Со стороны пролива донесся сухой резкий треск, который Ордаш теперь не мог перепутать ни с каким иным треском, ни с какими иными звуками. Такой громкий и грозный треск, дополненный приглушенным грохотом лавины, мог зарождаться, только когда разламывался и крошился огромный айсберг, осколки которого опадали на непрочное ледовое поле. Даже когда судьба очень далеко забросит его от полярных краев, этот треск и этот грохот еще долго будут чудиться ему по ночам; еще долго станут являться в виде слуховых галлюцинаций.

Старшина допил свой спирт, уселся в кресло и, чувствуя, что начинает основательно хмелеть, резко кивнул.

— Если вернуться к нашей беседе… Вы правы: есть офицер, готовый замолвить за меня словечко. Причем служит в одном из штабов. Этот и замолвить, и нажать может. — Сейчас он как раз и имел в виду того самого полковника, своего отчима, о котором до сих пор ни с кем на заставе речи не заводил, но о котором давно пора было вспомнить.

— Кто такой, старшина? Не интригуй, толково и по существу доложи обстановку.

— Полковник Радулин.

— Не слыхал о таком. Чем командует? — напрягся старший лейтенант.

— Служит в штабе Ленинградского военного округа, на очень солидной должности.

— В штабе?! Ленинградского военного?! — брови Загревского поползли вверх, а взгляд как-то сразу протрезвел. — Только что придумал его или в рукаве держал как крапленую карту?

— Считайте, что в рукаве. Не резон было козырять им раньше срока.

— Тогда… исключительно! — хмельно поднял вверх указательный палец Загревский. — Продолжай вводить в курс.

— Знаю, что переведен туда на генеральскую должность, и вполне возможно, что теперь он уже в звании генерал-майора. Как знаю и то, что у него большие связи в Наркомате обороны.

— В этом можно не сомневаться. В штаб округа, да к тому же Ленинградского, просто так не попадают. Исключительно. Что еще можешь добавить?

— Кажется, и так наговорил много лишнего.

— Лишнего? Ни одного слова, — с убежденностью закоренелого алкоголика помахал перед ним давно погасшей сигаретой старший лейтенант. — Как военные люди мы с тобой всегда должны знать, что у нас имеется в ближних тылах. Исключительно.

— Вполне допускаю, что теперь уже Радулов является одним из заместителей командующего. По крайней мере, переводили его в Ленинград именно с такой перспективой.

Вот здесь старшина уже откровенно блефовал. Никаких сведений ни об истинных связях Радулина, ни о его генеральских перспективах у Вадима было. Но он понимал, что сейчас самое время поднять свой престиж в глазах начальника заставы, дабы придать ему уверенности в своих действиях.

— Тогда чего мы сомневаемся? Как только вернемся на заставу, готовлю представление. При условии, — старший лейтенант нервно передернул плечами и азартно пощелкал пальцами, — что потом ты замолвишь словечко и за меня. В принципе такое возможно?

— Вполне. Причем за вас мне замолвить значительно легче, нежели за самого себя — почему бы и не похадатайствовать по поводу судьбы сослуживца, к тому же своего командира?

— Неужели можешь, старшина? — с недоверием взглянул на него Загревский, и почти с минуту молча, сосредоточенно обгладывал кость песца.

— До сих пор никакими ходатайствами отношения с отчимом я не портил, а значит, обижаться на меня повода не давал.

— И что, у тебя есть такой доступ к этому штабному полковнику, что можешь вот так, спокойно, замолвить обо мне слово?! Относительно самого себя — понятно: коль уж знаком с полковником, то попросишь. Но обратиться к полковнику из штаба округа с просьбой поддержать своего начальника заставы… Понимаю, что с такими хлопотами можно соваться, уже будучи майором или подполковником. Но ты-то всего лишь старшина.

— Уже старшина, — уточнил Ордаш. — Перевели-то меня сюда с явным повышением. И, к слову, по протекции этого же полковника.

— Верно, — повел подбородком Загревский. — С повышением и в звании, и в должности. А служба на отдаленной заполярной заставе — прекрасная строка в армейской биографии. Об этом я как-то не подумал. И давно ты знаком со своим полковником?

— Сравнительно недавно.

— А вот это не в нашу пользу, — хмельно прищелкнул языком Загревский. — Точнее, не в твою пользу, старшина, — и в голосе его появились нотки человека, явно решившего поторговаться.

А еще старшина почувствовал, что доверие к нему падает, а значит, и шансы сохранить хоть какой-то вес в глазах начальника заставы — тоже.

— При каких обстоятельствах это произошло?

— Что имеется в виду? — не сразу уловил суть вопроса Вадим.

— Знакомство твое с полковником — что же еще? Служили в одной части, дружил с его сыном? Друг семьи?

— Скорее всего друг семьи. — Ордашу показалось, что определение это наиболее точное.

— Сослуживец отца, надо полагать?

— Нет, с отцом он знаком не был. Просто дело в том, что он — мой отчим. Он женился на моей матери.

Старший лейтенант конвульсивно зажал зубами большую кость песца, что-то промычал и тут же вынул её изо рта.

— В Христа-Спасителя! То есть ты хочешь сказать, что твой отчим — полковник штаба округа?!

— Так точно, — пожал плечами старшина. — Мой отчим — полковник Радулин. Отец же был майором погранвойск.

— С отцом ясно. Однако его уже нет в живых. А вот что касается отчима, оказавшегося важным чином в штабе округа!.. Если только все, что ты сейчас наговорил, — правда.

— В этом нетрудно будет убедиться. Не исключено, что судно доставит письмо от матери или даже от отчима. В ответ я тоже напишу письмо — и ему, и матери. В нем-то и попрошу о содействии.

— Тогда какого дьявола?! — неожиданно взъярился начальник заставы, явно чувствуя себя обманутым. — Что ж ты молчал? Что ты корчил из себя сироту казанскую?! Я-то думаю, с чего вдруг ты так уверенно и независимо ведешь себя?!

— Да нет, я совсем не поэтому, — попробовал было разуверить его Вадим. — Просто у меня уже есть опыт службы, и потом, по характеру своему…

Однако начальник заставы резко и возмущенно прервал его:

— Брось, старшина! Хотя, может быть, на самом деле ты вообще не старшина?

— То есть, как это не старшина?!

— Да кто тебя знает?! Погоны сменить нетрудно. Может, тебя специально заслали сюда как засекреченного «особиста»?

Ордаш откровенно, с какой-то непривычной для себя вальяжностью, рассмеялся.

— Да нет, самый обычный старшина погранвойск.

— Другой на твоем месте уже служил бы где-нибудь в районе Сочи.

— С меня достаточно было службы в районе Одессы.

— Точно, черт возьми! — хмельно грохнул кулаком по столу За-гревский. — Ты ведь в тех краях уже отслужил.

— А что касается вашей заставы… Получил звание, получил предписание прибыть к месту службы. Даже не успел толком предупредить о своем отъезде ни мать, ни отчима.

— Это уже мелочи. Отчим — человек военный, он все поймет. Тем более что он все-таки отчим, а не родной отец. Если то, что ты только что сообщил мне, действительно правда…

— Я ведь уже сказал, что это очень легко можно проверить.

— В таком случае я с тобой, старшина, дружу. Тогда я с тобой, младший лейтенант Ордаш, дружу. Понял? Но чтобы так, надолго… — и, растопырив багровую, множество раз обожженную морозами пятерню, протянул её старшине для пожатия.

— Если разобраться, по-настоящему по службе только так и продвигаются: кто-то кого-то поддержал, замолвил словечко, поручился…

— Вот именно: поручился. Я словно бы предчувствовал. Не зря взял в этот поход на остров тебя, а не, как следовало бы, младшего лейтенанта Ласевича, старшину Ящука или военфельдшера. Что-то мне подсказывало, что ты, старшина, раскрылся не до конца. Год молчать, как на допросе в белогвардейской контрразведке. За целый год ни разу не похвастаться своими связями, своим родством… Это, знаешь ли, характер. За это уважаю. В таком случае мы Ящука замнем и задавим. При любом раскладе. Даже если его вздумают повысить в звании и снова оставить на заставе. Твое родство — это как козырь из рукава, в самое нужное время. Как стрельба из двух рук, и без осечки, ясно?

— Так точно.

На сей раз Загревский поднялся и вновь протянул Ордашу свою растопыренную паучью пятерню.

— Следующий тост — за будущего младшего лейтенанта Ордаша!

— И только так, Хрис-стофор Кол-лумб! Только так!

Вадим вдруг подумал, что в эти минуты они ведут себя как заговорщики. Впрочем, они ведь никого не собираются убирать с престола, никого не намерены убирать со своего пути. Будет точнее сказать, что они ведут себя, как масоны, заботящиеся о том, чтобы постепенно и в то же время неотвратимо проникать во все сферы жизни страны, во все её властные коридоры. Хотя почему, как масоны? Почему бы не воспринимать их союз как сотворение истинного офицерского братства?

Со стороны пролива вновь донесся резкий скрежет, вслед за которым послышался шум лавины. Они оба прислушались. Слава богу, они были не на своем боте, а на вполне надежном, тысячи лет выстоявшем посреди Ледовитого океана острове. Но все равно чувствовали себя так, будто эти айсберги крошились прямо у борта их суденышка. Причем любая ледовая лавина способна была поглотить их.

Возможно, поддавшись этой философии бренности бытия, Ордаш твердо решил Для себя: если даже их союз с начальником заставы в конечном итоге ни к чему в будущем не приведет, то, по крайней мере, здесь, на заставе, они будут чувствовать себя друзьями.

— А теперь, — словно бы уловил течение его мыслей Загревский, — мы выпьем за офицерское братство. За то проверенное в боях братство, без которого армия — не армия и служба — не служба.