Глава 21
ТЭНГО
Где-то в закоулках головы
Зазвонил телефон. На будильнике — 02:04. Ночь с воскресенья на понедельник. Вокруг, разумеется, царила тьма, и до сих пор Тэнго спал — глубоко, спокойно, без сновидений.
Первое, что пришло ему в голову, — наверное, Фукаэри. Звонить в такое нелепое время, пожалуй, может только она. Или Комацу — любитель обращаться с чужим временем, как с личной игрушкой. Но этот звонок звучал совсем не в духе Комацу. Слишком настойчиво и деловито. Да и с Комацу они уже обсудили все, что нужно, каких-то несколько часов назад.
Можно, конечно, послать звонок к черту и спать себе дальше. Если честно, именно этого и хотелось. Но проклятый телефон не умолкал-, будто лишая Тэнго выбора. Словно собрался так и трезвонить до рассвета. Пришлось выползти из-под одеяла и, спотыкаясь обо что ни попадя, добраться до аппарата.
— Алло… — произнес он, еле ворочая языком. В голове вместо мозга размораживался какой-то салат-латук. Бывают на свете люди, которые не знают, что латук нельзя морозить, иначе он теряет всякий вкус. Именно в незамороженности его основное кулинарное достоинство.
В трубке он услышал шум ветра. Капризного ветра, что несется по узкой долине, взъерошивая шерсть оленей, пьющих прозрачную воду из горного ручья. Но оказалось, это не ветер, а чье-то дыхание, усиленное трубкой в несколько раз.
— Алло! — повторил Тэнго. Телефонные хулиганы? Или просто линия неисправна?
— Алло, — отозвались в трубке. Женский голос, вроде незнакомый. Не Фукаэри. И не замужняя подруга.
— Алло! — в третий раз сказал он. — Кавана слушает.
— Тэнго, — произнесла собеседница. Похоже, контакт состоялся. Но с кем, Тэнго пока не понял.
— Кто вы?
— Куми Адати, — услыхал он в ответ.
— Ах, это ты? — отозвался Тэнго. Молоденькая медсестра Адати, в чьем доме слышно, как ухает филин. — Что случилось?
— Спишь?
— Ага, — сказал он. — А ты?
Идиотский вопрос. Еще только спящие не звонили ему по телефону. Что спрашивать? Наверно, все из-за размороженного латука…
— Дежурю, — ответила она. И легонько откашлялась. — Слушай. Господин Кавана только что умер.
— Господин Кавана умер? — переспросил он, не понимая. Что за бред? Ему сообщают о его собственной смерти?
— Тэнго. Твоего отца больше нет, — поправилась медсестра.
Без какой-либо нужды он переложил трубку из правой ладони в левую.
— Больше нет, — эхом повторил он.
— Я дремала в комнате отдыха. Во втором часу позвонили из палаты твоего отца. Я удивилась, ведь он все время был без сознания, — кто же нажал кнопку? Но сразу побежала к нему. Прибегаю — а он уже не дышит, и пульса нет. Разбудила дежурного врача, сделали все, что могли, — бесполезно…
— Ты хочешь сказать, отец сам нажал кнопку вызова?
— Скорее всего. Больше некому.
— Причина смерти? — спросил Тэнго.
— Точно сказать не могу. Но, похоже, он не страдал. Лицо было очень спокойное. Такое, как бы сказать… Ну, словно под конец осени, когда даже ветра нет, с дерева опал последний листок. Извини, если неудачно выразилась…
— Да нет, — сказал Тэнго. — Очень даже удачно.
— Ты сможешь сегодня приехать?
— Думаю, да…
С понедельника возобновлялись его лекции в колледже. Но раз умер отец, все как-нибудь подождут.
— Сяду на первый экспресс, — добавил Тэнго. — Буду около десяти.
— Очень обяжешь. Нужно уладить формальности.
— Формальности? — переспросил Тэнго. — Мне что-нибудь нужно иметь при себе?
— Ты его единственный близкий родственник?
— Насколько я знаю, да.
— Тогда захвати большую печать. Может пригодиться. А сертификат ее подлинности у тебя есть?
— Кажется, получал недавно .
— Тоже возьми на всякий случай. Больше, по-моему, ничего не потребуется. Похоже, твой отец уже все подготовил сам.
— Все подготовил?
— Да. Еще когда был в сознании, подробно распорядился насчет всего — от расходов на похороны до погребального костюма и места кремации. Похоже, он был очень предусмотрительным человеком. Как бы сказать… практичным?
— Да, верно, — ответил Тэнго, потирая пальцами виски. — Таким он и был.
— В семь утра я сменюсь с дежурства и пойду домой спать. Но сестры Тамура и Оомура будут на месте, все подробно тебе объяснят.
Тамура — средних лет, в очках, вспомнил Тэнго. Оомура — с шариковой ручкой в волосах.
— Спасибо тебе за все.
— Не за что… — ответила Куми Адати. И, спохватившись, добавила: — Прими мои соболезнования.
— Спасибо, — сказал Тэнго.
Спать Тэнго уже не мог, а потому заварил кофе и выпил. В голове немного прояснилось. Он понял, что голоден, соорудил сэндвич с помидором и сыром. Сэндвич показался безвкусным, как еда, которую поедаешь в темноте. Затем Тэнго заглянул в справочник «Расписания поездов» и проверил, когда отправляется экспресс на Татэяму. Из «Кошачьего города» он вернулся в субботу, всего два дня назад, но теперь приходилось снова туда отправляться. Хоть и ненадолго, максимум на пару дней.
В четыре утра он умылся, побрился. Попытался уложить щеткой непослушные волосы, но получилось плохо. Да и бог с ними, в дороге сами улягутся.
Известие о смерти родителя его особо не потрясло. Две недели Тэнго провел с отцом, пока тот был без сознания. И ему показалось, что старик воспринял близкую смерть как уже свершившееся событие. Как ни странно это звучит, похоже, он просто отключил рубильник у себя в голове. Врачи не смогли определить, отчего он впал в кому. Но Тэнго знал, что отец сам решил умереть. Или не захотел жить дальше. Отрубил в голове электричество, запер все чувства, точно окна и двери, и просто ждал конца своей осени — чтобы опасть, по выражению сестры Адати, «как последний листок».
На станции Тикура он поймал такси и до санатория на побережье добрался в половине одиннадцатого. Как и в воскресенье накануне, стоял погожий зимний день. Солнечные лучи ласкали пожухлую траву во дворе, и незнакомый трехцветный кот, греясь на солнышке, неторопливо и тщательно вылизывал хвост. Сестры Тамура и Оомура встретили Тэнго у входа. Каждая негромко выразила ему соболезнование. Он поблагодарил.
Тело отца переместили в неприметную каморку в дальнем крыле корпуса, куда привела Тэнго сестра Тамура. Отец лежал на каталке, накрытый белой простыней. Окон не было, и от холодного света люминесцентной лампы белые стены этой тесной кубической комнатки казались еще белее. На невысоком шкафчике стояла стеклянная ваза с тремя белыми хризантемами. Цветы свежие — видно, поставили рано утром. На стене висели круглые часы. Старые, запыленные, но время показывают точно. Часы в таком помещении играли роль, известную разве что им самим. Больше в комнате не было ничего — ни мебели, ни декоративных украшений. Сколько же умерших стариков, наверно, прошло через эту каморку, подумал Тэнго. Они появлялись здесь молча, и молча же исчезали. Атмосфера здесь царила официально-деловая, и в то же время по-своему торжественная и многозначительная.
Лицо отца выглядело так же, как и при жизни. Даже если смотреть в упор, не скажешь, что человек уже умер. Цвет кожи здоровый, гладко выбрит — кто-то позаботился об этом специально. Пока на взгляд со стороны кома и смерть особо не отличаются. Просто теперь не нужно думать о питании и физиологических выделениях. Если оставить как есть, через несколько суток начнет разлагаться. И в этом уже куда большая разница между жизнью и смертью. Но, конечно, прежде чем это случится, тело кремируют.
Пришел лечащий врач, с которым Тэнго уже не раз общался, выразил соболезнования, описал обстоятельства кончины. И хотя объяснял он очень долго и старательно, если обобщить его слова в одну-единственную фразу, выходило, что «причина смерти толком не ясна». Проверки и анализы никакой конкретной болезни не выявили. Наоборот, все указывало на то, что отец Тэнго совершенно здоров, если не считать болезни Альцгеймера. Тем не менее однажды не понятно с чего впал в кому — и активность его жизненно важных органов начала снижаться. Когда же это снижение достигло критического уровня, отец просто перешел в мир иной. Рассказ врача звучал ясно и четко, но с профессиональной точки зрения — довольно нелепо. Ведь причину смерти установить так и не удалось. Можно, конечно, попытаться списать все на общую изношенность организма, но отцу было всего шестьдесят с небольшим, и назвать его «скончавшимся от старости» также было бы странно.
— Как лечащий врач, я должен составить свидетельство о смерти, — смущенно сообщил врач. — Причину же смерти собираюсь сформулировать так: «сердечная недостаточность, вызванная продолжительной комой». Вы не против?
— Вы хотите сказать, на самом деле причина — в чем-то другом? — спросил Тэнго. — А совсем не в сердечной недостаточности?
Врач смутился еще больше.
— Да, сердце до последнего вздоха работало без нарушений…
— Но нарушений не было и у других органов, верно?
— Вот именно.
— Я, конечно, не специалист. Но в итоге-то сердце остановилось, не правда ли?
— Да, конечно… Сердце остановилось.
— Значит, этому сердцу чего-то недоставало, так?
Врач задумался.
— С точки зрения нормально работающего сердца — конечно, так… Здесь вы правы.
— Ну, вот и напишите: «причина смерти — сердечная недостаточность, вызванная продолжительной комой». Я не возражаю.
Врач с облечением вздохнул и пообещал составить свидетельство через полчаса. Тэнго поблагодарил его, тот ушел.
Тэнго остался с сестрой Тамурой.
— Может, тебе нужно побыть с отцом наедине? — спросила она. Деловым тоном — явно лишь потому, что спрашивать так полагалось.
— Нет, не нужно. — Он покачал головой. — Спасибо.
С покойным отцом ему говорить было не о чем. Как, собственно, и при жизни. С чего бы какая-то новая тема возникла теперь, когда старика больше нет?
— Тогда перейдем куда-нибудь еще и обсудим, что делать дальше, — предложила сестра Тамура. — Ты не против?
— Не против, — ответил Тэнго.
Перед выходом сестра Тамура повернулась к покойнику и, склонив голову, сложила вместе ладони. Так же поступил и Тэнго. Естественный жест уважения к умершему. К человеку, только что совершившему личный подвиг под названием «смерть». Затем они вышли из комнатки без окон и отправились в столовую.
В столовой не было ни души. Через огромные окна, выходившие в сад, помещение заливал яркий солнечный свет. Ступив в это царство солнца, Тэнго с облегчением вздохнул. Ничто не напоминало здесь о покойниках. Это был мир для живых. Пусть даже неопределенный и несовершенный.
Сестра Тамура разлила по чашкам горячий зеленый чай. Какое-то время они молча пили его, сидя лицом к лицу.
— Останешься здесь до завтра?
— Собираюсь. Правда, гостиницу еще не заказывал…
— Не хочешь переночевать в палате, где лежал твой отец? Она сейчас пустая, денег платить не придется. Если, конечно, не странно.
— Да нет, не странно, — чуть удивившись, сказал Тэнго. — Но разве так можно?
— Можно. Лишь бы ты согласился, нам-то здесь все равно. Постель тебе потом принесут.
— И все-таки, что я должен делать дальше? — прямо спросил Тэнго.
— Получишь свидетельство о смерти — сходи с ним в местную мэрию за разрешением на кремацию. Потом сними отца с гражданской регистрации. Пока это — главное. Еще, наверно, будут всякие мелочи — заявление о прекращении выплаты пенсии, перерегистрация на тебя счета в банке и так далее. Но об этом поговоришь с адвокатом.
— С каким адвокатом? — не понял Тэнго.
— Твой отец обо всех формальностях, связанных с его смертью, договорился с адвокатом. Обычный адвокат, ничего особенного. У нас ведь много стариков, которые уже не могут толком решать за себя. Чтобы помочь им в вопросах раздела имущества и так далее, мы приглашаем юрисконсульта из местной адвокатской конторы. Он же составляет для них завещания. Стоят его услуги совсем немного.
— Разве отец оставил завещание?
— Говори с адвокатом. Я об этом рассказывать не в праве.
— Понятно. Я смогу с ним встретиться в ближайшее время?
— С ним я уже связалась, он приедет к трем. Тебе удобно? Извини, что столько всего сразу, просто ты так занят, вот я и организовала сама…
— Огромное спасибо. — Тэнго оценил ее расторопность. И почему все женщины старше него, которые оказываются с ним рядом, всегда так практичны?
— Но прежде всего поезжай в мэрию, сними отца с регистрации и получи разрешение на кремацию, хорошо? — сказала сестра Тамура. — Без этого ничто не сдвинется с места.
— Выходит, сейчас мне нужно ехать в Итикаву? Ведь отец зарегистрирован там. Но тогда до трех я никак не успеваю…
Медсестра покачала головой:
— Как только твой отец устроился к нам, он переслал все свои документы в мэрию Тикуры. На всякий случай — чтобы не тратить время потом, если что случится.
— Все предусмотрел, — удивился Тэнго. Похоже, отец сразу знал, что приезжает сюда умирать.
— О да, — кивнула медсестра. — Настолько прозорливых пациентов я почти не встречала. Обычно все надеются, что пробудут здесь недолго и вернутся домой. А на самом деле… — Она сложила вместе ладони, молча подчеркнув недосказанное. — В общем, ехать в Итикаву тебе не нужно.
Тэнго провели в палату — одноместный бокс, где отец провел последние месяцы жизни. На кровати — полосатый матрас без простыней и одеяла. На столе простенькая лампа, в тесном гардеробе пять пар плечиков для одежды. На полке — ни книги; все личные вещи отца уже куда-то унесли. Хотя что там были за вещи, вспомнить не удавалось. Тэнго опустил на пол сумку и огляделся.
В палате еще оставался легкий запах лекарств вперемежку с дыханием больного. Тэнго открыл окно, чтобы проветрить комнату. Выцветшие занавески заплясали на ветру, точно юбки девчонок на детской площадке. Глядя на них, Тэнго думал, как было бы здорово, если бы рядом сейчас стояла Аомамэ и молча держала его за руку.
Добравшись до мэрии на автобусе, он отыскал нужное окошко, предъявил свидетельство о смерти отца и получил разрешение на кремацию. Сжигать тело дозволялось не раньше, чем через 24 часа после смерти. Затем написал заявление о снятии отца с регистрации, получил надлежащую справку. Обе процедуры заняли какое-то время, но в принципе оказались куда проще, чем он ожидал. Особых знаний или навыков не требовалось. Очень похоже на списание старого автомобиля. С каждого документа сестра Тамура сняла по три копии на больничном ксероксе.
— В полтретьего, перед встречей с адвокатом, придет распорядитель из похоронного бюро «Благосвет», — сообщила она. — Передашь ему копию разрешения на кремацию. Все остальное они организуют сами. Твой отец давно обсудил с ними, как проводить его похороны. Все расходы оплачены заранее. Тебе ничего делать не нужно. Разумеется, если у тебя самого нет на этот счет возражений.
— Возражений нет, — ответил Тэнго.
Личных вещей отец после себя почти не оставил. Старая одежда да несколько книг, вот и все.
— Может, что-нибудь оставишь себе на память? — предложила сестра Тамура. — Радио с будильником, старые наручные часы, очки… Больше, собственно, ничего и нет.
— Ничего не нужно, — покачал головой Тэнго. — Распорядитесь этим как полагается.
Ровно в два тридцать неведомо откуда возник человек из похоронного бюро — худощавый мужчина лет за пятьдесят в черном костюме, с длинными пальцами, большими глазами и черной запекшейся бородавкой над левой ноздрей. Надо полагать, он много времени проводил под палящим солнцем — плотный загар покрывал его кожу вплоть до кончиков ушей. Неизвестно почему, но упитанных гробовщиков Тэнго не встречал еще никогда. Человек этот вкратце описал ему, как пройдут похороны . Говорил очень вежливо, не спеша. Будто намекал, что торопиться уже некуда.
— Отец ваш при жизни хотел, чтобы похороны состоялись как можно скромнее, без излишеств. Гроб — самый обычный, для кремации сгодится, и ладно.
Просил обойтись без алтаря, церемонии, чтения сутр, посмертного имени, венков и надгробных речей. В персональном захоронении также не нуждался. Урну с его прахом распорядился оставить в каком-нибудь общем склепе на территории этой лечебницы. Поэтому если у вас нет возражений…
Прервавшись на полуфразе, он выжидательно посмотрел на Тэнго.
— Если такова воля отца, у меня возражений нет, — глядя в его большие черные глаза, ответил Тэнго.
Распорядитель кивнул и опустил взгляд:
— Значит, сегодня, как и планировалось, состоятся поминки и прощание с усопшим. Гроб с телом будет размещен в ритуальном зале нашей компании. Поэтому, если позволите, сейчас мы перевезем останки туда. Завтра в час дня в одном из ближайших крематориев они будут преданы огню. Не возражаете?
— Не возражаю.
— Вы будете присутствовать на кремации?
— Буду.
— Хорошо, — с некоторым облечением произнес распорядитель. — В таком случае, список услуг, оговоренный с вашим отцом при жизни, никак не меняется. Рассчитываем на ваше одобрение.
Задвигав длинными пальцами, как насекомое конечностями, он вынул из папки накладную и передал Тэнго. Хотя Тэнго ничего не смыслил в похоронном бизнесе, он с первого взгляда понял, что расходы предполагаются минимальные. И, разумеется, возражений не имел. Одолжив у собеседника шариковую ручку, он расписался на документе.
Адвокат явился чуть раньше трех — и несколько минут болтал при Тэнго с распорядителем похоронной конторы о чем-то своем. Они перекидывались короткими фразами, как профессионал с профессионалом.
О чем, Тэнго толком не понял. Слишком давно были знакомы эти два жителя городишки, где все знают всех.
Сразу рядом с покойницкой обнаружились неприметные двери черного хода, за которыми ждал фургон похоронного бюро. Все его окна, кроме водительских, были темными; на иссиня-черном корпусе — ни надписей, ни эмблем. Худощавый распорядитель с седым шофером переложили тело отца Тэнго на свою каталку и отбуксировали к фургону. Особый дизайн машины — с высоким потолком и выдвижными рельсами — позволил без труда погрузить каталку внутрь. Задний люк с деловым безразличием захлопнулся, распорядитель вежливо поклонился Тэнго, и фургон отъехал. Все четверо оставшихся — Тэнго, адвокат, сестры Тамура и Оомура — проводили черную «Тойоту» поклоном со сложенными ладонями.
С адвокатом Тэнго беседовал за столиком в дальнем углу столовой. На вид адвокату было лет сорок пять, и, в отличие от работников похоронного бюро, он оказался очень даже упитанным. Настолько, что подбородок почти не угадывался в складках на шее. Даже в холодный зимний день лицо его лоснилось от пота. Можно представить, как он страдает летом, подумал Тэнго. От серого шерстяного пиджака резко пахло нафталином. Над миниатюрной физиономией вздымалась неестественно пышная черная шевелюра. Веки тяжелые и опухшие, глаза точно щелочки. Но взгляд, если присмотреться, довольно приветливый.
— Ваш отец поручал мне составить его завещание. Впрочем, от слова «завещание» вам не стоит ожидать чего-то серьезного и значительного. Оно не из тех, о которых пишут в детективах. Скорее, похоже на простенькую записку. Пересказываю содержание в двух словах. Во-первых, определяется план организации похорон. Насколько я понял, представитель похоронного бюро это вам уже изложил, не правда ли?
— Да, я в курсе. Скромные похороны.
— Хорошо, — кивнул адвокат. — Именно этого и желал ваш отец. Обставить все как можно скромнее. Похоронные расходы уже покрыты за счет его сбережений, а лечение оплачено из страховки, которую он перевел на счет этой лечебницы, как только сюда устроился. Все организовано так, чтобы вы, господин Тэнго, финансового бремени не испытали.
— То есть… Я никому не буду должен?
— Именно так. Все оплачено заранее. Кроме того, на счету вашего отца в почтовом отделении Тикуры осталась некая сумма, которая принадлежит вам как наследнику. Для этого вам придется переоформить счет на себя. Понадобятся справка о снятии отца с гражданской регистрации, копия выписки из вашей родословной книги, а также свидетельство о подлинности вашей печати. С этими бумагами вы обратитесь в почтовое отделение и подпишете то, что вам скажут. Думаю, времени это займет немало. Как вы знаете, японские банки и почтовые службы весьма придирчивы при оформлении документов…
Адвокат достал из кармана огромный белый платок и вытер пот со лба.
— Вот, пожалуй, и все, что я должен вам сообщить относительно передачи наследства. Ничего другого, кроме сбережений на счету, ваш отец не оставил — ни страховки на случай смерти, ни акций, ни недвижимости, ни драгоценностей, ни антиквариата. Все очень прозрачно, никакой возни.
Тэнго молча кивнул. Отец и после смерти оставался в своем репертуаре. Однако перспектива унаследовать отцову сберкнижку подавляла его. Словно на Тэнго набросили сразу несколько мокрых и тяжеленных шерстяных одеял. Такое наследство ему получать не хотелось. Но не рассказывать же об этом толстяку-адвокату с пышной прической и приветливым взглядом.
— А кроме этого, я принял от вашего отца на хранение пакет. И теперь привез его, чтобы вам передать.
Пухлый пакет из плотной рыжей бумаги был туго перемотан широким скотчем. Толстяк-адвокат достал его из черного портфеля и выложил на стол.
— Этот пакет я храню с тех пор, как поговорил с господином Каваной сразу после его прибытия в санаторий. Тогда он пребывал еще в полном сознании. Не без рецидивов, разумеется, но в целом жил полноценной жизнью. Тогда-то он и попросил меня в случае его смерти передать этот конверт законному наследнику.
— Законному наследнику? — слегка удивился Тэнго.
— Да, именно так. Никого конкретно по имени он не назвал. Но ведь вы — его единственный наследник, верно?
— Насколько я знаю — да.
— Тогда я должен вручить это вам, — сказал адвокат, подвигая к Тэнго конверт. — Вы не откажетесь расписаться в получении?
Тэнго расписался на какой-то бумажке. Канцелярский конверт на столе выглядел слишком безликим. Ни на лицевой стороне, ни на обратной ничего не написано.
— У меня вопрос, — сказал Тэнго. — В ваших разговорах отец хоть раз называл мое имя, Тэнго Кавана? Или хотя бы произнес слово «сын»?
Задумавшись, адвокат снова полез в карман, достал платок и вытер пот с физиономии. Затем покачал головой:
— Нет. Господин Кавана употреблял только термин «законный наследник». И по-другому никак не называл. Я запомнил, поскольку меня самого это несколько удивило…
Тэнго молчал.
— Но сам господин Кавана прекрасно знал, что законный наследник у него только один, — продолжил адвокат вкрадчиво, словно ища компромисс. — Просто в беседе ни разу не упомянул вашего имени, вот и все. А что? Это вас беспокоит?
— Не беспокоит, — ответил Тэнго. — Отец всегда был странноват.
Успокоившись, адвокат улыбнулся и легонько кивнул. Потом вручил Тэнго выписку из родословной.
— Учитывая болезнь вашего отца, я осмелился проверить записи в его домовой книге, чтобы избежать юридических ошибок. Согласно этим данным, вы, господин Тэнго, — единственный сын господина Каваны. Ваша мать скончалась через полтора года после вашего рождения. Отец повторно не женился и вырастил вас в одиночку. Его родителей, братьев и сестер уже нет в живых. Вне всякого сомнения, вы — его единственный законный наследник.
Адвокат поднялся из-за стола, выразил соболезнование и ушел. А Тэнго еще долго сидел, упираясь взглядом в пакет на столе. Его отец — настоящий, а мать действительно умерла. Так сказал адвокат. И наверняка так оно и есть. По крайней мере, юридически. Но чем бесспорнее становился этот факт, тем большим туманом окутывалась истина. С чего бы?
Вернувшись в палату отца, Тэнго сел за стол и попробовал вскрыть заклеенный скотчем конверт. Может, хотя бы в нем — разгадка тайны? Но распечатать конверт оказалось непросто. Ни ножниц, ни резака, ни чего-либо острого в палате не было, и липкие ленты пришлось раздирать одну за другой ногтями. А уже вскрыв конверт, он обнаружил внутри еще несколько конвертов поменьше, заклеенных так же крепко. Отец и здесь остался верен себе.
В одном из пакетов оказались деньги — полмиллиона наличными . Ровно пятьдесят новеньких банкнот по десять тысяч, в несколько слоев обернутые тонкой бумагой. «На черный день», — гласила приложенная записка. Несомненно, почерк отца. Убористые иероглифы выписаны старательно, черта за чертой. Видимо это следует понимать как «используй в случае непредвиденных расходов». Очевидно, отец полагал, что его «законный наследник» своей заначки скопить никогда не сподобится.
Второй, самый толстый конверт был набит газетными вырезками и похвальными грамотами. Все, что касалось Тэнго. Грамоты за победы на математических олимпиадах в начальной школе, заметки из городских и региональных газет. Фотографии Тэнго с полученными кубками и медалями. Его школьный аттестат, похожий на произведение искусства: «отлично» по всем предметам без исключения. И прочие доказательства его талантов. На одном снимке — шестиклассник Тэнго в кимоно дзюдоиста улыбается, держа над головой вымпел «Второе место в полуфинале». Все увиденное потрясло Тэнго. Выйдя на пенсию, отец съехал из квартиры, которую предоставляла ему «Эн-эйч-кей», и снимал жилье в Итикаве, а последние месяцы жизни провел в санатории Тикуры. Из-за нескольких переездов у него почти не осталось личных вещей, а отношения с сыном совсем охладели. И тем не менее отец не расставался с наследием тех звездных лет, когда Тэнго слыл вундеркиндом, и хранил все эти бумаги как величайшую драгоценность.
Третий конверт содержал кипу разных свидетельств успешной карьеры отца в корпорации «Эн-эйч-кей». Упоминания о годовых премиальных за безупречный труд. Несколько простеньких грамот. Фотография — отец с коллегами на какой-то экскурсии. Старое удостоверение личности. Справки о денежных отчислениях — пенсионных и страховочных на случай болезни. Неизвестно зачем выданные подтверждения начисленной зарплаты, сразу несколько штук. Документы о выплате пенсии… Сама пенсия при этом была поразительно скудной, если учесть, что отец гнул спину на корпорацию «Эн-эйч-кей» больше тридцати лет. В сравнении со звездной славой школьника Тэнго, одобрение, которое получал за свой труд отец, было мизерным. Для общества, в котором он жил, ценность его жизни и правда сводилась к нулю. Но только не для Тэнго. На его судьбу жизнь отца отбрасывала тяжелую, мистическую тень. Как и отцовы деньги на банковском счете.
Ничто в этом конверте не говорило о жизни отца до поступления в «Эн-эйч-кей». Можно подумать, его жизнь как таковая и началась, лишь когда он стал сборщиком взносов большой корпорации.
В последнем конверте — маленьком, тонком — обнаружилась черно-белая фотография. Одна-единственная, больше ничего. Снимок очень старый и такой блеклый, словно его размыло водой. Супружеская пара с ребенком. Отец, мать и маленький сын. Ребенку, судя по размерам, не больше года. Мать в кимоно бережно держит его на руках. За ними — ворота синтоистского храма. По одежде ясно — на дворе зима. А храм они посещают, скорее всего, сразу после Нового года. Мать щурится, как от яркого солнца, и улыбается. У отца — в темном пальто с чужого плеча — меж бровей пролегло две глубоких морщины, словно он хочет сказать: «Что-то не верю я в то, как мы выглядим». А младенец в объятиях матери, похоже, совсем растерялся перед холодом и необъятностью этого мира.
Папаша — явно отец Тэнго. Лицо совсем молодое, но уже по-стариковски истощено, глаза провалились в череп. Лицо бедняка крестьянина, очень упрямого и подозрительного, из деревушки, замерзающей в горах. Коротко стриженный, чуть сутулый. Вылитый отец, каким он и был всю жизнь. Значит, младенец — сам Тэнго, а эта женщина — его мать? Ростом чуть выше отца, очень стройная. Отцу здесь явно за тридцать, матери — лет двадцать пять.
Снимок этот Тэнго, разумеется, видел впервые. Никогда в жизни ему еще не доводилось разглядывать семейные фотографии. Себя в детстве он также видел впервые. Отец говорил, что жили они бедно и не могли купить фотоаппарата, а специально сняться всей семьей не выпало шанса. Так оно и было, считал Тэнго. Но оказалось, что это неправда. Вот оно, их семейное фото. Пускай одевались они не сказать чтоб роскошно, на людях показаться было не стыдно. И, насколько можно судить, фотоаппарат позволить себе могли. Снимок сделан вскоре после рождения Тэнго, то есть году в 54—55-м. Он перевернул карточку, но ни даты, ни места съемки там указано не было.
Тэнго вглядывался в лицо вроде бы своей матери. Изображение мелкое, расплывчатое. Детали можно разобрать разве что под лупой, которой, понятно, под рукою не было. Но как его мама выглядела, в целом понять удалось. Овальное лицо, маленький нос, чуть припухшие губы. Не красавица, но по-своему миловидна и привлекательна. По сравнению с простецкого вида отцом, кажется изысканней и умнее. И Тэнго это порадовало. Волосы аккуратно уложены, глаза прищурены. Похоже, немного напрягается перед камерой. Одета в кимоно, и комплекция толком не считывается.
Гармоничной парой этих супругов не назовешь. Да и разница в возрасте слишком заметна. Тэнго попытался представить, как эти мужчина и женщина встретились, как полюбили друг друга, объяснились, поженились, родили сына, но у него ничего не вышло. Романтики в этом кадре не чувствовалось никакой. Возможно, их связали не сердечные узы, а какая-то суровая необходимость. А может, и необходимости не было. Все-таки человеческая жизнь — это всего лишь цепочка нелогичных, а порой и вовсе хаотических событий.
Тэнго попытался сравнить загадочную женщину из своих «кошмаров наяву» с образом матери на фотографии. И вдруг поймал себя на том, что лица той женщины совершенно не помнит. Сняв блузку и расстегнув лифчик, она дает незнакомому дяде сосать свою грудь. Рот ее распахнут, и дышит она так, словно вот-вот задохнется. Это все, что он помнит. Незнакомый дядя сосет грудь его матери. Кто-то чужой забирает то, что принадлежит ему одному. Для младенца — слишком страшная угроза, чтобы он запоминал еще и лицо.
Тэнго убрал фотографию в конверт и задумался. Что же получается? Отец берег этот снимок до самой смерти. Значит, памятью о матери дорожил. К тому времени, когда Тэнго начал соображать, его мать уже скончалась. По данным адвоката, Тэнго — единственный ребенок, которого она родила от отца, сборщика взносов из «Эн-эйч-кей». Факт, подтвержденный выпиской из родословной. И все же документ из мэрии не может гарантировать того, что этот человек — его биологический отец.
— У меня нет сына, — заявил отец перед тем, как впасть в глубокую кому.
— Кто же я для тебя? — спросил Тэнго.
— Никто, — ответил он прямо и однозначно. Услышав эти слова, Тэнго уверовал в то, что между
ним и этим человеком кровного родства быть не может. И решил, что наконец-то освободился от тяжких оков. Но теперь он уже не знал, верить словам отца или нет.
— Я — никто, — повторил Тэнго вслух.
И тут он понял, что молодая мать на фотографии поразительно похожа на его замужнюю подругу. Кёко Ясуда — вот как ее звали… Чтобы унять закипающий мозг, он надавил кончиком пальца на точку между бровями. И снова достал из конверта фотографию. Маленький нос, припухшие губы. Слегка выступающий подбородок. Прическа другая, почему он сразу и не понял, — но лица действительно очень схожи. Что же это, черт побери, может значить?
Почему отец решил после смерти передать ему эту фотографию? При жизни он не сообщал о матери вообще ничего. Факт существования семейного фото скрывал. И лишь напоследок без всяких объяснений вложил этот блеклый старый снимок в руку Тэнго. Зачем? Чтоб избавить сына от страданий — или еще больше запутать?
Одно было ясно: фотокарточку эту отец комментировать не собирался. Ни до своей смерти, ни после. «Вот тебе, сын, фотография, — словно говорил он Тэнго. — Остальное додумывай сам».
Тэнго завалился навзничь на голый матрас и посмотрел в потолок — фанерный, окрашенный белой краской. Ни сучков, ни текстуры — лишь десяток длинных швов между белыми листами. Вот что буравил отец ввалившимися глазами все последние месяцы жизни. А может, его глаза уже не видели ничего. В любом случае, взгляд его был направлен туда, видел он при этом что-либо или нет.
Зажмурившись, Тэнго представил, как лежит здесь и медленно умирает. Однако для здорового тридцатилетнего мужчины смерть оставалась далеко за пределами воображения. Тогда он открыл глаза и, еле дыша, стал следить, как по стене сползает отсвет заходящего солнца. Он старался не думать ни о чем, и это оказалось несложно. Слишком много усталости скопилось в голове. Так много, что заснуть не удавалось, как ни старайся.
Ближе к шести пришла сестра Оомура и сообщила, что в столовой ему приготовили поесть. Тэнго ответил, что не голоден, но дородная медсестра не отступала. Все настаивала на том, чтобы он хоть червячка заморил. Почти приказывала. Все-таки в искусстве повелевать, когда дело касается здоровья и жизни собеседника, она была настоящей профи. А противиться логически убедительным приказам, особенно от женщин старше него, Тэнго никогда не умел.
Они спустились по лестнице в столовую, где встретили Куми Адати. Сестры Тамуры не было. Тэнго сел за столик вместе с сестрами Адати и Оомурой. Съел немного салата и вареных овощей, похлебал супа-мисо с луком и мидиями. Выпил горячего чая.
— Когда кремация? — спросила Куми Адати.
— Завтра в час, — ответил Тэнго. — Потом, наверно, сразу вернусь в Токио. Работа ждет.
— А кроме тебя, кто еще будет на кремации?
— Да, наверное, никого. Только я.
— Ты не против, если я тоже приду?
— На кремацию моего отца? — удивился Тэнго.
— Да. Если серьезно, твой отец мне очень нравился. Тэнго невольно отложил палочки для еды и уставился на медсестру. Неужели она говорит о его отце?
— И чем же, например?
— Он был честным и не говорил ничего лишнего, — ответила она. — И в этом очень походил на моего папу.
— Хм… — протянул Тэнго.
— Мой отец был рыбаком. Умер, не дожив до пятидесяти.
— Погиб в море?
— Нет. Скончался от рака легких. Слишком много курил. Не знаю, почему, но все рыбаки — заядлые курильщики. Дымят не переставая…
Тэнго задумался.
— Может, лучше бы мой отец тоже был рыбаком.
— Почему ты так думаешь?
— Почему? — переспросил он. — Да просто так показалось. Что лучше б он был рыбаком, а не сборщиком взносов за телевидение.
— И тогда бы тебе легче было с ним общаться?
— По крайней мере, многое в моей жизни сложилось бы иначе.
Тэнго представил, как он, маленький мальчик, воскресным утром выходит с отцом на лодке в открытое море. Суровый ветер Тихого океана, соленые брызги в лицо. Монотонный рокот дизеля, едкий запах рыбацких сетей. Тяжелая, опасная работа. Малейший промах смертелен. Но в отличие от выбивания взносов за «Эн-эйч-кей», работа осмысленная и естественная.
— Но ведь собирать взносы за телевидение, наверное, тоже работа не из легких? — уточнила сестра Оомура, уплетая рыбу, запеченную с овощами.
— Пожалуй, — согласился Тэнго. По крайней мере, для него эта работа оказалась невыносимой.
— Но твой отец с ней справлялся успешно, так ведь? — сказала Куми Адати.
— Думаю, даже слишком успешно, — ответил Тэнго.
— И грамоты получал, — добавила Куми Адати.
— Ах да, совсем забыла… — Сестра Оомура вдруг отложила палочки. — Ужас. Такая важная вещь — и совсем вылетела из памяти! Подожди меня здесь. Я должна передать тебе кое-что сегодня и никак не позже.
Вытерев губы платочком, она встала из-за стола, не доев, и быстро вышла из столовой.
— Что еще за важная вещь? — склонив голову набок, спросила Куми Адати.
Но Тэнго, конечно, этого даже не представлял.
Ожидая сестру Оомуру он набивал рот салатом. Едоков в столовой было пока немного. За одним столиком — трое стариков, которые все время молчали. За другим ужинал седой мужчина в белом халате, сосредоточенно читая вечернюю газету.
Наконец сестра Оомура вернулась — так же торопливо, как вышла, — держа в руках бумажный пакет из универмага. Раскрыв его, она вынула аккуратно сложенную униформу.
— Примерно с год назад, когда твой отец был в сознании, он передал мне это на хранение, — сказала дородная медсестра. — Просил, чтобы в гроб его положили в этой форме. Поэтому я отдала ее в чистку, посыпала нафталином и хранила все это время.
Униформу служащего «Эн-эйч-кей» Тэнго не перепутал бы ни с какой другой формой на свете. Брюки тщательно выглажены. Ткань отдает нафталином. На несколько секунд Тэнго потерял дар речи.
— Он хотел, чтобы его кремировали в этой одежде, — добавила сестра Оомура и, аккуратно сложив униформу, убрала ее обратно в пакет. — Поэтому сегодня я должна передать ее тебе. Завтра принеси эту форму в похоронное бюро и попроси, чтобы отца в нее переодели.
— Но… разве так делается? — не очень уверенно возразил Тэнго. — Униформа принадлежит корпорации «Эн-эйч-кей». Выдается на время. После выхода на пенсию ее полагается вернуть.
— Не волнуйся, — сказала Куми Адати. — Если мы промолчим — никто не узнает. А от потери одной старенькой униформы «Эн-эйч-кей» не обеднеет!
— Это уж точно, — согласилась сестра Оомура. — Твой отец вкалывал на них с утра до ночи тридцать лет. Каждый день попадал в переплеты, выдавал норму, крутился, как ослик на водокачке. И что, они пожалеют для него несчастные куртку с брюками? Разве он надевал их, чтобы сделать кому-то плохо?
— Верно. Я вот тоже до сих пор храню матросскую курточку из средней школы, — сказала Куми Адати.
— Униформа «Эн-эйч-кей» и школьная матроска — все-таки разные вещи… — возразил было снова Тэнго, но его никто не поддержал.
— Ага, моя матроска тоже до сих пор висит в шкафу, — сказала сестра Оомура.
— Иногда надеваешь и вертишься перед мужем? — поддразнила Куми Адати. — В белых носочках?
— А что? Отличная мысль, — серьезно сказала сестра Оомура, подперев щеку рукой. — Может неплохо возбудить.
— В общем, так, — повернулась Куми Адати к Тэнго, прекратив болтовню о матросках. — Господин Кавана просил, чтобы его кремировали в форме служащего «Эн-эйч-кей». И мы должны выполнить его волю. Ты не согласен?
Взяв пакет с униформой, Тэнго вернулся в палату. Куми Адати, поднявшись вместе с ним, взялась стелить постель — свежую накрахмаленную простыню, новенькие пододеяльник, подушку и наволочку. Когда она закончила, отцова кровать совершенно преобразилась. Без всякой связи с происходящим Тэнго почему-то вспомнил ежик густых волос на лобке у Куми Адати.
— Все последнее время твой отец оставался в коме, — сказала она, расправляя складки на пододеяльнике. — Однако я не думаю, что он был совсем без сознания.
— Почему ты так решила?
— Дело в том, что он постоянно посылал кому-то сигналы.
Тэнго стоял у подоконника и глядел за окно, но при этих словах обернулся и воззрился на медсестру.
— Сигналы?
— Да, он то и дело постукивал по краю кровати. Уронит руку — и ну выстукивать что-то вроде азбуки Морзе. Тук-тук… Примерно вот так.
И Куми Адати легонько постучала костяшками пальцев по раме кровати.
— Похоже на какие-то сигналы, согласен?
— Думаю, это не сигналы.
— А что же тогда?
— Он стучал в двери, — севшим вдруг голосом ответил Тэнго. — В двери чьих-то квартир.
— Может, ты и прав. Действительно, напоминает стук в дверь. — Куми Адати напряженно сощурилась. — Выходит, даже потеряв сознание, господин Кавана продолжал собирать взносы за телевидение?
— Видимо, да, — кивнул Тэнго. — Где-то в закоулках своей головы.
— Как армейский трубач, который, даже погибнув, не выпустил трубы из рук? — с интересом отметила Куми Адати.
Тэнго молчал, не представляя, что на это ответить.
— Видимо, твой отец очень любил свою работу. Ему нравилось ходить по домам и собирать с людей взносы, да?
— Дело не в том, нравилось ему или нет.
— А в чем же?
— Просто он умел делать это лучше всего.
— Хм… Вот, значит, как? — Девушка задумалась. — Но тогда получается, он выбрал себе верный путь в жизни, разве нет?
— Возможно… — ответил Тэнго, разглядывая сосновую рощу. — Возможно, что и так.
— А вот ты, например? — спросила она. — Что ты умеешь делать лучше всего?
— Не знаю, — признался Тэнго и посмотрел ей прямо в глаза. — Ей-богу, не знаю.
