Глава 24

– Это очень спокойная пациентка. С ней никогда не бывает хлопот. И я немного удивлен, что вы заинтересовались именно ею. Она здесь уже Бог знает сколько времени, и я не помню, чтобы с ней были связаны какие-нибудь неприятности. Она просто ангел, – тут главврач психиатрической больницы позволил себе улыбнуться, – ангел, который заботится о ребенке сатаны. Ефросинья Игнатьевна Кочнева.

Но здесь ее зовут просто Фрося. Она ведь попала сюда совсем молоденькой девушкой.

– Она могла бы кого-нибудь убить?

– Что? – он не понимающе уставился на Мешкова.

– Причинить кому-нибудь вред?

– Каким образом?

– Ну, например, вытолкнуть человека из окна или что-нибудь в этом роде?

– Нет.

– Вы говорите так уверенно… Все-таки неадекватный человек. Разве можно с уверенностью сказать, что она неопасна для окружающих?

– И все-таки, нет. Она уже много лет живет в собственном мире. До людей ей нет дела. Она их просто не замечает. И никаких эмоций к ним не испытывает. Ей на них просто наплевать. У нее другие заботы.

– У нее бывают обострения?

– Нет. Поэтому не бывает и просветелений. И поэтому она находится здесь. Она совершенно не способна позаботиться о себе. Если не будет еды, она не будет есть, если не сказать ей, что пора спать – она будет шататься со своим ворохом пеленок, пока не отрубится где-нибудь в углу. Она очень послушная и делает все, что ей говорят. Даже часто спрашивает, что ей делать. И выполняет указания бесприкословно.

– С ней можно поговорить?

– А смысл? Она говорит только сама с собой. И только о том, что ей интересно.

– Ее кто-нибудь навещает?

– Да. Вы знаете, да, – тут врач задумался. – Некоторое время назад объявился ее племянник со своей женой.

Очень милая пара. Хотели прогуляться с ней недалеко. На женщину она произвела шокирущее впечатление. Кажется, она даже плакала. Он потом приезжал несколько раз, но уже один.

– Зачем?

– Говорил, что хочет побыть с ней немного. Погулять. Я отпускал, хотя это и против правил. Но поскольку она совершенно неопасна для окружающих, я разрешал ему забирать ее ненадолго. Тем более, что он выглядел очень чувствительным. Сказал, что у него никого нет, кроме нее.

– А теперь постарайтесь припомнить, когда он забирал ее в последний раз?

– Нечего тут припоминать. Это было… 12 сентября, в пятницу.

– Могу я взглянуть на нее?

– Да, конечно. Александр Николаевич, проводите товарища… господина следователя на второй этаж. Мне подготовить заключение?

– Будьте любезны.

Санитар, невысокий, но чрезвычайно крепко сбитый мужчина, попросил Мешкова идти впереди и указывал ему дорогу, поверните направо, следующая дверь, сейчас будет поворот налево…

Мешков чувствовал себя очень неуютно, как-будто его конвоировали на допрос. И даже усмехнулся про себя. Когда тяжелая рука санитара опустилась ему на плечо, он невольно вздрогнул.

– Нервишки! – лицо санитара искривила добродушная ухмылка. – Не напрягайтесь, здесь всем слегка не по себе. Нам сюда.

– Как я ее найду? – Мешкова раздражал его снисходительный тон.

– А вам и не надо. Она будет вместе со всеми. Вы ее сразу узнаете. Она ведь у нас женщина с ребенком, молодая мамаша! – санитар совершенно откровенно хмыкнул. Похоже эта пациентка была здесь предметом для шуток. А может быть, санитары шутили над всеми пациентами, потому что ведь это была очень тяжелая работа, а людям хочется какой-то разрядки, хотя бы в виде шутки. Тем более, что те, над кем они подшучивали, никогда не обижались. Они попросту не способны были понять, что над ними смеются.

Это были очень занятые люди. Они все, а их было в комнате человек десять, все время о чем-нибудь думали, напряженно и старательно. Некоторые даже раскачивались в такт своим мыслям.

Среди них суетилась одна женщина. И может быть она была самой заботливой мамашей, из всех, кого Мешков когда-либо видел. Она держала на руках «ребенка», перекладывала его, качала на руках, разговаривала с ним. Сейчас она пыталась уложить его спать и, судя по тому, что она немного сердилась, ей это никак не удавалось. Она пела ему колыбельную, качала его снова, грозила ему пальцем. И когда она склонялась к вороху цветастых тряпок, лицо ее светилось нежностью…