Глава 25
УСИКАВА
Холодно или нет — Бог здесь
— Так просто ты не умрешь, — сказал кто-то, словно прочитав мысли Усикавы. — Ты всего лишь на минуту потерял сознание. Хотя еще немного — и уже б его не нашел.
Голос незнакомый. Бесстрастный баритон. Не высокий, не низкий. Не жесткий, не мягкий. Таким идеально зачитывать вылеты рейсов в аэропортах и отчеты с фондовых рынков.
Какой сегодня день? — силился вспомнить Усикава. Кажется, ночь понедельника. Или нет — наверно, уже перевалило на вторник…
— Господин Усикава, — произнес незнакомец. — Я не обознался?
Усикава молчал секунд двадцать. И вдруг, безо всякого предупреждения, получил короткий, резкий удар по почкам. Беззвучный — и до животного ужаса сокрушительный. Острая боль пронзила тело насквозь, сдавила все мышцы так свирепо, что стало невозможно дышать. А потом наконец отпустила, и из глотки Усикавы вырвался резкий кашель.
— Я спросил вежливо, — сказали ему. — И хотел бы получить ответ. Если еще не очухался, просто кивни или покачай головой. Это называется вежливость. Итак, ты у нас — господин Усикава, все верно?
Усикава несколько раз кивнул.
— Господин Усикава. Запоминающаяся фамилия. Я проверил кошелек в твоих брюках. Нашел там водительские права и визитки. «Фонд поддержки искусства и науки новой Японии, штатный сотрудник совета директоров». Какие прекрасные регалии, а, господин Усикава? Только скажи мне на милость, что именно штатный директор «Фонда поддержки новой Японии» делает в таком месте со скрытой камерой перед носом?
Усикава молчал. Ничего пока не прорывалось из его глотки наружу.
— Лучше бы ты ответил, — услышал он. — Это добрый совет. Обычно отбитые почки мучают человека до последнего вздоха.
— Я следил… за одним жильцом этого дома, — проговорил наконец Усикава. Голос его дрожал и временами срывался. Из-за повязки на глазах казалось, что говорит не он, а кто-то другой.
— За Тэнго Каваной, не так ли? Усикава кивнул.
— Тем самым Тэнго Каваной — литературным негром, настрочившим роман «Воздушный Кокон»?
Усикава снова кивнул и еще раз откашлялся. Этот тип все знал.
— Кто тебя нанял? — спросил незнакомец.
— «Авангард».
— Это совпадает с моими предположениями, господин Усикава, — раздалось ему в ответ. — Но зачем секте шпионить за Тэнго Каваной? Он для них — птица невеликая.
Что это за тип? — пытался как можно быстрей сообразить Усикава. На чьей он стороне? По крайней мере, ясно, что прислала его не секта. Вот только радоваться этому или ужасаться, одному богу известно.
— Я задал вопрос, — произнесли у него над ухом и ткнули пальцем в левую почку. С просто нечеловеческой силой.
— Он связан с одной женщиной! — взвыл Усикава.
— Фамилия?
— Аомамэ.
— А ее за что преследуют?
— Она… навредила Лидеру секты.
— Навредила? — с подозрением повторил некто. — То есть убила, проще говоря?
— Да, — ответил Усикава. Он начал понимать, что скрывать что-либо от такого противника бесполезно. Раньше или позже он заставит рассказать все как есть.
— Но об этом никто не знает, так?
— Они хранят это в тайне.
— Сколько человек в штабе секты знает?
— Можно по пальцам пересчитать.
— Но ты — один из них? Усикава кивнул.
— Значит, в секте у тебя довольно высокое положение?
— Нет, — покачал головой Усикава. При повороте шеи боль отдавалась в почке. — Обычно я у них на побегушках. Просто случайно об этом узнал.
— То есть оказался в ненужное время в неправильном месте?
— Именно.
— И этой слежкой занимаешься в одиночку? Усикава снова кивнул.
— Странно. Обычно такие слежки проводят группой. Не меньше чем втроем, включая представителя заказчика. Все вы, как я понимаю, должны действовать согласованно. Потому что в одиночку такие дела не делаются. Вот почему мне снова не нравится твой ответ.
— Я не из секты, — сказал Усикава. Постепенно его дыхание успокоилось, а язык задвигался свободно во рту. — «Авангард» просто нанял меня в частном порядке. Они обращаются ко мне, когда им выгоднее пользоваться услугами посторонних.
— Например, услугами штатного директора «Фонда поддержки искусства и науки новой Японии»?
— Фонд создан только на бумаге. Главным образом, для того, чтобы секту не облагали налогами. Я же выполняю их заказ частным образом.
— То есть наемник?
— Нет, не так. Я всего лишь собираю нужную информацию. Для грубой работы у секты есть специальные люди.
— Значит, секта велела тебе проследить за Тэнго Каваной и разнюхать, как он связан с Аомамэ?
— Да.
— Ерунда! — произнесли в ответ. — Ответ неверен. Если бы в секте хотели выявить связь Тэнго с Аомамэ, в одиночку тебя бы не наняли. А снабдили бы командой из своих молодцов. И ошибок меньше, и оружие в надежных руках, если что.
— И все-таки это правда! Сам я лишь выполняю то, что мне приказывают сверху. Почему эту работу делаю я один, мне и самому непонятно! — Голос Усикавы вновь завилял и как будто местами растрескался.
Узнай «Авангард» о том, что связь между Аомамэ и Тэнго Каваной до сих пор не доказана, мне конец, подумал он. Ведь если на свете не останется меня, никто ничего не узнает.
— Неверных ответов я не люблю, — холодно произнесли над его ухом. — И ты, господин Усикава, лучше заруби себе это на носу. Чтобы не получить еще один удар по той же почке. Конечно, когда я бью, моей руке тоже больно, да и нет у меня цели портить тебе внутренности без нужды. Лично против тебя я ничего не имею. Цель у меня одна: получить правильный ответ.
Поэтому теперь попробуем иначе. Давай-ка опустим тебя на морское дно.
Морское дно? — не понял Усикава. О чем он?
Человек, похоже, вытащил что-то из кармана. Послышался шелест полиэтилена. И уже в следующую секунду голова Усикавы оказалась в пластиковом мешке — плотном, в каких обычно хранят замороженные продукты. А еще через миг его шею обхватило тугое резиновое кольцо. «Меня хотят задушить!» — догадался он. Как только он попытался вдохнуть, полиэтилен тут же заткнул ему рот и блокировал ноздри. Легкие отчаянно требовали свежего воздуха, но того нигде не было. Полиэтилен облепил все лицо, как предсмертная маска. Усикаву стали скручивать судороги. Он пытался дотянуться до головы и сорвать проклятый пакет — увы. Его руки не двигались, они были плотно связаны за спиной. Мозг распирало, точно воздушный шар, вот-вот взорвется. Воздух, где воздух?! Воздуха любой ценой! — хотел закричать Усикава. Но никакого крика, разумеется, не получилось. Язык разбух и заполнил всю глотку. С каждым мигом сознание угасало.
И вдруг кольцо отпустило шею, а пакет с головы сорвали резким рывком. Широко распахнутым ртом Усикаава всосал в себя воздух. А потом начал жадно хватать его еще и еще — будто зверь, который подпрыгивает и щелкает челюстями, но никак не вцепится в то, что ему не дают. Так продолжалось несколько минут, пока дыхание не выровнялось хоть немного.
— Ну, как? Понравилось морское дно? — спросили тогда над ним. — Глубокий нырок. Насмотрелся небось на то, чего в жизни не видывал? Бесценный опыт.
Усикава ничего не ответил: голос у него исчез.
— Повторяю еще раз, господин Усикава. Мне нужен правильный ответ. Поэтому спрашиваю в последний раз. Доказать связь между Тэнго Каваной и Аомамэ тебе поручил «Авангард»? Это очень важный вопрос. От него зависит жизнь человека. Хорошенько подумай и ответь правильно. Ложь я раскушу моментально.
— Секта об этом не знает, — только и выдохнул Усикава.
— Вот это — правильный ответ. Секта пока не в курсе, что между Аомамэ и Тэнго Каваной существует какая-то связь. Потому что ты им об этом еще не доложил. Верно?
Усикава кивнул.
— Понимаю. Я тоже однажды попал в похожую передрягу, — изрек незнакомец, будто продолжая невинную светскую беседу. — Как меня тогда скрутило, не объяснить тому, кто сам такого не пережил. Наши страдания не поддаются обобщению. Каждый из нас — человек особенный и страдает как-то по-своему. Если немного подправить выражение Толстого, в наслаждениях люди схожи, но в страдании своем каждый неповторим. Хотя удовольствия от этого, конечно же, никакого. Ты согласен?
Усикава кивнул, все еще не в силах говорить.
— Так, может, поговорим с тобой прямо и без утайки? А, господин Усикава?
Усикава кивнул.
— Если опять ответишь неправильно, снова нырнешь на морское дно. На этот раз глубже и медленней. До самой последней черты. Если я чуть перестараюсь — не факт, что ты оттуда вернешься. Такого расклада тебе не хочется. Правда, господин Усикава?
Усикава помотал головой.
— Я вижу, у нас много общего, — продолжил голос над ним. — Мы оба — одинокие волки. Или бродячие собаки. Отбросы общества, проще говоря. Не способны работать в коллективе. Все делаем в одиночку. Сами принимаем решения, сами за все отвечаем. И полагаемся лишь на собственные руки и голову. Согласен?
Усикава кивнул.
— В этом — наша сила, но иногда и слабость, — подчеркнул незнакомец. — Скажем, на сей раз ты немного переоценил свои возможности. Решил не докладывать секте о ходе расследования, пока все не распутаешь сам. Ведь если подать еду аккуратно и на тарелочке, цена блюда существенно возрастает. И в итоге утратил бдительность. Я прав?
Усикава снова кивнул.
— Что же тебя заставило ходить по самому краю?
— Своим промахом я косвенно виновен в смерти Лидера.
— Что за промах?
— Я изучал подноготную Аомамэ. Проверял об этой женщине все что мог перед тем, как ее пригласили к Лидеру. Но ничего подозрительного не обнаружил.
— В итоге она пробралась-таки к Лидеру и прикончила его. А ты не выполнил порученную работу и должен за это ответить. Тебя использовали как могли и хотели бы выкинуть в мусор. Но ты теперь слишком много знаешь об «Авангарде». И твой единственный способ выжить — принести им на блюдечке голову Аомамэ. Я правильно тебя понял?
Усикава кивнул.
— Зря ты полез в эту игру, — услыхал он.
В какую еще игру? Усикава напряг свою плешивую приплюснутую голову. И наконец сообразил:
— Так это вы разработали план убийства Лидера? Безмолвие было ему ответом. Но и особого отрицания в этом безмолвии не угадывалось.
— Что вы сделаете со мной?
— Что сделаю? — переспросил голос. — Честно говоря, пока не решил. Сейчас подумаю не торопясь. Все будет зависеть от твоего поведения. Ведь у меня к тебе еще есть несколько вопросов.
Усикава кивнул.
— Продиктуй мне телефон людей, которые отвечают за тебя в «Авангарде». Есть же такие, не правда ли?
Недолго помявшись, Усикава продиктовал. Под страхом смерти скрывать этот номер смысла не было. Он услышал, как это записали.
— Имя?
— Не знаю, — соврал Усикава. Но собеседника, похоже, это не расстроило.
— Крутые ребята?
— Весьма.
— Но не профи?
— Шустрые. Все, что прикажут, выполняют без колебаний. Но не профи.
— А что ты разнюхал об Аомамэ? — спросили его. — Ты понял, где она прячется?
Усикава покачал головой:
— Этого я не выяснил. Потому и слежу отсюда за тем, что делает Тэнго Кавана. Как только пойму, где прячется Аомамэ, сразу переключусь на нее.
— Логично, — сказал ему голос. — Но как ты сам догадался, что между Тэнго и Аомамэ существует связь?
— Пришлось побегать.
— То есть?
— Изучил биографию Аомамэ с раннего детства. И узнал, что первые классы школы она посещала в Итикаве. Вот и подумал. А потом съездил и проверил. Так и есть, оба учились в одном классе два года подряд.
Незнакомец мурлыкнул — глубоко и гортанно, как
кот.
— Забавно. А ведь ты и правда славно потрудился, господин Усикава. Столько сил и времени угрохал. Я просто в восхищении.
Усикава молчал. Вопросов к нему пока не было, и слава богу.
— Тогда спрашиваю еще раз, — сказали ему. — Сейчас ты — единственный, кто знает о связи Аомамэ с Тэнго Каваной?
— Вы — второй.
— А из твоего окружения?
— Только я.
— Не врешь?
— Нет.
— А ты в курсе, что Аомамэ беременна?
— Беременна? — в некотором шоке переспросил Усикава. — От кого?
Ответа не последовало.
— Ты правда не знал?
— Не знал. Я не вру.
Темнота очень долго разгадывала, врет Усикава или нет. А потом сказала:
— Ясно. Похоже, ты действительно не знал. Поверю. Кстати, это ведь ты целую неделю рыскал вокруг «Плакучей виллы» в Адзабу? Я угадал?
Усикава кивнул.
— Зачем?
— Хозяйка виллы посещала элитный спорт-клуб, где работала инструктором Аомамэ. Мне показалось, у них завязались дружеские отношения. А рядом с виллой Хозяйка организовала приют для женщин, жертв домашнего насилия. Под очень строгой охраной. На мой взгляд, даже слишком строгой, без необходимости. Само собой, поначалу я предположил, что Аомамэ скрывается именно там.
— А потом?
— Потом понял, что это не так. Хозяйка виллы — человек богатый и влиятельный. Если бы она прятала Аомамэ, то уж явно не у себя, а где-нибудь как можно дальше. Поэтому слежку за виллой я прекратил и переключился на Тэнго Кавану.
Темнота вновь тихонько мурлыкнула.
— Хорошая у тебя интуиция. И голова работает что надо. Упорный. Жаль, что у других на побегушках. Давно этим занимаешься?
— Раньше был адвокатом.
— Вон как? Преуспевал небось? Но однажды, видимо, слишком поверил в себя, оступился — и свалился в канаву. И теперь работаешь от подачки к подачке на секту религиозных ублюдков. Так или нет?
— Так, — в очередной раз кивнул Усикава.
— Что поделаешь, — вздохнули во мраке. — Таким отщепенцам, как мы, нелегко удерживаться на яркой стороне жизни. Даже если всем вокруг кажется, что у тебя здорово получается, где-нибудь обязательно поскользнешься. Так уж устроен мир… — В темноте послышался хруст костяшек чьих-то пальцев. Резкий и недобрый. — А о «Плакучей вилле» ты секте ничего не сообщал?
— Ни словечка, — признался Усикава. — Мое подозрение насчет виллы было чисто интуитивным. И охраняли ее так строго, что никаких улик собрать не удалось.
— Вот и слава богу, — ответили ему.
— То есть эту охрану обеспечивали вы?
Ответа не последовало. Темнота задает вопросы, а не отвечает на них.
— До сих пор ты отвечал на вопросы правильно, — продолжила мгла. — По крайней мере, в главном. Побывав на морском дне хоть однажды, человек отучается врать. Точней, его ложь становится всем понятна. Слишком много ужаса в голосе.
— Я не вру, — сказал Усикава.
— И правильно, — отозвалась темнота. — Лишних страданий не хочется никому. Кстати, ты что-нибудь знаешь о Карле Юнге?
Даже под повязкой Усикава прищурился. Карл Юнг? Куда он клонит?
— Психолог Юнг?
— Он самый.
— Кое-что знаю, — осторожно ответил Усикава. — Родился в Швейцарии в конце девятнадцатого Века. Учился у Фрейда, потом от него отошел. Автор учения о коллективном бессознательном… Как-то так.
— Уже неплохо, — похвалила темнота. Усикава ждал, что дальше.
— Карл Юнг обитал с семьей в тихом уютном особняке на Цюрихском озере. Все было хорошо, но он остро нуждался в уединении для работы. А потому нашел себе участок на берегу, в глухой деревне Боллинген, и построил там себе небольшой дом. Простенький, даже особняком не назовешь. Своими руками сложил его из камня — круглое здание с высокими потолками. В то время в Швейцарии на то, чтобы строить дома из камня, требовалась лицензия. И Юнг ее добился, вступив в Гильдию каменщиков. Настолько важно для него это было — выстроить дом под себя, да еще своими руками. Больше всего сил он вложил в этот дом после того, как умерла его мать.
В комнате повисла пауза.
— Этот дом назвали Башней. Юнг спроектировал свою Башню по образцам сельских хижин, которые встречал в путешествиях по Африке. Он считал, что вся жизнь начинается из абсолютной пустоты. В том доме не было ничего — ни электричества, ни газа, ни водопровода. Но он полагал, что так и нужно жить. И таскал воду из горной речки по соседству. Но то было лишь начало. Постепенно Юнг подладил Башню под все свои нужды — разделил дом на комнаты, достроил второй этаж, добавил несколько пристроек. И самолично разрисовал стены фресками на тему распада и развития человеческого сознания. Это жилище являлось его трехмерной Мандалой. Он конструировал эту «формулу мира» двенадцать лет, и для него как ученого не было ничего интересней. Ты что-нибудь слышал об этом? Усикава покачал головой.
— Этот дом все еще стоит на берегу Цюрихского озера. Владение принадлежит потомкам Юнга, и внутрь, увы, никого не пускают. Но, по слухам, до сегодняшнего дня над входом в Башню красуется надпись, высеченная руками самого Юнга: «Холодно или нет — Бог здесь» .
Неизвестный выдержал паузу. А потом повторил:
— «Холодно или нет — Бог здесь»… Ты понимаешь? Усикава покачал головой.
— Нет… Не понимаю.
— Вот и я никак не пойму. Слишком много глубоких намеков в одну фразу напихано. Черта с два растолкуешь. Но Юнгу зачем-то понадобилось выбить это над входом в дом, который он придумал и построил своими руками. И эти слова уже очень давно не дают мне покоя. Смысла их толком понять не могу, но чем больше думаю, тем глубже они в меня заползают. О Боге обычно не размышляю. Я воспитывался в католическом приюте, и особого трепета к Господу никогда не испытывал. Но там всегда было холодно. Даже летом. Или очень холодно, или жуть как холодно — третьего не дано. Если даже Господь где-нибудь и был, любви Его я на себе не ощущал. Но эти слова почему-то запали мне в душу.
Иногда закрываю глаза и проговариваю, снова и снова: «Холодно или нет — Бог здесь». Прости, ты не мог бы повторить это вслух?
— Холодно или нет — Бог здесь… — неуверенно и еле слышно произнес Усикава.
— Что-то я не расслышал.
— Холодно или нет — Бог здесь! — повторил Усикава как можно отчетливей.
Ему представилось, как темнота закрыла глаза, чтобы помедитировать над этими словами. А потом, точно приняв какое-то важное решение, глубоко вдохнула и выдохнула. Открыла глаза и посмотрела на свои руки. В тонких хирургических перчатках, дабы не оставлять отпечатков.
— Прости, — сказали ему еле слышно. С какой-то странной торжественностью. И уже в следующую секунду снова надели ему на голову полиэтиленовый пакет. Стиснули шею резиновым кольцом — так быстро, что и рта не успел раскрыть. Попытался кричать, но не мог выдавить ни слова. Да и кричи не кричи, все равно бы никто не услышал. Почему? — вертелось в голове, замотанной в полиэтилен. Я рассказал все, что знал. Зачем же меня теперь убивать?
В мозгу, готовом взорваться, всплыли маленький дом в Тюоринкане и две дочурки. И еще небольшая длиннотелая собака, которую Усикава никогда не любил. Пес был глупый и шумный. Постоянно грыз в доме ковры и пускал лужи на новенький паркет. Он напрочь отличался от умного, породистого пса, которого Усикава воспитывал в детстве. Но теперь, когда обрывалась жизнь, почему-то вспоминался не он, а именно эта непутевая псина, что носилась по газонам во дворе без каких-либо цели и смысла.
Не говоря ни слова, темнота наблюдала, как связанный по рукам и ногам Усикава корчился на татами, точно гигантская рыба, выброшенная на берег. Как бы он ни выгибался, за то, что его крик услышат соседи, можно не опасаться. Убийца понимал, какие жуткие мучения доставляет жертве. Но именно это — самый чистый способ убрать человека. Без воплей, без лишней крови. Глаза следят за секундной стрелкой водонепроницаемых швейцарских часов «Таг Хойер». Три минуты — и конвульсии унялись. Чуть подергался человечек — и тишина. А ты все смотришь на циферблат. Через три минуты отнимаешь руки от горла и убеждаешься: больше не дышит. В воздухе — легкая вонь от мочи. Бедолага не смог сдержаться. Что поделаешь. Никому не легко умирать.
С шеи Усикавы сняли резинку, стянули с головы — и выковыряли изо рта — полиэтиленовый пакет. Усикава был мертв: глаза распахнуты, рот перекошен. Зубы кривые, вывалившийся язык покрыт каким-то зеленым мхом. Гримаса с картины Мунка. Приплюснутый череп выглядит еще уродливей, чем при жизни. Намучился, бедолага.
— Прости, — повторил Тамару. — Мне тоже этого совсем не хотелось.
Он расправил пальцами мышцы на лице Усикавы, захлопнул отвалившуюся нижнюю челюсть, придал перекошенной физиономии более-менее приличный вид. Найденным на кухне полотенцем стер пену с губ. Это потребовало времени, но в итоге на Усикаву хотя бы стало можно смотреть без содрогания. Только прикрыть покойнику веки так и не удалось.
— Как писал Шекспир, — тихо произнес Тамару, взвесив на ладони тяжелый корявый череп, — «умрешь сегодня — не придется помирать завтра». Так что давай ценить друг друга за лучшее, что в нас есть.
Он не помнил точно, из какой пьесы эта цитата — то ли из «Генриха IV», то ли из «Ричарда III» . Но для него это было неважно, да и Усикаву теперь меньше кого бы то ни было заботили первоисточники. Тамару развязал покойнику руки и ноги. Чтобы не осталось следов на коже, он вязал свою жертву мягкими полотенцами, свернутыми в жгут, и при этом особыми узлами. Полотенца, полиэтиленовый пакет и резиновое кольцо он спрятал в сумку которую принес с собой. Быстро проверил личные вещи Усикавы, забрал все отснятые фотографии. В сумку же отправил камеру и штатив. Никто не должен понять, что покойный за кем-то следил. Сразу возникнет вопрос, за кем. И слишком много стрелок укажет на Тэнго Кавану. Конфисковал он и блокнот, густо исписанный мелкими иероглифами. Больше ничего примечательного в квартире не оставалось. Только спальный мешок, несведенные продукты, смена белья и труп несчастного Усикавы. Из кошелька бедолаги Тамару выудил визитку «штатного сотрудника совета директоров» и сунул в карман пальто.
— Прости, — повторил он покойнику перед тем, как уйти.
Уже возле станции Тамару зашел в телефонную будку, снял трубку, вставил в щель карточку и набрал номер, который сообщил ему Усикава. Номер токийский. Владелец, похоже, где-то на Сибуе. Трубку сняли после шестого гудка.
Без всяких приветов и прелюдий Тамару внятно произнес адрес и номер квартиры в Коэндзи.
— Записали? — уточнил он.
— Нельзя ли еще раз? — спросили в трубке. Тамару продиктовал еще раз. На том конце записали
и повторили вслух.
— Сейчас там находится господин Усикава, — добавил Тамару. — Это ваш знакомый, не правда ли?
— Усикава? — переспросили в трубке. Тамару пропустил это мимо ушей.
— Господин Усикава сейчас там, — продолжил он. — Но, к сожалению, уже не дышит. По внешним признакам, смерть не была естественной. В его кошельке — визитки «Фонда поддержки искусства и науки новой Японии». Если труп обнаружит полиция, рано или поздно выяснится, что он был связан с вами. И тогда, возможно, вам придется туговато. Не проще ли его поскорее оттуда убрать? Полагаю, вы хорошо знаете, как это делается.
— Кто вы такой? — спросила трубка.
— Добрый информатор, — ответил Тамару. — Который не любит полицию. Примерно так же, как вы.
— Так он умер не своей смертью?
— По крайней мере, не от старости. Спокойной эту смерть тоже не назовешь.
В трубке помолчали.
— И что же этот господин Усикава там делал?
— Не знаю. Об этом лучше бы спросить самого господина Усикаву — но, как я уже сказал, он не в том состоянии, чтобы ответить.
Его собеседник выдержал новую паузу.
— Возможно, вы как-то связаны с молодой женщиной, которая приезжала в гостиницу «Окура»?
— Вопрос некорректен. Ответа не будет.
— Я из тех, кто с ней тогда встречался. И хорошо понимаю, о чем вы. Но мы хотели бы ей кое-что передать.
— Слушаю.
— Мы не собираемся причинять ей вреда.
— Насколько я знаю, вы делаете все, чтобы ее найти.
— Это правда. Мы давно ее ищем.
— И в то же время — не собираетесь причинять ей вреда, — сказал Тамару. — Как это понимать?
В трубке опять помолчали. А затем прозвучал ответ:
— Если коротко, в определенный момент ситуация изменилась. Разумеется, наши люди глубоко скорбят по поводу кончины Лидера. Но что случилось — то случилось, и вопрос закрыт. В конце концов, Лидер серьезно болел и в каком-то смысле сам хотел поставить точку в своей жизни. Поэтому мы больше не собираемся наказывать Аомамэ. Теперь мы ищем ее, чтобы кое-что обсудить.
— Что именно?
— Наши с нею общие интересы.
— Подозреваю, что речь идет только о ваших интересах. Ей самой, скорее всего, это даром не нужно.
— Уверяю вас, разговор будет любопытен для всех. Нам есть что вам предложить. Например, свободу и безопасность. А также знания и информацию. Не могли бы мы встретиться на какой-нибудь нейтральной территории? В любом месте, которое вы сами укажете. Безопасность гарантируем на сто процентов. Не только ей, но и всем, кто причастен к этому делу. Убегать и скрываться никому больше нет нужды. А вот переговоры, мы уверены, не повредят ни одной из сторон.
— Это вы говорите сейчас, — сказал Тамару. — Но доверять вам у нас нет никаких оснований.
— В любом случае, просим передать это госпоже Аомамэ, — настаивала трубка. — Ситуация требует скорейшего разрешения, а кроме того, мы готовы идти на уступки. И если вам нужны конкретные основания для доверия, давайте подумаем, как их обеспечить. Звоните по этому номеру в любое время, мы всегда на связи.
— Может, все-таки объясните немного понятнее? Зачем вам так понадобилась Аомамэ? И что за событие вывернуло всю ситуацию наизнанку?
В трубке еле слышно вздохнули.
— Мы должны и дальше слышать Голос. Можно сказать, это наш животворный источник. Нам никак нельзя его потерять. Пока это все, что я могу сообщить.
— Значит, Аомамэ вам нужна для поддержания источника?
— В двух словах не объяснить. Скажу лишь, что она к этому причастна.
— А как насчет Эрико Фукады? Она вам теперь не нужна?
— Эрико Фукада нас более не интересует. Нам безразлично, где она и чем занимается. Свою миссию она выполнила.
— Какую миссию?
— Слишком деликатная тема, — осторожно сказала трубка, выдержав новую паузу. — Прошу извинить, но от дальнейших объяснений я вынужден пока воздержаться.
— Советую не путать, кто в каком положении, — произнес Тамару. — Мяч сейчас в наших руках. Мы можем позвонить вам когда захотим, вы нам — нет. Вы даже не знаете, кто мы. Разве нет?
— Вы правы. Пока инициатива в ваших руках. И мы не знаем, кто вы. Но это разговор не телефонный. Я и так уже рассказал вам больше, чем дозволяют мои полномочия.
Тамару выдержал паузу.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Над предложением подумаем. Нам тоже нужно посовещаться. Возможно, через несколько дней позвоним.
— Ждем вашего звонка, — ответила трубка. — Но повторяю: переговоры не повредят ни одной из сторон.
— А что будет, если мы отклоним ваше предложение?
— Тогда нам придется делать все по-своему. Сил на это у нас достаточно. Хотя методы, скорее всего, будут жестче, и это доставит немало хлопот вашим людям. Кем бы вы ни были, выбраться из этой истории невредимыми вам не удастся. Такой поворот событий не будет приятен ни вам, ни нам.
— Наверное. Но для это понадобится время. А ситуация, как вы сказали, требует скорейшего разрешения.
— Возможно, время понадобится. А возможно, и
нет.
— Не начнешь — не поймешь?
— Именно так, — согласилась трубка. — А кроме того, обращаю ваше внимание на один важный момент. Если пользоваться вашей метафорой, мяч пока действительно в ваших руках. Но вы, похоже, еще не поняли основных правил этой игры.
— Правило только одно: не попробуешь — не поймешь.
— Но если игра не заладится, это приведет к весьма неинтересным результатам.
— Для обеих сторон, — подчеркнул Тамару.
В короткую паузу, повисшую на сей раз, уместилось все недосказанное.
— Как вы поступите с господином Усикавой? — спросил Тамару.
— Скоро заберем его. Видимо, сегодня ночью.
— Квартира не заперта.
— За это спасибо, — сказала трубка.
— Кстати, глубоко ли ваши люди скорбят по поводу кончины господина Усикавы?
— Смерть любого человека для нас глубоко прискорбна.
— Скорбите глубже, рекомендую. Это был по-своему способный человек.
— И все же недостаточно способный. Я правильно понял?
— Даже самые способные на свете люди не способны жить вечно.
— Это вы так думаете, — уточнили на том конце линии.
— Разумеется, — отозвался Тамару. — Я так думаю. А вы — нет?
— Ждем вашего звонка, — холодно произнес собеседник, будто не услышав вопроса.
Ничего не ответив, Тамару повесил трубку. Продолжать разговор нужды не было. Появится — всегда можно опять позвонить. Выйдя из будки, он направился к припаркованной у обочины старенькой и неприметной темно-синей «Тойоте-Королле». Сев за руль, он дал газу — и минут через пятнадцать остановил машину у входа в безлюдный парк. Убедившись, что поблизости никого, выкинул в мусорный контейнер полиэтиленовый пакет, полотенца, резиновое кольцо и хирургические перчатки.
— Смерть любого человека для них глубоко прискорбна… — пробормотал он, поворачивая ключ зажигания, и пристегнул ремень безопасности.
А ведь это — самое главное, подумал он. Скорбеть о любом из умерших людей. Хотя бы недолго.
