Когда появилась на свет принцесса Анжелика, ее родители не позвали Черную Палочку на крестины и даже велели привратнику не пускать ее на порог, коли сама вдруг пожалует. Имя этого привратника было Спускунет, и светлейшие хозяева назначили его на эту должность за высокий рост и свирепость; он умел так рявкнуть «Дома нет!..» — какому-нибудь коробейнику или незваному гостю, что те кидались бежать без оглядки. Он был мужем той самой графини, чей портрет вы недавно видели, и пока они жили вместе, они ругались с утра до ночи. Оказавшись в привратниках, этот малый, как вы скоро убедитесь, порядком разнахалился. И когда Черная Палочка пришла навестить светлейших особ, которые сидели в это время у распахнутого окна гостиной, Спускунет не только объявил ей, будто их нет дома, но еще позволил себе показать ей нос, после чего собирался захлопнуть перед него дверь.

— Убирайся прочь со своей клюкой! — рявкнул он. — Для тебя хозяев нет дома, и весь сказ! — И он, как вы слышали, собрался захлопнуть дверь.

Но фея придержала дверь палочкой; разъяренный Спускунет выскочил за порог, ругаясь на чем свет стоит, и спросил фею, уж не думает ли она, что он так и будет торчать здесь, у дверей, весь день?

— Да, будешь торчать у дверей весь день и всю ночь, и не год и не два, — величаво объявила она.

Тогда Спускунет шагнул вперед, широко расставил ноги с толстыми икрами и захохотал во все горло:

— Ха-ха-ха! Ну и потеха! Ха-ха!.. Что это?! Отпустите!.. Ой-ой! Ох!.. И смолк.

Дело в том, что фея взмахнула над ним палочкой, и он почувствовал, как его приподняло над землей и пришлепнуло к двери; живот его пронзила острая боль, словно его проткнули винтом и прикрутили к доске; руки его вскинулись над головой, а ноги скрючились в судороге и поджались, и весь он вдруг оцепенел и застыл, будто превратился в металл.

— Ой-ой! Ох!.. — только и вырвалось у него, и он онемел.

Он и в самом деле превратился в металл. В медь. Он был теперь всего-навсего дверным молотком. Отныне он всегда оставался на двери, он висел здесь жаркими летними днями и накалялся почти докрасна, висел студеными зимними ночами, и его медный нос обрастал сосульками. Почтальон приходил и стучал им об дверь, а какой-нибудь паршивый мальчишка-рассыльный швырял его что было силы.

В тот вечер его господа (они были тогда еще принцем и принцессой) возвратились с прогулки домой, и его высочество сказал жене:

— Вот так так, душечка, вы велели прибить у нас новый дверной молоток? Ей-богу, он чем-то напоминает нашего привратника! А что сталось с этим лоботрясом и пьяницей?

Служанка приходила и натирала ему нос наждачной бумагой; а однажды, в ту ночь, когда родилась маленькая сестричка принцессы Анжелики, его обмотали старой лайковой перчаткой. В другой раз, тоже ночью, какой-то юный проказник попробовал свинтить его отверткой и причинил ему адские муки. А потом хозяйке взбрело в голову перекрасить дверь, и когда его красили в цвет зеленого горошка, маляры замазали ему рот и глаза, так что он чуть было не задохся. Можете мне поверить, у него теперь было достаточно времени пожалеть о том, что он был груб с Черной Палочкой!

Что до его половины, та о нем не скучала; и поскольку раньше он вечно пьянствовал по кабакам и, как все знали, не ладил с женой да и купцам задолжал немало, пошли слухи, будто он сбежал куда-то подальше, в Австралию или Америку. А когда принц с принцессой соизволили стать монархами, они покинули старый дом и забыли думать о пропавшем привратнике.