Глава 14
А он не напрашивался, между прочим. Ему сам Хмелев велел с Сашей Беликовой поговорить. Так бы он и на пушечный выстрел к ее дому не подошел. Пускай сами разбираются. Ему тут осталось кантоваться от силы месяца два. Сегодня рано утром ему на телефон пришло сообщение от коллеги, выкроившего время в своей занятости, что дело его разбирается в спешном порядке и что, скорее всего, все будет тип-топ. Так и написал: тип-топ. Он прочел раза три, плохо сосредотачиваясь сквозь головную боль. Когда вник, даже не знал, радоваться ему или печалиться. Дело о пропавших ребятах его захватило. И смерть Нади Головковой не казалась случайной. А никому, кажется, нет до этого дела. Все списали на несчастный случай. А он бы вот мог разобраться, если бы не связывали его по рукам и ногам. Мог бы разобраться. Потому что был уверен, что без Горелова в этом деле не обошлось.
Он доехал до дома Иванченко на такси, но заходить не стал, хотя и слышал какую-то суету в зарослях акации. И звон посуды о дощатый стол. Забрал свою машину, снова проехался по набережной, недоумевая, как можно было на небольшой скорости вылететь с дороги в море. И поехал к Саше Беликовой. Но к самому дому не стал подъезжать. Оставил машину перед аптекой, метров за восемьсот от ее дома, дальше пошел пешком.
Дома на этой улице были дорогими, заборы крепкими, высокими. Странным образом затесался сюда дом вдовы Лагутиной, проживающей с двумя взрослыми сыновьями. Их домик был хоть и немаленьким, но смотрелся инородно под старой шиферной крышей. И деревьев на участке почти не было.
– Толку их сажать? Егорка все равно все изведет, – вздыхал маетно участковый в тот вечер, когда пропала мать Саши Беликовой.
– Как это изведет? – не понял Сергей тогда.
– Да сожжет! Он без конца тут костры разводит. Да такие, о-го-ого! – Участковый поднял тогда вверх обе руки, взмахнул ими, как крыльями. – Поначалу соседи пожарных вызывали, меня без конца дергали. Потом смирились. Ну любит парень спички, что с него взять? Дурачок!
– А что с ним не так?
– Да что-то с головой у парня того… С виду: красивый, сильный, а ум ребенка. Безобидный совсем. Если бы не старший брат, конечно, Мария его давно бы в интернат сдала. Стас его стережет, как пес цепной. Не позволял ни в детстве никому обидеть, ни теперь не разрешает матери его в интернат сдать. Отец-то их помер давно.
– А чем они вообще занимаются, Лагутины эти? – поинтересовался тогда Назаров, рассеянно листая семейные альбомы Беликовых. – Как живут?
– Мать с Егоркой на рынке торгует, Стас за товаром ездит. И не живут, скорее выживают. Если бы не Стас, голодали бы…
Крыша их дома давно требовала ремонта, а вот забор недавно менялся. И поставлен был на века – на бетонном основании, с кирпичными столбиками, с глухими металлическими пролетами. И ворота крепкие, не сразу возьмешь. Наверное, старшего брата заслуга. Младшего стережет. Чтобы не сбежал и не сжег тут все к чертовой матери.
Назаров со вздохом остановился у калитки дома Беликовых. Хотел позвонить, но тут заметил, что калитка не заперта и приоткрыта сантиметров на десять. И сразу сердце забухало, во рту стало сухо и лоб покрылся испариной.
Саша!
Он толкнул калитку ногой, влетел во двор Беликовых, стремительно осмотрелся, как бывало обычно при захвате, как если бы в руках у него сейчас был пистолет. Пистолета, конечно, не было, он сдал оружие на время служебной проверки. И захвата не было тоже. А вот страх – липкий, тягучий – присутствовал. И страх этот погнал его к дому и заставил ворваться без стука. И напугал до смерти бедную Сашу.
– Ты чего, Сережа? – ахнула она, пятясь от двери. – Случилось что? Мама? Ее нашли?
– Нет, не нашли.
Он выдохнул, вдохнул, заставляя сердце биться тише. Но черта с два оно послушалось! Виной всему, видимо, похмелье. Или Саша, стоявшая теперь перед ним в домашних сатиновых порточках в полоску и футболке цветом перекликающейся с одной из полосок на порточках. Волосы распущены, глаза заплаканы. Пальцы переплетены, прижаты к груди.
Господи! Как жалко-то ее! Жалко так, что все жилы сводит.
– Иди ко мне, – скомандовал он прерывающимся голосом и шагнул вперед…
Конечно, у них ничего не было! И Танька, вздумай ему предъявить обвинение в супружеской измене, была бы не права. У них ничего не было!
Или было?
Или все же что-то было, когда она бросилась к нему, обвила его шею руками, прижалась так крепко, так крепко, как десять лет назад, когда он чувствовал пульсацию каждого ее нерва?! Или было, когда она, рыдая и прижимаясь к нему крепко, без конца повторяла его имя и все шептала и шептала, как ей плохо, как ей больно, как страшно? Или было, когда он дышал и надышаться не мог ее запахом? Он помнил его, помнил этот особенный запах – перегревшихся на солнце фруктов и высохшей морской соли на коже.
– Сережа, как же так, а?! – Она подняла на него мокрые от слез несчастные глаза. – Как же дальше жить?!
Наверное, она имела в виду, как ей дальше жить без матери. Как она станет жить в этом огромном, пустом доме одна. Наверное, она думала именно об этом. Он думал о другом. Он думал о том, как станет жить теперь без нее?! Он же все помнил, не забыл! Каждая клетка его тела ее помнила! Поэтому ответил с горечью:
– Не знаю, Саша…
Они отодвинулись друг от друга, как по команде. Вот только что стояли, крепко обнявшись, и тут же мгновенно уронили руки и отступили на шаг.
– Прости, – прошептал он, качая головой. – Я не должен был…
– Прости, – ответила она и тоже качнула головой. – Ты тут ни при чем…
Она помолчала, кусая губы, потом позвала:
– Идем, я что-то покажу тебе.
Он послушно пошел за ней следом, стараясь не рассматривать ее. Как она идет, и домашние шлепки звонко щелкают ее по пяткам, как подпрыгивают ее волосы при ходьбе, как двигаются ее бедра. Ему не надо на это смотреть! Не надо!
Они вошли в ванную. Огромную, красивую. Дорогой, сверкающий чистотой кафель. Душевая кабина, большая ванна на чугунных, сверкающих позолотой, ножках, медные краны. В дальнем углу стиральная машина, рядом разложенная гладильная доска. На ней гора невыглаженного белья.
– Вот! – сразу ткнула Саша пальчиком в эту гору.
– Что это?
Он подошел, посмотрел. Сморщенный белоснежный пододеяльник, отделанный кружевами, лежал сверху.
– Это постельный комплект, который стирался в день ее исчезновения. Когда я пришла домой, стирка все еще шла. Я думала, что мама где-то рядом. Задремала… – воспоминания того ужасного вечера вновь вернулись, и голос ее задрожал. – Потом стирка закончилась, машинка запищала, я не стала доставать белье. Сначала вы тут все, потом Усов приехал. Забрал меня к себе. Я еле до утра дотянула, сразу уехала домой.
И вдруг она тронула его за локоть и зачем-то сказала:
– Сережа, у нас с ним ничего не было.
И он зачем-то сказал, кивая:
– Хорошо…
– Белье я достала утром. И еще удивилась тогда… – Саша нахмурила лоб, пытаясь подробно вспомнить, как выглядело ее удивление. – И еще удивилась тогда, с чего это мама поставила такой режим при стирке?
– Какой?
Он пока не понимал, куда она клонит.
– Кипячение!
– И что? Белое белье, логично.
Он немного разбирался. Часто приходилось самому забрасывать свою одежду в стирку. И его белые футболки, скрипевшие от пота и пыли, брало только кипячение.
– Это очень дорогой комплект, тончайший шелк, его нельзя кипятить, ткань просто сварится, – начала поучать Саша. – Что мы и наблюдаем.
– И что?
Он тупел рядом с ней. Тупел, глупел и не мог надышаться. Ее русые волосы, тонкие и густые, всегда казались ему шелковыми нитями. Он их без конца трогал, накручивал на пальцы, зарывался в них лицом. Ее кожа…
– Сережа, ты меня не слушаешь? – Саша подозрительно уставилась на него.
– Прости. Задумался.
О чем – не стал говорить.
– Этот комплект был снят с постели и отправлен в стирку не мамой, Сережа! – прикрикнула на него Саша.
– Как не мамой?
– Во-первых, она только дня за три до своего исчезновения меняла постель и мне, и себе. Она меняет ее раз в неделю. Раз в неделю! А тут через три дня меняет себе и не меняет мне! Это первое. Второе – она не могла поставить такой режим стирки. Не могла!
– Может, ошиблась или промахнулась? – предположил он.
– Ты чего мелешь? – фыркнула она. – Так не бывает!
– У меня было, – честно признался он.
Но не стал уточнять, что однажды буквально сварил Танино дорогое нижнее белье, забросив его вместе со своими белыми футболками. Скандал был оглушительный.
– То есть ты хочешь сказать, что белье в стиралку она не отправляла?
– А если и закладывала постельный комплект, то уж точно не ставила режима кипячения. Это сделал… Это сделал… – Голос ее сел, она так и не смогла выговорить слово – убийца, и закончила иначе: – Кто-то еще.
– Та-а-ак, и что нам это дает? – Он уставился на гору белоснежного пересушенного белья, напоминающего теперь груду скомканной папиросной бумаги. – Все следы, если они и были, уничтожены кипячением и стиральным порошком. И…
– Не все следы, возможно, Сережа. Я с того дня ни разу не пользовалась машинкой. – Саша покосилась в сторону стиральной машины. – Ваш эксперт проверял дверные ручки, перила лестницы, калитку во дворе. Но он даже не заходил в ванную…
Да потому что никому и в голову не пришло, что похититель или убийца мог быть таким аккуратистом, что решился все перестирать. Что за следы он хотел уничтожить? Кровь? Сперму? Он убил Аллу Геннадьевну? Изнасиловал, а потом убил? И тщательно протер все в доме, и даже белье постельное перестирал. И если предположение Саши окажется верным, то убийство произошло на кровати Аллы Геннадьевны, в ее спальне.
– Ее кровать? Кровать исследовали? – спросил он.
– Почти нет. Тщательно проверяли отпечатки на спинках. И все. Кровать была аккуратно застелена. Вот и…
Саша застеснялась, отвернулась, следующий вопрос задала незнакомым глухим голосом:
– Считаешь, у мамы кто-то был?
– А ты как считаешь? – Он уже вытащил из кармана телефон и набирал Хмелева: – Да, Андрей Иванович, это Назаров. Я сейчас в доме Беликовых. Тут кое-что выяснилось. Некоторые новые факты. Необходим эксперт.
– Вот ты умник, а! – заныл сразу Хмелев, мысленно заменив «умника» «скотиной». – Где я тебе его сейчас возьму?! Рожу, что ли?! Он на…
– На пляже он, я видел его машину, Андрей Иванович. Возле чебуречной, – миролюбиво перебил его Назаров.
Берет пробы по заданию Огнева, которые наверняка выявят какое-нибудь нарушение. Это все для того, чтобы тому потом бесплатно там жрать. Хозяин чебуречной, между прочим, Назарову уже жаловался.
Хмелев булькнул в трубку и затих. И тут же его принялись терзать невеселые мысли о бесславном уходе на пенсию. Ничто ведь не помешает этому загорелому ковбою настучать в столицу! Ничто! А ради Сашки Беликовой он куда хочешь настучит, н-да…
– Он нужен срочно. Со всем своим оборудованием, – повторил Сережа.
– Щас позвоню, пришлю, – проворчал Хмелев. – Что там, хоть выяснилось-то?
– Дочь пропавшей обнаружила постельное белье в стиральной машине, которого там не должно было быть в принципе, – нарочно казенно отрапортовал Назаров, избегая называть Сашу Сашей. – Белье менялось дня за три до исчезновения Беликовой. А тут…
– Может, она кофе пролила на пододеяльник! Или сок вишневый! – зло фыркнул Хмелев, но уже набирал по другому телефону эксперта.
– Может быть, но она ни за что не стала бы стирать дорогой шелк в режиме кипячения. Есть предположения, что белье в стиральную машину загружал злоумышленник, он же и устанавливал режим, плохо разбираясь, какую ткань как надо стирать.
Он не стал говорить «убийца», сказал «злоумышленник». И Саша тут же оценила это, глянула благодарно.
– Ну! И зачем тебе тогда эксперт, если все улики к черту прокипятили?! – заорал Хмелев, успев уже приказать эксперту дуть на адрес Беликовых со всеми своими чемоданами.
– С самой стиральной машинки не снимались отпечатки, раз. И матрас кровати не был досконально исследован. Его вообще не смотрели. Это два.
Назаров вышел из ванной следом за Сашей, плотно прикрыл дверь. Телефон он прижимал к уху, Хмелев еще был на связи.
– Ну, а дочка пропавшей что говорит?
– Пока не говорили на эту тему, – коротко ответил Назаров, пообещал докладывать по ходу и отключился.
Через полчаса прибыл эксперт – потный, сердитый. В распахнутой до пупка рубахе и сдвинутой на затылок матерчатой фуражке, он минут десять раскладывал реактивы, потом с великим трудом натягивал на влажные от жары руки тесные латексные перчатки и все ворчал и ворчал. Что и работа эта собачья ему надоела. И что умников кругом полно и умниц, решивших, что он плохо сделал свою работу. И что вообще ему давно пора в отпуск.
– Ну, где тут я у вас что пропустил? – вооружившись и, как хирург, задрав кисти рук кверху, воскликнул эксперт, кажется, его звали Володей.
Назаров еще не всех знал по именам, мог и ошибаться.
– За мной прошу, пожалуйста.
Саша отвела его в ванную. Там они пробыли с полчаса. Потом еще минут двадцать в спальне. Саша сорвала с материной кровати покрывало, убрала чистое белье.
– Погодите! – остановил их Назаров и глянул дружелюбно на Володю-эксперта. Оказалось, его звали именно так. – Пуговки на пододеяльнике и наволочках проверь, Володь. Мало ли что…
Всего оказалось так много, что они не знали, радоваться им или горевать!
Отпечатки чужие были. На пуговицах чистого постельного белья, которым была застелена кровать пропавшей Аллы Геннадьевны Беликовой. И это были не ее пальцы и не Сашины. Образцы ее и Сашиных отпечатков имелись. Схожий чужой отпечаток обнаружился и на сенсорной панели стиральной машины, и на ее ручке.
– Пока не могу утверждать, что эти отпечатки принадлежат одному и тому же лицу, но… – Володя пожевал бледными губами, аккуратно складывая пробирки, щеточки и прочий свой экспертный реквизит в чемоданы. – Но предварительно, капитан, да! Мой ответ – да!
– А пятна на матрасе кровати? – тихо спросил он, чтобы Саша не слышала.
– Предположительно органического происхождения, – уклончиво ответил эксперт.
– Если так, можно установить ДНК?
– Если так, то да. Но не сегодня и не завтра! – гневно предостерег его эксперт. – У меня не лаборатория будущего, которые в сериалах показывают! Мне все придется отправлять в область!
– Это может быть спермой, Володь? – еще тише спросил Назаров у эксперта, затрусившего с чемоданами к выходу.
– Возможно, капитан. Пот таких пятен не оставляет. – Володя-эксперт кивнул. – Бывай, капитан. И это… Чтобы нам всех мужиков города не проверять, уж дочку-то расспроси, что за хахали ее мамку ублажали…
