О пользе пьянства
Это был крах всего. Надежды на справедливость, затраченные силы и многодневное напряжение ума – все пошло прахом. Глебов собственной рукой, повинуясь непривычной дикой ярости, лишил себя победы, находясь от нее в одном шаге. Что представить следствию – труп студента? Еще один труп?
Андрей пытался вспомнить каждый миг этого ужаса и не мог. Ну да, выстрелил в первый раз – так ведь его душили! Спасал жизнь. Тут все понятно. А во второй раз? Зачем?!
– Все равно он был не жилец, – пробормотал почти с раскаянием он, – пуля в печень попала – вряд ли бы скорая успела…
Найденное оправдание не подняло настроения.
– Так, хорош стенать! – крикнул он сам себе, – еще прощения у него попроси…. Сам ничуть не лучше этого урода! Давай быстро думать, что можно еще сделать?
Блуждающий по квартире взгляд остановился на лежавшем на полу телефоне. Андрей поднял его и углубился в изучение записей в телефонной книге. Среди бесчисленных Светиков, Дариков, Ежиков и Лапусь он нашел нужную запись и, не колеблясь, нажал на вызов. Через несколько секунд ожидания в трубке раздался хорошо знакомый, недоумевающий, совершенно незаспанный и явно взволнованный голос:
– Да, слушаю!
– Извините, Роман Федорович, – с трудом протолкнул слова сквозь саднящее горло Андрей, – это вам ваш недавно знакомый покойник звонит. От дел никаких не отрываю?
Роман Федорович Белянчиков долго молчал, наконец, произнес:
– Ничего, я только выпью что-нибудь сердечное… коньяка граммов двести. Откуда у вас этот телефон?
– Сначала радостная новость, Роман Федорович – я нашел убийцу. И железные доказательства его вины. Телефон, сумочка, вещи личные…
– Очень радостная новость, Андрей Иванович, – безрадостно согласился Белянчиков, – а что это у вас с голосом?
– А это грустная новость – он пытался меня задушить… как Маргариту. И так вышло, что теперь жертва действительно отомщена.
– Что? А… понял, Андрей Иванович, понял, – голос чиновника снова дрогнул.
– Так вот, Роман Федорович, – тихо сказал Глебов, – вы можете спать спокойно. А я, действительно стал убийцей. Что толку в доказательствах, если я из одной подставы влез в другую! Как мне быть? Может, поразмыслите на досуге, а, Роман Федорович?
Внезапно резко запищал домофон. Ребята с едой вернулись.
– Роман Федорович, извините, но мне пора бежать. Ответьте быстро – ждать от вас помощи?
– Да, – твердо сказал Белянчиков и отключился.
Снова запищал домофон. Андрей быстро огляделся, подхватил со стола пухлый бумажник, из-за двери достал тяжеленный дипломат и, сунув телефон в карман, рванулся к входной двери. Он снял трубку домофона и глухо произнес:
– Да…
– Витек, хорош дрыхнуть! Открывай, мы уже закоченели тут стоять! – крикнули в трубку, а другой голос добавил, – говорил же, что ключи с собой брать надо! Это мы его еще быстро разбудили…
Глебов открыл входную дверь, нажал на кнопку домофона, вышел на лестничную площадку и захлопнул дверь в квартиру. Одним махом взлетел на пятый этаж, вскарабкался по лестнице на крышу, держа тяжелый дипломат по-собачьи – в зубах, захлопнул крышку люка, наплевав на то, что шум могут услышать – да что могут! – услышали уже! Именно на этот случай он и придвинул в прошлое посещение крыши вплотную к люку неподъемную бочку с гудроном – одно движение, и бочка встала на крышку люка. Все – не вылезут…
Он не стал мешкать, пробежал до подготовленного люка, спустился вниз, трясущимися руками привел замок в рабочее положение и только после этого перевел дыхание. Потом Андрей тихо спустился и, придавив кнопку отключения звукового сигнала на домофоне, вышел на улицу. Никто его не ждал. Он пробежал вдоль стены дома и свернул за угол. Тоже никого…
Вскоре он остановился передохнуть в темном дворе далеко от проклятого дома. Горло болело и саднило, глотать было невозможно – видно, старательный студент что-то все-таки повредил.
В свете какого-то окна он раскрыл бумажник. Одни тысячные купюры – покойный явно чурался мелочи.
– Ну, Андрей свет Иванович, что делать дальше будем? – спросил Глебов у собственной тени, и ответил за нее: – Опять прятаться нужно, дорогой мой человек…. Теперь – просто тупо прятаться и ждать, когда один убитый горем чиновник сдержит обещание помочь. А не круглосуточный ли магазин светится прямо между домами? И деньги имеются. Нужно их познакомить.
Он не стал озираться при входе в супермаркет, странное безразличие к собственной судьбе накрыло его с головой.
В магазине он набрал огромный пакет хлеба, колбасы, рыбных консервов. Долго думал, потом все-таки решился и купил пять бутылок водки и блок сигарет.
Уже когда он уходил, продавщица, думая, что он не слышит, негромко сказала охраннику:
– Зарплата, что ли, сегодня в аэропорте? За ночь уже второй набрал водки, а керосином прет – дышать невозможно.
Выйдя на улицу и увидев огни приближающейся машины, Андрей поднял руку. Ну да, такси, а вы что подумали? В такое время по городу только и ездят одни такси да полиция…
– В аэропорт, сколько стоит? – спросил он у пожилого водителя. Тот задумался на мгновение, но терять среди ночи клиента не решился, поэтому жадничать не стал:
– Триста пойдет?
– Пойдет…
– Тогда садись, покатаемся, – обрадовался таксист.
Глебов расположился на заднем сиденье, то и дело звякая сползающим пакетом с бутылками. Водитель внимательно оглядел его в зеркало заднего вида и доверительно сказал:
– Вы, ребята, поаккуратнее со спиртным там, у себя. Слыхал, у вас сегодня ночью бензовоз угнали и сожгли?
– Да ну? – вяло удивился Глебов. Таксист оживился:
– Да весь город уже об этом знает! В аэропорту от полиции с прокуратурой тесно как летом на сочинских пляжах! Угнали какие-то дятлы бензовоз – прямо с охраняемой стоянки! – выехали за забор возле дач, да в одну крутую дачу и въехали! Тю-тю – сгорела крутая дача, словно самая обыкновенная.
Охраняемая, как же! – усмехнулся про себя Андрей. Полчаса бродил – даже собака не гавкнула. А за дятла, дядя, и по шее можно схлопотать.
– Спасибо, – сказал он вслух, – день рождения у друга, вот и затарились, придется отложить мероприятие до конца смены…. Кто ж знал, что бензовоз упрут.
– Да, не повезло, – согласился водитель, – теперь начальство затерроризирует. И от комиссий отбоя не будет. Разберут ваш аэропорт по косточкам – это к гадалке даже не ходи!
– Жертвы есть, не в курсе?
Таксист пожал плечами:
– Среди ваших точно нет. А на даче, говорят, охранник сгорел, что ли…
Значит, не показалось мне тогда – в подъезде. И Витя Очкун выходит у меня не первый покойник за душой. Второй. Когда истерику начинать? Прямо тут или погодим чуток? – даже думать Андрею было трудно. Кроме того, охранник в виде трупа перед глазами не стоял – потому что Андрей его вообще ни разу не видел, ни живого, ни мертвого. Короче – словно по радио о теракте в Гондурасе услыхал. Не царапнуло совершенно.
Словоохотливому таксисту что Андрей, что мешок картошки – он не нуждался в собеседнике, рассказывал и рассказывал всю дорогу, сначала о бензовозе, потом о гаишниках, в конце перешел на политику. Правда, выяснить, одобряет ли он политику правительства в сельском хозяйстве, Глебову не удалось – приехали.
По просьбе Андрея, машина остановилась не у парадного входа в аэропорт, а в тени стоявшего в некотором отдалении ангара.
– Тут перелезу, – объяснил он водителю, – а то через проходную с водкой не пропустят, раз такие дела творятся.
Водитель понимающе кивнул, получил деньги и скоренько укатил к главному входу за новыми сплетнями, а, если повезет, и пассажирами.
Глебов не торопясь огляделся и потащил себя с вещами вдоль ангара в сторону дачного поселка. Решение вернуться на обжитую дачу пришло как-то само по себе и даже не обсуждалось. Да и в самом деле – куда еще? В городе искать ночлег глупо, опасно и безнадежно. А дача за последние дни стала как родная. И не все виды консервации попробовал, кстати…
Грязи не было – ее сковал настоящий мороз. Тонкий лед в лужах лопался под ногами с оглушительным треском, трава ломалась от ударов дипломатом как карандаши – с хрустом.
Вскоре Глебов уже продирался сквозь заросли лесополосы. Тонкие и толстые ветки больно стегали по лицу, но прикрыться было нечем: в левой руке Андрей тащил тяжеленный дипломат студента, в правой – огромный пакет с продуктами.
Он вышел к дачному поселку в незнакомом месте, сначала спутал направление и пошел вправо, но скоро понял ошибку, вернулся и уже через пятнадцать минут грел закоченевшие пальцы над огоньком свечи.
– А вот, дружище, давай сегодня обойдемся без комментариев, – он смотрел как у его отражения в пыльном зеркале изо рта валит густой белый пар, – быстрый и легкий ужин, потом – крепкий и продолжительный сон, хорошо? Разбор полетов проведем завтра…
Первую бутылку водки Глебов выпил в несколько приемов, подумал немного и открыл вторую. Закусывал небрежно нарезанной колбасой, хлеб отламывал руками.
Алкоголь холодил желудок и не всасывался в кровь совершенно. Когда закончилась вторая бутылка, Глебов оскорбленно отбросил ее в сторону, пробурчав:
– Лучше бы я мороженое купил – и то меньше замерз бы…
Он распечатал пачку сигарет, прикурил от свечи и долго сидел, уставившись на пляшущий огонек. Когда сигарета погасла, он встал, сделал несколько бесцельных шагов по комнате, – паленая водка, что ли? – качнулся, подбежал на непослушных ногах к дивану и захрапел, едва успев накинуть на ноги одеяло.
Проснулся Глебов еще затемно. Пьяный. Сознание странным образом разделилось – одна часть внимательно изучала происходящее, вторая трезво размышляла о превратностях жизни. А третья пыталась хоть как-то совладать с нетрезвым телом, в одночасье лишившимся и сил, и вестибулярного аппарата.
Жутко хотелось пить. Андрей с трудом добрался до стола, отыскал под ним заранее припасенную трехлитровую банку компота, несколько минут пытался ватными пальцами удержать открывалку. Ничего хорошего из этой попытки не вышло. Тогда он просто пробил ножом дырки в крышке, после чего стал жадно пить ледяной компот, неловко прижав банку к груди.
Первоначальное облегчение быстро сменилось еще более тяжелым опьянением. Глебов с трудом попал банкой на стол, качнулся в сторону дивана, упал и опять забылся сном без картинок.
Когда он снова разлепил неподъемные веки, в комнате было уже светло. Забытая на столе свеча за ночь сгорела полностью, превратившись в коровью лепешку. На столе и вокруг него валялись куски колбасы, бутылки, сигареты и почему-то сено.
Все так же хотелось пить. Андрей без движения лежал поперек дивана, пытаясь хотя бы примерно определить свое состояние. В голове жирной мухой билась о стенки черепа единственная мысль – водка была не паленой.
– Придется поступить согласно народной мудрости – выбить клин клином, – прошептал Глебов, обнаружив при этом, что за ночь голос из поврежденного горла куда-то исчез. Вместо звука выходил непонятный скрип. Глотать тоже было сложно и больно.
– Хрен с ним – с голосом…. Мне в опере не петь. И оперу не докладывать. Восстановится, – мысленно махнул рукой Андрей, не решившись на такой жест в реальности из-за боязни вызвать резким движением тошноту и головокружение.
В комнате вряд ли было теплее, чем на улице, но Глебов холода пока не замечал. То, что произошло с ним вчера вечером, даже пьянством назвать было никак нельзя. Скорее, попыткой отравления. Он и в прежние времена не любил напиваться, предпочитая легкий хмельной кураж в приятной компании. Хотя – было, было… но нечасто и немного. Вчера был явный перебор, организм даже не трясло с похмелья, потому что он еще был пьян.
– Чем заболел, тем и лечись, – он снова напомнил себе еще один вариант все той же народной мудрости, но при первом же взгляде на водку ему сделалось дурно.
Так Глебов и пролежал почти до обеда. Думать о вчерашнем посещении Очкуна не хотелось совершенно. Да, мелькнула мысль, если бы не напился вчера – еще в истерике и застрелиться мог…
Он похлопал себя по карманам, определил, где лежит мобильный телефон, вытащил его и начал разглядывать. Внешний вид аппарата интересовал мало. Главное – сколько осталось зарядки и есть ли тут прием сигнала.
Индикатор зарядки показал два полноценных деления – если не насиловать, хватит еще на несколько дней. И связь присутствовала, ясное дело – аэропорт под боком.
Он даже хотел позвонить Белянчикову, но после того как представил себе чиновника, слушающего в телефоне мало того что скрипучий, так еще и пьяный голос неугомонного покойника, к этой идее на время охладел.
Вместе с похмельем пришел и холод. Вместе с холодом – трезвые мысли.
Основная трезвая мысль была о будущем – сколько ему придется ждать помощи от Белянчикова? День? Неделю? Месяц? Или вообще ждать нет никакого смысла?
– Если ждать – то только здесь, – прошептал Глебов. С ним никто не стал спорить.
А если ждать на даче, нужно подумать об отоплении. Андрей перебирал в голове всевозможные варианты – самый простой и доступный вспомнился последним. Так они грелись в армии, когда его зимой однажды послали в командировку получать из далекого уральского гарнизона радиолокационную станцию для нужд училища.
Гарнизон оказался жуткой дырой, в которой свет бывал с перебоями, а тепла не было вовсе из-за сгоревшей накануне зимы котельной. Служилый люд обреченно запасся обогревателями, отправил семьи к родне и спасался пьянством.
На командировочных обогревателей не хватило, и тогда опытный прапорщик – Глебов всерьез и не без оснований подозревал, что это именно его отправили главным, а не молодого лейтенанта – устроил буржуйку из обыкновенного ведра и пары кирпичей.
Способ был прост до смешного – красный кирпич на некоторое время опускался в солярку, впитывал ее, а потом кидался в ведро и поджигался. Часа на два горения хватало. Для маленькой автомобильной будки, где они жили почти неделю, этого было вполне достаточно, чтобы спать без бушлатов. Единственный недостаток – уже в первые полчаса одежда насквозь пропиталась запахом солярки, но создать тепло было важнее…
Были у этого пещерного способа и нюансы – из-за пористости годился в дело только красный отечественный кирпич, облицовочный или силикатный белый не подходили. И хватало кирпичей максимум на три «заправки» – в конце концов, рассыпались в труху.
Вспомнив детали, Андрей принялся за поиски ингредиентов. Все тело периодически содрогалось от холода, его шатало от похмелья и мутило, но за несколько минут он нашел в сарае два вполне пригодных железных ведра, а за туалетом кучу мусора, в которой валялись вполне приличные обломки красного кирпича. Осталось достать солярку.
– Надеюсь, что легкая прогулка заодно меня и освежит, – пробурчал Глебов, взял ведро, сунул в карман плаща бутылку водки и побрел в сторону деревни.
И снова ему практически сразу повезло – в первом же дворе стоял трактор из братской Белоруссии, а возле трактора с усталым видом курил мужичок в телогрейке.
– Слышь, братан, не дай помереть на морозе, – без всякого предисловия обратился к мужику Глебов, – плесни солярки, пожалуйста, а я тебе за это бутылку подарю, – и он продемонстрировал товар лицом. – Без обмана, магазинная, запечатанная.
– Ангина? – понимающе кивнул тракторист, оценив страдальческий шепот Андрея, подумал несколько долгих секунд и улыбнулся, – умеешь ты, мужик, уговаривать!
Обратный путь показался бесконечным.
Когда Андрей вернулся на дачу, его уже не просто трясло, а колотило от озноба.
Он затолкал в ведро с соляркой несколько больших обломков кирпичей, отлил немного в другое ведро и начал поджигать, но холодная солярка гореть не хотела. Спички одна за другой касались поверхности жидкости и тухли, словно их опускали в воду. В отчаянии Андрей огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь подходящее для розжига, но на глаза ничего не попадалось – хоть одеяло рви!
– Может, в дипломате студента что-нибудь есть? – подумал он вслух и вытащил тяжелый чемоданчик из-под стола, куда задвинул его еще перед пьянкой.
Никаких кодовых замков на дипломате не было, поэтому открылся он легко. Внутри лежали штук пять толстых ученических тетрадей, два больших целлофановых пакета с синими таблетками и деньги – огромные пачки тысячных и пятитысячных купюр, долларов и евро, перетянутые в нескольких местах резинками. Даже приблизительно представить – сколько здесь – было невозможно…
Глебов равнодушно поглядел на деньги и схватил первую попавшуюся тетрадь, развернул – мелким почерком исписана от корки до корки, сплошные формулы.
Он трясущимися руками вырвал несколько листов, поджег их и опустил в ведро с соляркой, потом хлопнул себя по голове, бросил в солярку обломок чего-то деревянного, снова нарвал бумаги из тетради, снова поджег. Он смотрел на зарождающийся робкий огонек, обвивающий деревяшку, и осторожно подкладывал студенческий конспект – листок за листком, листок за листком. И огонь разгорелся…
Через два часа небольшая комната нагрелась так, что даже пар изо рта перестал идти. Дымохода, естественно, не было, копоть медленно кружилась в воздухе, одевая в траур дачную мебель.
Глебов согрелся настолько, что рискнул налить себе водки, с отвращением выпил и через минуту понял – полегчало.
Он сидел, сгорбившись над полыхающим ведром, которое предусмотрительно поставил на железный противень и, отпивая водку из стакана будто чай, внимательно всматривался в каракули покойного студента, словно надеялся увидеть в этих тетрадках его чистосердечное признание. Но в тетрадях были только химические формулы – студент действительно был очень способным…
Сквозь алкогольные пары с трудом протиснулась мысль – уж если студент хранил эти тетрадки вместе с деньгами и наркотиком, вряд ли это конспекты институтских лекций. Скорее всего – рабочие материалы по созданию того самого наркотика. Между прочим – изобретение, даже в чем-то открытие. Вот только Нобелевскую премию за него все равно не дали бы. А дали бы срок… в лучшем случае. Выходит, полезное дело для людей сделал Андрей Иванович, укокошив талантливого студента.
Отогревшись, Глебов пересел к столу и начал торопливо поглощать еду. Движения его стали неуверенными, ватные пальцы разучились хватать и удерживать предметы.
Он несколько раз пытался взять в руки нож, но тот волшебным образом ускользал, пока вообще не свалился на пол. Бормоча ругательства, Андрей трижды хватал его и трижды не мог удержать в руке.
Когда он, наконец, схватил его, умудрившись при этом порезаться, дикая ярость подкатила комом прямо к больному горлу. Зарычав, он как был на коленях, разогнулся и с силой метнул непокорный нож в стену.
Нож с глухим стуком воткнулся. Глебов тупо посмотрел на него, а потом, крича что-то нечленораздельное, начал кидать в стену все, что попадалось под руку – вилки, открывалку для консервов…
По его лицу текли слезы лютой ненависти к этому несправедливому миру, оставляя в солярочной копоти блестящие дорожки.
Неловко размахнувшись в очередной раз, он смахнул со стола бутылку, которая упала на пол и разбилась. Схватив горлышко с выступающим треугольником стекла, Андрей в ярости швырнул в стену и его. Раздался хруст. Когда он поднял в изнеможении лицо, его глазам представилась стена вкривь и вкось испещренная воткнувшимися столовыми приборами. Посередине торчало горлышко бутылки.
Глебов тяжело поднялся с колен и подошел к стене. После припадка ярости его начал разбирать идиотский смех.
– Надо же, – проскрипел он больным горлом, – ни разу не промазал! В цирке мог бы хорошие денежки зарабатывать. Денежки…
Он схватил дипломат и с пьяной старательностью попытался пересчитать деньги, но сбился в середине первой же пачки, плюнул и бросил это дело. Потом долго разглядывал на свет пакеты с таблетками, почти всерьез раздумывая, не проглотить ли пару горстей с тем, чтобы встретить рассвет уже реальным и безусловным покойником.
– Отрава, блин, – процедил он с ненавистью, высыпал пачки денег на диван, а пакеты сложил обратно в дипломат и вышел с ним на улицу.
Сначала Глебов хотел утопить дипломат в туалете, но в узкую дырку тот не пролез. Раздраженный неудачей, он раскрутил чемоданчик над головой, вскользь с ухмылкой вспомнив постановочные советы фотографа от полиции Виталика, и попытался закинуть его на крышу сарая, но ручка внезапно оторвалась. Дипломат полетел по незапланированной траектории, взвился над забором и, ненадолго застряв в ветвях дерева, упал с той стороны ограды.
– Ну и черт с тобой, – махнул рукой Андрей и побрел обратно в домик.
То ли от смены настроения, то ли от слишком свежего морозного воздуха у него вновь закружилась голова. Он подкинул в ведро свежий кирпич, содрал с себя плащ и куртку и завалился на диван, прямо на пачки денег.
– Человек, – сонно пробормотал он, – будь человеком – обувь сними, а? Понимаешь, человек – сам я уже не могу…
Не дождавшись посторонней помощи, Глебов так и уснул обутым, что нимало его не огорчило – не в первый раз ведь…
…он стоял на пороге собственной спальни и глядел на лежащую в его постели мертвую девушку. Теперь он знал, что это – Маргарита Белянчикова, дочь высокопоставленного чкаловского чиновника и королева местного бомонда по совместительству. Он смотрел на нее и ждал, что она сейчас что-нибудь скажет.
И дождался.
Маргарита повернулась на бок, внимательно осмотрела Глебова с головы до ног и с улыбкой произнесла:
– Что стоишь, Андрюша? Заходи, присаживайся, чувствуй себя как дома. Ведь это твой дом, правда?
Андрей не удивился и не испугался. Он только указал на черную полосу на шее девушки и спросил:
– Как? Не мешает?
– Мешает, – с легкой грустью ответила Маргарита, – горло очень болит.
– Правда? И у меня болит. Только у меня это скоро пройдет. А у тебя… – он запнулся, но девушка все с той же улыбкой подхватила:
– А у меня не пройдет? Ладно тебе – мы же все про это знаем! Я умерла. Ты, Андрюша, тоже для всех вроде покойника. Мы, можно сказать, коллеги. И как коллега коллеге должна сказать тебе, Андрюша – зря ты Витю Очкуна убил. Ни к чему это.
Глебов растерянно огляделся по сторонам. В комнате ничего не изменилось, только стены как-то странно колыхались. Словно он смотрел на них сквозь жаркое марево.
Девушка продолжала улыбаться, но ее голос отчего-то тембром и интонациями – вернее, их полным отсутствием – стал похож на голос Романа Федоровича Белянчикова:
– Зачем вы убили Очкуна, Андрей Иванович? Неужели нельзя было решить эту проблему по-другому?
– Я защищался, – растерянно сказал Глебов, – он стал меня душить, он очень сильный оказался…
– Вы ранили его, а потом, когда он уже не мог сопротивляться, застрелили, – прорвалась в ее голосе нотка не обвинения, а, скорее, укоризны.
– Меня нельзя было убивать, – раздался голос от окна.
Глебов посмотрел туда и увидел сидящего на своем диване Витю. Студент то и дело пристраивал на нос сломанные очки, но они тут же распадались на части.
– И очки ему сломали, а они, между прочим, денег стоят, – сказал Белянчиков устами дочери и Глебов внезапно испытал чувство глубочайшего стыда.
– Меня нельзя было убивать, – веско повторил студент. Он говорил уверенно, спокойно, ничем не напоминая себя живого, – через три года я уехал бы в Америку, открыл там лабораторию, а еще через пять лет изобрел бы лекарство от рака. Я очень талантливый.
Снова повисла тишина, прерываемая странно знакомым щелкающим звуком. Глебов вдруг вспомнил, как в институте на военной кафедре изучали полевой радиодозиметр – тот щелкал точно также, если к нему подносили пластинку с радиоактивным напылением.
Кроме того, не давало покоя ощущение, что за левым плечом кто-то есть, но повернуть голову и посмотреть все время что-то мешало. Это обозлило его.
– Хрен тебе, – грубо сказал Глебов студенту, – никуда бы ты не уехал. Так и делал бы свои наркотики, пока не сдох.
– Это точно, – сказал кто-то из-за левого плеча, но Андрей вновь не смог оглянуться.
Маргарита села на кровати с ногами, обхватив руками колени, и снова заговорила, теперь уже голосом дяди Якима:
– Ты мил человек, за правду свою, конечно, бился геройски, ничего не скажу. Вот только цену за нее запросил немалую. Как думаешь – не перестарался? С виду обычный баклан, а народу положил – страшное дело.
– Да кого я положил-то?! – раздраженно крикнул Глебов. – Девушку ведь не я убил, а студент!
– Это да, – закивал головой Маргариты дядя Яким, – деваху не ты упокоил – тут вопрос закрыт.
– Студент – мой, тут виноват, признаю! Затмение нашло…
– Только студент? – удивился дядя Яким. – А этот вот субъект чей?
Неизвестно откуда рядом с Очкуном возникла коренастая фигура парня с мутным пятном вместо лица.
– Это потому, что ты его никогда не видал, – видя удивление Андрея, объяснил дядя Яким, – сгорел парнишка вместе с дачей и твоим бензовозом. На чей счет запишем? – Он помолчал, потом спросил:
– А этих вот куда отнести прикажешь?
По стенам и потолку побежали веселые разноцветные огоньки, словно включили цветомузыку. Невесть откуда вместо дивана со студентом в маленькой спальне появился полицейский Уазик. Два растерянных полицейских настороженно смотрели через лобовое стекло, что-то кричали, но до Андрея не доносилось ни звука.
– Они, конечно, менты позорные, – сказал дядя Яким, – но ведь тоже люди. Их-то зачем было жизни лишать?
– Ладно, этот – с дачи, – удивленно ответил Глебов, – но полицейские-то при чем? Их же не я убил!
– Ясное дело – не самолично. Но, если бы не поднял бучу, в городе были бы только одни похороны. А по твоей милости их – пять.
Снова установилась тишина, лишь мерно щелкал дозиметр.
– Но вы же сами учили, – растеряно сказал Глебов, – что за себя нужно бороться…
– А я и не отказываюсь…. Молодец!
– Да пошли вы все! – обозлился Андрей. – Как могу, так и выкручиваюсь! Во всяком случае – больше трупов не будет, это уж точно.
– Не зарекайся, дружище, – раздался веселый голос из-за левого плеча.
Глебов собрал в кулак всю волю, заставил тело развернуться, посмотрел говорившему в глаза и оцепенел от ужаса – перед ним счетчиком Гейгера щелкал семечки улыбающийся Боцман…
Глебов рывком сел на кровати, впервые не сразу поняв, где находится. Обведя шальным взглядом стены, он целую минуту не мог найти револьвер, что повергло его в еще большую панику.
Наконец, револьвер был найден, дыхание пришло в норму, ритм сердца восстановлен.
– Там же все мертвые были, – сказал он, вспоминая сон, – как туда Боцман попал?! Умер, что ли? Хотя… я же не умер…
Тут только до Андрея дошло, что последние слова он произнес вслух. Не прошептал, не проскрипел, а именно произнес. Голос вернулся!
Он обвел заполошенным взглядом стылую комнату, морщась от вида разбросанной еды, посуды и каких-то тряпок. Бардак.
– Словно бомж себя веду, – укорил себя Андрей, встал с дивана, подошел к зеркалу, долго рассматривал отражение, потом вынес приговор, – и по виду – совершенный бомж.
От выпитого за последние дни спиртного его все еще качало, тело было словно набито ватой. Сильно болела голова. Однако, с отвращением посмотрев на оставшуюся целой бутылку водки, Глебов похмеляться не решился.
Он положил в импровизированную печку новый кирпич, поджег его, а, когда по комнате вместе с копотью поползло тепло, начал вяло прибираться. Вскоре в его руках оказалась очередная тетрадь студента. Глебов задумался – и решил записи уничтожить, неважно, что в них. Конспекты лекций Очкуну все равно больше не нужны, а формулы наркотика и подавно не имеют права на существование.
Он вырывал листок за листком, внимательно вглядывался в них и, убедившись, что ничего не понял в написанном, медленно опускал в ведро, на горящий кирпич. Когда тетрадь закончилась, он взял другую и продолжил свое занятие.
Попутно Глебов размышлял. Он анализировал недавние события, начав со своего возвращения. Картина складывалась мистическая.
Если бы девушка оказалась из другого социального уровня, он ту ночь провел бы не в камере, а в гостиничном номере, пьяный и удивленный. Факт.
Если бы в камере с ним не заговорил старый уголовник, он утром закатил бы жуткий скандал с далеко неоднозначным результатом. Тоже факт.
Если бы его не повезли на следственный эксперимент, у него даже мысли не возникло бы о побеге! Бесспорный факт.
Если бы он не нашел револьвер…. Если бы он не нашел револьвер – скорее всего, сейчас он сидел бы в своей московской квартире и ждал, когда Елена Викторовна урегулирует всю эту идиотскую ситуацию.
Ну ладно.
Еще сильно мешало ощущение, что кто-то на свой лад перекраивает ход последних дней – уже сколько раз Андрей был в шаге от решения проблемы, а уж следствие, которое он провел, вообще по силам даже школьнику. И каждый раз, когда он открывал последнюю дверь, за ней оказывалась каменная стена. Каждый раз…
Вот и сейчас – чего он ждет, сидя в провонявшем соляркой домишке? Что мешает взять в руки сумку, полную денежных знаков, между прочим, и наконец-то уехать под опеку Елены Викторовны? Ну, все – попьянствовал, покатался в истерике, пора и за ум браться.
Глебов ногой придвинул сумку и заглянул в нее одним глазом. Пачки денег лежали плотно, словно полное собрание сочинений пролетарского вождя. И снова не возникло даже маломальского желания достать, пересчитать…
От последней тетради осталось всего пара листиков, когда Андрей спохватился – чем завтра солярку разжигать-то…
Он прошелся по комнате, что-то съел, чем-то запил и остановился, бездумно уставившись в щелку плотно занавешенного окна. За окном – рукой подать – стоял невысокий забор, а за забором стоял молодой парень и разговаривал по мобильному телефону.
– Боцман, – сказал сам себе Глебов, сразу вспомнив свой ночной кошмар.
Как он мог подумать, что Боцман перестал его разыскивать! Он же явно не дурак, он – авторитет, следовательно, с мозгами дружит. Что ему стоило сложить вместе один и один – интерес странного субъекта к Очкуну, а потом все последовавшие события…. Скорее всего, он и сложил. И теперь по городу и окрестностям рыщут ребята. Это не полиция, им не галочка в отчете необходима, а настоящий конкретный результат.
– Интересно, Андрей Иванович, сколько у тебя еще есть времени? – спросил себя Глебов и тут же получил ответ – к даче на огромной скорости подъехали сразу три машины, из которых выскочили люди. Вариант, что это приехали хозяева проведать дачу, даже не рассматривался…
Андрей с сумкой в одной руке и револьвером в другой рванулся было на выход, но уже в дверях внезапно принял парадоксальное решение, круто, с заносом, развернулся, влетел в комнату, перепрыгнул через диван и втиснулся в потайной чулан. Скинув с табурета телевизор, он руками приостановил колыхание ковра, уселся поудобнее и принялся восстанавливать сбившееся дыхание. Как ни странно – не волновался совершенно. Если игра неведомых сил продолжается, его не найдут. А если гейм, как говорится, овер – так тому и быть. Во всяком случае, с похмелья далеко убежать он был все равно не в состоянии.
Как ни странно, ждать пришлось довольно долго, даже дыхание выровнялось полностью и сердце перестало выпрыгивать из груди.
Наконец, заскрипели половицы под ногами осторожно шагавших людей, потом громкий голос произнес:
– Точно! Его это логово, Боцман! Только самого мужичка мы, видать, спугнули…
Еще через мгновение в комнате загомонили с десяток голосов.
