6
Наступило воскресенье. И, естественно, идти никуда не хотелось.
Но мне не везло.
Не было ни срочных вызовов, ни срочных дел. Не было звонков от Фила. Даже обычной простуды — и той не было. Так что, за отсутствием уважительных причин, я обнаружил себя с большим букетом в руке на перекрёстке Риверсайд и Девяносто четвёртой. Рядом с домом Луиса Стейна.
— Ого, — выдохнул хозяин, когда узрел цветочное сооружение, — не стоило.
И уже к миссис Стейн:
— Это Оливер — он принёс мне цветы!
Она выскочила навстречу и чмокнула меня в щёку.
— Заходите и знакомьтесь с нашей музыкальной мафией, — скомандовал мистер Стейн, похлопав меня по плечу.
В комнате оказалось человек десять. Все болтали и настраивали инструменты. Настраивали и болтали. Настроение у них было приподнятым, а звуки, ими производимые — ещё выше. Единственной мебелью, которую мне удалось заметить, было большое сверкающее пианино. Сквозь огромное окно виднелась река Гудзон.
Я пожал всем руки. Большинство было чем-то вроде повзрослевших хиппи. Кроме нескольких тех же хиппи, но помоложе. Какого чёрта я нацепил галстук?
— А где Джо? — поинтересовался я больше из вежливости.
— Будет к восьми, — ответил мистер Стейн, — вы можете пока познакомиться с её братьями. Марти играет на трубе, а Давид на флейте. Обратите внимание, это ведь бунт против родителей. Изо всех троих только Джо хотя бы берёт в руки скрипку.
Оба брата были долговязыми парнями застенчивого вида. Давид вообще оказался настолько стеснительным, что только помахал мне кларнетом. Марти протянул руку:
— Добро пожаловать в музыкальный зоопарк!
— Марти, я ни черта не смыслю в этом, — признался я, — спроси меня, что такое «пиццикато», и я отвечу, что это — телятина с сыром.
— Так и есть, — сказал мистер Стейн, — так оно и есть. И кончай извиняться, парень. Ты совсем не первый, кто приходит сюда просто слушать.
— Нет? — переспросил я.
— Конечно нет. Мой покойный отец вообще не знал ни единой ноты.
— Оливер, пожалуйста, либо скажите ему, что все ждут, — обратилась ко мне миссис Стейн, — либо садитесь сами и берите скрипку.
— Терпение, дорогая, — отозвался хозяин, — я хочу быть уверен, что он чувствует себя, как дома.
— Я чувствую себя, как дома, — вежливо ответил я. Он усадил меня на стул и поспешно присоединился к оркестру.
* * *
Это было потрясающе. Я сидел и смотрел, как ребята, которых мои приятели-преппи назвали бы чокнутыми извращенцами, создавали фантастическую музыку.
Моцарт, потом Вивальди, потом парень по имени Люлли, о котором я вообще никогда не слышал.
После Люлли был Монтеверди и лучшая пастрама, которую я когда-либо пробовал. В антракте ко мне подошёл длинный застенчивый брат Давид и таинственным шепотом спросил:
— Это правда, что вы хоккеист?
— Был, — кивнул я.
— Мог бы я спросить у вас одну вещь?
— Конечно.
— Как сыграли сегодня «Рэйнджеры»?
— М-м... Не помню, — он был ужасно разочарован. А как объяснить ему, что Оливер Бэрретт, бывший фанат хоккея, в настоящее время так погрузился в юридические джунгли, что забыл посмотреть, выиграют или проиграют «Рэйнджеры» его обожаемым «Бостон Брюинс».
Потом появилась Джоанна и поцеловала меня. Кажется, это было чем-то вроде ритуала. Она целовала всех.
— Они ещё не свели тебя с ума?
— Нет, — ответил я, — это здорово.
И вдруг до меня дошло, что я вроде как и не вру. Гармония этого вечера была не только в музыке. Она чувствовалась во всём. В их беседах. В комплиментах по поводу особенно закрученного прохода.
Из того, с чем я мог сравнивать, это немного напоминало то, как заводят друг друга хоккеисты Гарварда перед тем как пойти и порвать соперника.
Только здесь они заводились просто от того, что играли — все вместе. Тут чувствовалось до чёрта этого... сопереживания.
Я никогда не был в таком мире.
Кроме как с Дженни.
— Доставай скрипку, Джо, — скомандовал мистер Стейн.
— Ты сошёл с ума, — выразила она протест, — Я абсолютно не в форме.
— Ты тратишь слишком много времени на медицину. Стоит хоть столько же заниматься и музыкой. Кроме того, Баха я оставил специально для тебя.
— Нет, — твёрдо ответила Джоанна.
— Ну же. Оливер просидел тут три часа, чтоб услышать тебя.
Она покраснела. Я попытался протестовать, но без шансов быть услышанным.
Мистер Стейн повернулся ко мне:
— Может попросишь свою подругу сходить наконец за скрипкой?
Не успел я среагировать, как Джоанна — теперь совершенно пунцовая — прекратила протестовать.
— О'кэй, папочка, будь по-твоему. Но предупреждаю, что ничего хорошего из этого не получится.
— Получится, непременно получится, уверил он. Когда Джоанна вышла, он обернулся ко мне, — Бранденбургские концерты нравятся?
Я напрягся. Эти концерты Баха были среди немногих, которые я знал.
Именно после Пятого я сделал Дженни предложение, после того, как она играла в этом концерте, а потом мы возвращались вдоль берега реки в Гарвард . Именно эта музыка в некотором смысле была прелюдией нашего брака. Сама мысль снова услышать её уже причиняла боль.
— Так как? — переспросил мистер Стейн. Тут я сообразил, что от меня всё ещё ждут ответа.
— Да, — сказал я, — нравятся. Который из них вы будете играть?
— Все! Зачем выбирать?
— Я играю только один, — возмущённо заявила его дочь. Она уже заняла место среди других скрипок и о чём-то говорила пожилому джентльмену, сидевшему рядом. Группа снова начала настраивать инструменты. Но поскольку в перерыве каждый хоть чуточку промочил горло, делалось всё это намного громче.
Теперь мистер Стейн вознамерился дирижировать: «Чем Ленни Бернстайн лучше меня? Причёской?». Он постучал по пульту (обычный телевизор).
— Сейчас, — произнёс он с неизвестно откуда взявшимся немецким акцентом, — я хотеть резкий атака. Вы слышать меня? Резкий!
Группа приготовилась. Он занёс свой дирижёрский карандаш.
Я задержал дыхание и от души понадеялся, что выдержу.
И в этот момент ударила канонада.
Кто-то с пушечным грохотом стучал в дверь. Слишком громко, и, насколько я могу судить, безо всякого ритма.
«Открывайте!!!» — взревел нечеловеческий голос.
— Полиция? — спросил я у неизвестно как оказавшейся рядом со мной Джоанны.
— Их никогда не бывает поблизости, — слабо улыбнулась она, — Хуже. Это Годзилла с верхнего этажа. Его настоящее имя — Темпль, и он — самая настоящая нежить.
Я осмотрелся по сторонам. В комнате находилось человек двадцать, и вид у всех был основательно напуганный. Похоже, этот парень, Годзилла, должен быть по-настоящему опасен.
Как бы то ни было, Лу Стейн открыл дверь.
— Чёрт побери, ты, сукин сын, я тебе каждое долбанное воскресенье говорил — заткни шарманку!
Всё это нежить произнёсла, угрожающе нависая над мистером Стейном. «Годзилла» подходило тут как нельзя лучше. Это на самом деле было здоровенное и очень волосатое существо.
— Но, мистер Темпль, — попробовал протестовать мистер Стейн, — мы всегда заканчиваем точно к десяти.
— Дерьмо! — прорычал монстр.
— Да, я заметил, что вы уже излили его, — ответил мистер Стейн.
Темпль уставился на него:
— Не доводи меня, слышишь, козявка! Ты меня ещё не знаешь!
В его голосе слышалась давняя ненависть. Чувствовалось, что на этом этапе цель его жизни — нанесение тяжких увечий своему соседу, мистеру Стейну. И похоже именно сегодняшний день идеально подходил для претворения мечты в реальность.
Оба сына Стейна, несмотря на то, что явно были напуганы, присоединились к отцу.
Темпль выругался. Миссис Стейн уже стояла рядом с мужем, а теперь и Джоанна выскользнула из-за моей спины и рванулась к двери (Драться? Перевязывать раненых?).
— Дьявол, вы, проклятые недоноски, знаете ведь, что нарушать покой других незаконно.
— Прошу прощения, мистер Темпль, но я считаю, что это как раз вы в данный момент попираете права этих людей.
Что? Эти слова сказал я? Причём, прежде чем осознал, что собираюсь произнести их. И, что удивило меня ещё больше, встал и двинулся навстречу названному гостю. Тот повернулся ко мне.
— Есть проблемы, блондинчик? — спросило животное.
Я отметил, что он на десять дюймов выше и (минимум) на сорок фунтов тяжелее. Впрочем, надеюсь, не все эти фунты были мышцами.
Я показал Стейнам, чтобы они предоставили дело мне. Но они остались.
— Мистер Темпль, — продолжал я, — слышали ли вы когда-либо о разделе сороковом Уголовного Кодекса? Это незаконное вторжение. Или раздел семнадцатый: угроза нанесения телесных повреждений. Или раздел...
— Это ещё кто? Коп? — хрюкнул он. Так, кое-что он всё-таки знал.
— Просто адвокат. Но я могу отправить вас за решётку на несколько довольно долгих лет.
— Блеф! — предположил Темпль.
— Нет. Но если вас беспокоит некоторая затянутость этого процесса, можно уладить всё другим способом.
— Да, красавчик?
Он напряг мышцы. Оркестр за моей спиной определённо забеспокоился. Ну и у меня в животе отчётливо завибрировало. Тем не менее я спокойно снял пиджак и обратился к нему sotto voce и крайне вежливо:
— Мистер Темпль, если же вы не испаритесь, я просто буду вынужден медленно и печально, как один интеллектуал — другому, вышибить ваши банановые мозги.
После поистине молниеносного исчезновения агрессора, мистер Стейн откупорил бутылку шампанского («Импортное. Прямо из Калифорнии»). Затем оркестр единогласно решил исполнить самую громкую вещь из своего репертуара — чрезвычайно энергичную интерпретацию увертюры из оперы Чайковского «1812 год». В которой даже мне достался инструмент: пушка (пустая пепельница).
Через несколько часов (на мой взгляд слишком рано) — вечеринка закончилась.
— Приходите ещё, — сказала миссис Стейн.
— Разумеется, он придёт, — ответил мистер Стейн.
— Почему ты так уверен? — спросила она.
— Он любит нас.
И это было правдой.
* * *
Никто не говорил мне, что я должен проводить Джоанну. Несмотря на поздний час, она настояла, чтобы мы сели на пятый автобус, который спускался по Риверсайд, а потом, петляя, пересекал Пятую авеню.
Джоанна здорово устала, но настроение у неё оставалось повышенным.
— О боже, Оливер, ты был потрясающ, — сказала она и взяла меня за руку.
Я попытался спросить себя, нравится ли мне её прикосновение.
И не нашёл ответа.
Джоанна всё ещё была в восторге:
— Темпль теперь и показаться не посмеет, — рассмеялась она.
— Эй, послушай, Джо, разве много мозгов нужно, чтобы запугать такого буйвола.
Я изобразил рукой соответствующий жест, тем самым высвободив её. (Облегчение?).
— Но всё-таки...
Она не закончила. Наверное, её начала удивлять настойчивость, с которой я изображал тупого спортсмена. А мне просто хотелось дать понять, что я не стою её времени.
Она была очень красивой. И привлекательной. Во всяком случае, любой нормальный парень с нормальными чувствами нашёл бы её такой.
Она жила на четвёртом этаже, недалеко от больницы. Пока мы стояли у её двери, я вдруг заметил, что она не такая высокая, как показалось вначале. Я имею в виду, что ей приходилось смотреть снизу вверх, говоря со мной.
Потом я обратил внимание, что у меня перехватывает дыхание. И это не могло быть от подъёма по лестнице. (Я же занимаюсь бегом, помните?) Да ещё стало усиливаться ощущение лёгкой паники от разговора с этой интеллигентной красивой девушкой врачем.
Что если она, она почувствовала, что мои чувства к ней носят не совсем платонический характер? Что если она?..
— Оливер, — сказала Джоанна, — я хотела бы пригласить тебя. Но мне завтра выходить в шесть утра.
— В другой раз, — ответил я. И внезапно почувствовал, что снова могу дышать.
— Надеюсь, Оливер.
Она поцеловала меня. В щёку.
— Спокойной ночи!
— Я позвоню тебе, — ответил я.
— Мне очень понравился этот вечер.
— Мне тоже.
И всё-таки я чувствовал не чувствовал себя счастливым.
По дороге домой, я пришёл к заключению, что мне нужен психиатр.