Глава 7
Маунт-Вернон, штат Виргиния
Август 1785 года
Джордж Вашингтон мерил шагами комнату, в то время как врач осматривал его супругу.
– От твоего мельтешения у меня голова кругом, кузен, – сказал Лунд Вашингтон. Он управлял плантацией брата и был одним из его самых доверенных лиц вот уже второй год, с тех пор, как Англия уступила, признав независимость тринадцати штатов и подписав Версальский мирный договор. Сам Вашингтон прекрасно понимал, что колонисты лишь чудом избежали поражения, потому как победой они были обязаны не столько стратегиям генерала, сколько обеспокоенности Георга Третьего волнениями во Франции, а ведь та, как ни крути, куда ближе к дому, нежели заморские колонии.
После подписания мира Вашингтон сложил с себя полномочия главнокомандующего и наслаждался мирной жизнью, время от времени давая советы правительству тринадцати штатов на пути к самоопределению нового государства.
– Я думал, все в прошлом, Лунд.
– Так ведь и правда в прошлом, Джордж, мы победили. По крайней мере, корона отступилась.
– Меня не корона беспокоит, – отрезал Вашингтон. – Занимают меня силы, что объединились с короной против нас. – Сквозь панорамное окно он взглянул на плантацию: посевы с трудом справлялись с жуткой засухой. – Они так просто не сдаются и поражения не признают.
– Так ведь силы природы демонической пока никак себя не проявили, верно? – напомнил Лунд. Он был прекрасно осведомлен, с кем еще, помимо Англии, сражался его кузен – как и о возмездии, которое, как опасался Джордж, обрушилось на их семью.
– Чуть ранее, этим же годом брат Марты, Бартоломью, скончался от лихорадки. Прошлым месяцем – ее мать, также от лихорадки. Теперь вот и сама Марта занемогла, у нее лихорадка, и я опасаюсь худшего.
– Джордж, – покачал головой Лунд, – лихорадка – дело обычное, это не…
В этот момент из комнаты Марты вышел врач, избавив тем самым Джорджа Вашингтона от банальности, какую собирался изречь его кузен. Бывший главнокомандующий Континентальной армии обернулся посмотреть на коренастого рыжего джентльмена.
– Что скажете, доктор?
Тот покачал головой и произнес:
– Не могу сказать, генерал: у вашей супруги жар. Ее сжигает лихорадка природы мне прежде неизвестной. Сказать по правде, я удивлен, что ваша супруга еще жива, поскольку тело ее горит едва ли не буквально. Сейчас рабы обкладывают ее смоченными в холодной воде полотенцами. Я уеду и вернусь через два дня, а вы же тем временем проследите, дабы рабы и впредь продолжали сбивать жар. Рекомендую также оставить окна открытыми на ночь.
– Благодарю, доктор.
Один из рабов отправился проводить доктора, а Вашингтон обернулся к кузену:
– Неестественный жар… горят и наши посевы.
Лунд улыбнулся.
– Узнаю это выражение на твоем лице. Ты что-то задумал.
Вашингтон зашипел сквозь зубные протезы:
– Откуда такая твердолобость, Лунд? Наши посадки этим летом страдают от чрезмерной жары и засухи. Бартоломью и матушка Дэнбридж погибли от лихорадки, которая поразила наконец и Марту. Уверен, стоит присмотреться, задуматься, и ты сам увидишь: эти события связаны.
– Что их объединяет? Кроме тебя? Жар.
– Именно. Есть один враг, которого, как я полагал, изгнали. Ведьма по имени Зерильда, наделенная в 1776 году, еще в Трентоне, демонической силой. Позднее она отправилась в Нью-Йорк, а после чуть не загубила наше дело. Уничтожила лагеря в Саратоге, Олбани, Кингстоне, Пикскилле и Сонной Лощине – пока ее не изловили и не сожгли на костре. Она возглавляла ковен, который может отомстить.
Снаружи внезапно потемнело, комната погрузилась в сумрак. Вашингтон кинулся к окну и выглянул на улицу: солнце на небе превратилось в тонкий золотой обод вокруг темного пятна.
Одновременно отовсюду раздался женский голос, хотя никого ни в комнате, ни возле дома не было. Даже в сумраке Вашингтон еще мог разглядеть обстановку в гостиной и гибнущий на поле урожай.
Это был холодный и мертвый, глубокий и отдающий эхом женский голос.
Твоя дражайшая супруга не протянет до конца недели, враг наш! Скоро все, что тебе дорого, сгинет!
Сгинет!
– А ну покажись, трусливая женщина! Покажись!
Завтра, в новолуние я отниму твою любовь, и ты познаешь невиданное доселе горе!
Голос умолк, а солнце снова появилось.
Вашингтон засуетился: велел рабам-мужчинам стеречь границы плантации, даже вооружил некоторых из них. Он понятия не имел, уязвимы ли слуги Зерильды для пуль и штыков, однако они имели обыкновение занимать человеческие тела, а те все же смертны.
Следующим днем примчался курьер. Лунд, встретив посланца у дверей, хотел было отправить его восвояси – ибо Джордж Вашингтон дал строгие указания не беспокоить его, – но тут сам отставной генерал вспомнил, что неделей ранее получил письмо из Франции.
– Впусти его! – крикнул Вашингтон, сидевший у кровати Марты. Оставив супругу на попечение рабынь, безуспешно пытавшихся сбить жар, он спустился вниз.
От вестника разило конским потом. Вашингтон нашел запах одновременно будоражащим и тошнотворным. Уж больно явно он напоминал о войне, которую генерал стремился забыть как можно скорее и отдать все силы на создание республики.
Война, однако, не спешила уходить в прошлое. – Генерал Вашингтон.
– Мистер Вашингтон, достаточно и этого, – быстро поправил курьера хозяин дома. С врачом он не церемонился, однако этот человек проскакал через всю новую страну и мог лишний раз напомнить о том, что Вашингтон вот уже второй год пытается забыть.
– Как вам будет угодно, мистер Вашингтон. Мастер из Франции передает, что закончил работу и просит прощения за задержку…
Потянувшись за пакетом в руке курьера, Вашингтон произнес:
– Да, да, я прочел сообщение мсье Мерсье, которое он отправил вперед заказа.
– Именно так, сэр, – подтвердил курьер, отдавая пакет. – Должен сообщить также, что французский мастер добавил, по вашему запросу, руны. В письме он счел благоразумным этого не упоминать.
– Прекрасно его понимаю, – мрачно ответил Вашингтон и вскрыл пакет, доставленный морем из Парижа в порт Балтимора, а после – сушей, с этим самым курьером, – в Маунт-Вернон.
Внутри лежали десять крестов, шедшие к героям десять лет. Вашингтон подумал о тех из адресатов, кто не дожил до сегодняшнего дня, особенно вспомнил о Крейне и ван Бранте: как бесславно переплелись их судьбы!
Правда, сейчас его ум занимали куда более насущные вопросы. Каждый крест хранился в перетянутом шпагатом мешочке. Достав один из крестов, Вашингтон сказал:
– Лунд, раздобудь мел и отнеси его в комнату Марты.
Курьер откашлялся.
– Если на этом мои услуги более не требуются…
Вашингтон уже и забыл о нем.
– Прошу простить меня, сэр, – опомнился генерал. – Не желаете ли освежиться или…
– Благодарю, сэр, – вскинул руки вестник, – в том нет нужды. Оставлю вас наедине с вашими делами, а сам отправлюсь в Александрию, где мне приготовлено жилье. Вот только лошадь отдохнет…
Вернув крест в мешочек, Вашингтон пожал курьеру руку.
– Благодарю вас, сэр, за великую службу, что вы сослужили Соединенным Штатам.
– Это честь для меня, гене… – Он смущенно улыбнулся. – Мистер Вашингтон. Мои заслуги – ничто по сравнению с вашими.
Сказав это, курьер отправился к поилке, где отдыхала его лошадь. Им предстоял еще путь длиной в восемь миль до Александрии. Вашингтон тем временем поднялся к Марте; вскорости к нему присоединился Лунд.
– Как она? – спросил Вашингтон у одной из рабынь.
Та покачала головой:
– Сэр, ей по-прежнему весьма дурно. Лихорадка не желает уходить.
– Если повезет, Марту мы скоро вылечим.
Приняв у Лунда кусок мела, он опустился на колени перед кроватью и принялся чертить на половицах сигил – надеясь, что в точности запомнил знак, который ему показывал преподобный Напп. Было бы идеально, если бы ритуал провел сам преподобный отец, ведь он в делах магии понимал куда больше генерала. Он даже заметил как-то, дескать, Вашингтон чересчур рационален для того, чтобы искренне открыться волшебству. Это и по сей день оставалось справедливо в отношении Вашингтона, пускай и повидал он за годы войны немало. Сверхъестественное кормилось за счет незнания и бездеятельности народа, что лишний раз укрепило веру Вашингтона в собственное предназначение. Республика, править которой предстояло людям, не тиранам, видела единственный путь борьбы с дьявольщиной. В конце концов, демоны не просто так объединились с монархией.
Преподобный был далеко, в Сонной Лощине, и ему потребовалось бы несколько дней – драгоценных дней, которых у Марты просто не было, – на то, чтобы приехать.
За все эти годы Вашингтон потерял слишком много тех, кто был ему дорог. Марту он терять не собирался.
Закончив рисовать сигил – шестиконечную звезду, – Вашингтон поднялся и попросил кузена:
– Лунд, помоги развернуть кресты. Нужно шесть штук.
– Тогда зачем ты заказал их десять?
– Всего их заслужили десять человек, – отрезал Вашингтон и тоном мягче добавил: – К тому же всегда полезно иметь некоторое количество про запас.
– Почему именно шесть? – спросил Лунд, разворачивая первый крест.
– Преподобный Напп объяснял, что число шесть имеет огромную силу, когда речь заходит о магии жизни и смерти – с ней-то и связаны начертанные на крестах руны. В конце концов человеческая жизнь имеет шесть ипостасей: рождение, младенчество, детство, зрелость, старость и смерть.
Кивнув, Лунд помог кузену развернуть остальные кресты.
– Теперь помести по одному на кончик каждого луча, – распорядился Вашингтон.
Кивнув, Лунд сделал, как просили.
Тем временем начался закат.
– С приходом ночи на небе появится новая луна.
– Разве новая луна восходит?
– Не будь таким глупцом, Лунд. Конечно же, она восходит, просто мы ее не в силах видеть. Так вот, когда луна взойдет, слуги Зерильды попытаются нанести последний удар, прикончить Марту, и мы будем ждать их во всеоружии.
Время тянулось бесконечно долго. Вашингтон припомнил, как много раз он и его люди на войне дожидались прихода утра или ночи, подвозов с припасами и оружием. Порой война убивала ожиданием: когда ждешь чего-то с нетерпением, время ползет особенно медленно.
И вот наконец, когда наступила ночь, а на небосклоне взошла невидимая глазу луна, Вашингтон принялся читать заклинание из гримуара, книги заклинаний, одолженной у Наппа. Генерал принес ее из домашней библиотеки, когда закончил с сигилом.
Марта стонала, терзаемая лихорадкой, плакала, отчего сердце Вашингтона обливалось кровью.
В окно ворвался горячий зловонный ветер, и зазвучал мертвенный голос:
Тебе не остановить меня этим хилым заклинанием!
Вашингтон продолжил читать.
Жена твоя умрет, и ты познаешь боль и страдание и никогда более не будешь счастлив! Заплатишь за то, что сотворил с Зерильдой!
Когда Вашингтон закончил, кресты на кончиках лучей сигила загорелись зловещим светом.
– Я и не думал сдерживать тебя, ведьма. Я спасаю жену.
Некоторое время сохранялась тишина. Ветер по-прежнему задувал в окно, однако прислужница Зерильды молчала.
Внезапно раздался дикий, пробирающий до костей вопль:
Что ты наделал? Я не могу даже коснуться ее!
Рабыня, что присматривала за Мартой – и с самого наступления ночи то и дело осеняла себя крестным знамением, – заметила:
– Сэр, жар убывает!
Будь ты проклят, Джордж Вашингтон! На жене твоей была печать смерти, но ты снял ее!
– Таков был мой замысел. Изыди, ведьма! Здесь тебе делать нечего!
Сегодня я отступлю, – уже громче произнес голос, и смрадный ветер задул сильнее, хлеща по лицу. – Но знай: Зерильда еще восстанет!
Ветер стих, и в комнате вновь воцарилась привычная для начала августа виргинская влажная духота.
– Д-джордж?
– Марта! – испытывая невероятное облегчение, Вашингтон кинулся к постели супруги, которая до этого неделю не произносила ни слова.
– Мне… мне так плохо.
Вашингтон, против ожидания, рассмеялся. Присев на краю кровати, он крепко обнял супругу.
– Не бойся, Марта, больше тебе ничего не грозит.
На следующее утро Вашингтон распорядился вручить наконец награды героям войны – или же родственникам тех из них, кто не дожил до сего дня. Единственный, кто не оставил наследников – по крайней мере, известных Вашингтону, – был Крейн.
Нужно было озаботиться соответствующим тайником, из которого Крейн, по возвращении в мир живых, смог бы изъять причитающуюся ему награду…