18
Фарбранч
— Армия? — выдавливаю я. От страха мое нутро скручивается в узел. Виола говорит то же самое, хором со мной, но на сей раз никто не улыбается.
— Какая еще армия? — Хильди хмурит лоб.
— С дальних полей долетели слухи, бутто на другом берегу реки собирается армия, — отвечает Франсиа. — Армия конников. Из Прентисстауна.
Хильди поджимает губы.
— Пять человек на конях — еще не армия. Этот отряд послали в погоню за нашими щенятками.
Франсию слова Хильди явно не убеждают. Первый раз вижу руки, настолько скрещенные на груди.
— Да и вапще, брод через реку очень далеко, вниз по течению, — продолжает Хильди, — такшто в ближайшее время до Фарбранча никто не доберется. — Она вновь смотрит на нас и качает головой. — Армия! Скажешь тоже.
— Мой долг — бороться с любыми угрозами…
Хильди закатывает глаза.
— Вот не надо этих красивых слов о долге, сестренка! — говорит она, проходя мимо Франсии к двери. — Твой долг придумала я, так-то. Пошли, щенятки!
Мы с Виолой не двигаемся с места. Франсиа ведь нас не приглашала.
— Тодд? — лает Манчи.
Я делаю глубокий вдох и шагаю навстречу Франсии:
— Здрасьте, мим…
— Мэм! — шепчет сзади Виола.
— Здрасьте, мэм! — с замиранием сердца исправляюсь я. — Меня зовут Тодд. А это Виола. — Франсиа все еще держит руки скрещенными, бутто у них с Хильди какоето соревнование. — Честное слово, там было всего пять человек, — говорю я, хотя слово «армия» торчит из моего Шума со всех сторон.
— И я должна тебе верить? — спрашивает Франсиа. — Мальчишке, за которым гонятся? — Она смотрит на Виолу, не сходя с нижней ступеньки. — Интересно, почему вы вапще убегаете?
— Да брось уже, Франсиа! — говорит Хильди, открыв дверь и придерживая ее для нас.
Франсиа разворачивается и отгоняет Хильди в сторону.
— В этом доме я решаю, кого пускать, а кого нет!.. — Опять смотрит на нас. — Ну заходите, коли пришли.
Так мы впервые сталкиваемся с фарбранчским гостеприимством. Заходим внутрь. Франсиа и Хильди грызутся между собой: первая утверждает, что ей некуда нас положить. Но Хильди берет верх, и нам показывают две отдельные комнатки на втором этаже.
— Собака будет спать на улице, — говорит Франсиа.
— Но он же…
— Это был не вопрос, — перебивает меня она и выходит из комнаты.
Я выхожу следом за ней. Она, не оборачиваясь, спускается по лестнице. В следующую минуту снизу опять раздаются их с Хильди сердитые голоса, хоть они и пытаются не шуметь. Виола тоже выходит из комнаты и прислушивается. Секунду или около того мы стоим молча.
— Что думаешь? — спрашиваю я Виолу.
Она на меня и не смотрит. А потом вроде как решает посмотреть и даже отвечает:
— Не знаю. А ты?
Пожимаю плечами:
— Не шибко-то она нам рада. Но здесь безопасней будет. Стены есть и все такое. — Я опять пожимаю плечами. — Да и Бен хотел, чтобы мы сюда пришли.
Это правда, только я до сих пор не соображу зачем.
Виола обхватывает себя руками — прямо как Франсиа и в то же время совсем иначе.
— Понимаю.
— Такшто, думаю, на время можно и остановиться.
— Да, — кивает Виола. — На время.
Мы опять прислушиваемся к ссоре.
— Знаешь, то, что ты сделал на огороде… — начинает Виола.
— Дурацкий поступок, забыли, — быстро выпаливаю я. — Даже обсуждать не хочу.
Щеки у меня начинают гореть, и я скрываюсь в своей комнатушке. Стою там и кусаю нижнюю губу. Комната выглядит так, как бутто раньше здесь жил какой-то старик. Да и пахнет так же, зато кровать нормальная, и на том спасибо. Я снимаю и открываю рюкзак.
Озираюсь по сторонам — не смотрит ли кто? — и вытаскиваю книжку. Разворачиваю карту, веду пальцем по стрелкам через болото и вдоль реки. Хотя моста на карте нет, но есть поселение. А под ним надпись.
— Фэ-рэ… — читаю я себе под нос. — Фэ-а-рэ-бэ-рэ…
Фарбранч, ясное дело.
Я громко соплю, разглядывая текст с обратной стороны карты. Слова «Ты должен их предупредить» (да, да, я знаю, заткнись уже) подчеркнуты. Виола правильно спросила: кого мне надо предупредить? Жителей Фарбранча? Хильди?
— И предупредить о чем? — вслух спрашиваю я. Листаю книжку: множество страниц, исписанных сотнями и сотнями слов: как бутто Шум записали на бумаге, ничего не разобрать.
— Эх, Бен, — шепчу я, — чем же ты думал?
— Тодд? — кричит Хильди с первого этажа. — Ви?
Я закрываю дневник и гляжу на обложку.
Позже. Спрошу об этом позже.
Обязательно.
Но не сейчас.
Откладываю книжку и спускаюсь по лестнице. Виола уже там. Хильди с Франсией тоже, и руки у них по-прежнему скрещены на груди.
— Мне пора возвращаться на ферму, щенятки, — говорит Хильди. — Надо работать на благо деревни. Севодня за вами присмотрит Франсиа, а завтра я опять приду.
Мы с Виолой переглядываемся: нам почему-то не хочется, чтобы Хильди уходила.
— Вот спасибочки! — Франсиа хмурится. — Уж не знаю, что вам наболтала про меня сестрица, но детьми я не питаюсь.
— Да она вапще… — начинаю я и умолкаю, но Шум заканчивает за меня: …ничего про вас не говорила.
— Еще б говорила! — отвечает Франсиа, сверкнув глазами, но не слишком сердито. — Пока поживете у меня. Па и тетушка давно умерли, а на их комнаты нынче мало кто зарится.
Значит, я был прав. В моей комнате жил старик.
— Учтите, Фарбранч — город тружеников. Лодырничать вам никто не даст. — Франсиа переводит взгляд с меня на Виолу и обратно. — Такшто за ночлег заплатите трудом, даже если вы тут на пару дней, пока с планами определяетесь.
— Мы еще ничего не решили, — отвечает Виола.
— Хм… — хмыкает Франсиа. — Если надумаете задержаться, то сразу после перекрестка школа.
— Школа?!
— Школа и церковь, — добавляет Хильди. — Но это если вы задержитесь. — Видимо, она опять читает мой Шум. — Надолго вы к нам?
Я молчу, Виола тоже, и Франсиа опять хмыкает.
— Миссус Франсиа… — обращается к ней Виола.
— Просто Франсиа, дитя, — удивленно поправляет ее хозяйка дома. — Что ты хотела?
— Как я могу связаться со своим кораблем?
— С кораблем, говоришь… — задумчиво тянет Франсиа. — Хочешь сказать, где-то в черноте болтается корабль с переселенцами, и они летят сюда?
Виола кивает:
— Мама с папой должны были отправить им отчет. Рассказать, что нашли.
Она говорит так тихо, а лицо у нее такое открытое, полное надежды и готовое к разочарованиям, что я опять чувствую знакомый укол печали, от которой весь Шум наполняется горем и чувством утраты. Чтобы удержаться на ногах, я опираюсь на спинку дивана.
— Ах девонька ты моя, — говорит Хильди подозрительно ласковым голосом. — Твой корабль небось пытался связаться с Новым светом?
— Да, — кивает Виола. — Никто не ответил.
Хильди с Франсией обмениваются кивками.
— Ты забыла, что мы — люди рилигиозные, — начинает Франсиа. — Мы сбежали от мирской суеты, чтобы построить своими руками утопию, а все машины и электронику забросили подальше.
Глаза Виолы раскрываются чуть шире.
— То есть у вас нет никакой связи с внешним миром?
— Даже с другими поселениями нет, — отвечает Франсиа, — что уж говорить о космосе.
— Мы фермеры, девонька, — добавляет Хильди. — Простые фермеры, которые хотят простой жизни. Ради этого мы и проделали такой огромный путь, ради этого отказались от всего, что будило в людях ненависть. — Она постукивает пальцами по столу. — Вот только по-задуманному не вышло.
— Признаться, мы больше никого не ждали, — говорит Франсиа. — Учитывая, каким был Старый свет, когда мы оттуда улетели.
— То есть я тут застряла? — чуть дрожащим голосом спрашивает Виола.
— Видать, так, до прибытия твоего корабля.
— А далеко они? — спрашивает Франсиа.
— Вход в систему через двадцать четыре недели. Через четыре недели перигелий, а еще через две — вход на орбиту.
— Вот бедняжка, — сказала Франсиа. — Похоже, ты с нами застряла на семь месяцев.
Виола отворачивается, с трудом переваривая новости.
За семь месяцев всякое может случиться.
— Кстати! — с притворным весельем говорит Хильда. — Я слыхала, в Хейвене каких только хитроумных штук нет! Ядерные машины, проспекты, магазинов уймища. Может, рано пока расстраиваться — вдруг там повезет?
Хильди подмигивает Франсии, и та говорит:
— Тодд, сынок, а ты мог бы поработать на складе. Ты ведь на ферме вырос?
— Но… — начинаю я.
— На ферме всегда работы невпроворот, — перебивает меня Франсиа. — Хотя что я говорю, ты и сам знаешь.
За этой болтовней Франсиа потихоньку выводит меня за дверь. Я оглядываюсь и вижу, как Хильди утешает Виолу ласковыми, неслышными мне словами, смысла которых я опять не могу разобрать.
Франсиа затворяет дверь и ведет нас с Манчи через главную улицу к одному из больших сараев, которые я видел по дороге сюда. Двое мужчин подвозят к воротам тачки с полными корзинами фруктов, а третий их разгружает.
— Это восточный склад, здесь хранятся продукты, которыми мы торгуем с другими деревнями. Обожди-ка.
Я останавливаюсь, и Франсиа подходит к грузчику. Они о чем-то переговариваются, и в его Шуме сразу возникает отчетливое Прентисстаун?, за которым следует целый ураган чувств. Они немного отличаются от тех, что я слышал раньше, но прислушаться я не успеваю: они утихают, а Франсиа возвращается ко мне:
— Иван говорит, на складе некому подметать.
— Подметать?! — в ужасе переспрашиваю я. — Я вапще-то знаю, как ферма устроена, мим, и…
— Не сомневаюсь, но ты уже заметил, что Прентисстаун здесь не в чести. Лучше тебе держаться подальше от остальных, пока к тебе не привыкли. Справедливо?
Она все еще разговаривает очень строго и держит руки на груди, но вопщемто я согласен, она дело говорит, и хоть лицо у нее на вид не слишком доброе, на самом деле она славная.
— Ну да… — протягиваю я.
Франсиа кивает и подводит меня к Ивану. На вид он примерно ровесник Бена, только ниже ростом, с темными волосами и огромными ручищами с дуб толщиной.
— Иван, это Тодд, — говорит Франсиа.
Я протягиваю ему руку, но Иван ее не берет, только свирепо таращит на меня глаза.
— Работать будешь на задах, — говорит он. — Чтоб ни тебя, ни собаку твою я не видел.
Франсиа уходит, а Иван ведет нас внутрь, показывает мне метлу, и я приступаю к работе. Так проходит мой первый день в Фарбранче: я торчу в темном сарае, гоняя пыль из одного угла в другой и глядя на единственную полоску голубого неба над дверью в дальнем конце.
Вот счастье-то привалило!
— Ка-ка, Тодд, — говорит Манчи.
— Не здесь, понял? Даже не думай!
Склад довольно большой, метров семьдесят пять, а то и восемьдесят в длину, и примерно наполовину заполнен корзинами с ананасами. Есть отсек с огромными рулонами силоса, скрепленными тонкой бечевкой и уложенными до самого потолка, и еще один отсек с пшеницей, которую предстоит смолоть в муку.
— Вы все это продаете в другие деревни? — кричу я Ивану, который работает в передней части склада.
— Болтать будешь потом, — отзывается он.
Я не отвечаю, но в моем Шуме невольно проскальзывает какая-то грубость. Я спешно возвращаюсь к работе.
Утро в самом разгаре. Я думаю про Бена и Киллиана. Про Виолу. Про Аарона и мэра. Про слово «армия», и как от него сжимается живот.
Ну не знаю.
Зря мы, наверное, остановились. Столько бежали, и вот…
Все делают вид, что здесь безопасно, но разве это так?
Пока я подметаю, Манчи то и дело выходит за заднюю дверь или гоняет розовую моль, которую я выметаю из углов. Иван меня сторонится, я тоже не суюсь, однако все равно замечаю, какие любопытные долгие взгляды бросают в мою сторону люди, приносящие на склад корзины. Некоторые даже щурятся, всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть самого настоящего прентисстаунского мальчика.
Так, я понял, они ненавидят Прентисстаун. Я тоже его ненавижу, но причин для ненависти у меня куда больше, чем у них.
Утро постепенно сходит на нет, и я начинаю коечто замечать. Например, хотя тяжелую работу выполняют и мужчины, и женщины, последние чаще распоряжаются и отдают приказы, а первые васнавном подчиняются. И раз уж Франсиа — заместитель мэра, а Хильди не пойми кто, но тоже кто-то важный, до меня потихоньку доходит, что Фарбранчем заправляют женщины. Я постоянно слышу их тишину: они идут по улицам, а в ответ летит Шум мужчин, иногда брюзгливый и раздраженный, но по большей части мирный.
И вапще Шум здесь куда более сдержанный и спокойный, чем тот, к которому я привык. Зная, сколько тут женщин, и помня о прентисстаунском Шуме, можно подумать, что все небо над Фарбранчем должно быть забито образами выделывающих всякие непотребности женщин. Ничего подобного. Нет, мужчины и здесь мужчины, конечно, временами что-то такое встречается, но васнавном слышны только песни, молитвы или мысли о работе.
Жители Фарбранча невероятно спокойны и оттого немного наводят жуть.
Я то и дело пытаюсь расслышать тишину Виолы.
Но ее нигде нет.
В обед Франсиа приходит снова и приносит мне сэндвич и кувшин воды.
— А где Виола? — спрашиваю я.
— Всегда пожалуйста, — говорит Франсиа.
— Не понял?
Она вздыхает и отвечает на мой вопрос:
— Виола работает в саду, собирает опавшие фрукты.
Я хочу спросить, как она, но не спрашиваю, а Франсиа почему-то (нарочно?) не угадывает этот вопрос в моем Шуме.
— Ну как ты, справляешься?
— Да я вапще-то не только с метлой обращаться умею! — огрызаюсь я.
— Не перечь старшим, щенок. Еще успеешь наработаться.
Со мной она не остается: тут же отходит к Ивану и перекидывается с ним несколькими словами, а потом убегает по своим делам, уж не знаю, чем там занимаются заместители мэров целый день.
Можно я коечто скажу? Глупо, конечно, но Франсиа мне даже нравится. Может, потомушто своими дурацкими замашками она напоминает Киллиана. Всетаки память странная штука, правда?
Только я набрасываюсь на сэндвич, как слышу приближающийся Шум Ивана.
— Крошки я подмету, — говорю.
Как ни странно, он смеется — грубоватым таким смехом.
— Не сомневаюсь. — Он кусает свой сэндвич. — Франсиа сказала, что севодня будет собрание.
— Насчет меня?
— Насчет вас обоих. Тебя и девчонки. Тебя и девчонки, которой удалось спастись из Прентисстауна.
Шум у него какой-то странный. Осторожный, но напористый, как бутто он меня проверяет. Враждебности я не чувствую — по крайней мере, к себе, — но что-то похожее просачивается сквозь его мысли.
— Нас познакомят с жителями? — спрашиваю я.
— Посмотрим. Сперва надо все обсудить.
— Если будете голосовать, — говорю я, уплетая сэндвич, — вряд ли кто-то встанет на мою сторону.
— За тебя выступает Хильди, — говорит Иван. — А в Фарбранче это дорогого стоит — дороже, чем следовало бы. — Он умолкает и проглатывает свой кусок. — Да и люди здесь живут добрые, славные. Мы и раньше кой-кого из Прентисстауна принимали. Правда, давно это было, в лихие времена.
— В войну? — спрашиваю я.
Иван пристально смотрит на меня, прощупывая Шумом и пытаясь понять, что мне известно.
— Ага. В войну.
Он обводит взглядом склад — вроде бы непринужденно, только я-то знаю, он смотрит, нет ли кого поблизости. Потом снова поворачивается и упирается в меня взглядом. Очень пытливым взглядом.
— И потом, не все жители Фарбранча думают одинаково.
— О чем? — спрашиваю я. Мне совсем не нравится жужжание его Шума.
— О прошлом. — Он говорит тихо, сверля меня взглядом и нагибаясь все ближе.
Я немножко пячусь:
— Да что вы такое говорите?
— У Прентисстауна еще есть союзники, — шепчет он. — Только они прячутся в самых неожиданных местах.
В Шуме Ивана начинают проступать картинки: совсем маленькие, как бутто он не хочет, чтобы их увидели другие. Постепенно я вижу их все ясней: что-то яркое, что-то мокрое, что-то быстрое, сонце светит на красн…
— Щенята! Щенята! — доносится из угла пронзительный лай Манчи. Я подскакиваю на месте, и даже Иван в испуге отшатывается. Картинки быстро исчезают. Манчи продолжает лаять, и на меня обрушивается целый шквал хихиканья. Я оборачиваюсь.
Сквозь дырку в стене на нас смотрят несколько ребятишек: они улыбаются и подталкивают друг друга к дырке.
Показывают пальцем. На меня.
Какие же они маленькие. Крохи совсем.
Нет, да вы только посмотрите!
— А ну брысь отсюдова, паразиты! — прикрикивает на них Иван. В его голосе и Шуме уже звучит смех, а от прежних картинок не осталось и следа.
С улицы доносится визг, и дети бросаются врассыпную.
И все, их больше нет.
Как бутто и не было. Как бутто я их выдумал.
— Щенята, Тодд! — лает Манчи. — Щенята!
— Знаю, — говорю я и чешу его за ухом. — Знаю.
Иван хлопает в ладоши.
— Ну пообедали и хватит. Пора за работу.
Прежде чем уйти на свое место, он бросает на меня последний многозначительный взгляд.
— Что это вапще было? — говорю я Манчи.
— Щенята, — бормочет пес, тыча мордой мне в ладонь.
А потом начинается день, и проходит он примерно так же, как утро. Я подметаю, подметаю, на склад заглядывают люди, потом мы прерываемся, чтобы попить воды (Иван больше ничего не говорит), и я снова подметаю.
Какоето время я раздумываю над тем, что нам делать дальше. Да и нам ли? Севодня в Фарбранче будет собрание, и они наверняка решат оставить Виолу у себя, пока не прибудет ее корабль. Но захотят ли они оставить меня?
И если да, то стоит ли мне оставаться?
И нужно ли мне их предупредить?
В животе жжет всякий раз, когда я думаю о дневнике, поэтому я все время меняю тему.
Проходит целая вечность, и сонце начинает садиться. Подметать в этом дурацком сарае больше нечего. Я прошел его от края до края несколько раз, сосчитал все корзины, пересчитал, даже попробовал залатать дырку в стене, хотя никто и не просил. Сколько занятий, оказывается, можно найти, когда тебя запирают в сарае!
— Неужели? — говорит внезапно выросшая из ниоткуда Хильди.
— Нельзя так подкрадываться к людям, — бурчу я. — Вас, бесшумных, и за метр не услышишь!
— Франсиа приготовила вам с Виолой ужин. Сходи домой, подкрепись.
— Пока у вас будет собрание?
— Да, щенок, пока у нас будет собрание, — отвечает Хильди. — Виола уже дома, твою порцию небось доедает.
— Кушать, Тодд! — лает Манчи.
— Тебе тоже кой-чего приготовили, песик, — говорит Хильди, нагибаясь к нему. Он тут же плюхается на спину — ну никакой гордости у собаки!
— Так о чем будет собрание? — спрашиваю я.
— О новых переселенцах, которые скоро прибудут. Это важная новость. — Она переводит взгляд с Манчи на меня. — Ну и вас представим народу конечно же. Надо свыкнуться с мыслью, что вы теперь живете у нас.
— А нас на собрание пустят?
— Люди боятся неизвестного, щенок, — говорит Хильди, вставая. — Как только вы познакомитесь, все устроится.
— Нам разрешат остаться?
— Думаю, да! Если вы сами захотите.
На это я ничего не отвечаю.
— Ступайте пока в дом, — говорит Хильди. — Я зайду за вами, когда придет пора.
Я киваю, она машет мне на прощанье и идет к выходу через склад, в котором теперь стоит почти кромешная тьма. Я отношу метлу на место и прислушиваюсь: отовсюду доносится Шум мужчин и тишина женщин, стекающихся на собрание со всего города. Чаще всего в Шуме встречается слово Прентисстаун, а еще мое имя, Виолино и Хильди.
И вот что я замечаю: хотя в мыслях мужчин чувствуются страх и опаска, явной враждебности там все же нет. Вопросов много, это да, а вот свирепого гнева, который обуревал Мэтью Лайла, я не вижу.
Такшто все может быть. Вдруг дела не так уж плохи?
— Пошли, Манчи! — говорю я. — Недурно бы перекусить.
— Перекусить, Тодд! — вторит он, скача за мной по пятам.
— Интересно, как прошел день у Виолы…
Шагая к воротам склада, я вдруг замечаю, что один источник Шума отделился от общего бормотания.
Источник, который сейчас двигается прямиком к складу.
Я замираю в темноте.
В дверном проеме мелькает чья-то тень.
Мэтью Лайл.
И его Шум говорит: Никуда ты не пойдешь, сопляк!
