так просто.
Шагнув в дверь, Кай прошла в полумрак главного помещения. Айрис Хуметева в варежках-прихватках держала закоптевший противень.
— Ты должна была дождаться, чтобы угли прогорели.
— Знаю, но Кауч принялся грызть швы на ране, а когда я поймала его и надела на шею защитный воротник…
Вздохнув, девушка умолкла. Довольно оправдываться.
Услышав свою кличку, Кауч поднял голову. На шее у него был закреплен пластмассовый конус. Собаке пришлось ампутировать переднюю лапу. Винтовочная пуля раздробила кость и практически не оставила нервов. Но в остальном Кауч быстро шел на поправку.
Как и все они.
От ожогов Элвина Хуметевы остались в основном темно-красные полоски на загорелой рыжевато-бурой коже. Пожилой супружеской паре хопи удалось выйти живыми из столкновения с Рафаэлем Сен-Жерменом исключительно благодаря своему упорству и прекрасному знанию окрестностей.
Айрис с самого начала заподозрила, что француз пошлет по их следу своих боевиков. Поэтому, усевшись с мужем на квадроцикл, она направилась к ближайшей песчаной осыпи и подняла настоящую пылевую бурю, скрывая свое бегство. Когда раздались выстрелы, Айрис въехала в заброшенную шахту, рассчитывая на то, что Рафаэль не станет долго задерживаться, разыскивая их с Элвином. Она понимала, что ему не терпится разыскать Пейнтера Кроу, дядю Кай. Но даже если бы француз оставил здесь кого-то из боевиков, Айрис смогла бы при необходимости запутать свои следы.
Кай чувствовала, что здесь ей есть чему поучиться у пожилой индианки.
— Извините, тетушка Айрис, — сказала она. — Я отчищу сковороду от копоти и, чтобы искупить свою вину, буду готовить ужин два дня подряд.
Айрис удовлетворенно кивнула и подмигнула, этим простым жестом выражая прощение и любовь.
Ворчание двигателей привлекло внимание женщин к входной двери.
— Похоже, мальчики вернулись из увеселительной поездки, — заметила Айрис.
Они вышли на крыльцо. Две покрытые коркой пыли фигуры слезли с квадроциклов, чьи корпуса были больше похожи на ископаемые окаменевшие останки, чем на стеклопластик.
Стащив с головы шлем, Джордан вытер лицо клетчатым платком. Когда его лучезарная улыбка упала на Кай и стала еще шире, девушка почувствовала, как у нее в груди затрепетало сердце.
Его спутник также снял шлем, открывая раскрасневшееся улыбающееся лицо.
— Я мог бы к этому привыкнуть, — сказал майор Эшли Райан.
После событий в Йеллоустоуне Эш и Джордан крепко подружились. Похоже, офицер Национальной гвардии проникся уважением к коренным жителям Америки.
Джордан с силой похлопал Райана по груди, выбивая пыль из его футболки. На ней была надпись «Я люблю индейцев» и красовался восьмицилиндровый двигатель в головном уборе из перьев.
— И пошло, и оскорбительно, — заметил Джордан. — Нам обоим как-нибудь здорово за это влетит.
— Парень, твои слова только что сделали эту футболку моей любимой.
Гордо выпятив грудь, Райан поднялся на крыльцо.
— Да, кстати, — улыбнулся Джордан, обращаясь к Кай. — По-моему, я побил твое лучшее время в заезде по Ущелью мертвеца.
Айрис толкнула девушку локтем в бок.
— И ты это потерпишь?
«Черт побери, разумеется, нет!..»
Выхватив у Райана из рук шлем, Кай спрыгнула с крыльца, растрепав волосы.
— Это мы еще посмотрим!
14 часов 17 минут
Солт-Лейк-Сити
«Из одного храма в другой…»
Профессор Генри Канош, индеец из северо-западной ветви шошонов, первым из индейцев-мормонов стоял на пороге «кодеш хакодашим», святая святых храма Мормона в Солт-Лейк-Сити.
Хэнк начал готовиться с самого рассвета, постясь и читая молитвы. И вот сейчас он стоял в прихожей, отделанной полированным камнем, перед дверью, о существовании которой было известно немногим. Выкованные из чистого серебра, разделенные пополам створки поднимались на пятнадцать футов вверх и имели в ширину восемь футов.
В своих руках Хэнк держал свой дар, ключ, открывший ему дорогу в святилище храма.
Двери перед ним раскрылись, и навстречу шагнул человек.
Преклонив колени, Хэнк опустил голову.
Тихие шаги приблизились, неспешные, спокойные.
Когда человек остановился перед ним, Хэнк поднял руки, протягивая свой дар. Золотую пластину забрали у него из рук, она выскользнула из его пальцев и исчезла.
Эту пластину Хэнк раздобыл в гостинице «Старый Служака». Пока все были поглощены пришедшим из НАСА сообщением о том, что обнаружено место, изображенное на сосуде-канопе, Генри незаметно подошел к чемодану француза. Он не осмелился забрать обе пластины — в этом случае Рафаэль наверняка обнаружил бы пропажу гораздо раньше. Поэтому, задвинув подальше алчность, Хэнк довольствовался тем, что вытащил только одну пластину и спрятал ее в кармане брюк.
Золотая пластина принадлежала церкви. Увидев воссозданный храм Соломона, Хэнк окончательно убедился в этом.
Шаги удалились, снова неспешные и спокойные.
Когда двери начали закрываться, Хэнк осмелился поднять взгляд.
Из святилища изливался ослепительный свет. Хэнк успел заглянуть внутрь. Большой белый каменный алтарь. Позади него сияло золото, с полок, уходящих в обе стороны до бесконечности.
Неужели это те самые таблички Джозефа Смита?
По коже Хэнка пробежали мурашки, все волоски встали дыбом. Но тут двери закрылись — и мир стал гораздо более сумрачным и обыденным местом.
Поднявшись с колен, Хэнк развернулся и направился прочь.
Унося с собой частицу того золотого сияния.
17 часов 45 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер в одиночку шел по Эспланаде. Он испытывал потребность подышать свежим воздухом, но также ему не давала покоя нарастающая тревога.
На глобальном уровне все постепенно затихало — по крайней мере, с точки зрения геологии. Извержение в Исландии прекратилось. Объем надводной части острова Эллирэй увеличился вдвое, а рядом родился еще один крохотный островок. После серии небольших землетрясений, вызванных гидротермическим взрывом, Йеллоустоун успокоился. На всякий случай Рональд Чун оставался там вместе с командой вулканологов, наблюдая за сейсмической активностью. Из Японии доктор Рику Танака не сообщал о новых всплесках активности нейтрино.
Однако, хотя апокалипсиса удалось избежать, сверхвулкан оставался, и, как предупреждал Чун, ему уже давно было пора начать извержение и без постороннего вмешательства. Пугающая мысль.
Но тут пока что ничего нельзя было поделать.
В конечном счете в Йеллоустоуне появилось новое озеро-кратер, однако все указывало на то, что в настоящий момент ничего более страшного под землей не назревает. Ковальски попросил, чтобы новое озеро назвали в честь него: озеро Ковальски.
Почему-то его просьба была отвергнута.
Пейнтер предпринял попытку познакомиться поближе с оставшимися в живых членами семейства Сен-Жермен, однако в течение двадцати четырех часов после смерти Рафаэля четырнадцать наиболее влиятельных его представителей были обнаружены убитыми. А кроме них, никто из семейства ничего не слышал о Гильдии. Похоже, «истинный род» поспешил разорвать все свои связи с Сен-Жерменами.
Даже то место в Бельгии, где был зафиксирован незначительный выброс нейтрино, оказалось выпотрошенным и сожженным дотла особняком, который арендовала некая подставная компания, бесследно исчезнувшая при внимательном рассмотрении. Очевидно, Гильдия постаралась уничтожить все следы — бумаги, отпечатки пальцев, ДНК.
Так что и эта ниточка завела в тупик.
Оставался лишь один след.
Дойдя до конечной цели, расположенной на восточной стороне площади, Пейнтер поднялся по ступеням Капитолия.
Хотя здание закрывалось для посетителей всего через пятнадцать минут, в нем бурлила жизнь: по лестницам бегали детишки, туристы щелкали фотоаппаратами, митингующие что-то кричали, размахивая плакатами. Пейнтер упивался этой кипящей суетой после заточения в своем кабинете под Смитсоновским институтом.
Здесь была жизнь Америки во всей ее красе, со всеми ее язвами, и никакой другой Пейнтер не принимал. Тут было больше демократии, чем во всех высокопарных парламентских законах и политических играх, проходивших под этим куполом в неоклассическом стиле.
Поэтому несмотря на удушливую влажность летнего вечера, Пейнтер наслаждался своей прогулкой.
Он собирался поужинать вместе с Лизой, но сейчас ему требовалось развеяться. Он должен был увидеть картину сам, своими собственными глазами, прежде чем предпринимать какие-либо действия. К тому же он пока даже не знал, с чего начинать. Он еще никому не сообщил о своем открытии, даже ближайшему окружению в «Сигме».
И дело было не в том, что Пейнтер не доверял своему окружению, просто в настоящий момент у всех и так хватало собственных забот. У Монка родилась дочь, малышка Гарриет. Сегодня утром он подал заявление об увольнении. Пейнтер принял заявление, но уговорил Монка взять отпуск по семейным обстоятельствам и воспользоваться этим временем, чтобы еще раз хорошенько обо всем подумать. Хотелось надеяться, что жизнь в окружении плачущих детей и подгузников, с длительными полосами безделья заставит его переменить решение, но все же Пейнтер в этом сомневался. В глубине души Монк был человеком семейным. И неделю назад все воочию увидели последствия его попытки вести двойную жизнь.
Оставался еще Грей. Грей провалился в колодец мрачного отчаяния, но кто выйдет оттуда — человек, ставший сильнее, или окончательно сломленный?
Ответ могло дать только время.
Поэтому Пейнтер молчал, молчал ради самих же этих людей. Даже его приход сюда был сопряжен с опасностью, но он должен был пойти на риск.
Поднявшись по ступеням, Пейнтер прошел под куполом и оказался в ротонде Капитолия. Голоса отражались гулким эхом от сводов и стен. Пейнтер поднялся на галерею второго этажа, где вдоль стен были развешаны огромные полотна размером двенадцать на восемнадцать футов. То, что было ему нужно, он быстро нашел на южной стороне. Пожалуй, из всех представленных здесь картин эта была самой известной: «Декларация независимости» кисти Джона Тернбулла.
Пейнтер остановился перед ней, чувствуя исходящее от нее дуновение истории. Он всмотрелся в мазки, сделанные рукой художника больше двух столетий назад. Однако в работе над этим полотном принимали участие и другие руки, не менее влиятельные. Пейнтер представил себе, как Джефферсон наставляет Тернбулла, создающего свой шедевр.
Он обвел взглядом весь громадный холст, каждый дюйм которого дышал прошлым.
На огромной картине было изображено представление Декларации независимости Конгрессу. На одном полотне Тернбулл постарался увековечить это судьбоносное событие, представив портреты всех, кто подписал декларацию. И все-таки художнику не удалось изобразить всех. Однако, как это ни странно, он написал на полотне портреты пятерых человек, которые не подписывали окончательный вариант декларации.
Так зачем же он включил их? Вот уже два столетия историки не переставали спорить по этому поводу.
Готовясь к своему визиту сюда, Пейнтер прочитал, что сам Джон Тернбулл предлагал различные уклончивые ответы, ни один из которых нельзя было считать удовлетворительным. А Томас Джефферсон, мастер шифров и кодов, действительно наблюдал за работой над этим шедевром.
Так может быть, имелась какая-то другая причина?
По крайней мере, Мериуэзер Льюис считал именно так.
Глядя на выразительные мазки масляными красками, Пейнтер снова вспомнил расшифрованные слова, которые были начертаны кровью на бизоньей шкуре: «Джефферсон оставит имя врага в краске. Вы узнаете его без труда. Повернув быка, найдите пятерых лишних. Пусть их имена будут упорядочены в соответствии с буквами G, С, R, J и Т и цифрами 1, 2,4,4,1».
Вскрыть этот шифр было совсем нетрудно.
Под словами «повернув быка» подразумевался Тернбулл, который в первые годы существования молодого союза выполнял много официальных заказов.
«Найдите пятерых лишних» указывало на тех пятерых, изображенных на полотне, кто не подписывал декларацию:
Джон Дикинсон (John Dickinson)
Роберт Ливингстон (Robert Livingston)
Джордж Клинтон (George Clinton)
Томас Уиллинг (Thomas Willing)
Чарльз Томсон (Charles Thomson)
Томсон все-таки подписал первоначальный вариант, однако его не пригласили в числе тех пятидесяти шести, кто подписал знаменитую декларацию.
Следующая часть «пусть их имена будут упорядочены в соответствии с буквами G, С, R, J и Т» означала просто, что имена нужно расставить в соответствии с указанными пятью буквами.
George
Charles
Robert
John
Thomas
После чего оставалось только выбрать в каждом имени соответствующую букву, указанную цифрами 1, 2, 4, 4, 1.
Фамилия врага Мериуэзера Льюиса, коварного таинственного семейства, боровшегося против начинаний отцов-основателей, была Ghent, Гент.
Сначала это показалось Пейнтеру бессмысленным, но затем он задумался, вспоминая свой разговор с Рафаэлем Сен-Жерменом. Француз заявил, что на самом деле Гильдия — это группа древних семейств, которые на протяжении столетий, а то и тысячелетий сосредоточивали в своих руках богатство, власть и знания, и в наше время от них остался лишь один род. Это утверждение совпадало со словами Льюиса о чистке Америки, о некоем семействе, укоренившемся настолько глубоко, что выкорчевать его оказалось невозможно, поскольку оно было «прочно связано с работорговлей и несметно богатое».
А что, если в обоих случаях речь идет об одном и том же семействе?
Гент.
Возможно, Пейнтер и не придал бы особого значения этой разгадке кода, если бы не одно тревожащее совпадение. Гент — город в Бельгии. Той самой стране, которая то и дело всплывала в последнее время: боевики, атаковавшие группу Грея в Исландии, были из Бельгии, и именно в Бельгии был зафиксирован небольшой всплеск активности нейтрино, подобный тому, что наблюдалось в Форт-Ноксе.
Поэтому Пейнтер продолжил раскопки. Гент — распространенная фамилия у выходцев из этого города. Людей называли Поль из Гента или Йоганн из Гента. Но затем они превратились просто в Поля Гента и Йоганна Гента.
И вот тут-то Пейнтер наткнулся на истину — по крайней мере, как ему показалось.
Однако он ничего не мог поделать.
Пейнтер отступил дальше от полотна, впитывая его целиком. Он всмотрелся в фигуры Джефферсона и Франклина, представил себе, как они стояли перед этой же самой картиной, столкнувшись с той же самой угрозой. И сейчас руки Пейнтера были связаны так же, как тогда были связаны руки отцов-основателей.
Изучая прошлое подозрительного семейства, Пейнтер установил, что оно действительно имело корни в Генте и даже использовало фамилию Гент до того, как распространило свою деятельность в Америку. Оно с самого начала присутствовало в колониях и разбогатело на работорговле настолько, что любые попытки устранить его силой привели бы к развалу молодого союза.
Это был тот самый сорняк, который нельзя вырвать.
И точно так же все оставалось и по сей день.
Семейство росло вместе с Америкой, пуская корни и переплетаясь с промышленными предприятиями, корпорациями и даже проникая в правительственные органы. Эта нить была неразрывно вплетена в ткань страны.
Поэтому следовало ли удивляться, что «Сигме» никак не удавалось преуспеть в борьбе с ним?
Рафаэль сказал, что эта древняя группа семейств, «тайна в сердце всех тайных сообществ», скрывалась под разными наименованиями, бесплотными как тень, как дуновение ветра: Гильдия, Эшелон, families d’etoile, «звездные семейства». Но теперь Пейнтеру было известно истинное имя врага, прошлое и нынешнее, переиначенное на английский манер в Америке.
Это были Кеннеди Юга.
Однако теперь они уже именовались не Гент.
Они именовались Гант.
И к этому семейству принадлежал президент Джеймс Т. Гант.
Назад: 43
Дальше: ЗАМЕТКИ АВТОРА ПРАВДА ИЛИ ВЫМЫСЕЛ
