Глава 15
Машину Горелова он нашел на стоянке возле рынка – подержанный, но приличный с виду внедорожник с блатными номерами из трех троек.
Сразу из дома Саши Беликовой поехал туда. Потому что она сказала, что он там пасется постоянно. Подвозит пожилых женщин с покупками до дома. Ее мать тоже подвозил. Но в дом не заходил ни разу.
– Может, ты чего-то не знала, Саш? – настаивал он, помня про пятна органического происхождения на кровати.
– Чего я могла не знать?! – изумленно вскидывала она брови. – У нас дома никого, кроме Вадика Илюхина, не бывало! И он здесь штаны просиживал из-за меня. Усов заходил пару раз от силы! А дядя Степа… Он после смерти отца ни разу порога нашего дома не переступил…
Это утверждение Назарову совсем не нравилось. Оно шло вразрез с его убежденностью в том, что Горелов причастен! Причастен к исчезновению сразу трех людей. И к тому, что погибла в дорожной аварии Надя Головкова, причастен тоже.
Без него в этих загадочных происшествиях точно не обошлось.
– Ты могла не знать, – проворчал он, когда она пошла провожать его до калитки. – Ты целый день на работе.
– Ага, конечно! – фыркнула она невесело. – Я на работе, а мама в это время пускается во все тяжкие! А к вечеру, к моему возвращению, она снова принимает облик пожилой вдовы. Брось, Сережа. Дядя Степа не тот человек, который станет… Нет! Да и мама… Она сильно постарела за последние годы.
Разговор ее тяготил, и он не стал развивать его. Простился и уехал на рынок. Припарковал свою машину так, чтобы не дать возможности Горелову смыться.
И пошел его искать. И нашел.
Горелов терся возле овощных рядов. А точнее, возле конкретного прилавка, за которым хлопотала симпатичная продавщица. Высокая, черноволосая, черноглазая, с надменной улыбкой и высокой грудью, обтянутой яркой трикотажной кофтой. Женщина ловко раскладывала помидоры пирамидкой, брызгала на них водой из бутылки и без конца шикала на кого-то под прилавком. Горелов скалил зубы в улыбке, которая показалась Назарову заискивающей даже с расстояния в тридцать метров. Женщина на него если и посматривала, то без особого интереса.
– Здрасте, Степан Сергеевич, – незаметно зашел со спины Назаров. – Помидоры покупаем? Почем?
Спина старого ловеласа дернулась, будто по ней прошлись кнутом. Он резко обернулся. Крепкая грудная клетка под распахнутой почти до пупка рубахой нервно заходила.
– Капита-а-ан… – протянул он и хищно оскалился. – Снова ты?!
– Угу, – кивнул Назаров, подхватил пару помидоров с самого верха, уложил на весы. Улыбнулся женщине: – Сколько?
– А сколько не жалко? – с вызовом улыбнулась она, обнажая великолепные зубы. Снова толкнула кого-то коленом под прилавком и шикнула: – Сиди, горе ты мое!
– Так сколько с меня?
Назаров полез за деньгами в тонкий бумажник, спрятанный в заднем кармане джинсов. Он нарочно долго копался в бумажнике, хотя там ничего, кроме трех купюр по пятьсот рублей, не было.
Ему сделалось вдруг интересно, кого женщина там пинает? Кошку? Собаку? И чуть покупку не выронил, когда из-под прилавка показалась сначала белокурая мужская голова, а потом вылезли широченные плечи.
– Дай денежку, осьминог проклятый! – вдруг завопил во все горло симпатичный голубоглазый парень, вставая во весь рост и становясь выше женщины почти на голову. И еще раз и еще: – Дай денежку, осьминог проклятый! Дай денежку, осьминог проклятый!
От неожиданности Назаров даже попятился, не зная, как реагировать.
Что за чудак?! Откуда он знает это мерзкое прозвище, которым его наградила Алла Геннадьевна десять лет назад?! Откуда?! Слышал здесь, на рынке? Скорее всего. Старая ведьма орала ничуть не тише этого чудака.
– Господи, Егорка! – перепугалась до бледности женщина, схватила парня за плечи и попыталась его затолкать обратно под прилавок. – Сынок! Угомонись! Угомонись, прошу тебя!
С таким же успехом она могла попытаться сдвинуть каменную опору торгового ряда, в котором торговала. Парень не послушался, начал приплясывать, пускать слюни и орать во все горло Назарову в лицо про осьминога.
Неожиданно мать ударила его по голове, и все сразу стихло. Егорка замолчал, растерянно заморгал, вытер с подбородка слюни, глянул на мать с обидой.
– Я все брату расскажу! – неожиданно отчетливо и зло произнес он, осторожно трогая ушибленное место. – Он тебе задаст! Он тебе…
– Сядь, сядь, прошу тебя.
Женщина дергала сына за рукав темной рубашки, чистой, но сильно измятой. Ее испуганный взгляд метался с Назарова на Горелова, к сыну и обратно.
– Вы уж простите, ради бога! – взмолилась она, когда парень все же скрылся под прилавком. – Больной он! Услышал, наверное, в прошлый раз, как женщина на вас кричала…
– А вот и не женщина, не женщина! – тоненько завопил из-под прилавка Егорка и заверещал: – Это тетя Алла, тетя Алла кричала про осьминога! Тетя Алла! Она и на меня так кричит, и на брата!
– Он знаком с Беликовой? – спросил у застывшего с открытым ртом Горелова Назаров.
– Д-да, – проговорил тот, заикаясь, и кивнул вдогонку рассеянно: – Они соседи.
– Ага! Это, стало быть, Лагутины?
Он снова обратил взгляд к Горелову.
С женщиной поговорить не представлялось никакой возможности. Она вдруг принялась шлепать неумолкающего сына по макушке, зло приговаривая сквозь стиснутые зубы:
– Заткнись! Заткнись, придурок! Когда же я от тебя избавлюсь?
– Бедная женщина, – с неожиданной горечью выдохнул Горелов и, обернувшись к Назарову, сказал: – Идем отсюда. Ты ведь меня искал? Идем, капитан. Не на что тут смотреть…
Они дошли до автомобильной стоянки, не разговаривая. Там Горелов встал возле своей машины, недовольно глянул на чужой бампер, подперший его, буркнул:
– Умно!
– Стараемся, – скромно хмыкнул Назаров, кинул помидоры на заднее сиденье. – Так что, гражданин Горелов, тут будем говорить или в отдел поедем?
– Чего сразу в отдел?! Вот чего сразу в отдел-то?! – возмущенно вскинулся Горелов. – И чего ты ко мне прицепился?! Все старые обиды не можешь простить?! Десять лет прошло!
Назаров скрипнул зубами и тут же машинально погладил шрам под ключицей, оставленный гореловскими исполнительными руками.
– Где вы были в день исчезновения Аллы Геннадьевны Беликовой? – сразу, без вступления, спросил он.
– Не нашлась, стало быть, Аллочка-то? – Горелов выпятил нижнюю губу, печально качнул головой. – Ох, беда, беда…
– Так, где вы были?
– Это какой же день недели был?
Назаров напомнил.
– Да тут я был. Самый рынок. Возил всех по очереди. Лишняя прибавка к пенсии не помешает. Мне еще за квартиру кредит гасить. Пусть немного, но…
– Кого конкретно возили? Когда? По времени? По адресам можете вспомнить?
– Могу! – неожиданно разочаровал Горелов. – У них тут что-то вроде очереди, у баб-то. Сначала троих везу на Светлую улицу. Возвращаюсь, подбираю двоих и на Лермонтова. Потом очередь Аллочки. Она всегда одна ездила, не любила попутчиц. После нее…
– Так, стоп. В тот день она тоже одна поехала?
На записи с соседских камер наружного наблюдения Алла Геннадьевна была запечатлена одна. Она шла пешком. С сумками. Не повез? Раньше высадил?
– Так в том-то и дело, что она не поехала в тот день! – воскликнул Горелов.
Тут же стащил с головы матерчатую кепку, вытер потный лоб, швырнул ее на капот и принялся что-то считать на пальцах.
– Ну да, все точно. В тот день она не поехала со мной. После нее на Ленина ездят две сестры, так вот они ее место заняли, то есть время. Еще язвили, что барыня пускай теперь себе другого таксиста ищет. Они теперь ее время заняли. И на второй день они тоже в ее время поехали, потому что она на рынок не пришла. И потом тоже…
– Она как-то объяснила, почему не поехала?
Он не врет, понял Назаров. Проверить легко, свидетелей полно. Он не врет.
– Станет она! – грустно улыбнулся Горелов. – Она же кто? Она барыня! Давно уже деньги все мужнины профукала, а спеси о-го-го сколько! Хотя, может, и не профукала. Прибеднялась больше. Прижимистая она, Аллочка-то.
– Вас что-то связывало с ней, кроме услуг доставки?
– В смысле? – наморщил лоб Горелов. Мотнул по-бычьи головой. Крепкая загорелая шея аж хрустнула. – Я не понял?..
– Вы помогали ей в чем-то еще? – уклонился от прямого вопроса Назаров.
Ему было жарко стоять на солнцепеке возле раскалившейся машины, от нее несло, как от печи. С досадой думал, что надо было тащить Горелова в отдел, а не проявлять лояльность и не устраивать тут с ним на жаре задушевные беседы. Асфальт под ногами плавился, по спине текло, голова гудела от жары и похмелья, а в горле пересохло так, что хрипеть сейчас начнет.
– Попросит – помогал, – ответил Горелов.
– Конкретно?
– Ну… Уж и не помню точно… Просила ей ремонтников найти, нашел. Это давно уже было. Потом машину продать помог ее мужа покойного. Ну, вещи там до машины донести, от машины до калитки.
– В дом заходили?
– Никогда! – слишком быстро ответил Горелов и, чуть смягчая свою категоричность, добавил: – Что мне там?
– У вас не было с ней личных отношений? – все же спросил Назаров.
– Личных?! Отношений?! – вытаращился тут же Горелов и вдруг как заржет: – Ты ее видел, капитан?! Видел! И Машу сейчас видел! Их сравнить можно? Нет. Вот и глупости тогда не говори. Личные отношения! Скажешь тоже…
Назаров оглянулся на рыночные ряды. Со стоянки не был виден прилавок, за которым хлопотала высокая статная красавица Маша, но хриплые крики ее ненормального сыночка слышались отчетливо. Кому-то еще, наверное, досталось, кроме Назарова. Подзатыльники матери подействовали ненадолго.
– А что у вас с ней, Степан Сергеевич?
– С кем? – Спина Горелова снова нервно дернулась, как в тот момент, когда он его впервые окликнул.
– С Лагутиной у вас роман?
– Нет.
Волевое лицо пожилого кряжистого мужика, всегда казавшееся Назарову высеченным из крепкого песчаника, вдруг размякло до такой степени, что резко обозначились носогубные складки, провис подбородок, а губы, сжатые всегда плотно, задрожали.
– Отвергает? – ехидно поинтересовался Назаров с фальшивым сочувствием.
– Не твое дело, капитан, – резко оборвал его Горелов, щелкнул сигнализацией, отпирая машину, открыл водительскую дверь. – У тебя есть еще вопросы?
– Ага, – невинно улыбнулся Назаров, хотя губы пересохли и еле в улыбку сложились. – Помните драку в супермаркете «Агат»? Драку с участием Листова и Рыкова?
– И что?
Нога Горелова, занесенная на подножку, соскользнула и вяло шлепнулась подошвой сандалии о мягкий асфальт. Глаза, не прикрытые козырьком кепки – она так и валялась на капоте, – смотрели настороженно и зло.
– Куда вы увели Листова из магазина, гражданин Горелов?
– Что? – Он будто не расслышал, продолжая уничтожать Назарова глазами.
– Куда вы увели из магазина Листова после драки? Вы активно помогали их разнимать, гражданин Горелов. А потом увели Листова. Куда?
– Я… Я посадил его в такси. Просто посадил его в такси, – затараторил он вдруг не вполне внятно, сбивчиво, проглатывая окончания. – Какая машина, не помню! И номеров не помню! Просто вывел из магазина и посадил в такси.
– Хорошо. Посадили в такси. Он был пьян, растрепан, в крови после драки. И вряд ли связно мог говорить. И вы наверняка называли адрес таксисту. Адрес, по которому следовало доставить избитого, пьяного пассажира. Домой он не приехал в тот день. Куда вы его отправили, гражданин Горелов? По какому адресу? Не слышу ответа…
Он его так и не услышал. Горелов, крепко сжав кулаки, зверски осматривал его несколько минут. А потом вдруг заявил, что ни слова не скажет больше без адвоката.
– Хорошо, – кивнул Назаров, даже обрадовавшись такому повороту. – Будет вам адвокат. А сейчас едем в отдел. За моей машиной следуем.
– Чего это?! Чего вдруг в отдел?! – заорал Горелов, перекрывая рыночный рокот и вопли больного парня.
Тот все еще продолжал голосить. Может, он так постоянно орет? Каждый день?
– Надо взять у вас отпечатки пальцев и кое-какие анализы, – вспомнил он про просьбу эксперта. – И… И взять ваши слова под протокол…
