18

Темнота и тишина. Тишина и холод. Арина не знала, что происходит, не была уверена, что все происходящее – не сон. Фиолетово-черный свет – это все, что есть у нее. Она задыхалась, словно снова попала в кошмар, словно снова стоит на палубе судна, давно опустившегося под воду.

Нужно держаться.

Я жива. Я жива, я жива, я жива. Я беременна. Я должна думать не только о себе. Я должна быть сильной, не ради себя, ради жизни, которая во мне зарождается. Ради чего-то гораздо большего, чем мой страх, чем фиолетово-черный свет, наплывающий волнами из небольшого окна с овальным верхом. Я не под водой, я просто попала в большую беду. Что-то случилось. Нелли предала меня, но это не важно. Максим будет меня искать.

Найдет ли?

Арина попыталась пошевелиться, но только лишний раз убедилась, что свобода ее движений ограничена. Однако действие лучше, чем бездействие. Движение принесло боль, но вернуло и чувство реальности окружающего мира, и странная оторопь, державшая ее за горло, вдруг отступила. Она не в воде, не в ужасном сне, она просто попала в большую беду, но она может попытаться справиться. Может взять себя в руки, сосредоточиться на том, что реально, и не поддаваться панике. Боль – реальна. Она – благо, она будет держать ее в сознании. Итак…

Чего хочет Коршунов?

«А вот этот вопрос – правильный», – подумала Арина. Но ответить на него пока что не представляется возможным. Отомстить сыну? Шантажировать его? Возможно. Или что-то еще. Арина пошевелилась и вздрогнула от боли. Итак, руки связаны у нее за спиной. Ноги стянуты тоже, но не так сильно. Видимо, все это сделано совсем недавно, так как в противном случае они уже затекли бы и болели. Или, возможно, она бы не чувствовала их. Но они все еще сохраняли чувствительность. Значит, она здесь, на полу в этой комнате, совсем недавно.

Если это, конечно, комната.

Арина огляделась, пытаясь понять, насколько это возможно, где она оказалась. Она попыталась приподняться, и ей удалось опереться на заведенные за спину локти. Глаза постепенно привыкали к фиолетово-черному сумраку. Ночь или подвал? Скорее всего, все-таки ночь, потому что есть окно с овальным, скругленным верхом. За окном темно – хоть глаз выколи. Странно, ведь даже ночью на улицах есть освещение – фонари, свет от фар проезжающих мимо машин.

Они могут быть где угодно. Яхта шла по воде долго – или ей показалось, что долго? Она была без сознания… Спала? Коршунов наверняка завез ее в такое место, где их бы никто не стал искать. Знает ли Максим о существовании этого места? Голова кружится, и сосредоточиться трудно, очень трудно. Стоило ей вспомнить о Максиме, как ее глаза заволокло слезами. Она всхлипнула и почувствовала, что еще немного – и она разрыдается. Нет, нельзя. Опасно! Не издавай звуков, не привлекай внимания.

Думай. Как ты попала сюда? Что ты помнишь?

После того как бесчувственную Нелли унесли с пирса – ничего. Видимо, она снова потеряла сознание, потому что совсем не помнит, как попала сюда. Значит, ее сюда принесли? Скорее всего, Коршунов применил хлороформ еще раз. Кое-что говорило в пользу этой версии. Кое-что настолько омерзительное, что Арина похолодела, когда поняла это.

На ней другая одежда.

Она задрожала, задергалась и снова упала на спину – все движения рефлекторные и непродуманные. Так человек реагирует на приближение ядовитой змеи, импульсивно и бессмысленно, безо всякого расчета пытаясь избавиться от смертельной опасности, сбросить ползущую по груди кобру с расправленным капюшоном. Коршунов переодел ее? Зачем? Господи! Арина поняла, что это не просто одежда. Это платье ей хорошо знакомо, она уже надевала его однажды. Белоснежное, нежное шелковое платье – как призрак из другого мира. Платье из ада. Чуть завышенная талия, красиво приподнимающая грудь, кружевная вышивка, платье расшито серебром. Разве это возможно? Это же не может быть то самое платье? Арина снова приподнялась на локтях – руки начинали затекать, и каждое движение давалось с трудом.

Это было плохо, очень плохо. На груди, на корсете Арина обнаружила следы разрыва – там, где шелкоголовый уродец, один из тренированных накачанных моделей Максима, минувшим летом разорвал это платье и оголил ее грудь.

То самое платье. Никаких сомнений.

Значит, Коршунов потрудился не только выкрасть ее, но и раздобыть это платье? Как? А почему, собственно, она решила, что с этим у Коршунова могли быть проблемы? Они с Максимом – одна семья, они знают друг о друге несоизмеримо больше, чем она могла себе представить. Допустим, Коршунов связался с Хельгой, белобрысой помощницей Максима в Берлине, куда Максим возил ее к врачам и стилистам в самом начале их такого странного знакомства – когда она дала согласие участвовать в его фотопроекте с означенной в нем оплатой ее обязанностей модели. Деньги – она про них и не думала, а просто улетела с ним, сорвалась с места, невнятно объяснив родителям, куда едет, отчаянно влюбившись в Максима с первого взгляда… Сейчас она вспомнила то время. Да, в Берлине был еще Курт. Возможно, Коршунов обратился к нему. Откуда ей знать, где валялось это чертово платье после той чертовой фотосессии? Но главное же не в этом!

Зачем, скажите на милость, Коршунов приложил столько усилий и какие больные, извращенные фантазии он решил воплотить в жизнь, что он хочет сделать с ней и зачем ему это. Только для того, чтобы разбить сердце своего сына? За что? За непослушание? Или это просто такая игра для альфа-самца с сумасшедшим сознанием? В любом случае дело было плохо. Коршунов не только завладел ею, у него был план. Вполне возможно, что, в четком соответствии с этим планом, он прямо сейчас смотрит на то, как она в страхе и отчаянии извивается на полу.

Беззащитность так возбуждает.

Арина замерла и почувствовала, как ледяные щупальца страха снова сковывают ее движения, мешают дышать, мутят сознание. Он смотрит на нее, она чувствует это. Надо… надо сделать что-то, надо взять себя в руки. Чего бы этот псих ни захотел от нее, она не должна дать ему этого слишком легко. В этом ее лучший шанс. Тянуть время, разбивать планы Коршунова. Делать все не так, как он хочет. Значит, Коршунова возбуждает беззащитность? Наверняка ему понравятся ее страх и ее паника. Вопрос в том, что может ему НЕ понравиться.

Смех.

Арина закрыла глаза и сосчитала до трех, затем откинулась назад, на пол, повернулась на бок и посмотрела на темное окно. Засмеяться? Легко сказать. Начну с улыбки. Человек улыбается, когда он счастлив, когда услышал что-то веселое или у него просто хорошее настроение, но ведь улыбка – это просто движение определенных лицевых мышц. А значит, эта схема может работать и обратным порядком. Улыбнись, и создастся ощущение, что у тебя хорошее настроение.

Улыбнись, потому что этого он точно не ожидает.

Первая попытка была – как безумная маска, оскал свихнувшегося от страха пленника. Вторая попытка удалась куда лучше, Арина проверила и убедилась, что ощущения от улыбки нормальные, какие бывают всегда. Немного натянута кожа, видны зубы, чуть сощурены глаза. Итак, она улыбается. Не слишком широко, не слишком мало.

Теперь смех. Ха-ха-ха! Легкий, не слишком громкий. Так смеются люди, которым рассказали в меру смешной анекдот. Не самый смешной на свете, но все же и не совсем плохой. Арина закрыла глаза и вдруг представила себя полгода назад, над операционным столиком в «Умке», их ветклинике на Красносельской. И Борю-Фаберже, склонившегося с серьезнейшим видом над очередным котом, которого привезли кастрировать.

«Короче, фермер обращается к ветеринару, – говорит Боря, не меняя выражения лица и продолжая оперировать. – Говорит, вот беда, доктор. Конь мой то ходит нормально, а то вдруг начинает хромать, как черт. Что делать? А тот ему – конечно, как не помочь. Вот вам таблетки, давайте коню три раза в день. Фермер переспрашивает: а точно поможет, доктор? Тот ему – а как же. Три раза в день? Три раза в день. До еды или после еды? Во время еды. Спасибо, говорит фермер и собирается уходить. Ветеринар останавливает его в дверях. Он говорит: вы только, когда конь вдруг опять станет ходить нормально, вы его продавайте сразу, продавайте!»

Лицо Арины расслабилось, а улыбка вдруг превратилась в настоящую. Как, кажется, давно было это все – и бесконечно комичное в своей серьезности лицо Борьки, и ее нормальная жизнь, и учеба, и работа в клинике. Вот ведь придумает – продавайте, говорит, сразу, продавайте!

Арина рассмеялась.

Жест отчаяния. Крик о помощи. Смех звучал нелепо и странно в темноте незнакомой комнаты, но Арина смеялась и смеялась, отодвигая на задний план любые другие мысли, любые другие воспоминания. «Продавайте, сразу продавайте!»

Яркий свет ударил в глаза, и Арина невольно зажмурилась. Сработало? Кто-то вошел в помещение, и хотя липкий ужас снова охватил все ее существо, беззаботная улыбка все еще витала у нее на губах. Она старательно удерживала ее, продолжая лежать на полу, словно просто зашла сюда отдохнуть. Устала.

– Не поделитесь, что такого смешного вы увидели в темноте? – это был ЕГО голос, Коршунова. Он сдерживал раздражение, но нотки такового отчетливо слышались. О да, сработало. Вот только кто сказал, что это – к лучшему. Куда вероятнее, что Арина нажала на спусковой крючок пистолета, направленного прямо ей в голову. Ускорять события – разве это в ее интересах? И все-таки, несмотря ни на что, Арина чувствовала себя увереннее.

– Это так просто не расскажешь, это нужно показывать! – ответила она невозмутимым голосом.

– Серьезно? – усмехнулся Коршунов. Арина почувствовала, как тень нависла над нею, и приоткрыла глаза. Высокий мужчина в возрасте, но сохранивший следы былой красоты и особую стать, присущую только очень сильным, волевым людям. Определенно когда-то он сводил с ума женщин и вызывал бешеную ревность мужчин. Несомненно, Максим унаследовал многое. Идеально сложенное тело, сильные руки, особая энергия, властный и острый взгляд выразительных серых глаз.

Хочешь узнать, как твой муж будет выглядеть в старости – посмотри на его отца.

Коршунов склонился над Ариной, присев на корточки. В руках он держал надкушенное яблоко, точно такое же, какое было в руках у нее на проклятой сессии. Он смотрел на нее удивленно и с любопытством, и Арина не могла подавить в себе ощущения, что он воспринимает ее как насекомое, попавшее в его хитроумную паутину. Коршунов поднес ко рту яблоко, откусил и с удовольствием принялся пережевывать.

– Думаете, легко шутить в таком положении? – непринужденно отвечала Арина.

– Вам неудобно? – полюбопытствовал он, продолжая жевать.

– Что вы! Отлично, все просто отлично. Врачи как раз рекомендовали мне спать на жестком.

– Спина болит? – с наносным сочувствием спросил Коршунов. – Я не знал, что у невесты моего сына проблемы со здоровьем. Ну, ничего, это мы поправим. Есть много способов поправить спину. Говорят, один из самых лучших – вытягивание. У меня самого иногда болит спина, знаешь ли. Так что я уверен, что смогу тебе помочь. Сможешь встать?

Его спокойный, ласковый голос убаюкивал, и это пугало. Коршунов протянул руку и прикоснулся к ее обнаженному плечу. Она невольно вздрогнула и попыталась отстраниться, чем вызвала его довольную улыбку. Затем, взяв за плечи, Коршунов поднял ее и притянул к себе. Арина ничего не могла поделать против этого, он был намного сильнее ее, и в его руках она была куклой – связанной, безвольной, беззащитной куклой. Она была уверена – попытайся она сопротивляться, это бы завело его еще больше. Так что она взяла и, превозмогая страх и отвращение, положила голову ему на плечо.

– Ого, да ты забавная, Белоснежка. Тебе понравился мой подарок? – спросил он.

– Подарок? – удивилась Арина.

– Платье! – Коршунов подхватил ее под коленями и взял на руки. Сильный, очень сильный. Даже странно для мужчины в его возрасте. Сколько ему? Максим появился на свет, когда Константин был далеко не молод. Арина вспомнила, как Нелли зачитывала ей официальную биографию Коршунова. Поздний ребенок, единственный сын. Максиму исполняется тридцать. Значит, Коршунову должно быть около семидесяти. На вид даже шестидесяти не дашь, пятьдесят с чем-нибудь. Даже вредные привычки не нанесли ему особенного урона. Хорошая генетика. Крепкое здоровье. Совершеннейший псих, он с нескрываемым наслаждением смотрел в разрез платья, на ее грудь.

– Нет, не в моем вкусе. – Арина заставила себя говорить в том же ровном тоне, хотя мысль, что может быть ей уготовано, почти лишала ее сознания безо всякого хлороформа.

– Жаль, а я так старался. Но ты не волнуйся, Белоснежка, я скоро его все равно с тебя сниму.

Как ни старалась, Арина не смогла ответить на это ни улыбкой, ни какой-нибудь провокационной репликой. Она просто онемела, а довольный собой Коршунов спустился по ступеням вниз, в подвал, и внес ее в просторное помещение, освещенное только свечами, щедро расставленными в подсвечники по стенам.

Подвал. Где-то здесь должна быть и Нелли, ведь, кажется, Коршунов тоже велел отнести ее в подвал.

– Похоже на Стейнберг? – спросил Коршунов, продолжая держать ее на руках.

– Стейнберг?

– Тот замок, где мой сынок занимался с тобой… искусством, назовем это так. Знаешь, Белоснежка, у моего сына хороший вкус, с этим не поспоришь. И, безусловно, за эти годы он все же выучился тому, как сделать хорошую картинку. Кто бы мог сказать, когда он принялся таскаться с этим «Поляроидом» и фотографировать всякую мерзость, что из этого может выйти толк. – Коршунов донес Арину до середины просторного зала и поставил на ноги. Она бы не устояла на месте, упала бы – ноги затекли и почти не слушались ее, но Коршунов подхватил ее за талию, словно отлично знал, что она может упасть.

Впрочем, наверняка она не первая связанная девушка, оказавшаяся в его руках. Арина подумала с горечью, что должна была догадаться, что вся история с примирением, обедом в ресторане, обещанием договориться была ловушкой. Должна была заподозрить и появившуюся ниоткуда Нелли. Арина должна была уже научиться всех подозревать и никому не верить.

Такие уроки обычно достаются очень дорого. Как сейчас, к примеру. Ценою в жизнь.

Арина с огромным трудом подавила крик, когда поняла, для чего Коршунов принес ее сюда. С потолка зала свисали цепи и ремешки, соединенные друг с другом большим металлическим кругом. Она никогда раньше не видела ничего подобного, но тем не менее сразу поняла, для чего здесь установлено это приспособление.

Да и само помещение действительно напоминало отчасти каменные стены холла, где Максим проводил фотосессию. Но этот зал напомнил Арине и еще одно место – проклятый замок где-то в пригородах Лондона, где раскрепощенные и пресыщенные представители высшего света развлекались, продавая и продаваясь друг другу на старинный манер.

Здесь, в этом темном, холодном каменном подвале, тоже вполне могли проводить горианские вечеринки. Вот только когда Арина, босая, перепуганная до смерти, бежала сломя голову прочь от Максима, в чем ей помог Ричард, она и в страшном сне не могла представить, что сама станет добычей, сама повиснет на этих цепях.

Принцип добровольности. Она на это не соглашалась. Но здесь, в московских пригородах, этого и не требовалось.

– Я же говорил, что имею некоторый опыт, – тихо рассмеялся Коршунов, протягивая свободную руку к цепи, свисающей с большого круга. Арина заметила, как он протягивает ей грубый кожаный наручник.

– Нет! – невольно вырвалось у нее.

– Да! О да, моя дорогая Белоснежка. Я же должен познакомиться поближе с девушкой моего сына. А я с годами понял только одно: человека нельзя узнать по-настоящему, если не поставить его… в определенную жизненную позицию. Ты же понимаешь меня.

– Почему вы хотите сделать больно Максиму? – спросила Арина, но Коршунов не сразу ответил ей. Он спокойно развязал ее руки, даже растер ей запястья, а затем вложил их в кожаные браслеты, игнорируя слабые, рефлекторные попытки сопротивления. Закончив, он отпустил Арину, наклонился, провел по ее ногам ладонями – нежно, медленно, наслаждаясь, а затем развязал их ей. Арина ждала этого. Да, то, что она сделала в следующее мгновение, было глупо и бессмысленно, и все же это было единственное средство ответа, доступное ей, возможно, до конца ее жизни.

Она размахнулась ногой и залепила что было в ней силы Коршунову между ног. Удар получился неожиданно сильным, Коршунов охнул и согнулся, растерявшись на секунду. Арина попыталась ударить снова, но железная рука перехватила ее ступню. Коршунов резко дернул ей ногу, и Арина закричала – на этот раз не сдерживаясь, в полный голос, от боли.

– Решила поиграть со мной? Напрасно, если ты только не хочешь сразу лишиться ног, моя дорогая Белоснежка, – зло бросил Коршунов, пришедший в себя. – Стой спокойно и делай все, что я тебе прикажу.

– Зачем мне это? – также зло ответила Арина и плюнула в сторону своего мучителя. Несмотря на то что достать до него не удалось, Арина тут же почувствовала острую боль – Коршунов, не жалея силы, с размаху залепил ей пощечину.

– Сделаешь так еще раз – выбью зубы, – сказал он коротко и отошел, осматривая результаты своей работы.

– Нравлюсь? – спросила Арина с неприкрытым сарказмом и сплюнула на пол кровь. Щека горела.

– Не совсем, – ответил Коршунов, разглядывая ее со вниманием и заинтересованностью. – Не вполне. Кое-чего не хватает. Видишь ли, Белоснежка, за все эти годы Максим показал мне всю силу искусства, и я тоже проникся интересом к фотографированию. Конечно, я не художник, и мои работы не выставляют в лучших музеях мира. Кстати говоря, я не очень понимаю, что люди находят в его работах. По мне – так они кажутся недоделанными, сырыми, да и идеи хоть и просматриваются, но какие-то примитивные. Кровавые кулаки, несчастные дети, пистолеты… Кого можно заинтересовать тем, что наш мир – испорченный или гнилой. Все это знают, да?

– Я вижу мир по-другому.

– О, я не сомневаюсь, – кивнул Коршунов, расправляя платье внизу, у ее ног. Его наглые, бесцеремонные прикосновения заставляли ее почти закричать, и она даже не хотела знать, что будет дальше. – Ты же девочка чистая, невинная. Именно это и было видно из фотографий моего сына, он хорошо сумел это подчеркнуть. Они мне очень, очень понравились. Нет, правда. Сломленная, уничтоженная невинность. Ты там была… словно тебя изнасиловала рота солдат. Я, конечно, говорю про последние кадры. Но, естественно, это только художественный вымысел. Вообрази, как прекрасны будут кадры, где тебя действительно изнасилуют? В этом Максим всегда был далеко от меня. Он никогда не шел до конца, всегда довольствовался полумерами. Любил играть с огнем, но всегда спрашивал сначала разрешения, да к тому же стремился, чтобы все были счастливы. Маленький розовый купидончик, честное слово.

– Он никогда ни в чем не был близок вам.

– Ну, об этом мы еще поспорим, Белоснежка. Ты голодна, кстати? Мне не нравятся тощие девчонки. Твоя подружка мне даже больше по вкусу, но у тебя такие прекрасные глаза, с этим не поспоришь. В общем, ты уже, наверное, догадалась, что я решил закончить начатое моим сыном. Сделаем такие фотографии, которые заставят очнуться даже самое черствое сердце. Правда, знаешь, в чем заключается самый омерзительный парадокс нашего милого маленького мира?

– Просветите меня, будьте так добры, – Арина прикинула, сколько еще ей удастся стоять, прежде чем она повиснет на цепи. Высота была рассчитана так, чтобы девушка никак не могла встать на полную ступню, стояла на цыпочках и периодически обвисала на запястьях от усталости.

– Давай-ка я сначала тебя приготовлю. Все нужно делать по уму, не считаешь? – Словно кролика из шляпы, Коршунов достал откуда-то из кармана небольшую косметичку. – Ты уж извини, у меня профессиональных визажистов нет. Но нам они и не нужны. Мы же не хотим никого больше, только ты и я. Красавица и Чудовище. Как считаешь, я правильно подобрал помаду? Белоснежка, как тебе кажется?

– Вишневая? Нужно еще немного ярче, мне так кажется! – ответила Арина с вызовом, но Коршунов только тихо рассмеялся, поймал ее подбородок и густо, щедро, не соблюдая границ, намазал ей губы. Затем достал из косметички кисточку и черные тени и быстрыми, размашистыми движениями нанес их ей на глаза. Он спешил, и Арина с ужасом заметила, как дрожат от нетерпения его руки.

– Еще немного потерпи, и будем веселиться. – Он расчесал ей волосы, отошел на несколько шагов назад и полюбовался на свое творение.

– Ну и как я вам? – полюбопытствовала она. – Может, еще подкрасите?

– Нет-нет, думаю, будет перебор! – покачал головой Коршунов, словно бы всерьез воспринял комментарий Арины. Он подошел ближе, поднес руку к вырезу не ее груди и замер. – Жаль, что ты волосы отстригла. Не твой стиль. Слушай, а ты не помнишь, какая грудь была у тебя открыта на фотографии? Правая или левая?

– Нет. Запамятовала, – процедила Арина. Коршунов вдруг разозлился, схватил ее за волосы, резко потянул их, заставив ее повернуть лицо в его сторону. Несколько секунд он буравил ее глазами, а затем отпустил – так же резко.

– Я сейчас освежу твою память. – Он отошел и вернулся через несколько секунд с… теми самыми фотографиями в руках. Он распечатал их, большие копии в очень хорошем качестве. Он поднес фотографию к Арине и сравнил. – Правая. Видишь, все мы узнали. От меня не может быть секретов.

Коршунов отложил фотографию и неожиданно рванул корсет на ней. Раздался звук рвущейся ткани, и Аринина грудь открылась горящему взору Константина Коршунова. Он не удержался, глубоко вздохнул и почувствовал, как волна наслаждения прокатывается по его телу, отдаваясь между ног, проникая в его кровь, оставаясь в виде эрекции. Коршунов достал из кармана черный маркер с толстым пером и подошел ближе к Арине.

Шестьсот восемьдесят два. Цифры получились ровные, красивые, глубокого черного цвета. Вот оно! Именно такой он и хотел ее видеть, когда задумывал свою маленькую эскападу. Коршунов засунул руку в карман и достал оттуда мобильный телефон.

– У меня, конечно, нет такого оборудования, как у Максимки, но я думаю, что подлинность твоих эмоций компенсирует не слишком высокое качество фотографий. – Коршунов принялся щелкать камерой мобильного телефона. – Мы потом еще и видео сделаем, хорошо? Впрочем, можешь не отвечать. Я знаю, что ты этого хочешь. Ну, улыбнись.

Арина подняла голову и растянула губы в нелепой, безумной, злой улыбке.

– Так? – спросила она. Коршунов замер, покачав головой.

– Боюсь, ты не понимаешь, как серьезно твое положение, Белоснежка. Думаешь, это все шутки?

– Я думаю, это несправедливо.

– Что именно? – спросил Коршунов с невольным интересом.

– Я тоже хочу взглянуть! – неожиданно для него вдруг потребовала Арина. Он поднял взгляд и столкнулся с ее горящими синими глазами. Коршунов присвистнул и улыбнулся.

– На фотографии? Думаешь, я дам тебе в руки телефон?

– Зачем телефон? Зеркало-то у тебя найдется? Или ты совсем нищий?

– Что ж… – Коршунов постоял несколько мгновений в глубокой задумчивости, а затем отошел и исчез. Несколько минут его не было. Несколько мучительных минут, в течение которых Арина в истерике пыталась освободиться от ремешков-наручников – безуспешно. Звук открывающейся двери поставил точку. Все было кончено, Коршунов приблизился к ней с большим овальным зеркалом в позолоченной раме.

– Смотри, моя Белоснежка. Тебе понравится моя работа, я уверен. Может быть, ты действительно единственная в своем роде и тоже получишь удовольствие от нашей маленькой игры. Как думаешь?

Арина в ужасе смотрела на свое отражение в тусклом свете старого зеркала. Гротескная, безумно вульгарная, с нанесенной как попало помадой, похожая на проститутку. Три цифры на лбу смотрелись, как номер заключенного из концлагеря. Черные круги теней густо обвели дикие, перепуганные синие глаза.

– Ну что, все в порядке? – спросил Коршунов в искреннем нетерпении.

– Нет, не все, – прошептала Арина.

– А мне кажется, что ты совершенно готова. Так что, любишь ты боль, а, девочка Арина, невеста моего сына?

– Я думаю, тут не хватает кое-чего для комплекта. Чтобы все было совершенно идеально, – пробормотала Арина.

Коршунов отставил зеркало и повернулся к ней:

– Чего же, дорогая?

– Колокольчика в правом соске! – произнесла она твердо. И посмотрела Коршунову в глаза. Его глаза остекленели, стали ледяными… от ужаса.