Красавец Фронтон медленно прохаживался по каменному полу атриума от одной мозаичной стены до другой. На нем были сандалии из крокодиловой кожи, загорелые икры оплетали золоченые шнуры, на груди начищенного до блеска панциря сияли головы серебряных горгон, алый плащ плавно колыхался в такт шагам. Левой рукой молодой квестор консульской армии опирался на рукоять кавалерийского меча, в правой держал, прижимая к панцирю, шлем с оранжевыми, синими и белыми перьями.

Фронтон был хорош.

К тому же он был молод, удачлив, богат и богатство свое получил в наследство, а не путем сомнительных махинаций с проскрипционными списками, как многие в то время.

Наконец, самое главное – он был любимцем самого Луция Корнелия Суллы.

Человек, наделенный таким количеством достоинств, не может не чувствовать себя в высшей степени уверенно, пускаясь в любое жизненное предприятие. Гай Меммий Фронтон волновался. Краснел, бледнел и всерьез считал, что забыл латинский язык, тот самый, на котором ему сейчас придется изъясняться.

Виною всему была она.

Та, которая выбирается сейчас из небольшой мраморной ванны с миндальным молоком, та, которую четыре голые (только на щиколотках браслеты) рабыни заворачивают в отрез нежного фригийского полотна, та, к полупрозрачным ноздрям которой курчавобородый врач-финикиец подносит серебряный флакон с особой дыхательной смесью.

Сидящий в углу залы секретарь встает с расшитого парфянского пуфа и обходит залу по периметру, проводя длинным тростниковым стилосом по прутьям золоченых клеток, побуждая сидящих в клетках птиц к пению.

Некоторые откликаются, и тогда Валерия, лежащая на длинном, красного дерева столе, улыбается.

Следуя последней греческой моде, сестра Гортензия не выносит греческих кифаристок и флейтистов, она желает вернуться к естественной жизни. Отсюда настоящие певчие птицы, купание в ключевой воде и в миндальном молоке, специально доставляемом каждое утро с апеннинских предгорий; никаких мидийских и тирских притираний и полный отказ от уксуса. Идеальной белизны можно добиться и другими способами.

– Гай Меммий Фронтон, – сообщил секретарь, выходя на второй круг общения с пернатым хором.

– Кто это? – томно спрашивает Валерия.

– Квестор консульской армии. Очень видный мужчина. Богат. Друг Суллы.

– Где же мне его принять?

– Лучше в мраморной беседке, пинии сейчас отбрасывают на нее благодатную тень.

Фронтон сразу же упал на колено. Наколенник мужественно лязгнул о камень. Левая рука припала к груди как раз между двух безобразных горгоньих физиономий.

– Едва вас увидев во время вчерашнего праздника… – Далее последовал довольно длинный, не слишком (против ожидания Фронтона) путаный рассказ о размерах, силе и глубине вспыхнувшего чувства.

Валерия слушала, мечтательно (но отнюдь не поощрительно) улыбаясь, забавой в этот момент ей служил собственный изумительно изогнутый каштановый локон.

– И теперь я жду только твоего ответа. – Голова гордо (действительно гордо) склонилась на грудь. Красивая голова, гордо склоненная на широкую, мужественную грудь.

По губам Валерии пробежала досадливая гримаска. Что теперь ей делать со всем этим?

– Скажи, а ты действительно служишь у Суллы?

– О да! – Голова выпрямилась, глаза вспыхнули.

– И-и, – Валерия снова притронулась к локону, но теперь он ей не помогал, – и что он за человек?

– Он? Человек? – Фронтон рассмеялся. – Порою мне кажется, что он не человек.

– А кто?! – искренне удивилась сестра Гортензия.

– А что-то вроде бога. Он умен, как бог, он добр, как бог, он щедр, как бог, он… он… силен, как бог. Служить ему не тягота, но наслаждение, ибо приказы его всегда…

– Хорошо, хорошо, но ведь ходят слухи, что он… ну, ты должен меня правильно понять…

– Проскрипции? Якобы кого-то он приказал убить… Но скольких из числа тех, кого убить надо было непременно, он простил! И даже одарил! Он немстителен, и это еще один божественный признак. Проскрипции, списки! А ты вспомни, что творили в городе Марий и Цинна, когда власть принадлежала им: ручьи крови бежали по городским улицам, царило бесчестье и предательство. А Сулла – ведь ты только представь себе, клянусь Юпитером-громовержцем, обычный человек не способен на такое, – он простил своего злейшего врага.

– Этого старого Мария?

– Да! Несмотря на все подлости, которые от него претерпел. Он казнит только тогда, когда не казнить нельзя.

– Но жестоко высмеял Мария, иногда это больнее.

– Ну что ж делать, он должен был показать этому старому кровопийце, кто он есть. – Фронтон грациозно поднялся с колена. И произнес то, до чего по складу своего характера в общем-то не должен был додуматься. – У меня такое впечатление, что Сулла появился на свет, чтобы высмеять весь этот мир за его ничтожность.

Валерия улыбнулась, благодарным взглядом окинула статного красавца.

– Спасибо за интересное утро.

– Но… Но мое предложение?!

– Ах, замуж. – Улыбка поблекла, задумчивое выражение лица превратилось в скучное. – Это так неожиданно…

– Я понимаю, мне придется подождать.

– Вот-вот, подождать, и даже, я бы так сказала, неизвестно чего.

Красивая голова напряженно наклонилась вперед.

– Я дам ответ.

– Когда?

– Когда? А вот после Сатурналий сразу и дам.

– Это как-то не очень скоро…

– Но это когда-нибудь будет, не правда ли?

С тем обожатель Суллы и красавицы Валерии покинул дом. Он был переполнен чувствами самыми необъяснимыми. Фронтон был уверен, что все сделал правильно, и вместе с тем мучился от ощущения, что все испортил.

Буквально через несколько мгновений после исчезновения красавца квестора явился облаченный в простой голубоватый хитон неприглядного вида человечек и заявил, что его зовут Карма и что послан он не кем иным, как Луцием Корнелием Суллой.

Валерия с интересом, но одновременно и с некоторой брезгливостью смотрела на это существо. Ей было странно, что человек, с которым у нее, как ей казалось, начала устанавливаться определенная (и пока совершенно неопределенная) связь, послал в качестве вестника существо подобного рода. Урода. Не есть ли это указание на тот род чувств, что он испытывает к ней! Или, наоборот, надо тут все понимать по-другому – под отвратительной оболочкой часто хранится прекрасная жемчужина.

Пока омытая миндальным молоком красавица занималась сложными и, честно говоря, бесполезными истолкованиями, раб удобно устроился у ее ног на специально истребованной скамеечке. Стоять на колене он не любил и в данном случае не считал уместным.

– Я послан к тебе, Валерия… чтобы… – Карма, оказавшись в состоянии некой внутренней борьбы, замолк. – Я послан к тебе, – наконец сказал он твердо.

– Кем? – мило улыбнулась в ответ Валерия.

– Вероятно, ты догадываешься.

– Вероятно, я догадываюсь, но ты все же потрудись произнести имя того, кто тебя послал.

– Этого человека зовут Луций Корнелий Сулла.

– И что же он повелел мне передать?

– Я передам тебе то, что он повелел передать.

– Так передавай же!

Во всем облике женщины чувствовалось неподдельное и радостное возбуждение.

Кажется, именно это и не понравилось Карме, во время искусственно и искусно растянутой преамбулы он как следует изучил свою собеседницу.

– Чего же ты ждешь?!

– Я жду, что ты дашь мне слово.

– Бери. Бери любое, хоть первое, хоть последнее, хоть звучное, хоть бранное, только начни.

Карма смотрел в сторону и едва заметно гримасничал, ему эта миссия нравилась все меньше.

– Я не могу начать говорить, пока ты не пообещаешь мне молчать.

Валерия надменно подняла бровь.

– Что ты себе позволяешь?!

– Молчать о том, что я тебе скажу.

– Я не понимаю, чего ты от меня хо… нет, клянусь Кибелой, кажется, начинаю понимать. Ты пришел мне сказать что-то важное, нечто такое…

– Что будет стоить мне жизни, как минимум, если до слуха Юпитера в образе Суллы дойдет, что я об этом говорил.

– Ты говоришь загадочно, раб, поэтому говори дальше. Я позволяю тебе.

– Но слово!

– Ах да. Можешь положиться на меня. Сулла не узнает ничего из сказанного тобою. В том случае, конечно, если моя честность не пойдет в ущерб ему.

Карма поклонился.

– Итак, ты обещала, и я вижу, ты относишься к числу тех людей, обещаниям которых верить можно.

– Я в нетерпении, начинай же!

– Не скрою, моим желанием является расстроить вашу встречу с моим хозяином.

– Расстроить?!

– Ты обещала похоронить мои слова в своем сердце.

Валерия кивнула.

– Сначала я хотел вызвать в тебе отвращение к нему сообщением, что он старик, ему шестьдесят лет; тем, что он немощен и дрябл, но это было бы ложью. Ты видела его сама, да и молва, которая бродит о нем по всей Азии и Италии, опровергает мои слова.

– Воистину так, – улыбнулась красавица.

– Тогда я хотел сказать тебе о том, что большую часть своей телесной любви Луций Корнелий Сулла привык изливать не на женщин, а на мужчин. Не зря же вокруг него непрерывно вьются актеры, юные мимы, и даже среди ликторов у него только юные красавцы. Ты на это ответила бы мне, что тебя это не касается, кроме того, у Суллы было в свое время несколько жен и детей, что свидетельствует о том, что он нормальный мужчина. А мальчики – дозволенная слабость.

– Вот именно.

– Тогда я мог рассказать, а Метробий, что томится в прихожей твоего дома, – подтвердить, как вел себя престарелый отец отечества нашего в азиатских походах, со сколькими и, главное, с какими представительницами твоего пола он вступал в связь, ничем не брезгуя, ничего не избегая. Но потом решил, что этими рассказами я добился бы обратного эффекта. – Валерия, улыбнувшись, опустила глаза. Но ненадолго. – Ты бы поторопилась встретиться с ним, чтобы доказать, что твои объятия лучше всех прочих и в них только поседевший муж государственный обретет счастье, которое столь долго от него ускользало.

Карма замолчал.

Валерия с неподдельным интересом смотрела на этого искренне пригорюнившегося человека. О нем много интересного рассказывали в Риме, никто, правда, не осмеливался утверждать, что диктатор находится под каким бы то ни было влиянием этого существа, но портить отношения с рабом Счастливого никто не хотел и все опасались.

Чего же ему теперь надо?

Что же такое он хочет рассказать?

Мелкие мурашки побежали по великолепной, холеной коже красавицы.

– Долго ты будешь молчать?

– Сейчас, сейчас я все скажу. Я прошу тебя еще раз подтвердить, что ни слова из сказанного сейчас между нами до слуха обожаемого Луция Корнелия Суллы не дойдет.

Неприятная морщина скользнула по переносице Валерии.

– Я же уже один раз дала слово. И потом, коли уж ты доверился женщине, как сказано у Пиамбра, – терпи.

Карма склонил голову.

– Согласен с тобой. В это предприятие, которое может стоить мне дорого, даже слишком дорого, заставила меня пуститься одна лишь любовь к Сулле. Я хотел убедить тебя, что встреча с тобой для него смертельно опасна.

– Опасна? Смертельно? Да не смеши!

– Я говорю правду.

– Все те сотни азиатских царевен и шлюх были ему на пользу, а я – во вред?! Не кажется ли тебе, что ты оскорбляешь меня, человек, похожий на обезьяну?!

Карма энергично и серьезно замотал головой:

– Нет, нет. Все дело в том, что по отношению ко всем ним он был холоден…

Глаза Валерии медленно налились сиянием.

– А по отношению ко мне…

– Он, кажется, увлекся тобой.

Красавица вскочила и закружилась по беседке. Она была в полном восторге и не скрывала этого. Госпожа никогда не стесняется раба. Она что-то щебетала, хихикала, улыбалась, слегка хлопала себя руками по щекам, а потом вдруг остановилась.

– Но ты сказал, что это опасно?

– Чем, ты хочешь спросить?

– Хочу и спрашиваю: чем?

– Дело в том, что Луций Корнелий Сулла женат.

Озабоченность появилась в облике девушки.

– Женат? И никто об этом не знает? В целом Риме никому ничего об этом не известно, чушь!

– Мне же известно.

– Что тебе известно, рассказывай немедленно. Его жена здесь? Почему он ее прячет? Она уродлива?

Карма улыбнулся, кажется, ему удалось вывести это слишком самовлюбленное полноценное существо из себя.

– Нет, ее здесь нет.

– Вот видишь. Она кто? Царица, простолюдинка, а может быть, какая-то змея? Что ты молчишь?

– Третье ближе всего к истине.

Валерия вдруг сжалась и медленно села на свое прежнее место.

– Говори.

– Уже в сотый раз я должен буду сказать, что мы путешествовали по Азии. И в одном из городов…

– Каком?

– Есть такой небольшой город Нимр неподалеку от Эфеса. Сулла женился на дочери местного бога.

– Ах, бога! – Валерия весело захохотала, но смех ее так же быстро прервался, как и возник. – Имеется в виду истукан, высеченный из камня, да?

– Насколько я понял, нет.

– Так ты не знаешь точно?

– К этой дочери Сулла входил один.

– А ты в это время беседовал с отцом ее, богом? – ехидно спросила собеседница.

– Нет, я беседовал с верховным жрецом, он-то мне и поведал о том будущем, которое грозит мужу богини, если он ей изменит.

– Как ее зовут?

– Истина.

– Жуткое имя. И история вся какая-то глупая. Жрец обманул тебя. Сколько раз потом Сулла изменял своей женушке и что плохого с ним случилось?

– Погоди веселиться…

– Да понятно мне все, ты пришел меня запугивать, чтобы я отказалась от человека, который так мне нравится, только с одной целью. Ты боишься, что с моим появлением при Сулле пропадет твое влияние, что я заменю ему тебя…

Валерия остановилась, сообразив, что говорит глупости.

– Прекраснейшая, ну подумай сама над своими словами, какая и в каком отношении может быть конкуренция между тобой и мною?

Красавица покраснела.

– Но все равно твоя история с этой азиатской женой выглядит неубедительно! – Губы ее сердито надулись.

– Она выглядит неубедительно потому, что рассказана не до конца. А суть вот в чем. Изменой, по мнению этого жреца, будет считаться не совокупление с какой-либо женщиной, даже не женитьба на ней и даже не рождение детей от нее.

– А что же тогда?!

– Любовь. Если Сулла полюбит, он станет клятвопреступником и должен будет приготовиться к самому страшному.

– К чему?

Карма развел узкими руками и изумленно поднял брови.

Валерия задумалась. Думать долго, как всякая красивая женщина, она была не в состоянии.

– Ты рассказал Сулле об этом разговоре?

– Разумеется.

– И что он?

– Он рассмеялся мне в лицо.

Валерия передразнила гримасу Кармы.

– В такое лицо очень даже хочется рассмеяться.

– Благодарю тебя, прекраснейшая.

– Если обиделся – дурак. А я считаю, что должна относиться к этой истории так, как к ней относится он.

– Думаю, сейчас он о ней уже слегка подзабыл.

– Вот видишь!

– Но ты обещала мне ничего о ней не говорить ему.

– То есть?

– Пообещав молчать о нашем разговоре, ты пообещала молчать и об этом.

Валерия наморщила лоб.

– Ты поймал меня в ловушку.

– Клянусь Юноной, нет, нет и нет. Я просто слишком дорожу жизнью и будущим своего хозяина, поэтому я хотел заручиться твоей поддержкой.

– Не понимаю.

– Ты любишь его, Валерия?

– Кажется, да.

– Ты не просто увлечена величием имени и славою этого человека?

– Нет, я люблю его.

– Не корысть влечет тебя к нему?

– О нет, я его люблю.

– Не жажда новых ощущений?

– Нет, нет и нет!

– Ты любишь его?

– Да. Да!

– Тогда умоляю тебя, оставь его.

– Почему?

– Твоя любовь убьет его!

– Из-за бормотания какого-то азиатского жреца? Может быть, вообще неправильно тобою понятого. Я должна отказаться от величайшего счастья! Убирайся вон!

– Ты не любишь его.

– Что?!

– Любовь должна оберегать то, что любит.

– Рабская любовь, такая, как твоя. Ты сделал свое дело, ты можешь…

Карма тяжело, кривовато встал со своей скамеечки.

– Нет, я не сделал своего дела.

– Что еще?! – недовольно покосилась на него Валерия.

– Я должен передать тебе приглашение своего хозяина прибыть к нему на виллу сегодня вечером. Он сказал, что будет очень ждать тебя.

Произнеся эти слова, Карма развернулся и, почему-то прихрамывая, зашагал прочь по каменному полу.

Валерия разжала ладонь, в которой держала золотую монету, ту, что собиралась вручить счастливому вестнику, и швырнула вслед рабу.