За то время пока проконсул находился в лагере, длинные стены потеряли свои прямолинейные очертания. Вместо ровной линии, пересекавшей горизонт, теперь имело место отвратительное нагромождение разных по высоте, нелепых по форме, ощетинившихся торчащими копьями и бревнами построек.

Они стояли на разном расстоянии друг от друга, одна из гелепол дымилась, людям Архелая в очередной раз удалось ее поджечь, а людям Мурены никак не удавалось потушить; другая блестела в лучах истерического зимнего солнца, облитая водой, которую регулярно выплескивали из бойниц, как раз для того, чтобы избежать судьбы соседки. Две другие строились, на самом верху стояли легионеры, сомкнув щиты, принимая на себя удары понтийских стрел, а на уровне их щиколоток стучали топорами плотники. По устроенным внутри гелеполы лестницам наверх тек непрерывный поток бревен и кожаных ведер с водой.

Башня росла и обливалась водою и кровью, потому что некоторые стрелы афинских стрелков достигали цели, и тогда водонос или плотник с ревом летел вниз, ломая перекладины внутренних лестниц.

Впрочем, понтийцы тоже гибли в большом количестве. За римлянами был огромный опыт осадной работы, и они умудрялись не только возводить свои деревянные чудовища, но и истреблять защитников Длинных стен по ходу работы. Другое дело, что резервы у Архелая были больше. И поэтому у римлян все время было ощущение, что понтийцы бесчисленны, и на место каждого убитого и раненого встает другой такой же косматый, только еще более озлобленный враг.

Почему так нерационально поступил Сулла, приказав затеять строительство в непосредственной близости от каменных укреплений противника?

Никто не задавал этого вопроса, хотя даже рядовой центурион знал, что вообще-то штурмовая башня строиться на определенном расстоянии от той стены, которую с ее помощью будут штурмовать, а потом уже ее подтаскивают к нужному месту. Но в данном случае по-другому поступить было нельзя. Длинные пирейские стены стояли не на ровном месте, а на некотором возвышении, и не было никакой возможности подтащить к ним башни, построенные где-то в стороне. Приходилось трудиться под яростным огнем противника.

Да, в первые дни этой умопомрачительной работы могло показаться, что римляне тратят силы и людей напрасно. Башни росли медленно, люди гибли быстро. Защитники стен почти с издевательской методичностью сверху вниз расстреливали тех, кто трудился на возведении строения и защищал строителей. Но очень скоро картина начала меняться. С какого-то момента гелеполы уже не столько требовали жертв, сколько давали возможность успешно атаковать защитников. Они поднялись выше стен, и теперь из их бойниц римские лучники и небольшие переносные катапульты, которые удалось пристроить в специальных бойницах, стали сметать все, что появлялось на Длинных стенах.

Правда, как уже отмечалось выше, запасы понтийской пехоты совершенно не собирались иссякать.

Аристион и Архелай довольно быстро поняли свою ошибку и начали сооружение надстроечных укреплений прямо на стенах.

Им было легче, потому что их башни не должны были быть такими огромными, как римские, но все равно работа эта стоила понтийцам и грекам огромных жертв, и, главное, они проигрывали по времени. Причем римляне сумели доставить наверх не только катапульты, стреляющие большими стрелами, вроде той, с помощью которой Сулла поразил воображение греков у храма Артемиды в Милете, но и компактные баллисты, и с помощью их наносились страшные удары по возводимым защитниками постройкам.

Почти в упор, с расстояния в каких-нибудь сто локтей.

Иногда удачно пущенные камни разносили на куски сложенные венцы построек, плохо скрепленные бревна разлетались вместе с кусками разорванных при ударе человеческих тел.

Но принесенные жертвы и сумасшедший труд на оборонительных работах с обеих сторон принес свои выразительные результаты. Спустя два месяца длинные стены обросли двойным гребнем из кривых, дымящихся, залитых кровь, утыканных стрелами и копьями башен, которые вели друг с другом постоянный неритмичный поединок, выплевывая горящие стрелы и камни.

Замысел римлян был ясен – они рассчитывали, накопив внутри башен достаточное количество легионеров, одним махом выплеснуть их на стены, а там в прямом столкновении сбросить многочисленных, но плохо организованных понтийцев со стен. Но ситуация зашла в тупик. Защитники проявили некоторую инженерную сообразительность, смогли придумать конструктивное противоядие против слишком очевидного римского замысла. Они соорудили некрасивые, но далеко выступающие кронштейны, и вывесили на них, на специально выкованных цепях, огромные суковатые бревна по внешней границе своих башен, так что любые переброшенные с римских гелепол мостки были бы мгновенно обрушены. Сколь бы оперативно и решительно не действовали атакующие римские манипулы, штурм закончился бы кровавым провалом.

Штурм все откладывался.

Аристион и понтийцы нервничали все больше, все ночи на стенах горели сотни факелов – осажденные круглосуточно находились в полной готовности, и это их изматывало.

Проконсул велел искать другое решение – как доставить несколько сотен легионеров на стены, или за стены.

Подкоп исключался. Длинные стены стояли на известняковом основании, чтобы продолбить достаточно широкий камень в этом, хоть и мягком, но все-таки камне, не было времени.

Правда, с некоторых пор, время было на стороне римлян. Они были прекрасно осведомлены, что положение дел с продовольствием в Афинах хуже некуда. При начале осады, из-за неразберихи с командованием, не были сделаны достаточные запасы продовольствия. Не были они сделаны и в то время, когда вовсю работал транспортный мост от Пирея между Длинными стенами. Афиняне слишком поздно поняли, что придется ограничить себя во всем, для того, чтобы в угоду своей гордости – отказаться склониться перед римским завоевателем.

Город в первые месяцы осады жил своей обычной жизнью.

В храмах совершались жертвоприношения, и обильные.

Не отменялись и частные праздники, хотя римская армия уже стояла у ворот.

Богатые были уверены, что им хватит запасов в любом случае.

Бедные, как всегда, знали, что им терять нечего.

Корпус Архелая прибыл, но не захватив с собой достаточно припасов для длительного пропитания.

Когда стало ясно, что война эта ни в чем не будет напоминать то, что им приходилось переживать до сих пор – захват легкой добычи, марши, больше похожие на прогулки по живописным местностям Эллады, вдоволь баранины и пива на привалах, – воины Архелая немного загрустили.

Сложилась тупиковая ситуация.

Осаждающие не могли атаковать немедленно.

Осажденные понимали, что, если так будет продолжаться, их ждет голод.

Сопоставив поступающие из разных источников сведения (прошел слух, что в Риме умер Марий), оценив моральное состояние своей армии, которая получила не только оплату за уже сделанное, но и выплаты вперед за несколько месяцев, а кроме того, увидела, что дело представлявшееся трудновыполнимым, медленно, но верно, превращается в операцию с видами на скорый конечный успех, Сулла понял – штурм, может быть, можно и не форсировать.

Но к нему надо изо всех сил готовиться.

Удобные расклады стратегических обстоятельств не продолжаются долго. Высшие силы скупы на подарки.

Может подойти еще одна азиатская армия, вообще ведь неизвестно, сколько сил у Митридата.

Положение в Риме неясно.

Марий умер, но марианцев от этого не стало меньше.

Архелай и Аристион тоже размышляли и наблюдали, несмотря на то, что повседневные мелкие заботы оборонительной войны, казалось, отнимали все силы. И пришли к выводу, что войска надо держать в состоянии постоянной готовности к большой атаке с римских позиций.

Когда последует римский штурм – неясно.

Каждый день ожидания – лишь трата сил.

Значит, надо что-то предпринимать самим.

И вот что придумал Архелай. Он тоже знал, что Длинные стены стоят на массивном каменистом плато, но все же решил проверить, нет ли где разломов в этом камне.

Потому что, если разлом, забитый землей, найти удастся, можно совершить подкоп и обрушить одну или несколько римских гелепол.

Но основание, на котором построены башни, каменистое. Римские инженеры внимательно осмотрели местность, прежде чем приступать к работам по возведению башен.

Не хуже Суллы Архелай понимал, что известняк это камень, даже не глина, его придется долбить неделями, прежде чем вгрызешься достаточно глубоко. Но чутье ему подсказывало, что надо лично исследовать тот кусок земли, где внутри параллельных стен был устроен лагерь мидийской пехоты и палатки строителей тех аляповатых нагромождений, что возвели его понтийцы напротив римских башен. Говорят, накануне вечером к нему явился какой-то человек, жрец храма Геры со старыми картами, а может быть, все-таки чутье, но, так или иначе, на рассвете Архелай явился со своими всадниками и велел мидийцам и строителям убираться.

Заступы ударили здесь, там, потом еще в нескольких местах, и выявилось, что давным-давно, во времена Перикла, когда возводились эти стены, имел тут место разлом в известняковом плато, его завалили мусором и отходами, как водится, и строительными отходами, и вот вам твердая земля.

За три прошедших века все и забыли, что тут было когда-то.

Мидийские и лидийские пехотинцы и стрелки-колхи тут же превратились в землекопов.

Работа закипела.

Удивительное дело – подкоп почти точно выходил к основанию самой большой гелеполы.

Велик Перикл!

Как он столько лет назад сообразил, что защитникам Афин может понадобиться подкоп именно в этом месте.

Конечно, начало работ попытались оставить втайне, насколько это было возможно при той спешке и организации труда.

Сулле довольно скоро донесли о затеянном подкопе.

Он вместе со свитой прибыл к предполагаемому месту. Совет с инженерами не принес утешительных результатов. Гелепола, которую вознамерился обрушить Архелай, роя проход из-под своей стены, спасению не подлежала. Ни передвинуть в сторону, ни откатить назад.

Рельеф местности не позволял ни того, ни другого.

Там, видимо, разлом в каменном основании, когда возводили стены, его просто засыпали строительным мусором и утрамбовали, снаружи ничего этого разглядеть было нельзя, – оправдывались инженеры. Это было еще во времена Перикла, три с лишним века назад, наверно, Аристион и Архелай нашли старые чертежи где-то в храмовом хранилище.

Сулла их уже не слушал.

Надо было искать выход из резко изменившегося положения. Теперь уже нельзя ждать, когда яблоко созреет и само упадет в руки.

Подкоп Архелай выроет скоро.

Атакующая мощь римской армии с падением большой гелеполы сильно уменьшится. Она и сейчас не достаточна для заведомо успешной атаки, но дальнейшее развитие событий может гарантировать только ухудшение положениея.

Вывод прост – атаковать надо до того, как подкоп будет закончен.

– Они уже перебили всех ослов и собак в городе, – сказал Мурена.

– Если бы афиняне умирали с голоду быстрее, чем все прочие люди?

Мурена пожал плечами. Он не принимает решений. Решения принимает проконсул, и только он.

Ждать, когда противник обессилет от голода, было бы приемлемым планом, когда бы Афины были последней точкой сопротивления Митридата. Но война ширится, и повсюду происходят изменения.

Да и сам царь не здесь, и значит войну в любом случае невозможно выиграть одним ударом. Он имеет неограниченные возможности для подготовки новых войск. Доносят, что он снова снесся с парфянским царем, это, конечно, все небыстрые дела, но все равно неприятно.

Но есть и кое-что в непосредственной близости и по расстоянию, и по времени. Сыновья царя Аркатий и Ариарат, кажется, заняли Македонию, практически без всякого сопротивления, и теперь один из них наверняка выступит к Афинам. О размерах тамошней армии рассказывают чудеса, сто тысяч пехотинцев, десять тысяч всадников, сотня серпоосных колесниц.

И все это в двух неделях пути.

Да и Пирей, если говорить честно, всего лишь блокирован, а не взят. Только район порта контролируют люди Деция Анния. В любой момент может выкатится толпа понтийских дикарей из канала между Длинными стенами, и чем все это закончится, даже самому Юпитеру известно навряд ли.

Штурм, остается только штурм.

Другого выхода не было, но выход этот Луцию Корнелию Сулле все же не нравился.

– Ну что ж…

Сопровождавшие проконсула офицеры так и не узнали, к какому он пришел выводу, потому что по римским позициям прокатилось какое-то волнение.

– Там, – сказал Мурена показывая вправо. Мимо шеренги старых высоченных кипарисов несся всадник, он что-то нес в вытянутой руке. Когда он был уже совсем близко, стало понятно – человеческая голова.

Голова прилетела только что из-за Длинных стен, видимо, пущена с помощью катапульты.

Сулла поинтересовался, кто командует войсками в том месте.

– Гальба, – сказали ему. Он закричал на посланца:

– Скачи немедленно обратно, пусть поднимает передовые манипулы, и беглым шагом на пять стадий от стен. Немедленно!

Лукулл взял голову у гонца, тот яростно работая мозолистыми коленями, развернул своего коня, и погнал обратно.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Лукулл у Мурены.

Тот грустно кивнул.

– Это наш лазутчик. Он попался в руки Аристиона.

– Или Архелая, – сказал Сулла. – Надо послать Гальбе помощь.

Оба Луция Лициния воззрились на него с вопросом. Они не решились спросить, почему он велел когорте Гальбы отойти подальше от стен, но чем обусловлен приказ о посылке помощи частям, которые никем не атакуются, они хотели бы узнать.

– Архелай никогда бы не стал сообщать мне, что нашел моего лазутчика, если бы это могло повредить его планам. Он уже начал вылазку, и нам остается одно – постараться минимизировать ущерб от этой его акции.

И Лукулл и Мурена свято верили в военный гений своего командующего, но вокруг медленно варилась обычная осадная жизнь, ничего не предвещало каких-то немедленных движений и событий.

Сулла едва заметно дернул веснушчатым носом.

– И пошлите гонца к Гортензию, пусть тоже будет осторожен, перед его позициями тоже может быть провокация. А мы пока поднимемся на тот холм. Я думаю, оттуда нам все хорошо будет видно.

И уже через несколько мгновений Лукулл и Мурена имели возможность в очередной раз убедиться, что их командир слов на ветер не бросает.

С холма, на который они поднялись, они сразу увидели одно из отвратительнейших зрелищ, которые только может себе представить римский военачальник – бегущих в панике легионеров.

Архелай скрытно сосредоточил за участком Длинных стен, перед которыми стояли несколько манипулов когорты Гальбы, довольно много своих пехотинцев. Через хорошо замаскированные амбразуры у основания стен они выбрались наружу, залегли в кустарнике, оторочившем стены почти на всем их протяжении, и по команде бросились в атаку.

Легионеры находились всего на расстоянии полета стрелы от стен, и даже местами ближе.

Копья были составлены в пирамиды, солдаты в этот момент работали не мечами, а топорами готовя новые венцы для обгоревшей гелеполы.

За несколько недель полного отсутствия боевой практики, порядок ослаб, деканы не держали свои десятки в поле зрения, и поэтому их команды не оказывали должного действия. Воины метались туда-сюда, без щитов, вообще без оружия, и без малейшего представления, где они должны находиться в данный момент.

Мощь римского легиона строилась на том, что каждый легионер, каждый декан, каждый центурион досконально знает свое место и свой маневр в любой ситуации. Без этого римская когорта обращалась просто в тысячную толпу перепуганных людей.

Толпа понтийцев с круглыми щитами, занесенными копьями, звериными головами вместо шлемов, истошно разноязыко вопящая, не произвела бы на римлян никакого впечатления, если бы они стояли плечом к плечу с теми, с кем привыкли стоять, держа наизготовку привычное оружие и слыша команды своих командиров. Теперь же они кинулись бежать от этой толпы, проникаясь с каждым шагом все большим страхом.

Отдельные герои и группы смелых легионеров, попытавшихся повернуться лицом к накатывающей волне варваров, были сметены просто ее совокупной физической мощью. Никто ни с кем не успел скрестить клинка.

– Неожиданность, единственное оружие, которому неспособна противостоять даже воля, – сказал Сулла. Он имел возможность пофилософствовать, вспоминая рассуждения Публия Корнелия Сципиона Старшего о злополучной битве при Каннах.

Его подчиненные уже вовсю, и очень квалифицированно трудились, ликвидируя последствия неожиданного вражеского набега.

Луций Лициний Мурена уже отдал все необходимые команды: подошедшая из резерва когорта готовилась встретить рассыпавшуюся по склону холма понтийскую ораву. Луций Лициний Лукулл заходил справа, огибая холм, ставший на время штабным, ведя за собою три кавалерийские турмы.

Не так, в общем-то, много всадников, всего около сотни, но они шли с таким устойчивым напором, набирая скорость на небольшом спуске, немного растягиваясь по фронту, посверкивая широкими обнаженными мечами и волнуя воздух красными и синими перьями на своих шлемах, что ими нельзя было не залюбоваться. И не проникнуться уверенностью, что все будет хорошо.

То есть плохо для людей Архелая.

Понтийцы уже получили сигнал со стен – отходить!

Не все его расслышали.

И не все, кто расслышал, смогли преодолеть охвативший душу жар успешной погони. Эти и стали добычей кавалеристов Лукулла. Те прошли как по капустному полю по левому флангу понтийской пехоты – такие летели ошметки во все стороны.

Они стояли понурые, сделавшиеся вроде как даже меньше ростом. Готовы были ко всему. Ни у одного легионера, тем более центуриона, не было ни малейшей попытки пуститься в оправдания по поводу того, что они сделали.

Виноваты.

Втайне надеялись только на одно – до децимации дело не дойдет. Все же трусость их когорты не принесла вреда большого и непоправимого.

Бегство покрыло их позором.

Да.

Лишат денежных выплат.

Пусть.

Ветераны, если боги смилостивятся и дадут дожить до конца срока службы, получат наделы в худших местах и в последнюю очередь? И это наказание будет принято как заслуженное.

Вероятнее всего, отошлют в ближайшую гавань, где стоит римский флот, и посадят на весла на полгода-год.

Сулла один раз прошел перед их строем. Туда-обратно. Потом еще туда-обратно.

Солдаты, мимо которых он проходил, шумно сглатывали слюну.

Ну, объявляй уже!

Пусть даже децимация, война есть война.

Наконец Сулла огласил свое решение.

Всем, кто бежал со своей позиции в нарушение приказа, нельзя больше брать в руки оружия.

Они возьмут в руки плотницкий топор и крестьянский заступ.

Они будут вместе с рабами рыть подкоп, навстречу тому подкопу, который роют люди Архелая под главную гелеполу.

Воины стали украдкой переглядываться.

Не так плохо.

Ничего не сказано про телесные наказания и про деньги. Неужели не будет даже списка проштрафившихся ветеранов, с надеждой переспрашивали друг друга триарии, воины в годах, с надеждой ожидавшие окончания многолетней службы.

– Вы покрыли себя позором, так скройтесь с глаз моих под покровом земли.