Берлин поразил оберштурмбаннфюрера фон Готтенберга своей безмятежностью. Здесь пока что ничего не напоминало о войне: нежаркое, предосеннее солнце, слегка подернутые ранней желтизной листья девственного леса, вызывающе подступавшего к городским предместьям; поднебесные витражи черепичных крыш. «Слишком мирно выглядит столица империи, затеявшей войну против половины мира», — подумалось барону

Понятно, что подобные умозаключения вслух не выскажешь — тут же окажешься в подвале гестапо. И все же… слишком мирно и безмятежно, настоял он на своем, поглядывая на чинно восседавшего рядом с ним на заднем сиденье командующего Стратегическими северными силами вице-адмирала фон Штингена: уж не прочитывает ли Штинген его мысли? Да, безмятежно мирный…

Казалось бы, что в этом плохого? Да только сомнения закрадываются в душу старого контрразведчика: вряд ли, пребывая в таком «невоенном» городе, штабисты Верховного командования вермахта, как и штабисты родов войск, способны реально оценивать ситуацию на фронтах. Умиротворенность притупляет остроту восприятия ситуации, а это всегда опасно — и для отдельно взятого диверсанта, и для воюющей империи.

— Разве совещание состоится не в здании Главного управления имперской безопасности? — с трудом оторвал Гюнтер взгляд от внезапно открывшегося ему небольшого озерца, за которым начинался район вилл, коттеджей и просто крестьянских домов, доставшихся Берлину в наследство от некогда существовавшей здесь пригородной деревни.

— Первоначально предполагалось, что в управлении, — не оборачиваясь ответил сидевший рядом с водителем штурмбаннфюрер СД Хейне. И вновь многозначительно умолк.

«А ведь этот наглец ведет себя так, — внутренне вскипел фон Готтенберг, — словно везет нас не на совещание, а в один из секретных концлагерей СС. Впрочем, возможно, так оно и есть. Почему ты не допускаешь такого поворота событий, барон?»

С той поры, как штурмбаннфюрер встретил их в аэропорту, он уже дважды повел себя нетактично. Во-первых, не предложил место рядом с водителем значительно старшему по чину вице-адмиралу, а во-вторых, до сих пор так и не соизволил сообщить прибывшим «фронтовикам», куда их везут. Офицеры СД всегда отличались снобизмом и наглостью, но похоже было, что даже в их среде Хейне вел себя слишком уж вызывающе. Тем более что происходило это в его, офицера СС фон Готтенберга, присутствии.

Возможно, барон и попытался бы привести этого наглеца в чувство, но мешало присутствие в салоне опеля вице-адмирала. Тем временем сам командующий Стратегическими северными силами оставался холодным, как айсберг, а потому совершенно безучастным. Ему так осточертели серые скалы Норвегии и боло-та лапландской тундры, что теперь он сдержанно, бессловесно довольствовался всем тем, что способно было открыться за стеклом дверцы.

— И все же потрудитесь объяснить, штурмбаннфюрер, куда мы направляемся, — как можно жестче поинтересовался фон Готтенберг.

— Уже в аэропорту мне сообщили, что совещание будет проходить в пригороде Берлина Ораниенбурге, в охотничьем замке Фриденталь. Это связано с тем, что Гиммлер полностью возложил ответственность за операцию на СД. «Освободив от нее разведку и штаб люфтваффе, а значит, и самого Геринга», — завершил его мысль фон Готтенберг.

Название замка Фриденталь вам о чем-нибудь говорит?

Готтенберг и Штинген многозначительно переглянулись. Единственное, что им было известно, что с некоторых пор высшие чины облюбовали этот замок, затерянный в глубине старинного, в английском стиле созданного, парка для своих совещаний и встреч с иностранными резидентами, чье появление в самой столице было крайне нежелательно. И еще просачивалась информация, что именно здесь, в замке Фриденталь, под эгидой СД, планируется открыть особую разведывательно-диверсионнную школу, в которой будут готовить иностранных резидентов и вождей национально-освободительных движений, а проще — предводителей заговорщиков и путчистов.

Охотничий замок встретил их суровой готикой декоративных башенок, гулким перестуком старинной брусчатки, которой был вымощен внутренний дворик, и мрачными сводами внутренних переходов.

Роль приземистого и непомерно тучного бригадефюрера СС Штоффа, открывавшего это совещание, свелась в тому, что он представил полковника Ровеля, которому, собственно, и поручено было доложить собравшимся о подготовке новой, особо секретной операции. А затем возглавить её.

— Господа, — вальяжно, с какой-то полуаристократической ленцой проговорил генерал-майор СС, — полковник абвера Ровель принадлежит к тем немногим специалистам по России, которые не только обобщали и анализировали поступавшие из этой страны разведданные, но и сами какое-то время работали в логове коммунистов. Недавно фюрер лично принял его и поручил выполнение особо важного задания. Все остальное он скажет сам.

Усевшись в кресло у давно не знавшего пламени старинного камина, генерал принялся с такой старательностью промокать вспотевшее лицо, словно камин этот был установлен на вершине Эвереста.

— Прежде чем речь пойдет об операции «Странник пусты-ни», — неспешно прохаживался между краем камина и краем стола полковник Ровель, — я хотел бы предложить вам, господа, обменяться опытом создания наших секретных баз на Земле Франца-Иосифа, которую представляет здесь майор авиации Кринг, на Новой Земле — гауптман Хорст, Новосибирских островах и острове Врангеля — штурмбаннфюрер СС Мерциг, а также баз «Северный призрак» и «Норд-рейх», расположенных в материковой части Русского Севера — оберштурмбаннфюрер СС фон Готтенберг.

Все доклады предшественников фон Готтенберга полковник выслушал, не задавая вопросов и никак не комментируя сообще-ютя. Лишь когда начал говорить барон, Ровель наконец-то оторвал взгляд от разостланной на столе карты Советского Союза и проявил хоть какой-то зримый интерес к тому, о чем идет речь. И только после доклада Готтенберга бригадефюрер СС Штофф оживился настолько, что решил задать несколько вопросов. Особенно его интересовало соседство с заставой русских и попытки пробудить имперские амбиции у представителей коренных народностей Севера, обращая их память к временам сибирского правителя Кучума. Причем после каждого ответа барона он, обращаясь к Ровелю, говорил: «Не правда ли, это любопытно, полковник? Не исключено, что вы можете столкнуться с такой же проблемой».

Вместо ответа полковник подал какой-то знак сидевшему чуть в сторонке, между боковой дверью и окном, обер-лейтенанту, и тот вынес из соседней комнатки большой стенд на подставке, на котором была прикреплена карта южной части «советской Евразии». Но что именно имел в виду бригадефюрер, стало понятно, когда заговорил сам Ровель. Это был человек с отчетливо выраженным славянским типом лица, к тому же по-германски он говорил со странноватым акцентом, очень близким к тому, каким обычно блещут «русские немцы» — уж кто-кто, а «прибалтийский барон» фон Готтенберг улавливал это очень отчетливо.

— Пока что трудно предположить, в какой диспозиции окажутся наши войска к концу «русской кампании» нынешнего года, — проговорил он негромким, вкрадчивым голосом учителя младших классов. — Но уже теперь, к началу осени, понятно, что боевые действия затянутся и, очевидно, будут продолжаться в течение, как минимум, двух последующих лет.

— Даже так? — проворчал доселе молчавший вице-адмирал фон Штинген, чье присутствие в этом зале до сих пор казалось совершенно не обязательным.

— Даже так, — вежливо и вполне добродушно улыбнулся Ро-вель.

— Это мнение фюрера или ваше собственное, полковник?

— Пока что можете считать это мнением аналитического отдела абвера, с которым уже ознакомлены и Верховный командующий фельдмаршал Кейтель, и сам фюрер. Если вы спросите, адмирал, как они восприняли эти выводы, то я отвечу: «С молчаливым пониманием. Как неприятную, но неминуемую реальность».

Фон Штинген по-рыбьи пошевелил бессловесными устами и беспомощно взглянул на Готтенберга. Но тот сделал вид, что полностью увлечен созерцанием выставленной у самого стола карты.

— При такой длительности военных действий остро встает вопрос авиационной связи с нашими японскими союзниками, — продолжил свою речь полковник. — Фюрер поставил передо мной задачу: определить маршрут пролета наших самолетов над территорией Советского Союза, Китая, Монголии и Маньчжурии. Понятно, что взлетать эти самолеты должны уже с территории России, чтобы значительно сократить расстояние.

— Желательно, с Красной площади, — проворчал вице-адмирал, не желавший скрывать свое неудовольствие пораженческими прогнозами абверовца.

— …И поскольку действовать он начнет скорее всего с весны следующего года, а беспосадочная дальность полета нашего самого «дальнего» разведчика достигает всего лишь трех с половиной тысяч километров, то я предложил следующий маршрут. Внимание на карту. Самолеты взлетают с аэродрома на Азовском море, скажем, из района Таганрога, пролетают неподалеку от столицы Калмыкии — Элисты, далее, следуя над малозаселенными районами Прикаспия и полупустынными территориями Казахстана, проходят над островом в Аральском море Барса-Кельмес. Затем они идут над пустыней Муюн-Кум, достигают казахского озера Балхаш, после чего следуют по маршруту: Урумчи на северо-западе Китая, точнее, в Уйгурии; пустыня Гоби на китайско-монгольском приграничье, и, наконец, аэродром маньчжурского города Хайдар, в котором уже давно обосновались японцы и где нас всегда будет ждать специально назначенный представитель японского командования. А безопасность станет обеспечивать контрразведка Кван-тунской армии. Нетрудно заметить, что весь полет будет проходить над малозаселенными, морскими и пустынными территориями, где существует минимальная возможность столкновения с советскими самолетами и зенитными батареями.

— Да, это очевидно, — поддержал его фон Готтенберг, воспользовавшись паузой в речи полковника. Что-то уже подсказывало оберштурмбаннфюреру, что пригласили его в этот замок не случайно. Барон уже предчувствовал, что именно ему, с его «норвежцами» и «Черной акулой», будет поручено осваивать этот пустынный маршрут в рамках операции «Странник пустыни». — Но даже при этом маршруте на территории Союза нам неминуемо понадобится как минимум один секретный промежуточный аэродром.

— Вот в этом-то и вся проблема, оберштурмбаннфюрер, — оживился Ровель. — Нам обязательно понадобится такой аэродром. Я слышал, что для своих дальних северных странствий вы облюбовали «Фокке-вульф-200 C-3», известный в геринговских кругах под названием «Черная акула».

— Это в самом деле прекрасная машина. По крайней мере, из всех ныне существующих в рейхе. Она выделяется даже на фоне остальных серий «фокке-вульфов».

— Вот и представьте себе, что именно вам предоставлена честь первому проложить этот маршрут. Где бы вы предпочли создать секретный аэродром? Где бы решились приземлять свою «Черную акулу»?

Барон задумчиво почесал пальцами подбородок, медлительно пожевывая при этом нижнюю губу.

— Исходя из дальности полета основной аэродром должен располагаться где-то на территории Казахстана, — в конце концов решился он. — У пилота должен оставаться определенный запас горючего, чтобы в случае необходимости дотянуть до запасного аэродрома. Или хотя бы до границ Уйгурии, население которой, насколько мне известно, настроено создать собственное государство, выйдя из состава Китая точно так же, как это сделала Маньчжурия.

— Логично. Подойдите, пожалуйста, к карте и попробуйте локализировать избранную вами местность.

Какое-то время фон Готтенберг блуждал взглядом по карте Казахстана и приграничным районам Уйгурии, затем не совсем уверенно ткнул пальцем в юго-восточное побережья озера Балхаш.

— Прекрасно, господин оберштурмбаннфюрер. Ваши расчеты почти полностью совпадают с мнением аналитического отдела абвера.

— И с мнением такого же отдела разведки люфтваффе, — неожиданно обрел дар речи доселе бессловесный обер-лейтенант авиации, — поскольку я представляю здесь Форшунгсамт.

— Но если вы заметили, — продолжил свою «тронную речь» полковник, после того как оберштурмбаннфюрер вернулся на свое место за столом, — юго-восточное побережье низменное, болотистое, оно испещрено множеством небольших водоемов и рукавами устья. Здесь много влаги, а потому всегда пасутся многочисленные стада. Поэтому мы предлагаем создать промежуточный аэродром на западном побережье — безлюдном и более пригодном для создания посадочной полосы, А в его восточной оконечности можно соорудить запасную полосу.

— И вы решили, что создавать этот аэродром нужно будет команде барона фон Готтенберга? — не скрывал своего неприятия подобной идеи вице-адмирал. Ему самому нужны были эти опытные диверсанты.

— Сначала мы планируем выбросить небольшой, сугубо разведывательный десант, который выберет место для основного аэродрома, затем уже десант строительный. Все диверсанты-строители будут в красноармейской форме, все должны знать русский.

— Все ясно, — едва слышно, причем исключительно для вице-адмирала, проворчал барон фон Готтенберг. — Придется менять тундру на пустыню.

— Не гневите Бога, — заметил сидевший слева от барона комендант базы на Земле Франца-Иосифа, — это как раз не самый худший вариант осеннего перелета.

— Никаких воинских частей в этих местах нет, — не обращал внимания на их реплики полковник, — а местные пастухи будут считать, что это создают какую-то секретную базу красноармейцы, и будут помалкивать из-за страха угодить в концлагерь.

— Кстати, на Севере такой подход срабатывает.

— Понятно, что лучше всего перебросить туда ваших, господин вице-адмирал и господин оберштурмбаннфюрер, людей, уже имеющих опыт создания подобных баз. На время полярной зимы гарнизоны наших северных баз будут значительно уменьшены.

Барон и вице-адмирал мрачновато переглянулись, но промолчали, понимая, что оспаривать решение полковника бессмысленно. Его воля освящена волей фюрера. Это был звездный час полковника Ровеля.