Глава 19
УСИКАВА
То, что не может никто другой
Утро четверга выдалось тихим и безветренным. Как обычно, Усикава проснулся в шесть, умылся холодной водой. Слушая новости по радио «Эн-эйч-кей», побрился электробритвой. Вскипятил в кастрюле воды, заварил моментальной лапши, съел, запил растворимым кофе. Затем свернул спальник, затолкал во встроенный шкаф в стене и, усевшись на пол, занял пост за камерой у окна. Небо на востоке постепенно светлело; день обещал быть теплым.
Лица ходящих на работу жильцов уже так прочно запечатлелись у него в памяти, что фотографировать каждого не было нужды. С семи до полвосьмого они выныривали из парадного и спешили на станцию. Всех Усикава давно знал наперечет. До его слуха доносились радостные крики детей, пробегавших стайками по дороге в школу. Слушая их голоса, Усикава невольно вспоминал далекие дни, когда его дочери были такими же маленькими. Школьную жизнь обе девочки очень любили. Учились играть на фортепьяно, занимались балетом, у них всегда было много друзей. Усикава долго не мог привыкнуть к мысли, что у него абсолютно обычные, нормальные во всех отношениях дети. Как у них мог оказаться такой отец?
К половине восьмого все разошлись по делам, и больше на крыльце никто не появлялся. Детские голоса тоже стихли. Отложив пульт камеры, Усикава привалился спиной к стене и закурил «Севен старз», не переставая следить за подъездом через щель между шторами. В одиннадцатом часу, как всегда, на маленьком красном мотоцикле подкатил почтальон и ловко рассовал по ящикам письма и газеты — плюс примерно столько же рекламной макулатуры, которую все обычно выкидывают, даже не вскрывая конверты. Солнце вставало все выше, за окном все больше теплело, и прохожие на улице были уже без пальто.
Фукаэри появилась на крыльце после одиннадцати. Все в тех же черном свитере, сером полупальто, джинсах, кроссовках и темных очках. Но на сей раз — еще и с огромной зеленой сумкой через плечо, набитой до отказа. Усикава отодвинулся от стены, переместился к камере на штативе и заглянул в видоискатель.
Он понял: девчонка уходит. Очевидно, в сумке — все ее вещи; значит, задумала переселиться. И, кажется, больше сюда не вернется. Неужели заметила, что за ней следят? От этой мысли сердце Усикавы заколотилось.
Выйдя из подъезда, девчонка остановилась и, как и в прошлый раз, посмотрела на верхушку столба. Словно пыталась разглядеть неведомо что между проводами и трансформатором. Но разглядела или нет, прочесть по ее лицу было сложно, поскольку в ее темных очках плясали солнечные блики. С полминуты она стояла, как истукан, и таращилась в небеса. А затем, будто о чем-то вспомнив, перевела взгляд на окно, за которым прятался Усикава. Сняла очки, убрала их в карман полупальто. И, сдвинув брови, уставилась точнехонько в объектив замаскированной камеры. «Она знает! — взорвалось в голове Усикавы. — Поняла, что я здесь, что я тайно слежу за ней. И теперь уже сама наблюдает за мной через линзу моего же объектива. Как вода течет обратно в искривленных трубах водопровода…» По рукам его побежали мурашки.
Иногда Фукаэри моргала. Ее веки двигались вверх-вниз задумчиво и спокойно, как мирные независимые животные. Все остальное не шевелилось. Она стояла на тротуаре, будто дикая длинношеяя птица, и, повернув голову, просто смотрела на Усикаву. А он не мог отвести от нее взгляда. Казалось, весь мир остановился. Ветра не было, воздух не колыхало ни звука.
Наконец Фукаэри отвела глаза. Снова подняла голову, посмотрела туда же, куда и раньше, застыла. Только теперь — всего на несколько секунд. В лице не изменилась. Вынула из кармана очки, нацепила на нос — и пошла по улице плавной, уверенной походкой.
Наверно, нужно выскочить из дома и побежать вслед за ней, подумал Усикава. Тэнго еще не вернулся, успею проследить, куда она собралась. В будущем пригодится… Но почему-то он не мог подняться с татами. Тело словно онемело. Как будто своим пронзительным взглядом, посланным через видоискатель, эта девчонка пригвоздила к полу все его члены.
Ладно, сказал он себе, не вставая. Все равно моя главная цель — Аомамэ. Эрико Фукада, конечно, персонаж любопытный, но к основному расследованию отношения не имеет. Лишь иногда появляется в эпизодах. Захотела исчезнуть — скатертью дорога.
Не оглядываясь, Фукаэри шагала к станции. А Усикава провожал ее взглядом через щель между линялыми шторами. Когда же зеленая сумка исчезла из виду, он отполз от камеры и, прислонившись к стене, стал ждать, когда силы вернутся к нему. Сунул в рот «Севен старз», чиркнул зажигалкой, затянулся, но вкуса табака не почувствовал.
Силы не возвращались. Руки-ноги парализовало. Внутри Усикавы как будто разверзлась непонятная пропасть. Он словно провалился внутри себя в глубокую яму — в абсолютное Му лишенное всякого смысла, — и не мог даже пальцем пошевелить. В груди засела тупая, сосущая боль. Точнее, даже не боль, а шок от внезапно нахлынувшей пустоты, как бывает при резкой перемене давления.
Очень долго он сидел на дне этой ямы, опираясь на стену и дымя сигаретами, не имевшими вкуса. Неужели эту пустоту оставила в нем девчонка, которая уже не вернется? Да нет же, сказал он себе. Эта пустота всегда была во мне, просто девчонка на нее указала.
Своим пронзительным взглядом Эрико Фукада буквально потрясла его. Не только тело — саму суть его, Усикавы, существования на этом свете. Потрясение было такой силы, будто он внезапно и страстно влюбился. Ничего подобного он не испытывал ни разу в жизни.
Ну вот еще, подумал он. С чего бы я стал влюбляться? Более нелепого сочетания, чем Эрико Фукада и я, на всем белом свете не придумаешь. Чтобы это понять, не нужно и зеркала в ванной. И дело тут даже не во внешности. Просто я не пара ей ни в чем. Да и желать с нею секса вроде бы нет причины. Для секса мне вполне хватает встреч со знакомой проституткой. Раз-два в месяц позвонил, встретился в отеле, сделал что нужно. Все равно что сходил в парикмахерскую.
Здесь, скорее, что-то с душой, решил он после долгих размышлений. Вероятно, между ним и Фукаэри возникла некая странная взаимосвязь. Как ни трудно поверить, эта юная красотка, встретив взгляд Усикавы через замаскированный объектив, вдруг проникла в самые мрачные недра его подсознания. За считанные секунды между ними произошло нечто вроде взаимного раскрытия душ. А затем девчонка ушла, оставив Усикаву на дне этой чертовой ямы.
Она знала, что я прячусь за шторой и наблюдаю за ней, понял Усикава окончательно. Как знала и о том, что я следовал за нею тайком до самого супермаркета возле станции. И хотя ни разу не оглянулась, наверняка ощущала мое присутствие. Но, несмотря ни на что, в глазах ее не было осуждения. Она словно заглянула на самое дно моего существа — и поняла меня.
Девчонка появилась и исчезла. Мы пришли с разных сторон, на случайном пересечении наших дорог встретились взглядами лишь на миг — и разошлись в разные стороны. Вряд ли я когда-нибудь еще раз увижу ее. Такое бывает только однажды. Да и повстречайся мы вновь, стоит ли ожидать от той встречи большего, чем то, что уже случилось? Ведь теперь нас снова разнесло по разным полюсам этого мира. И ни слов, ни понятий, которые могли бы связать нас, просто не существует.
Все так же привалившись к стене, Усикава еще долго следил за входящими и выходящими из подъезда. А может, Фукаэри все-таки передумает и вернется? Или вспомнит, что забыла в квартире какие-то важные вещи? Но она, конечно, не вернулась. Ибо твердо решила убраться отсюда — и никогда больше не приходить.
Всю вторую половину дня Усикава провел в состоянии абсолютного бессилия. Сердце стучало глуше и медленней, чем обычно. Перед глазами расплывался туман, суставы поскрипывали при движении. Закрывая глаза, он ощущал под ребрами сосущую боль от пронзительного взгляда Фукаэри. Эта боль накатывала снова и снова, точно волны на морском берегу. Такая нестерпимая, что Усикава невольно морщился. И в то же время — такая теплая, что внутри него словно оттаивал тот, кем он никогда не ощущал себя прежде.
Подобной теплоты так и не смогли подарить ему ни жена, ни дочери, ни дом с газоном в Тюоринкане. Всю жизнь его сердце напоминало кусок мерзлой глины. С этой твердой ледяной сердцевиной он свыкся настолько, что даже не замечал ее холода. Для него это было «нормальной температурой». Но пронзительный взгляд Фукаэри, похоже, растопил это лед, пускай ненадолго. Оттого и проснулась в груди эта странная боль. Очевидно, до сих пор душа Усикавы замораживала эту боль ради самозащиты. И лишь теперь ей стало по-настоящему больно — и удивительно хорошо. Настоящая теплота не приходит без боли. Нравится одно — терпи другое. Справедливая сделка, хотя и не ведомо с кем.
До самого заката Усикава просидел с этим странным чувством в груди, терзаясь и согреваясь одновременно. Смиренно и кротко, ни пальцем не шевеля. Стоял тихий, безветренный зимний день. По залитой солнцем улице двигались люди. Но вот солнце склонилось на запад, спряталось за крыши домов, и день подошел к концу. Душа Усикавы утратила теплоту и приготовилась снова замерзнуть.
Глубоко вздохнув, он с трудом отлепил от стены затекшую спину и попытался размять конечности. Онемение отпустило еще не везде, но по квартире ходить уже можно. Кое-как поднявшись, Усикава повертел короткой толстой шеей. Раз семь или восемь сжал-разжал пальцы и приступил к своей обычной разминке на полу. Суставы звонко хрустели, но к мышцам понемногу возвращалась их обычная гибкость.
Наступил час, когда жильцы возвращаются с работы или учебы. Продолжай слежку, велел себе Усикава. Нравится тебе или нет. Прав ты при этом или неправ. Начатое дело нужно доводить до конца. Тем более, когда от этого зависит твоя жизнь. Хватит сидеть на дне ямы с никуда не ведущими мыслями в голове.
И он снова пристроился за камерой. За окном стемнело, над входом в подъезд загорелся свет. Видно, сработал таймер. Один за другим жильцы ныряли в подъезд, точно безымянные птицы, что возвращаются в свои убогие гнезда. Тэнго Каваны среди них не было. Но он должен появиться со дня на день. Не может же он до бесконечности торчать в больнице у отца. Наверняка к началу недели вернется в Токио, чтобы выйти на работу. Значит, появится не сегодня, так завтра. Усикава чуял это нутром.
Возможно, ты и правда скользкий червяк в грязи под придорожным булыжником, повторял он себе. Это ладно, это ты и сам признаешь. Но червяк ты способный и терпеливый. От цели своей так просто не отказываешься. Была бы зацепка — до Истины доберешься. И будешь ползти хоть по отвесной стене, пока не доползешь, куда нужно. Только для этого придется заморозить себя изнутри. Именно холод в сердце тебе сейчас нужен как воздух.
Усикава размял руки перед камерой. Все пальцы работали как положено.
Да, сказал он себе, обычные люди могут много такого, чего тебе не дано. Увы, это так. Сажем, играть в теннис или кататься на лыжах. Работать в фирме или жить счастливо со своей семьей. Но, с другой стороны, ведь и ты можешь делать то, что не может никто другой. Совсем не многое — зато очень здорово. Не ради аплодисментов или подачек от публики. Вот и покажи людям свое настоящее мастерство.
В полдесятого Усикава решил работу закончить. Вывалил из консервной банки в кастрюлю куриный суп, разогрел на плитке и съел до последней капли вместе с парой французских булочек. Сжевал одно яблоко с кожурой. Сходил в туалет, справил нужду, почистил зубы. Вернулся в комнату, расстелил на полу спальник, влез туда в одном нижнем белье. И, задернув до самого горла молнию, стал похож на огромного толстого червяка.
Так закончился еще один день Усикавы. Никакого улова он не принес. Ну разве что убедил Усикаву в том, что Фукаэри действительно ушла с вещами и сюда уже не вернется. Куда ушла, он не знает. Куда-то. Лежа в спальнике, Усикава помотал головой. Это его уже не касается. Вскоре тело немного согрелось, сознание отключилось, и он провалился в глубокий сон. А маленький кристаллик льда уже разрастался заново в самых недрах его души.
На следующий день ничего примечательного не случилось. До субботы оставалось еще двое суток. За окном было тепло и безветренно — так же, как и вчера. Многие жильцы дома спали чуть ли не до обеда. Все утро Усикава просидел у подоконника, слушая на малой громкости радио — новости «Эн-эйч-кей», дорожную сводку, прогноз погоды и так далее.
Ближе к десяти прилетела большая ворона и уселась на безлюдном крыльце. Бдительно огляделась, несколько раз кивнула. Ее толстый огромный клюв так и ходил вверх-вниз, а иссиня-черные крылья блестели на солнце. Но тут, как всегда, прикатил почтальон на маленьком красном мотоцикле. Неохотно расправив крылья, ворона взлетела, отрывисто каркнула и куда-то исчезла. Почтальон распихал почту по ящикам и уехал, а крыльцо оккупировала стайка воробьев. Погалдев у подъезда, птахи быстро смекнули, что поживиться тут нечем, и улетели прочь. На их месте возник полосатый кот с антиблошиным ошейником. Видно, из соседнего дома — Усикава видел его впервые. Кот окропил жухлый газон, понюхал помеченное место. То ли чего-то не одобрив, то ли просто от скуки он недовольно подергал усами, задрал хвост кочергой и скрылся за ближайшим углом.
С утра до полудня из дома вышло лишь несколько человек. Судя по виду, все они отправлялись либо в гости, либо за покупками в ближайшие магазины. Каждого из них Усикава давно уже знал в лицо. Хотя о чем эти люди думают и чем живут, его совершенно не интересовало. И даже представлять не хотелось.
Жизни ваши наверняка имеют для вас некий смысл, рассуждал он. И это понятно. Только мне это все до лампочки. Для меня вы — лишь бумажные фигурки людей, мелькающие перед картонными декорациями. Лично мне нужно от вас лишь одно: чтобы вы не мешали мне работать. А потому оставайтесь-ка бумажными и дальше.
— Вот так-то, госпожа Большая Груша! — обращался он в камеру к выходящей из дома женщине средних лет с отвислым задом, похожим на грушу. — Вы сделаны из бумаги. На самом деле вас нет. Вы не знали? Хотя, конечно, для бумажного человечка у вас слишком толстая задница.
Но чем дольше он рассуждал в таком ключе, тем бессмысленней и незначительнее казались ему и сам окружающий пейзаж, и то, что на его фоне происходит. Так, может, никакого пейзажа и нет? Может, это мир бумажных человечков водит меня за нос? От подобных мыслей Усикаве стало неуютно. Видимо, он слишком долго просидел один в пустой квартире, продолжая идиотскую слежку. Тут у любого поедет крыша. Пожалуй, нужно стремиться все мысли проговаривать вслух.
— Доброе утро, господин Длинноухий! — поздоровался он в окошко видоискателя с высоким худым стариком, чьи уши торчали из-под седой шевелюры, точно рога. — На прогулку собрались? Дело хорошее, здоровье у нас одно. Вот и погода чудесная, счастливо вам погулять. С каким удовольствием я и сам бы сейчас распрямил руки-ноги да прогулялся, никуда не спеша. Увы! Я должен сидеть здесь, согнувшись в три погибели, и дни напролет стеречь крыльцо вашей убогой трехэтажки.
Длинноухий же — в кардигане и шерстяных брюках — вел на поводке белошерстого пса, точную копию хозяина. Судя по гордой осанке, старику было совершенно плевать на то, что держать собак в этом доме не разрешают. Когда он скрылся из виду, Усикаву охватило отчаяние. Что, если эта проклятая слежка не кончится ничем? Может, мой звериный нюх не стоит ломаного гроша, и я только зря потеряю еще кучу времени в пустой квартире? Может, в итоге я просто сойду с ума на дне этой ямы, и пробегающие мимо школьники будут останавливаться и гладить мою лысину, как голову святого Дзидзо?
Пообедал Усикава яблоком, крекерами и сыром. Проглотил одну рисовую лепешку с маринованной сливой. Затем немного поспал — сидя, привалившись спиной к стене. Спал недолго, без сновидений, а когда проснулся, долго не мог сообразить, где находится. Его память напоминала пустой кубический ящик. Внутри которого, если присмотреться, была не совсем пустота. Этот ящик представлял собой комнату — полутемную, холодную, без мебели. Усикава огляделся. Совершенно незнакомое место, на газете по правую руку темнело одинокое семечко от яблока. В голове Усикавы все смешалось. Что я делаю в таком странном месте? — спросил он себя.
Наконец он вспомнил, что сидит в квартире дома, где живет Тэнго, и ведет за ним тайную слежку. Ну да, вот же и «Минолта» с телескопическим объективом. Он вспомнил, как одинокий длинноухий старик выходил на прогулку с собакой. Воспоминания появлялись в пустом ящике одно за другим, точно птицы, что возвращаются в лес ближе к вечеру. И среди них отчетливо выделялись два самых главных:
1) Эрико Фукада отсюда уже исчезла.
2) Тэнго Кавана сюда еще не вернулся.
Сейчас квартира Тэнго на третьем этаже пуста. Шторы на окнах задернуты, внутри тишина и покой — лишь иногда урчит термостат в холодильнике. Усикава невольно представил себе эту квартиру. Воображать себе чье-то пустое жилище — в каком-то смысле все равно что думать о мире мертвых, подумал он. И почему-то вспомнил сборщика взносов «Эн-эйч-кей», так назойливо колотившего в дверь. Сколько потом Усикава ни размышлял, он так и не понял, как этот загадочный тип отсюда вышел. А может, он живет в этом доме? Или кто-нибудь из жильцов прикинулся сборщиком взносов «Эн-эйч-кей», решив попугать соседей? Но ради чего? Такие предположения, конечно, рождаются только из больной головы. Но какими еще гипотезами объяснить всю нелепость того, что произошло? На это фантазии Усикавы уже не хватало.
Тэнго Кавана появился на крыльце дома часа в четыре того же дня. В субботу, как раз перед заходом солнца. В поношенной куртке с поднятым воротником, темно-синей бейсбольной кепке и с дорожной сумкой на плече он деловито зашел в подъезд, не задерживаясь и не оглядываясь по сторонам. И хотя в голове Усикавы еще до конца не прояснилось, эту рослую, крепко сложенную фигуру он не заметить не мог.
— О! Кавана-сан? С возвращением! — бормотал Усикава, трижды щелкая затвором камеры. — Как здоровье отца? Устали, наверно, с дороги-то? Ну, отдыхайте. Дома оно всегда лучше. Даже в такой унылой развалюхе, как ваша. Ах, да! Вы знаете, пока вас не было, госпожа Фукада собрала вещички и куда-то уехала…
Всего этого бормотания Тэнго слышать, конечно, не мог. Усикава разговаривал сам с собой. Бросив взгляд на часы, он сделал пометку в блокноте: «Тэнго Кавана, вернулся домой из поездки в 15:56».
Как только Тэнго появился у входа в дом, где-то в сознании Усикавы вдруг распахнулась дверь — и он возвратился в реальность. Моментально, как воздух заполняет вакуум, его нервные окончания обострились, а тело налилось свежей силой. Он наконец-то встроился в этот объемно-предметный мир, точно важная запчасть, бодро щелкнув при установке. Пульс оживился, и адреналин, ворвавшись в кровь, растекся по всему телу. Отлично, давно бы так, сказал себе Усикава. Ибо вот ты какое, мое истинное «я», и вот каков мир вокруг.
Вновь на пороге Тэнго появился после семи. После захода солнца поднялся ветер, резко похолодало. На Тэнго была кожаная куртка поверх ветровки с капюшоном и линялые джинсы. Выйдя во двор, он остановился и огляделся. Но ничего особенного не заметил. Его взгляд скользнул по занавескам, за которыми прятался Усикава, и, не задерживаясь, переметнулся на что-то еще. Не то что Эрико Фукада, подумал Усикава. Та девчонка — особенная. Видит то, чего не видно другим. А вот ты, братец Тэнго, человек обычный; неважно, хорошо это или плохо. Тебе-то меня в жизни не разглядеть.
Убедившись, что пейзаж вокруг не изменился, Тэнго застегнул «молнию» куртки до самой шеи, сунул руки в карманы и двинулся прочь со двора. В считанные секунды Усикава натянул на голову шерстяную шапочку, замотал шею шарфом, обулся и бросился за ним вдогонку.
Он давно готовился выскочить из дома сразу, как только Тэнго появится, так что объекта не упустил. Понятно, что подобная слежка — дело рискованное. Заметь его Тэнго хоть краешком глаза — тут же опознает, не по лицу, так по фигуре. Но уже стемнело; в таких сумерках, если выдерживать дистанцию, все должно быть в порядке.
Тэнго шагал по улице не спеша, несколько раз оглянулся, но Усикава был предельно осторожен и остался незамеченным. Судя по ссутуленной спине, Тэнго о чем-то крепко задумался. Возможно, о том, куда пропала Фукаэри. Идет он, похоже, к станции. Если сядет сейчас в электричку и уедет куда-то, уследить за ним будет сложнее. Станция освещается, субботним вечером пассажиров раз-два и обчелся. Нелепая фигура Усикавы будет слишком выделяться даже издалека. При таком раскладе разумнее отказаться от слежки.
Но Тэнго шагал не на станцию. Пройдя еще немного, он свернул в безлюдный переулок и добрел до двери под вывеской «Пшеничная голова». На взгляд со стороны — нечто вроде музыкального бара для молодежи. Взглянув на часы, Тэнго постоял немного в задумчивости перед дверью — и вошел-таки внутрь. «Пшеничная голова», повторил Усикава. В какой, интересно, голове родилось такое название?
Укрывшись в тени столба, Усикава огляделся. Определенно, Тэнго собирается здесь поужинать и чего-нибудь выпить. Это минимум полчаса-час. Усикава поискал глазами удобное место для наблюдения за выходом из кабачка. Увы, по соседству были только лавка молочника, небольшая молельня секты «Тэнри» да магазинчик риса. Стальные жалюзи у всех опущены до земли — закрыто. Вот же черт, мысленно ругнулся Усикава. Сильный норд-вест гнал по небу тучи. От полуденной благодати не осталось и следа. Не хватало еще торчать на ледяном ветру полчаса, если не час!
Может, плюнуть да вернуться назад? Тэнго здесь просто ужинает. Следить за ним, клацая зубами от холода, никакой нужды нет. Лучше уж самому зайти куда-нибудь, съесть чего-нибудь горячего — да и вернуться в квартиру. А там и Тэнго придет домой. Такой вариант, конечно, для Усикавы был бы самым привлекательным. Он представил, как заходит в тепло и съедает ароматный оякодон . Вот уже несколько суток его бедный желудок не получал натуральной, свежей пищи. А еще можно выпить горячего саке. В такую-то холодину, а? Выйди на улицу — вмиг протрезвеешь!
Впрочем, возможен еще один сценарий: в «Пшеничной голове» у Тэнго назначена встреча. Эту версию сбрасывать со счетов нельзя. Выйдя из дому, Тэнго сразу отправился именно туда — кратчайшим путем. И лишь перед тем, как войти, остановился сверить время. Может, кто-нибудь ждал его внутри? Или еще не пришел, но скоро появится? Если второе — упускать такой шанс нельзя. Придется следить за дверью «Пшеничной головы» с тротуара, даже если отмерзнут уши. Усикава глубоко вздохнул: похоже, про оякодон и горячее саке в ближайшее время лучше не думать.
Может, Тэнго встречается здесь с Фукаэри? Или даже с Аомамэ? При мысли об этом сдавило сердце. Что ни говори, сказал себе Усикава, а наша сила в терпении. Если есть хоть слабенький шанс, не выпустим его из рук. Ни под дождем, ни под ветром, ни под палящим солнцем, ни под ударами дубинки. Разожмешь пальцы хоть раз — когда еще поймаешь снова? Да и опыт подсказывает: есть в жизни муки и пострашнее.
Усикава прислонился спиной к стене и, вжавшись поглубже в тень между электрическим столбом и афишей компартии Японии, сосредоточился на двери «Пшеничной головы». Зеленый шарф до самого носа, руки в карманах. Он почти не шевелился — разве что иногда выуживал из кармана кусок туалетной бумаги вытереть нос. Со станции Коэндзи порывами ветра доносило объявления громкоговорителя. Редкие прохожие, заметив прятавшегося в тени Усикаву, втягивали голову и прибавляли ходу. Его лица никто не видел, но коренастая фигура в полумраке пугала их, будто зловещая черная кукла.
Что, интересно, заказал себе Тэнго? Что он там ест и пьет? Чем дольше Усикава думал об этом, тем голодней и холодней ему становилось. Но воображению не прикажешь. Черт с ним, с горячим. Можно даже не оякодон. Оказаться бы там, где тепло, да поужинать по-человечески. Что угодно, лишь бы на меня не зыркали так подозрительно и испуганно жители этого города.
Но выбирать ему не из чего. Только и остается торчать здесь на холодине и дожидаться, когда же Тэнго соизволит выйти из чертова кабака. Усикава вспомнил свой дом в Тюоринкане, кухонный стол, на котором всегда был горячий ужин. Вот только что за блюда там были, вспомнить не удавалось. Чем же он питался в ту пору? Прямо доисторические времена. Давным-давно в четверти часа ходьбы от станции Тюоринкан, что на линии Одакю, стоял себе новенький дом с уютной кухонькой и горячей пищей. Две девочки играли на пианино, а в садике с газоном резвился породистый щенок.
Из кабачка Тэнго вышел минут через тридцать пять. Неплохо, отметил про себя Усикава. Все-таки несчастные тридцать пять минут куда лучше, чем несчастный долгий час. Тело продрогло, но уши окоченеть не успели. Пока Тэнго сидел в «Пшеничной голове», никого любопытного, на взгляд Усикавы, в дверях заведения не появилось. Лишь зашла какая-то юная парочка, а не вышел пока никто. Может, Тэнго просто поужинал и выпил в одиночку? Как и по пути сюда, Усикава пошел за Тэнго на предельно безопасном расстоянии. Возвращался Тэнго той же дорогой. Так, словно собирался прийти домой и завалиться спать.
Но внезапно где-то на полпути Тэнго свернул на улицу, не знакомую Усикаве. Похоже, сразу домой возвращаться не хочет. Судя по сгорбленной спине — все так же во власти каких-то тяжких мыслей. Пожалуй, теперь даже больше, чем прежде… Лихорадочно озираясь, Усикава пытался запомнить номера кварталов и общую географию местности, чтобы завтра, если что, пройти этот путь самому. Эту местность Усикава не чувствовал кожей, но усиливающийся гул машин подсказывал, что он движется в сторону 7-й кольцевой магистрали. Но вот шаги Тэнго ускорились — похоже, он приближался к цели.
Отлично, подумал Усикава. Идет куда-то конкретно. Я так и знал. Значит, вся эта чертова слежка была не напрасной.
Тэнго быстро шагал по дороге жилого квартала, минуя дом за домом. В такой стылый, ветреный субботний вечер нормальные люди заползают в свои теплые жилища и садятся перед телевизором с чашкой чего-нибудь горячего в руке. На улицах почти никого. С безопасного расстояния следить за Тэнго очень легко. Высокий, плечистый, виден в любой толпе. Неожиданных фортелей не выкидывает. Идет себе, опустив голову, и, как всегда, о чем-то думает. По большому счету, искренний и порядочный человек, которому нечего скрывать. То ли дело я, вздохнул Усикава.
Вот и бывшая жена Усикавы любила секреты. Да что там любила — жить без них не могла. Даже на вопрос «который час?» точного ответа от нее не дождешься. И этим она отличалась от Усикавы. Он-то скрывал, лишь когда это необходимо, если требовала работа. И на вопрос «который час?» уж точно отвечал как можно точнее — если, конечно, не было причины соврать. Причем отвечал приветливо и учтиво. А вот жена его врала по любому поводу. Постоянно скрывала даже то, что не требовалось. Утаила от него четыре года в собственном возрасте. Он узнал об этом, лишь когда они уже подали заявление, но сделал вид, что ничего не заметил. Зачем нужно врать, даже зная, что ложь обязательно раскроется, Усикава не понимал. Разница в возрасте ему до фонаря — есть о чем поволноваться и без этого. Да и что такого ужасного, если она старше него, как выяснилось, на семь лет?
Все дальше от станции, все меньше людей на улицах. Наконец Тэнго зашел в какой-то маленький парк. Обычный, ничем не примечательный парк для прогулок с детской площадкой в углу. Вокруг — ни души. Еще бы, немного найдется любителей посидеть в детском парке вечером да на декабрьском ветру. Миновав холодное пятно света от фонаря, Тэнго подошел к детской горке и по ступенькам взобрался наверх.
Спрятавшись в тени телефонной будки, Усикава следил за Тэнго. Детская горка? Усикава нахмурился. За каким чертом взрослому человеку вечером, в такую холодину лезть на какую-то горку? До его дома отсюда не близко. Значит, он шел сюда с определенной целью. Уютным парк не назовешь. Тесный, неухоженный. Детская горка, две пары качелей, турник, песочница. Один-единственный неоновый фонарь, да напрочь облетевшая дзельква. Запертый общественный туалет весь исписан похабщиной. Ничто в этом месте не успокаивает душу и не будит ни капли воображения. В начале мая здесь еще, может, понравилось бы. Но только не в стылом, ветреном декабре.
Может, у Тэнго здесь назначена встреча, и он кого-нибудь ждет? Судя по поведению — вряд ли. Войдя в парк, он даже не огляделся, сразу направился к горке. Как будто ни о чем другом и не думал. Значит, Тэнго пришел сюда, чтобы взобраться на горку, рассудил Усикава. По крайней мере, выглядело все именно так.
Возможно, Тэнго давно уже нравится приходить сюда, чтобы оставаться наедине со своими мыслями. Сочинять сюжет очередного романа, решать математические уравнения. Возможно, для таких целей детская горка в вечернем парке подходит ему идеально. Чем темнее вокруг, чем холоднее ветер, чем запущенней парк — тем лучше у парня работает воображение, почему бы и нет? О чем и как размышляют писатели (а также математики), Усикава даже представить себе не мог. Но практический ум подсказывал ему: терпи, но слежку за Тэнго продолжай во что бы то ни стало. На часах было ровно восемь.
Тэнго сидел на верху детской горки, согнувшись почти пополам. И, задрав голову, смотрел в небо. Изредка поворачивал голову, переводил взгляд куда-нибудь еще — и опять застывал надолго.
Усикаве вспомнилась популярная некогда песенка Кю Сакамото , очень сентиментальная: «Взгляни в ночное небо, где звезды так малы…» Дальше слов он не знал. Да особо и знать не хотел. Если что и давалось Усикаве хуже всего, так это сантименты и стремление к справедливости. Думает ли Тэнго о сантиментах, разглядывая звезды со своей детской горки?
Задрав голову, Усикава посмотрел туда же, куда и Тэнго. Но никаких звезд не увидел. Район Коэндзи округа Сугинами — мягко скажем, не лучшее место для того, чтоб разглядывать звезды. От всех этих неоновых реклам и уличных фонарей у неба очень странный оттенок. Напряжешь взгляд — может, несколько звездочек и различишь, но для этого потребуются острое зрение и предельная сосредоточенность. К тому же тучи сегодня несутся по небу быстро, как никогда. Но Тэнго сидит на горке, недвижный, как истукан, и смотрит на небо.
Не мужик, а ходячее недоразумение, вздохнул Усикава. Неужели это и правда так уж необходимо — просто чтобы подумать, забираться зимним вечером на детскую горку и, дрожа под всеми ветрами, разглядывать небеса? Хотя, конечно, ругать его за что-либо никаких оснований нет. Усикава сам увязался за ним и преследует его по собственной воле. Что бы ни случилось дальше, винить в этом Тэнго было бы глупо. Как свободный гражданин, он имеет право в любое время года разглядывать небо откуда ему заблагорассудится.
А ведь я так совсем задубею, подумал Усикава. Мочевой пузырь бунтовал, но приходилось терпеть. На туалете висел огромный замок, а отливать прямо на телефонную будку, пускай вокруг никого, Усикава был все-таки неспособен. Вставай уже, да поскорее уберемся отсюда, мысленно взывал он к Тэнго, переминаясь с ноги на ногу. Размышления, сантименты, исследование небесных тел — что угодно, братец, но ты уже сам скоро превратишься в ледышку. Давно бы уже вернулись домой один за другим да согрелись как следует! Конечно, ни тебя, ни меня дома никто не ждет, но там все же чуть поуютней, ты не находишь?
Но Тэнго не собирался вставать. Хотя на небо смотреть перестал и начал пялиться на новенькую шестиэтажку сразу через дорогу. Дом совсем новый, свет горит лишь в половине окон. Тэнго разглядывал его внимательно и пытливо. Усикава попробовал так же, но ничего в этом здании его не привлекло. Обычное жилое здание, каких не счесть. Не элитное, но достаточно стильное. Изящный дизайн, дорогая на вид облицовка. Чистое парадное, хорошо освещенный вход. Не то что у развалюхи Тэнго, которую вот-вот отдадут под снос.
Или он размышляет, не поселиться ли ему в таком замечательном доме? Да нет, вряд ли. Насколько мог судить Усикава, насчет жилья Тэнго особо не заморачивался. Так же, как и насчет одежды. И дешевая квартирка, где он сейчас обитал, его вполне удовлетворяла. Была бы крыша над головой да теплые стены. Такой человек. Вот и сидя на детской горке, он наверняка размышлял о чем-то совершенно ином.
Насмотревшись на шестиэтажку Тэнго вновь посмотрел в небеса. Усикава взглянул туда же. Но оттуда, где он прятался, была толком видна лишь половина неба — мешали дзельквы и электрические провода. И что именно видит в небе Тэнго, понять было сложно. Несметными полчищами на это небо наползали тучи, надменные и властные, точно армия иноземных завоевателей.
Наконец Тэнго встал и, как ночной летчик, завершивший одиночный полет, молча спустился на землю. Прошел в пятне света под фонарем и направился к выходу из парка. Поколебавшись немного, Усикава решил больше его не преследовать. Сейчас Тэнго, скорее всего, вернется домой. А Усикаве позарез необходимо отлить. Убедившись, что Тэнго ушел, Усикава зашел в парк и помочился на какие-то кустики во мраке за туалетом. Не сделай он этого прямо сейчас, его мочевой пузырь бы взорвался.
Мочился он долго — за это время товарный состав успел бы переправиться через мост, — и вот наконец дело сделано. Задернув «молнию» на брюках, Усикава облегченно перевел дух. Часы на руке показывали 20:17. Значит, Тэнго просидел на горке минут пятнадцать. Еще раз убедившись, что в парке никого нет, Усикава подошел к горке и, задирая кривые короткие ноги, взобрался по ступенькам наверх. Сел, оперся спиной о холодные перильца — и воззрился туда же, куда недавно смотрел Тэнго. Что же этот парень разглядывал так упорно?
На зрение Усикава не жаловался. Чуть косил, из-за чего левый и правый глаза смотрели немного в разные стороны, но в очках не нуждался. Однако сейчас, сколько ни таращился, не различил в небе ни звездочки. Вместо этого его внимание привлекла огромная, освещенная на две трети луна. Ее лик с темными разводами, больше напоминавшими синяки, отчетливо проступал между набегавшими тучами. Обычная зимняя луна. Холодная, бледно-желтая. Хранящая тайны древнейших времен. Безмолвная и немигающая, точно глаз мертвеца.
И тут Усикава остолбенел. Так, что на время даже забыл дышать. Поскольку в просвете меж облаков — чуть поодаль от старой, хорошо знакомой луны — заметил еще одну. Размером поменьше, заплесневело-зеленую и кривоватую. Но никаких сомнений: это также была луна. Звезд такой величины в небе не существует. И поскольку она висела на одном месте, искусственным спутником являться никак не могла.
На несколько секунд Усикава зажмурился, потом снова открыл глаза. Это галлюцинация. Такого просто не может быть. Но сколько он ни зажмуривался, новая луна не исчезала. Иногда на нее наползали тучи, но как только уплывали — висела на том же месте.
Так вот что так исступленно разглядывал Тэнго! Он приходил сюда, на детскую площадку, чтобы увидеть эту вторую луну — или же лишний раз убедиться, что та существует. И о том, что луны теперь две, знал и раньше — ведь удивления на его лице не было и в помине. Не вставая с перилец, Усикава с трудом перевел дух. Что же это за мир? — спрашивал он себя. В какую действительность меня, черт возьми, занесло? Но в голову ничего не приходило. А несметные тучи то скрывали обе луны, то уплывали дальше, вновь и вновь задавая вопрос, на который не находилось ответа.
С уверенностью можно утверждать лишь одно, рассудил Усикава. В этом мире меня еще не было. У той Земли, что я знаю, спутник только один. И это бесспорный факт. А у этой — два.
И тем не менее Усикаве казалось, что нечто подобное он уже где-то встречал. Что за безумное дежавю? Он сосредоточился и пошарил на самом дне памяти. Так старательно, что весь сморщился. И наконец вспомнил: «Воздушный Кокон». В том романе, ближе к финалу, лун стало тоже две. Большая и маленькая. А произошло это, когда Маза родила Доту. Сочинила эту историю Фукаэри, а Тэнго в деталях ее расписал…
Усикава рассеянно огляделся. Но мир вокруг казался тем же, что и всегда. В окнах шестиэтажки за белыми кружевными занавесками все так же мирно горел свет. Абсолютно ничего необычного. Кроме количества лун в небесах.
Осторожно, стараясь не споткнуться, Усикава спустился на землю. И, словно убегая от взгляда двух лун, поспешно вышел из парка. Неужели у меня что-то с головой? — спрашивал он себя. Да нет, с чего бы. С головой все в порядке. Мои мысли тверды, прямы и холодны, как новенькие гвозди. И в эту реальность я их забиваю под верным углом. Нет, я абсолютно в своем уме. А вот об окружающем мире, пожалуй, такого сказать нельзя.
И причину этого сумасшествия я должен найти, чего бы это ни стоило.