Ищут пожарные, ищет полиция…

Глебов лежал на полу, раскинув руки и ждал. Пульс в висках отсчитывал минуту за минутой. Никто не шел. Рядом – рукой подать – тяжело сопела оглушенная женщина. Больше звуков не было.

Тогда он перевернулся на живот и на карачках по-собачьи подполз к убитому парню, первым делом выхватив из его теплой ладони пистолет. Потом Андрей деловито обшарил карманы, нашел водительские права и в тусклом свете наступивших сумерек с трудом прочитал – Куценко Александр Петрович.

– Ну что, Куцый, вот и свиделись, – сказал покойнику Глебов и захохотал, истерически всхлипывая и повторяя, – вот и свиделись, ага, свиделись…

Побороть истерический припадок удалось лишь через несколько минут. Совершенно обессиленный, Андрей с трудом поднялся и вышел на улицу, шатаясь словно пьяный.

Второй – Федос – лежал под окном. Ни разу не промазал Глебов – одна пуля разворотила лицо, две другие пробили китайский пуховик слева и справа от замка молнии, напротив нагрудного кармана.

Андрей долго стоял, сжимая в окаменевших кулаках пистолеты – уже бесполезный револьвер и черный тяжелый ствол Куцего – серьезную машину иностранного производства.

Наконец, в ушах перестал стучать пульс, он начал слышать и посторонние звуки, среди которых главным был шум работающего в нескольких шагах автомобильного двигателя. Он подошел к забору и увидел стоящую возле калитки черную «восьмерку», с облаком белого дыма у выхлопной трубы. Ну да, конечно…

На краю слышимости раздался еще один звук. Глебов прислушался – где-то Михаил Круг пел про Владимирский централ. Странно как-то пел – повторял один припев раз за разом, словно заело пластинку…

Тут Глебова осенило – телефон! Значит, не все карманы Куцего проверил. Телефон – такая штука, что может пригодиться в будущем, номер Белянчикова врезался в память намертво.

Он торопливо вернулся в домик, еще раз обшарил тело убитого. Телефон нашелся в сумочке на ремне. Выше него висела красивая желтая кобура. Не забыть бы снять ее – подумал Глебов и нажал на телефоне кнопку с зеленой трубкой.

– Алло, – произнес он и ничуть не удивился, услышав голос Боцмана.

– Как там у вас? – спросил Боцман. – Если никто не появится, через час возвращайтесь, ясно?

– Не вопрос. Обязательно вернемся, – хриплым голосом ответил Глебов.

Боцман внезапно замолчал, через несколько долгих секунд сказал почти ласково:

– Здравствуй, уважаемый. А где Куцый?

Вот зараза – восхищенно подумал Андрей – мгновенно просек!

– Грузинский анекдот знаешь? – едва справившись с очередным приступом истерического смеха, задал он встречный вопрос. – Учительница спрашивает: Гиви, а где твой друг Гоги? А Гиви отвечает – Гоги сегодня в школу, наверное, не придет. Но почему? – удивляется учительница. А Гиви говорит – да я его зарэзал, нахрен!

– Очень смешно, – согласился Боцман, – про Федоса спрашивать, думаю, тоже глупо?

– Ну, извини, так получилось…

– Ты бы деньги вернул, что ли, – с грустью сказал Боцман.

– А смысл? Верну я ваш общак или нет – ты же все равно от меня не отстанешь. С деньгами я хоть с голоду не подохну, да и вообще… удобнее с ними.

– А если я пообещаю, что не трону?

– Был такой фильм французский с Алленом Делоном, «Троих надо убрать», кажется. Там герой, как и я, ввязался в чужие дела, а вылезти не мог. В конце враги тоже пообещали охоту прекратить…

– Ну?

– Обманули, – вздохнул Глебов.

– Понятно…. Давай другие варианты глядеть – вот, к примеру, у тебя семья в Москве живет. Не жалко?

Глебов почувствовал, как губы кривятся в жуткой гримасе ненависти.

– Семья, говоришь? Жалко? Кого жалеть?! Они меня как бомжа из моей собственной квартиры выставили! Использовали как отмычку для столичного житья, для карьеры! Как знать, может, я первой покупкой хороший ствол с оптикой сделаю….

Глебов говорил, сам удивляясь своей ненависти – оказывается, все эти годы жила-таки в сердце обида, только повода высказать ее не было.

Понял это и Боцман – наверное, единственный человек на свете, способный понимать сейчас Глебова. Понял и снова вернулся к деньгам:

– Ствол? Ты, Андрей Иванович, в нашем мире чужой. Рано или поздно все равно засветишься – большие деньги голову кружат любому. А мы не полиция – у нас сроков давности не бывает. Так что будем тебя искать с превеликим усердием.

– Значит, – вздохнул Андрей, – прятки продолжаются? Вышел Боцман из тумана, вынул ножик из кармана…, – он вдруг представил, как Боцман, разговаривая с ним, яростно жестикулирует, отправляя своих пацанов на полной скорости к злополучной даче, и заторопился, – Короче, пошел я прятаться, гражданин Боцман. Очень хочу надеяться, что мы с вами не увидимся. В общем, прощай, Леша, не поминай лихом – ты же за общак не отвечаешь.

– Вот чертяка! – крякнул Боцман, – погоди… ты, что – в домике все время был?! Где?!

– Вот пацаны твои сейчас приедут, обыщут и тебе доложат, лады?

Глебов отключил телефон, неуклюже перелез через неподвижную женщину, вытащил из чуланчика сумку с деньгами, потом долго пыхтел, отстегивая кобуру от покойника. Уже в дверях он задержался на мгновение и, не глядя по сторонам, сказал громко:

– Ты, тетя, валила бы отсюда скорее. Сейчас приедут настоящие бандиты – им свидетели ни к чему. Тебя никто не видел. А за порядок не беспокойся – приберутся ребята, им огласка тоже без надобности. Завтра приедешь – как будто тут ничего и не было, – он подумал еще, вытащил пачку денег, бросил на стол, не считая, – это на зубы. Ну, и за съеденную консервацию. Огурчики у тебя – высший сорт.

Андрей вышел на улицу, задержался у тела Федоса, чтобы глянуть на оружие – обычный «макаров», решил не брать.

Водить машину Глебов умел, даже сдал когда-то на права. Вот только купить собственное авто все никак не решался. Да и зачем она нужна, если хозяин по полгода на вахтах проводит. А в отпуске куда удобнее кататься на такси.

Он подогнал под рост сиденье, устроился удобнее, взглянул в лобовое стекло и растерянно заморгал – вместо ночной темноты глазам предстала какая-то серая пелена.

Глебов подумал, вылез из машины и провел рукой по стеклу, поднес ладонь к лицу и удивленно улыбнулся – снег! Первый снег в этом году!

Он снова залез в салон, на ощупь нашел, как включаются щетки, некоторое время по-кошачьи – одними глазами – следил за их работой. Наконец, выжал педаль сцепления, включил передачу. Машина дернулась, но не заглохла, а поехала.

Никакого готового плана у Андрея не было. Для начала необходимо уехать как можно дальше от дачи, потом – потом видно будет. Здесь, в Чкалове, ожидать чего-то хорошего смысла не было. Москва? Видимо, да…

Машину Куцый держал в холе и неге – на, так называемой, дачной дороге в салоне ни разу не раздался хотя бы скрип обшивки. Даже, слушаясь команд неуверенных рук Глебова, она ныряла в выбоины и выбиралась обратно легко и мягко. Прямо иномарка, а не дитя родного автопрома.

Первые признаки заработавшего мышления появились перед выездом на шоссе, ведущее в город. Для начала Глебов заботливо укрыл полюбившимся дождевиком сумку с деньгами и оружие – выбросить револьвер рука не поднималась.

Потом, пропуская чадящие грузовики, шедшие в Чкалов бесконечной колонной, он принял решение в город не ехать. Машину Куцего вполне могли опознать соратники, уже, несомненно, знавшие о гибели ее хозяина, а при своем небольшом водительском опыте устраивать гонки по городским улицам на манер голливудских боевиков Андрей не рискнул.

Значит, поворачиваем не направо, а налево – подальше от проклятого города, насколько хватит бензина и везения.

Он немного поэкспериментировал с ближним и дальним светом, дождался приличного разрыва между грузовиками и помчался на восток.

Боцман был, конечно, прав – в местной географии Глебов не разбирался совершенно. Куда ведет дорога, какой город следующий, сколько до него – темный лес, дорогие товарищи, темный лес… Может, дорога вообще ведет в Казахстан. Ну и ладно.

Главное, Боцман со своими ребятами будет искать его в…

А где его будет искать Боцман, узнавший, что кроме беглеца пропала и машина? Да на дорогах и будет искать – во все концы пацанов разошлет, все мало-мальски проезжие тропки перекроет!

Снова включился секундомер, отсчитывающий оставшееся до проигрыша время.

– Думай, Андрей Иванович, думай, – шипел Глебов, напряженно глядя в прорезанную фарами ночь, – это тебе не детские игры, это прятки по-взрослому…

Фары выхватили из темноты бесконечную колонну грузовиков, великой китайской стеной отделивших асфальт шоссе от промерзшего поля.

Глебов пронесся мимо и вдавил педаль тормоза – впереди величественно помахивал скипетром, виноват, жезлом инспектор ГИБДД. Пост, оказывается…

– Куда летим, гражданин? – сурово сунул в окно свое большое лицо товарищ инспектор, втянул носом воздух и радостно сказал, – моторчик глушим, из машинки выходим, отправляемся на пост, на предмет алкогольного теста! За локоток поддержать или сами дойдете?

Вот так оборот! Глебов уже и забыл о своей пьянке – столько всего произошло – а пьянка сама о себе напомнила.

– Командир, – как можно более развязно сказал Андрей, – погоди, не спеши, а? Ну, пройду я на твой пост, там куча народу, будете меня толпой прав лишать, так? Я ж упрусь, потому что мне эти права – по фигу. Завтра новые куплю. Зато здесь никто ничего с меня не поимеет. А если ты, предположим, с насморком? Да еще мне на один вопрос ответ дашь, а я за это тебя отблагодарю – чисто по-человечески! Прикинь – один вопрос, и я еду дальше, а ты остаешься служить отечеству, но намного богаче, чем был до меня, а?

– Смотря какой вопрос, – нейтральным тоном ответил инспектор.

– А вопрос будет такой – сколько километров отсюда до московской трассы?

– Эк тебя развезло, – даже расстроился инспектор, – Москва у нас совсем в другую сторону!

– Я знаю, что если буду ехать в эту сторону, то в конце концов приеду к Японскому морю, а не Балтийскому, – терпеливо ответил Глебов, – мне не нужна Москва, мне нужен выезд на московскую трассу! Ответь и получи щедрое вознаграждение.

Инспектор задумался, сказал неуверенно:

– Километров через двести будет поворот на Уфу. По-моему… только там дорога плохая, через перевал проходит. А если будешь ехать, никуда не сворачивая, то к утру будешь в Челябинске – тоже вариант.

– Спасибо, спаситель, – серьезно сказал Глебов и протянул недрогнувшей рукой десяток тысячных купюр, – счастливо оставаться.

– Ты, это…, – размягчился инспектор, – смотри, через пятьдесят километров еще один пост, там областники стоят – мимо не проскочишь. Так что, лучше покемарь пару часиков, может, выветрится.

– Эту проблему я уж как-нибудь решу, – заверил его Андрей и нажал на газ.

Машина сорвалась с места, а Глебов, поглядывая в зеркало на стремительно удаляющуюся фигурку инспектора, подумал, что засветился тут – хлеще некуда.

Он завернул на первую попавшуюся автозаправку, залил бак до пробки, поспрашивал сонного уже охранника про поворот на Уфу и снова сел в машину. Решение было принято. Осталось только найти подходящее место…

Подходящее место нашлось практически сразу – узкий съезд на полевую дорогу, робко уткнувшийся в шоссе слева по ходу движения. Глебов свернул, выключил фары и завел машину за лесополосу, шедшую параллельно дороге вдоль давно брошенного поля. Несмотря на поздний час от падающего снега шло легкое свечение, отчего темнота казалась прозрачной.

Андрей проехал вдоль деревьев метров триста, остановил машину, заглушил двигатель. Все. Приехали.

Он не без сожаления покинул теплый салон, торопливо натянул привычный дождевик, подхватил сумку, в которую заодно сунул и оружие – снова выбросить револьвер не поднялась рука.

Машину запирать не стал, так и бросил – с ключом в замке зажигания, приоткрытой дверцей, только внимательно осмотрелся и удовлетворенно хмыкнул – снег продолжал сыпаться с небес, обещая уже через час уничтожить все следы вокруг.

– Ищите меня, ребятки, – пробормотал Глебов, бредя вдоль шоссе под прикрытием лесополосы в сторону Чкалова, – может, вы и вправду старательнее, чем полиция, зато народу и возможностей у вас не в пример меньше. Так что – ищите, распыляйтесь. А мы тем временем одно дельце провернем.

Сильно мерзли ноги, но Глебов уже привык к неудобствам, поэтому не стал обращать на холод внимания. Тем более, что с ним ничего нельзя было поделать.

Через час с небольшим он уже брел вдоль остановившихся на ночлег у поста ДПС грузовиков. Они его не интересовали. Согласно плану, нужен грузовик, собирающийся ехать в город.

Он миновал пост, пройдя его за спиной все того же инспектора, не обратившего никакого внимания на пешехода. С этой стороны к поездке в город готовились три машины – длинномер скандинавского производства, бензовоз и КАМАЗ с наращенными до неприличия бортами.

С первым нечего было даже пытаться – кто пустит в шикарную кабину пахнувшего соляркой колхозника? Во второй уже был пассажир, или сопровождающий. Оставалась третья.

Глебов подошел к КАМАЗУ и постучал в дверь. Из кабины выглянул такой же, как и он, пропахший соляркой водитель, спросил с характерным восточным акцентом:

– Чего стучишь?

– До города подвези, брат, – попросил Глебов, – я на ферме был, домой пришел, а жену в город увезли, в больницу. До утра ждать не хочу. Подвези, а? А я тебе за это денег дам. Сто рублей, – и он протянул водителю купюру.

Водитель подумал – надо сказать, быстро – и махнул рукой, дескать, залезай. Вот и хорошо.

Главное, что проверку на посту КАМАЗ уже прошел, теперь до самого Чкалова его если и остановят, то только за нарушение правил, значит, к пассажиру приглядываться никто не станет.

– Только ты не удивляйся, – предупредил Андрея водитель, – у меня радио нет, в дороге я уже третий день. Поэтому петь буду, чтобы не заснуть. На узбекском. Ничего?

– Не вопрос. Мне даже интересно – я из ваших песен только про Учкудук слышал.

– Про Учкудук – это не наша песня, – грустно сказал водитель, – про Учкудук – это ваша песня. Ее русский написал. Еврей. Деньги сейчас отдашь?

– Держи.

– Сумка тяжелая у тебя.

– Так ведь жене в больницу собрал – одежда, еда, тапочки…

– Да, болеть плохо, – философски заметил водитель, с силой воткнул куда-то рычаг переключения передач.

Машина вздрогнула, заскрипела-заскрежетала и поползла, завывая так, что Глебов даже усомнился в наличии у нее глушителя.

– Картошку везу, – крикнул водитель, – из Башкирии.

– Ничего себе, – удивился Андрей, – так она же и тут хорошо растет!

– Какая тут растет – всю в Казахстан продали. Там ничего сейчас не растет. Только цены.

– Понятно, – закивал Глебов. – На фирму работаешь или на себя?

– Э, какая фирма? – пожал плечами водитель. – Два двоюродных брата в Башкирии картошку скупают, в Чкалове их отец ее продает. А я вожу. Еще месяц возить буду – много братья накупили. Урожай.

Разговаривать было трудно из-за рева двигателя.

– А что, дома работы совсем нет?

– Есть, почему нет? Только дома платят мало. У меня мама, сестра с двумя детьми, братишка и две сестренки, а работаю один я. Дома столько не заработать.

Путем нехитрых подсчетов Глебов уяснил, что в Узбекистане у водителя остались мать, три сестры, брат и два племянника – всего семь человек, из которых минимум четверо еще маленькие. И сестра почему-то без мужа.

– А отец где? – спросил Глебов и тут же пожалел о вырвавшемся вопросе – раз не назвал, значит, есть на то причина.

Но водитель, помолчав минуту, спросил:

– Хочешь, расскажу? Тебе все равно, а мне на душе легче будет, да и не усну уж точно.

– Расскажи, – осторожно согласился Андрей.

– Понимаешь, я не чистый узбек. Отец мой таджик. После армии остался в Фергане работать в полиции, с мамой познакомился. Тогда национальность еще никому не мешала. Поэтому и свадьбу родители хорошо отпраздновали, и уважали соседи отца – он был участковым. Вот только почему-то звания ему не давали и на повышение не отправляли. Так и ходил по району старшим лейтенантом.

Сестра уже комсомолкой была, а я в третий класс ходил. Большой уже был. Друзей было много – на улице, в школе. Поэтому мне все равно было, что мамины родственники к нам в гости почти совсем не ходят, хоть и живут недалеко. А они, оказывается, никак ей простить не могли, что замуж вышла не за узбека…

В тот день отец был выходной. Мы с ним на базар шли – настоящим мужским делом заниматься – мясо выбирать.

Недалеко от базара чайхана была, вернее, и сейчас есть. Когда мы проходили, отец заметил, что людей у чайханы больше чем обычно. Он же участковый – как мимо пройти. Хоть и выходной. Вот мы и подошли.

Собравшие мужчины умолкли, поздоровались с отцом. В стороне я заметил брата матери – дядю Мадазима. Рядом с ним стояли двое или трое, лица у всех были напряженные и злые. Дядя крутил в руках большой острый нож – такой должен быть у каждого правоверного. Это он так всегда говорил.

– Здравствуйте, уважаемые, – сказал отец, – по какому поводу собрались?

Заговорили сразу несколько человек – про несправедливость какую-то, про обнаглевших турок-месхетинцев, про гордость.

– Ну, ты же, правда, не узбек, – неожиданно громко сказал дядя Мадазим.

Все затихли.

– И что с того? – спокойно ответил отец. – Разве я от этого меньше люблю нашу страну или хуже уважаю обычаи?

– Докажи, – крикнул кто-то из толпы.

Отец тяжело вздохнул, нашел глазами меня и строго сказал:

– Беги домой, сегодня у нас не базарный день получился.

Я послушно повернулся и побежал, а толпа вдруг зашумела, загудела на разные голоса. Я обернулся посмотреть и увидел, как к отцу подошел дядя Мадазим и с кривой усмешкой сказал:

– Что же ты, Селим, по городу без пистолета ходишь? Плохие времена настали, а власть без оружия.

– Оружие – удел слабых духом, – ответил отец, а потом все снова зашумели и я больше ничего не расслышал.

Вечером в наш дом пришли несколько мужчин. На плечах они принесли тело отца. Приехавший молодой врач долго осматривал рану, нанесенную широким острым ножом, а потом удивленно сказал своему помощнику:

– Ничего не понимаю. Он с этой раной еще часа два живой был! Его же спасти можно было – аппендицит куда опаснее… Что случилось?

– Какой-то турок-месхетинец ударил, – громко сказал дядя Мадазим, – а мы поздно подоспели.

И пришедшие с ним мужчины согласно закивали, а какой-то маленький сухой человечек в европейском пиджаке сказал:

– Эти сволочи уже на представителя власти руку подняли, а завтра нас убивать начнут!

И все снова согласно закивали.

Приехавшие полицейские жалели мать, обещали из-под земли достать убийцу.

…а назавтра в городе начались погромы. Вся Ферганская долина из цветущего края в одночасье превратилась в край страха и насилия. Горели дома, правоверные убивали правоверных и неправоверных, студенты били витрины магазинов. В город под покровом ночи вошли военные части. В такой круговерти все как-то забыли об убитом за несколько часов до начала беспорядков участковом полицейском…

Жить стало плохо. Пенсию за отца матери все-таки дали, но купить на нее можно было разве что мешок муки. Я с двенадцати лет начал подрабатывать – то на базаре арбузы грузил, то на хлебопекарне машины хлебом загружал…. Когда исполнилось восемнадцать – с радостью пошел в армию! Думал на контракт остаться, а это ведь стабильная зарплата.

Но в армии тоже оказалось разделение на «чистых» и «нечистых». Я был из вторых – даже русским жилось лучше.

Не знаю, может, это мне одному так не повезло.

Водитель выкрикивал слова, не отводя взгляда от ночной дороги за лобовым стеклом – привычно и устало, явно не в первый раз рассказывая свою историю. Глебов подумал, что беда посещает людей в разных обличьях, а вот оружие у нее всегда одно – безнадега.

Водитель помолчал немного, откашлялся, приводя в порядок сорванный голос, продолжил рассказ:

– Дядя Мадазим мечтал о великом свободном Узбекистане всю жизнь. Не было ни одного митинга, ни одной демонстрации, в которых он не участвовал. Его даже один раз арестовали, правда, уже утром выпустили. А в декабре Узбекистан стал независимым государством. Это был настоящий праздник – и для дяди Мадазима, и для его единомышленников. Они сутками пропадали в каких-то пикетах у ворот российских воинских частей, входили в какие-то комиссии, заседали в каких-то комитетах и давали интервью всем, кто подходил к ним с микрофоном в руках. Они строили планы, всерьез обсуждали их и придумывали чисто узбекские названия для своих будущих правительственных должностей…

А потом оказалось, что бывшие члены коммунистической партии Узбекистана и не думали слагать с себя полномочия, чтобы передать их новым силам. Они сами придумали себе новые названия старых должностей и продолжили свое правление.

Дядя Мадазим был умным человеком. Он уже через полтора года перестал ходить на митинги, а еще через год забрал своих взрослых сыновей и уехал в Россию. Сейчас он и не вспоминает о своем революционном прошлом, обосновался на местном рынке и постепенно перетянул сюда всю свою многочисленную родню.

– Понятно, – кивнул Глебов, – у нас есть поговорка такая – работать на дядю. Для тебя это, выходит, чистая правда.

– Мать долго уговаривала, чтобы дядя Мадазим взял меня к себе на работу, – угрюмо сказал водитель, – хоть он теперь и не революционер, но как был националистом, так и остался. Знать, что племянник – полтаджика – это для него почти оскорбление. Но дядя Мадазим добрый – приезжай, сказал. Машину дам. Работать будешь. Я приехал.

Дядя Мадазим не сказал ни одного слова неправды. Дал машину – вернее, остов грузовика с чудом уцелевшими мостами – собирай! Дал денег на запчасти – в счет будущей зарплаты.

Хорошо, что позвал весной – с жильем оказалось туго, везде деньги нужны. А к себе почему-то не пригласил. Так полутаджик и прожил до осени в кабине восстанавливаемого КАМАЗА. Восстановил и начал работать. На дядю.

– Дядя добрый, – хрипел с ненавистью водитель, – сыновья на мерседесах катаются, в рестораны кушать ходят. Зарплату всем платит честно и по работе. Хорошо, что я овощи вожу – если бы возил мебель, умер бы от голода. А так, разведу костер, испеку картошку и сыт. Нет, зарплата у меня большая – дома я такую никогда не получал. Вот только долг за машину почти все деньги отбирает.

– Ты эту машину у дяди купил что ли?

– Э, какой купил! Как была дядина, так и осталась!

– А что же ты за нее дяде платишь? – не мог понять Андрей.

Водитель повернул к нему высохшее лицо и крикнул:

– Потому что дядя Мадазим – добрый! Он мне работу дал! Понял?!

Впереди засветились зеленым главные признаки города – первые светофоры.

Грузовик въехал на проспект, проскочил несколько перекрестков, затормозил у въезда на площадь с кольцевым движением.

– Если ты не против, выйду здесь, – сказал Глебов и после нескольких попыток все-таки открыл дверь.

– Э, больница еще далеко, – неожиданно проявил знание города водитель, но Глебов отмахнулся:

– Мне еще в одно место заскочить надо. Спасибо. Удачи, – помедлил мгновение, достал из кармана на ощупь несколько купюр и сунул, не разглядывая, за спинку сиденья. Захлопнул дверь, отошел на шаг и махнул рукой – счастливо!

То ли от порывов холодного ветра, то ли от собственных горьких мыслей уже через пять минут Андрей и думать забыл о водителе, которому не повезло родиться чистым узбеком. Сейчас его больше всего занимала задача пересечь добрую половину города незамеченным.

Задача оказалась не из сложных. Через час он уже стоял во дворе дома, в котором всего лишь несколько дней назад у него была квартира. А, кстати, сколько это – несколько?

Андрей попытался сосчитать, даже пальцы для верности загибал, но быстро запутался. Особенно мешала недавняя пьянка – два дня пил или три?

Так и не придя к какому-либо выводу, он несколько минут настороженно озирался, особенно тщательно разглядывая собственные окна на предмет появления там огонька или тени. Все было спокойно.

Тогда Глебов взял в одну руку пистолет, а другой плавно потянул на себя подъездную дверь, в мыслях выражая соседям бесконечную признательность за их жадность и вечные ссоры, то есть, за отсутствие кодового замка, либо домофона.

Запахи в подъезде ничуть не изменились, освещение тоже. Андрей на цыпочках поднялся на последний этаж, потом спустился на свой и замер у знакомой двери. Чуть выше замочной скважины на дверь и косяк была наклеена официального вида бумажная полоска, с печатями, плохо различимыми в подъездной полутьме.

Глебов только что не обнюхал эту бумажку, постоял еще немного, приложив ухо к двери. Потом достал из кармана ключ – изделие слишком умного студента, ныне покойного, и открыл дверь.

Из квартиры в лицо Глебову ударил теплый поток воздуха, даже голова на мгновение закружилась. Он еще раз оглянулся по сторонам, толкнул дверь и вошел.

Андрей сделал полный круг по всем помещениям и только после этого вернулся в коридор и закрыл входную дверь на замок. Сумку он бросил на пол у самой двери, не выпуская из рук оружия, еще раз обошел квартиру, чтобы убедиться, что никого здесь больше нет – ни живых, ни мертвых. Только он.

И снова он пошел кружить по квартире, в этот раз с другой целью – старательно завешивая окна плотными шторами. Справившись с кухонным окном, Глебов, наконец, рискнул включить свет в ванной, зашел внутрь, поспешно закрыв за собой дверь.

Из знакомого зеркала на него смотрел совершенно незнакомый человек. С Андреем Ивановичем Глебовым этот грязный обросший мужик не имел ничего общего – разве что цвет глаз…

…мылся Глебов тщательно, временами постанывая от наслаждения. Горячая – насколько могла выдержать кожа – вода лилась из душа и уносила с собой не только грязь и солярные пятна. Вместе с грязью утекала усталость, смывалось плохое настроение. Это было не купание – это было счастье.

Потом он неторопливо брился. Критический взгляд на прическу после недолгого раздумья сменился одобрительным – парикмахерская могла вполне обождать. Борода была сбрита с огромным удовольствием, потому что жутко чесалась. Усы Андрей все-таки решил оставить, больше для маскировки.

Неожиданно проснулся зверский аппетит. Андрей нагишом прошел на кухню, открыл дверцу исправно работающего холодильника, нашел в морозилке – еще из той жизни – каменные сардельки. При свете из холодильника поставил на газ кастрюльку, налил воду и положил сардельки, заодно решил вскипятить чайник.

Возвращаясь за чем-то в ванную, он задел ногой ком грязной одежды и внутри внезапно всколыхнулась, позабытая было, брезгливость. Он присел на корточки, превозмогая отвращение, начал опустошать карманы, складывая находки на стиральную машинку.

Среди вещей оказались сразу два бумажника, паспорт, мобильный телефон, запасная обойма и много денег россыпью – ничего собственного, все досталось в наследство от покойников.

Глебов внимательно оглядел руки, подумал об их грязноте и начал набирать воду в ванну. Хотелось повторения счастья…

…Где-то через час, все так же не включая свет, Андрей прошел в спальню и принялся одеваться, выбирая из своих старых вещей самое лучшее.

Сардельки он, конечно же, проспал, лежа в ванной – хорошо хоть пожар удалось предотвратить. Чайник тоже выкипел на две трети, но на пару чашек кофе все же осталось. Тоже ничего – кофе пошел на «ура» с найденным в закромах шкафов каменным печеньем. Можно считать – перекусил, заодно внимательно изучил новый пистолет. Остался доволен – машинка хоть куда.

Деньги аккуратно переложил в свою старую дорожную сумку, из которой, кстати, только сейчас вытряхнул грязное командировочное белье и спецовку. На дне сумки нащупал какой-то твердый предмет. Вытащил, разглядел и к горлу подкатил комок – это был его собственный бумажник, с его собственными документами, пластиковой зарплатной карточкой, маленькой записной книжкой и прочими такими нужными когда-то бумажками. Если разобраться – тоже вещи покойника.

На прощанье он еще раз заглянул в ванную, внимательно оглядел свое отражение. Выбритое лицо, вытянутое и худое, блестело, словно надетая маска. Из-под этой маски на Глебова смотрели жесткие глаза все того же незнакомца. К новому лицу нужно привыкнуть – мелькнула мысль, и пропала. Чего привыкать, если новое лицо – отражение нового внутреннего состояния человека, который совсем недавно был Глебовым. Да и нравилось оно своей жесткостью и решительным видом.

Уже перед самым уходом Андрей заглянул на кухню, щелкнул светом, убедился, что продолжения пожара не будет, выключил лампу и торопливо вышел на лестничную площадку, неся в одной руке сумку, а в другой сжимая пистолет.

За спиной щелкнул замок, навсегда отрезая его от прошлой жизни. Проклятый замок, из-за которого Глебов во всю эту историю и влип.

Новая жизнь не заставила себя долго ждать. Он едва успел завернуть за угол дома, привычно выбирая дорогу потемней, как в кармане запел про Владимирский централ Михаил Круг – тоже, представьте себе, покойный.

Глебов засуетился, пытаясь одновременно засунуть пистолет в подплечную кобуру, вытащить из кармана телефон и снять мешающую перчатку.

– Ало, – наконец, справившись со всем, сказал он.

В трубке посопели, потом раздался негромкий хрипловатый мужской голос, явно не Боцмана:

– Андрей Иванович? – собеседник скорее утверждал, чем спрашивал. – Ты уж извини, что беспокою. Видать, личная встреча у нас опять откладывается.

– Личная встреча?!

– Ну да, – голос потеплел от явной улыбки, – с пристальным вниманием слежу за твоей эпопеей. Знаешь, парень, нравишься ты мне, честное слово. И Лешка тобой не нахвалится, а он в людях разбирается, ты уж поверь.

– Лешка? – Андрей как-то даже растерялся, потом сообразил – Боцман, постарался взять себя в руки, – а что это вы мне тыкаете? Разве мы знакомы?

Собеседник покряхтел, извинился:

– Тут такое дело – по возрасту ты мне в сыновья годишься, вот я…. Да и вообще, с годами мало осталось людей, кому я «вы» говорю. А ты не обращай внимания, считай это старческим бзиком, что ли? Согласись – еще толком не познакомились, а уже из-за такой ерунды ругаться будем! Ну, уговорил?

– Ну, в общем…

– Вот и хорошо!

– А то, что я деньги ваши утащил – ничего?

– Разве это деньги, – пренебрежительно ответил собеседник. – Конечно, для кого-то сумма запредельная, но по большому счету – хороший человек стоит дороже трех или пяти лимонов, или сколько там.

– Одиннадцать, – быстро назвал первую пришедшую на ум цифру Глебов.

– Ого! – удивился собеседник, – я и не знал…. Разберусь завтра. Но все равно – не в этом суть. Я тебе чего звоню, знаешь? Работу хочу предложить. Постоянную и высокооплачиваемую. Если согласишься – деньги считай авансом.

Глебов потряс головой, оглянулся и внезапно обнаружил, что стоит в тени соседнего дома, подхватил сумку и быстрым шагом бросился прочь от ставшего смертельно опасным двора.

– Ты, Андрюша, личность просто уникальная, – мерно гудел в трубку неизвестный, – это я тебя не хвалю, это я факт констатирую. Тебе в разведке цены нет. Поверь старику – я талант за сто верст чую. Как ты Лешку с ребятами встряхнул! Я даже вчера с… одним… соседом на бутылку коньяка поспорил, что ты вывернешься. Так и сказал: ничего Лешка со своими оперскими штучками тут не сделает!

– Боцман – мент?! – потрясенно спросил Глебов.

– Кто? Лешка? А, ты же не знаешь, – довольно мурлыкнул собеседник, – он на мента учился. На последнем курсе попал на практику в рядовое отделение полиции. А там на дежурстве попался им пьяный мужичок с гонором не по чину. Ну, они его и успокоили привычными средствами. А мужичок тот обиделся и помер в камере к утру. В общем, кого под суд, кого под увольнение, а Лешку – без пяти минут опера – на улицу. Там я его и подобрал – злого и голодного. Так полиция потеряла гениального сыщика, а я приобрел толкового помощника. Говорю же – чую таланты!

– А я вам зачем нужен? – Андрей торопливо шел темными переулками дальше и дальше.

– Ну, не по телефону же о таких вещах говорить, – укоризненно сказал собеседник, – для того и нужна личная встреча. Да я понимаю – подумать надо, обмозговать. Не тороплю. А то могу в гости заглянуть.

– В гости?!

– Ребятки – не Лешкины, пограмотнее – сейчас в квартирке студента прибираются. Может, какие записи Витек оставил, или вообще что-нибудь любопытное отыщется. Ты же тетрадки спалил? Спалил. Теперь нам туго будет.

– Зато наркотик этот больше не появится!

– Да ты что?! Уверен?! Эх, Андрюша, такой умный и такой наивный. Запомни – то, что один человек, пусть даже гений, придумал, то другой обязательно повторить сможет. Потому что известно – сделать можно. Ну, спалил ты лабораторию, тетрадки перевел на отопление, студента чикнул…. Так ведь есть люди, которые помогали студенту, кое-какие записи дублировались, а, главное – есть образцы товара! Немного денег и времени, и любая химическая лаборатория восстановит формулу, как нечего делать! Так что и здесь на тебя обиды особо великой нет. Тебя это не раздражает? Может, хотелось стать спасителем отечества? Или просто бэтменом?

– А облава…

– Тут извини – облавой Лешка заведует, это с ним сам решай. Да и не буду я ее отменять, иначе коньяк проиграю.… Ах, да – про гости. Короче, ребятки совершенно случайно увидели, как в одной квартирке в доме напротив свет на кухне загорелся и тут же погас. Секундное дело, а вот сообразили, что квартирка нужная. Да ты не переживай, они только мне сообщили, а я Лешке помогать в поисках не намерен – в особенности из-за спора. Ну что – встретимся?

Глебов остановился перед выходом на проспект, отдышался и сказал как можно спокойнее:

– Интересное предложение. Подумать надо.

– Подумай, – легко согласился собеседник, – как надумаешь – свяжемся. Ты телефон не выбрасывай, мы тебе сами звякнем. Через пару недель, лады? А пока давай – продолжай с Лешки спесь сбивать, а то он шибко важничать в последнее время начал. Что делать! Спокойная жизнь кого хочешь вокруг пальца обкрутит. Эх, и расшевелил ты наше болото!

Вместо слов прощания раздались короткие гудки. Глебов подумал, что и впрямь расшевелил местный гадюшник, и отключил телефон совсем, чтобы Боцман не догадался вычислить его по характерному голосу Круга.

Он остановил такси – не как разведчик второе или третье, а первое и единственное – сел в салон и сказал водителю:

– На вокзал. Пожалуйста.

Беседу с неизвестным криминальным работодателем он решил не вспоминать, руководствуясь гениальной мыслью героини романа «Унесенные ветром» – я подумаю об этом завтра.

Такси остановилось у входа в вокзал. Глебов расплатился, неторопливо вылез, огляделся с видом человека, которому некуда спешить.

Внимание привлек стоящий в глубине зала ожидания банкомат со знакомой эмблемой. В этом банке Андрей и его коллеги уже третий год получали с помощью карточек заработную плату. Мелькнула шальная мысль – а ну-ка, проверим! В самом деле, вряд ли железный коробок станет орать и звать на помощь, максимум – заблокирует списанную карточку.

Смеха ради Глебов вытащил карточку и сунул в щель банкомата, набрал код. Аппарат пожужжал немного и предложил варианты дальнейших действий.

Глебов замер в потрясении. В спешке никто не удосужился сообщить на работу не то что о его смерти – даже об аресте! Для своей родной бухгалтерии он так и оставался членом рабочего коллектива.

Исключительно ради подтверждения правоты своих мыслей он ткнул пальцем в один из вариантов. Банкомат снова деловито зажужжал и через мгновение отсчитал раскисшему клиенту пачку сотен и пятидесяток – всего ровно три тысячи.

Выходило, что на работе никто его из списков живых не вычеркнул, можно хоть сейчас вернуться, тем более, что скоро заканчивается срок его таких замечательных отгулов.

Нет, конечно, возвращаться нельзя. Убедившись, что он покинул Чкалов, люди Боцмана будут искать его во всех мыслимых местах, в первую очередь в Москве и на работе. А жаль.

Сквозь стеклянные двери Андрей увидел стоящий на первом пути состав. Поднял глаза к расписанию – через пятнадцать минут отправление на Челябинск. Собственно, а чем в его положении Челябинск хуже Москвы? Совершенно ничем!

Он быстрым шагом подошел к кассе, оттеснил от окошка суровую тетеньку – явно бывшую учительницу математики и протянул паспорт:

– До Челябинска, пока поезд не ушел. Один плацкартный, хоть у туалета, хоть где.

Кассирша пролистнула странички паспорта, на Андрея даже глаза не подняла. Выписала билет, отсчитала сдачу и снова занялась суровой тетенькой.

Андрей вышел на перрон, пошел было к своему вагону, как вдруг заметил мающихся в стороне от входа парней. Тревожная сирена взвыла в голове. Не меняя шага, он подошел к ближайшему вагону и спросил у проводницы:

– А вот если я билет купить не успел, а мне очень ехать нужно, могу я купить его прямо в поезде?

– Такие вопросы бригадир решает, – уклончиво ответила проводница, так улыбнувшись при этом, что Глебов понял – может!

– А вот к вам в вагон можно?

– У нас вагон даже не купейный, – вздохнула женщина, – у нас вагон спальный – СВ. слышали про такие?

– Господи, – обрадовался Андрей, – спальный вагон! А мне как раз так спать захотелось!

– Проезд очень дорогой, – честно предупредила проводница, – на самолете дешевле.

– Деньги – не вопрос! Сейчас платить, или после посадки? Попутчики имеются?

– Насчет попутчиков не переживайте – выспитесь так, что даже устанете. На весь вагон будете вы один, – грустно сказала она и отодвинулась в сторону, пропуская Глебова в тепло вагона, – любое купе занимайте.

Андрей прошел по узкому коридору, выбрал второе купе – чтобы проводнице с чаем далеко не бегать – бросил сумку и заторопился обратно к выходу. Стоя у приоткрытой двери тамбура, он напряженно вслушивался в невнятную беседу проводницы с еще одним желающим сесть именно в этот вагон.

Уж чего там у них не срослось, он так и не понял, расслышал лишь конец фразы неудачника:

– …соберется выходить – звякните. Номер на бумажке.

Глебов еще немного погрел под курткой ребристую рукоять пистолета, но тут проводница начала закрывать входную дверь, состав качнулся и поплыл прочь от вокзала – из Чкалова в Челябинск.

Андрей быстро вернулся в купе, сел на мягкий диван, присвистнул от удовольствия – впервые в жизни оказался в купе спального вагона! Тут и проводница заглянула.

Актриса из женщины была никудышная – глаза так и бегали, на щеках алел предательский румянец. А нам-то что? Трудно сделать вид, что ни сном, ни духом? Легко!

Для оформления проезда личное присутствие бригадира не понадобилось. Глебов расстался с озвученной суммой без малейших признаков недовольства, попросил принести чай.

Ресторан по причине позднего времени уже не работал, но услужливая проводница принесла к чаю печенье и шоколад, так что ужин все-таки состоялся.

В процессе обживания купе Андрей обнаружил существенный недостаток подплечной кобуры. Из-за нее некоторое время пришлось сидеть в куртке, потому что без куртки кобура выпирала из-под мышки. Глебов подумал немного и снял ее совсем, сунул в сумку, а пистолет упрятал под свитер за брючной ремень.

Он достал из сумки револьвер, долго разглядывал, прощаясь. Были бы еще патроны!

Глебов вышел из купе, прошел в туалет и тщательно вымыл револьвер, обтер бумажными полотенцами – чай, не в плацкарте едем! Стараясь не касаться металла, он открыл окно и, высунув руку, кинул револьвер в ночную темень, чуть погодя туда же отправил и мокрые полотенца.

Около купе его ждала проводница.

– Я вам постель застелила, – отводя взгляд в сторону, доложила она.

– Спасибо.

Андрей осмотрелся – сумку, вроде бы, не трогала, Ну и хорошо. Теперь нужно поразмышлять.

Удаляясь со скоростью поезда от Чкалова, он вряд ли насовсем простился с Боцманом. Так, небольшая передышка. Раз его засекли на посадке, будут преследовать и дальше. Поезд – не спасение, а всего лишь небольшая передышка. Сколько у него времени – до Челябинска? Или до ближайшей станции? Во всяком случае, то, что территория области подконтрольна Боцману – сомневаться глупо.

Значит, уже сейчас его приметы, номер вагона передаются по всем возможным средствам связи. Вывод – после первой же остановки поезд перестанет быть безопасным убежищем. Думай, Андрей Иванович, думай…

А, кстати, какая у нас первая остановка? Он вышел в коридор и рядом с купе проводницы нашел на стене расписание. Так… Черный Яр, стоянка две минуты, прибытие… осталось меньше двадцати минут.

И снова мгновенно пришло решение, будто кто-то подсказал. Глебов вернулся в купе, оделся, приготовил сумку, забрал остатки печенья и шоколад, сел у окна, привычно уже поглаживая пистолетную рукоятку. Время тянулось медленнее поезда, но вскоре за окном замелькали горящие фонари, состав сбавил ход, проехал железнодорожный переезд, на котором стоял в ожидании грузовик и, наконец, замер у неказистого вокзала.

Андрей подхватил сумку и бросился на выход.

– Документы дома забыл! – крикнул он ошалевшей проводнице, – придется вернуться в Чкалов. Жаль, мне у вас очень понравилось.

Глебов спрыгнул на перрон и на мгновение замер. За освещенным стеклом своего купе растерянная проводница торопливо нажимала кнопки телефона, заглядывая в клочок бумаги. Значит, все правильно…

– Ну, блин, я вас! – с веселой злостью пробормотал Андрей, – вы у меня еще набегаетесь…

Он пробежал несколько вагонов, оглянулся на двери вокзала – никто не маячил. Тогда он вытащил из кармана купленный в Чкалове билет и протянул проводнице плацкартного вагона:

– Извините, надеюсь, что мое место никто не занял?

– Пешком за поездом бежали? – полюбопытствовала проводница.

– Приятель на машине подкинул. Очень ехать нужно, а то бы махнул рукой… думал – не догоним. Повезло!

– Да уж, везунчик, – пробурчала проводница, – быстрее заходите, сейчас отправляемся. Постельное белье нужно? Чай, кофе?

– Белье – обязательно, остальное утром, хорошо?

Глебов протиснулся в вагон, встал у окна, наблюдая за перроном. Седьмое чувство опасности молчало. Поезд тронулся, и он перевел дыхание.

Пришла проводница, вытащила целлофановый пакет с бельем.

– Ишь, на машине догонял… денег сколько угрохал, – она оглядела его оценивающим взглядом.

Глебова понесло:

– Деньги – мусор! Видите ли, я из семьи потомственных олигархов. И папа с мамой, и дедушка с бабушкой – все олигархи. Я тоже олигарх получаюсь. И, как у всех олигархов, есть у меня бзик – люблю ходить в народ…

Проводница заулыбалась.

– А сейчас я путешествую автостопом – из Москвы в Таиланд. Мы, олигархи, вообще страшно экономные – каждый миллион на счету…

– Ладно, иди уж… олигарх, – совершенно по-дружески толкнула его в плечо проводница, и Глебов побрел по качающемуся вагону в поисках своей верхней боковой полки у туалета.

Пахло потными телами, парфюмерией, копчеными курами и табачным дымом. Дикое сочетание несочетаемых запахов было привычным, как и для всякого, кто половину жизни проводит в командировках.

Сумку, полную денег, он небрежно закинул на третью полку, сунул пистолет под матрац и лег, не раздеваясь.

Кислорода в жарко натопленном вагоне на всех пассажиров не хватало, но даже это неудобство не вызвало у Глебова нареканий. Почему-то он пребывал в абсолютной уверенности, что до самого Челябинска его никто не побеспокоит.