Глава 9
Конфликт с «Наследием предков»

Вообще, если говорить об истории Третьего рейха вообще и истории СС в частности, то никак нельзя обойти стороной пресловутую «борьбу компетенций». Она бушевала на всех просторах Германии, между различными ведомствами, различными функционерами, всеми и вся. «Зондеркоманда X» не была исключением. В 1938 году произошел бурный и скоротечный конфликт между «Зондеркомандой X» и «Наследием предков», которое 13 июня 1938 года было введено Гиммлером в состав своего персонального штаба.

Остановимся на этих события поподробнее. Начало этого конфликта было заложено задолго до возникновения «Ане-нэрбэ» и «Зондеркоманды X». Дело в том, что в 1934 году была опубликована книга «Тайные культовые мужские союзы германцев», автором которой был Отто Хёфлер, ученый, принадлежавший Венской школе Рудольфа Муха. В этой работе он изображал раннее германское общество как результат существования героически-демонического культа умерших, который был поставлен «мужскими союзами» в центр всей социальной жизни. По мнению ученого, именно этот культ был источником возникновения всех религиозных, этических и социально-политических представлений в германском обществе. Именно тайные «мужские союзы» древности послужили прототипами для государства и всех общественных институтов. В конце работы Хёфлер достаточно критически анализировал все идеалистические и романтические представления о древнем строе германцев.

Работа Хёфлера тут же подвергалась нападкам со стороны партийных догматиков и поборников расовых идей. Главным объектом для атак стал вывод ученого о том, что ведьмы изначально преследовались тайными «мужскими союзами». Действительно, при написании своей книги Хёфлер руководствовался научными, а не идеологическими соображениями. Он собирал этнографический материал, проводил параллели между различными народами, в том числе до сих пор пребывавшими на стадии первобытности. Отталкиваясь от средневековых европейских сюжетов об «ораве дикого охотника», «диких охотах», «набегах масок», он видел в этих мифологических событиях отголосок «террористических» действий тайных союзов, члены которых маскировались под мертвых, демонов и духов. Запуганное население воспринимало эти набеги вовсе не как действия замаскированных людей, а как акты реальных духов и демонов, которые требовали приношения жертв. Подобная трактовка прошлого никак не соответствовала нацистскому изображению древнего героического германца.

Хёфлер делал вывод почти еретический для нацистской науки — «мужские союзы» охотились в первую очередь на представительниц уходящего матриархального культа, которые впоследствии были изображены в качестве ведьм и колдуний. Таким образом, преследование ведьм было вовсе не этрусским пережитком, не преступлением католичества, а закономерной стадией в развитии общества. Более того, это было исконной функцией тайных «мужских союзов» германцев.

Хёфлер на многочисленных примерах показывал, что мотив охоты «диких охотников» за женщинами и ведьмами был общеевропейским.

Если же говорить о скандинавских и германских сказаниях и сагах, то в них не прослеживалось ни малейшей симпатии к женщине, затравленной «дикой охотой». То есть в данной ситуации и речи не могло быть о том, что преследование ведьм было продиктовано азиатским влиянием на Европу. Во многих северных странах «охота» на женщину была чуть ли не обязательно процедурой, которая совершалась в соответствии с сакральными требованиями, а вовсе не из жадности или любви. В то же время древние саги и легенды передают образ ведьм и «колдовских аббатов», переполненных необузданной похотью.

Проблема осложнялась тем, что почти все подразделения НСДАП — «Гитлерюгенд», штурмовые отряды, СС — идеально подходили под образ «мужского союза». Как ни странно, но защиту Хёфлер нашел там, где меньше всего ожидал, — в эсэсовском обществе «Наследие предков». Вальтер Вюст стал лично покровительствовать этому ученому, которого ввели в штат «Аненэрбэ». Поначалу он даже должен был представлять это общество в только что присоединенной к рейху Австрии.

Но не стоило также забывать, что идеи, высказываемые Хёфлером, полностью противоречили установке Гиммлера, что «немецкую кровь изводили церковь и евреи». И если Левин считал, что колдовство доказывало исполинские противоречия между христианской рассудительностью и народной душой, то Вальтер Вюст как научный куратор «Наследия предков» придерживался другой точки зрения. Он полагал, что «христианство стало духовной властью, которая изменила немцев, а потому глубокая духовность народных верований могла быть эффективной только в нетронутом христианством обществе».

В 1938 году Генрих Гиммлер получил от депутата рейхстага по избирательному округу >6 17 (Вестфалия) архивные документы по делу «ведьмы» Ильзы Кронсхаген (1666 год). Депутат желал, чтобы оценку этим документам дали специалисты эсэсовского исследовательского общества «Наследие предков». В итоге поручение было дано молодому сотруднику «Аненэрбэ» Гансу Бауэру (1912–1941). Ганс Бауэр в свое время изучал медицину, философию, германистику и историю. В 1933 году он вступил в СС, а в 1936 году стал сотрудником «Наследия предков». Его статьи печатались в журнале «Германия», который издавался «Аненэрбэ». До 1940 года он был в «Германии» ответственным за рубрику «Исповедание». До вступления в СС Бауэр был католиком, однако затем принял «германскую религию» и стал обозначаться в эсэсовских документах как «верующий» — именно так характеризовались все эсэсовцы, которые придерживались принципов «немецкой религиозности». Его исследовательская деятельность в рамках «Наследия предков» во многом была спорадической и непоследовательной. Так, например, в 1938 году организационный руководитель «Аненэрбэ» Вольфрам Зиверс поручил ему заняться изучением приспособлений для котелков, использовавшихся племенами Нижней Саксонии. Бауэр пытался писать по этой теме диссертацию, однако в 1939 году по собственному желанию был переведен из персонального штаба рейхсфюрера СС в отдел «Наследия предков», который занимался изучением родовых знаков и династических эмблем. Скончался он от полученных ранений в военном госпитале 11 декабря 1941 года.

Но вернемся в 1938 год, к новому заданию Ганса Бауэра. Именно выполнение поручения, которое он получил лично в мае 1938 года, положило конец затяжному конфликту, который возник в свое время между «Зондеркомандой X» и «Наследием предков». В своей знаменитой (хотя и небесспорной) работе, посвященной «Наследию предков», германский исследователь Михаэль Катэр насмешливо называл «Аненэрбэ» «тайной колдовской кухней рейхсфюрера СС».

«Наследие предков» появилось на свет тогда же, когда и «Зондеркоманда X» — в 1935 году. Оно было создано по приказу Генриха Гиммлера в тесном сотрудничестве с частным исследователем Германом Виртом и теоретиком «аграрного расизма» Рихардом Вальтером Дарре, который на тот момент являлся и начальником Главного управления СС по вопросам расы поселений, также шефом Имперского продовольственного кабинета, по линии которого первоначально осуществлялось финансирование «Наследия предков». Появление на свет «Аненэрбэ» позволило Генриху Гиммлеру самостоятельно, независимо от структур, починенных Альфреду Розенбергу, заниматься осуществлением исторических исследовательских проектов. В некоторый степени дублируя функции ведомства Розенберга, «Наследие предков» должно было изучать историю и духовность древних германцев, к чему Гиммлер всегда проявлял повышенный интерес.

«Наследие предков» должно было выявлять «утраченные ценности» древней германской культуры и способствовать возвращению «вновь обретенного» наследия в идеологическую повседневность СС. Подобные целевые установки общества с самого начала ориентировали его на выполнение политических и мировоззренческих задач, что в определенной степени роднило «Аненэрбэ» и «Зондеркоманду X». Кроме исследовательской деятельности по выявлению «германских ценностей», которые должны были быть положены в основу «немецкой религиозности» (некоторые исследователи предпочитают использовать такие понятия, как «эсэсовская эрзац-религия»), «Наследие предков» должно было заниматься мировоззренческим обучением эсэсовцев. Именно по этой причине в определенный момент «Аненэрбэ» было переименовано из «исследовательского общества» в «учебноисследовательское общество». Однако не стоит полагать, что только оно занималось формированием «немецкой религиозности». Это был очень сложный процесс, к которому было подключено множество самых различных структур: «Наследие предков», СД («Зондеркоманда X»), Главное управление СС по вопросам расы и поселений и т. д. Впрочем, это не помешало в 1937 году нескольким молодым исследователям из состава «Аненэрбэ» внедриться в большинство эсэсовских структур. Но данная инициатива не нашла понимания у Генриха Гиммлера, который всегда придерживался девиза: «Разделяй и властвуй». Рейхсфюрер СС не был склонен уступать желанию организационного руководителя «Наследия предков» Вольфрама Зиверса сосредоточить все культурные и исторические проекты в рамках одной организации.

В конце 1937 года Гиммлер однозначно заявил Вольфраму Зиверсу, что «не намеревается все [проекты. — АВ.] свести в рамках “Наследия предков”, чтобы не концентрировать слишком много важных и существенных дел в одном месте». Между тем в 1938 году произошел конфликт между учредителями «Аненэрбэ» — Генрихом Гиммлером и Рихардом Вальтером Дарре. После этого сотрудники эсэсовского исследовательского общества предприняли попытку придать «Наследию» более взвешенный, научный характер. Подобные устремления были связаны с ожиданиями, которые возлагались на «изгнание» Дарре, считавшегося в СС одним из главных поборников «расовой мистики». Именно в это время в «Аненэрбэ» было привлечено несколько исследователей, которые пользовались уважением в университетских кругах. Одновременно с этим происходит переименование некоторых из отделов «Наследия предков». Их названия меняют на более научные. Если в 1937 году тон в работе «Наследия предков» еще задавали исследователи в стиле фёлькише, например Герман Вирт, то к 1939 году эсэсовское общество смогло приобрести «академический лоск». Так, например, известный немецкий археолог Генрих Гармянц на конференции 1939 года, которая проводилась по инициативе «Наследия» в Киле, рассуждал о важности переведения научных открытий в политическую плоскость: «Она [этнография. — АЛ.\ должна выступать в качестве науки, служащей государственным интересам».

В 1938–1939 годах, то есть в тот момент, когда Ганс Бауэр приступил к выполнению своего задания, отношения между «Наследием предков» и отдельными эсэсовскими структурами, не готовыми уступать свои культурно-исторические проекты, были весьма натянутыми. Эсэсовское руководство понимало, что все исследования должны были нести в себе идеологическую составляющую. Именно по этой причине после 1939 года сфера деятельности «Наследия предков» была в некоторой мере размыта, хотя на первый взгляд могло показаться, что расширена. С этого момента в «Аненэрбэ» стали заниматься не только сугубо научными изысканиями, но и попытками обоснования принципов «германского мировосприятия», «немецкого вероисповедания», теориями происхождения арийцев, поисками рационального зерна в сказках и мифах, разработками проектов «грядущего эсэсовского государства».

В своей статье «О ведьмомании» Ганс Бауэр специально выделял две научные дисциплины. С одной стороны, он говорил о германоведении, которое позволяет изучать «германскую религию», с другой — о теологии, как, релевантной основе для исследования заблуждений о ведьмах. Бауэр подчеркивал, что знания о германцах не являлись уделом антикваров, а должны были служить делу «познания немецкой сущности». Он видел суть своих исследований в том, чтобы использовать их как формирующую общественное мнение силу, так как «научные представления в конце концов определяют мнение широкой общественности, равно как и той ее части, что активно интересуется историей». Хотя бы по этой причине Бауэр полагал, что не должно было иметься «запретных тем». Даже если их исследования были связаны с риском столкнуться с «неудобными материалами», то их нельзя было отдавать на «откуп противникам». Он предполагал, что тезис о том, что «ведьмомания была самым страшным явлением на германской земле», вызовет немалые возражения.

Бауэр подчеркивал: «Как бы то ни было, но заблуждения о ведьмах как явлении немецкого прошлого связаны с историей немецкого человека». Он говорил о том, что не стоило предавать забвению «эту мрачную страницу истории», а нужно было осознать ее. Бауэр исходил из того, что имелась возможность преодолеть представления о «всеобщей суеверности народа во времена темного Средневековья». Однако он не был готов в отличие от сотрудников «Зондеркоманды X» провозгласить исключительную вину церкви и христианства, предполагая, что отдельные элементы ведьмомании имелись и в «германской религии». В предпринимаемых попытках квалифицировать различные формы этого феномена как «типично негерманские явления» он видел опасность упустить из виду некоторые важные аспекты. «С одной стороны, это было больше, чем единичные проявления, которые определяли в целом то время и тех людей». Бауэр пытался обойти трудности, связанные с запутанной схемой разнообразных влияний, приведших к формированию образа ведьмы, сконцентрировавшись на общем восприятии той эпохи и времени, ей предшествующем. «Отдельные напластования в рамках заблуждения о ведьмах должны отделяться друг от друга. Нас в первую очередь должны интересовать: народная вера и характер народа». Чтобы справиться с поставленными задачами, Бауэр хотел уточнить понятия волшебства и чародейства, присущие германцам, а затем проследить их развитие вплоть до времени, когда началось преследование ведьм. Эпоху ведьмомании он ограничивал XV–XVIII веками, то есть фактически соотносил ее с так называемым «новым временем». Под «новым временем» Бауэр подразумевал эпоху, которая, наступив сразу же после Средневековья, породила множество конфликтов и противоречий. К негативным проявлениям «нового времени» он относил не только преследование ведьм, но и «братоубийственную Тридцатилетнюю войну», которая нанесла нации непоправимый ущерб. В это время сопротивление национального характера против «сил вырождения» стало ослабевать. Суть «германской веры» Бауэр видел в обычаях, освященных традициях и свещеннодействиях, которые соблюдались на протяжении многих поколений германцев. По его мнению, в центре германского культа находился ритуал разжигания огня. Когда наступало время самых длинных ночей, тогда солнце как бы спускалось «в могильный дом подземного мира, от власти которого оно намеревалось избавиться, и, бушуя, атаковало все порядки, представая в виде “дикой армии”, духов подземельного мира, свиты божества из числа погибших в праведной борьбе героев». В этот момент во всех очагах гасился огонь, который торжественно зажигался вновь только тогда, когда всходило солнце. Поскольку огонь зажигался сразу во всех жилищах, то он как бы образовывал большую общность. Бауэр полагал, что сила этого обряда состояла как раз в его массовости, в его коллективности. Именно ощущение сообщества, по его мнению, было сутью «германской веры».

При этом Бауэр противопоставлял «живую германскую религиозность» «сухому теоретическому учению католической церкви». Он выводил германскую магию из убеждения, что имелась связь между миром живущих людей и космосом. В данном случае сила магических действий основывалась на их коллективном и символическом характере. Именно это отличало магию погоды, присущей германцам, от заклинания погоды, которым занимались ведьмы. Если германцы жили в гармонии с природными циклами, то ведьмы пытались оказывать непосредственное влияние на погоду, причем во многих случаях в своих собственных, эгоистических интересах. То есть религиозность (или магия) германцев была коллективной, а чародейство ведьм — индивидуальным. Бауэр не отрицал того факта, что в германских источниках упоминалась чародеи и волшебники. Однако он подчеркивал, что в большинстве случаев это были инородцы (финны, лапландцы и т. д.), то есть люди, не входившие в «народное сообщество», находившиеся за его пределами. Отношение к ним было презрительным, если же они решались нанести вред «сообществу», то их могли в наказание сжечь. Этим Бауэр как бы подтверждает, что сожжение за чародейство было присуще германским традициям, однако он отрицал факт того, что германцы могли вступать в союз со Злом. В противоположность этому датский исследователь Вильгельм Грёнбех, на которого ссылался Ганс Бауэр в своей работе, в своей книге «Культура и религия германцев» указывал на то, что занимавшиеся чародейством и колдовством могли быть изгнаны из «сообщества», то есть не были изначально «иностранцами». По мнению Грёнбеха, волшебники и чародеи были изначально членами «германского сообщества», но лишь после изгнания провозглашались «иностранцами».

Он писал по этому поводу: «Если же член сообщества за свои духовные устремления был исключен своими братьями, то его присутствие должно было парализовать волю и силу. Его деяния и его мысли являлись огромной опасностью для процветания всех жителей… Его присутствие в сообществе воспринималось как нарушение порядка в космосе… Чтобы вновь обрести мир, люди должны были уничтожить всех колдунов с их жилищами и домашней утварью… Они были ненавидимы, так как обращали свои способности к духам тьмы… Они были иностранцами, которые должны были находиться за оградой мира».

Грёнбех подчеркивал, что для германцев чародейство и колдовство было равносильно злобным и бессмысленным действиям за пределами общины, а потому жалобы на причиненный волшебниками и чародеями ущерб весьма напоминали обвинения, выдвигаемые в адрес ведьм. Борьба германцев против чародеев, по мнению Грёнбеха, была не менее радикальной, нежели преследование ведьм христианскими судьями. «Люди пытались их сжечь дотла, утопить в каменной ступе или же выслать подальше от границ общины». Грёнбех не боялся сравнивать германскую веру в волшебство с ее отголосками, которые проявились в виде веры в ведьм и колдуний. «Подобное проявление злости является типично германским волнением. Может быть, его симптомы у немецких крестьян удалось сдерживать только к XVII–XVIII векам, когда они стали христианами». Однако Бауэр, использовавший для написания своей работы книгу Грёнбеха, предпочел не опираться на подобные выводы. Он воспринял от датчанина только лишь идею коллективных священнодействий как важнейшей черты германской культуры. Но он не отрицал того факта, что германцы убивали волшебников и чародеев, или же могли изгнать из общины — исключить из «сообщества». Но тем не менее Бауэр настаивал, что большинство волшебников были инородцами, то есть изначально не могли входить в общину.

После того как Бауэр изобразил применение коллективной магии германцами, он начал сравнение христианства и «германской религии». Христианство он упрекал в том, что оно апеллировало к отдельно взятому человеку, которого оно стремилось лишить земных связей. По мнению Бауэра, в христианстве утверждалось существование только одной общности — надеющихся попасть в царство небесное, в иной мир, однако каждый должен был проложить туда свой собственный путь через личные стремления. Бауэр противопоставлял теоретическому и метафизическому характеру христианства естественность «германской религии», которая была укорененной в действительности.

По его мысли, в «германской реальности» мистика и жизненный опыт были взаимосвязаны друг с другом, так как «они основывались на ответственности индивидуума перед всем миром, а всего мира — перед отдельным человеком». «Германская действительность была определенным круговоротом жизни общины». Христианство не смогло понять этого, оно не придавало никакого смысла «сообществу» и приравняло «мифическую реальность» германцев к материальной жизни. По мнению Бауэра, христианство повело себя подобно «негерманским чародеям». У германцев исключалась любая возможность заключения союза с демонами, так как живой человек не мог заключать пакт с враждебными для жизни силами. Рассуждая об этом, Бауэр отсылал читателя к работам Отто Хёфлера, в которых указывалось, что германцы все-таки не отрицали «демонов», что было введено в культовые обычаи, которые должны были сохранить равновесие в мире.

Чтобы доказать этот тезис, Бауэр пытался прибегнуть к самым различным аргументам. Он разыскивал их и в теологии, и в народных сказках, но при этом никак не дифференцировал эти источники. Сказку он рекомендует в качестве примера инфантилизации теологически обоснованного в христианстве зла. В народных сказках черти (демоны) перестают быть неземной силой, в них даже отрицается потусторонняя суть этих существ. Не разобравшись с принципами «германского зла», христианская культура наделила этой функцией ведьм, которые нередко именовались — «унхольде» (нечистивые, злодейки).

Бауэр обращает внимание, что в древнем саксонском наречии это слово использовалось в магической формуле, когда приносилась клятва «темных духам»: Водану, Донару и Зак-сноту. Эта формула, датированная IX веком, звучала следующим образом: «Я присягаю всеми словами и делами черту, Тору, Водану и Заксноту и всем унхольде, которые являются их попутчиками». В нордической мифологии Тор защищал людей от сил хаоса. В германской версии мифов его нередко назвали Донаром. Германский Бодан соответствовал скандинавскому Одину. Закснот в данном случае может рассматриваться как прародитель всех саксов. Бауэр предполагал, что большинство сказок с подобными сюжетами были основаны на реально имевшихся культурных обычаях. Их интерпретацией активно занимался Отто Хёфлер, тоже являвшийся сотрудником «Наследия предков». По версии Хёфлера, сказания о «дикой охоте» являлись отголоском ритуалов тайных «мужских союзов», в которых продолжали поклоняться «старым богам». Исходя из этого тезиса, Бауэр предполагал, что в обвинениях в колдовстве можно было обнаружить следы «старой веры». По его мнению, христианские миссионеры смогли «успешно» распространить веру в ведьм среди германцев, так как обращенный в христианство народ долгое время сохранял «старую веру». По этой причине отправление «старых культов» было ошибочно истолковано миссионерами как чародейство, что стало со временем восприниматься немцами как «ослабление общины». То есть «германская вера», которая преследовала чародейство, сама заняла его место. Бауэр приписывал подобное ложное понимание «германской религии» тому, что христианство не видело смысла в мифической реальности, так как в христианстве Бог был «чистым духом». Схоластика являлась завершенным пониманием Бога и одновременно максимальной оторванностью от практического человеческого опыта. Бауэр пытался показать, что в позднем Средневековье «германская религиозность» пыталась восстать против «чистой теории» как в слове (немецкие мистики), так и в образе (немецкое церковное искусство). Прибегая к подобным построениям, Бауэр фактически поддерживал концепцию «германской непрерывности». Он сравнивал подавление «живой германской веры» при помощи догм с тем, как греческая философия «своей болтовней окончательно осквернила мифы». Однако обвинения в адрес христианства были более серьезными.

Бауэр полагал, что во многом разложению германской культуры способствовало распространение печатного слова. Он вообще придерживался мысли, что письменность была разрушительной силой, и якобы поэтому имелось всего лишь несколько письменных германских преданий. Для Бауэра письменность была чем-то чуждым, не присущим собственным традициям: «Проще и легче было следовать за словом, нежели за живыми образцами, которые имелись в искусстве. Когда буква одержала победу, то Бог окончательно стал нереальным духом. В этом отношении христианство являлось разновидностью Просвещения, тем более что в нем встречаются такие же требования». Бауэр далеко не случайно сравнил христианство и Просвещение. По его мнению, оба они исходили из «достойного критики универсализма». Однако в отличие от церковных деятелей просветители делали ставку на наблюдения и на опыт. Библия, Отцы Церкви, различные направления греческой и арабской философии занимались проблемами проявления зла, которое вошло в христианство под видом «дьявола и его свиты». По мнению Бауэра, демонология схоластики базировалась на дословно понятых, но неверно истолкованных сюжетах классической мифологии. Для него обвинения в адрес ведьм имели ту же самую конструкцию, обладали теми же самыми элементами, что и народная вера. Он интерпретирует ведьмоманию, духовная основа которой базировалась на литературных сюжетах, посвященных ведьмам и чертям, как результат глубочайших противоречий, которые имелись между интеллектуализмом и народной душой. На одной стороне он видел непоколебимые качества абстрактной письменности и индивидуализм, на другой — культ и сообщество-общину. Появление книгопечатания только способствовало распространению заблуждений о ведьмах. Именно книгопечатание сделало возможным повсеместное распространение папских булл, в которых «подтверждался» факт существования ведьм. Именно книгопечатание распространило по всей Европе «Молот ведьм» и книги о христианских догмах. В этом месте Бауэр предпочел еще раз заявить о негативной роли церкви: «Христианство было властью над разумом, и как интеллектуальная власть она могла вызвать фанатизм у отдельно взятых личностей. В то же самое время глубинные духовные слои народной веры могли быть задействованы только через общину, через сообщество».

Когда протестантские священнослужители стали противодействовать распространению заблуждений о ведьмах, то для Бауэра это являлось очевидным доказательством того, что начатый католической церковью процесс обособился, то есть стал жить по собственным законам и правилам: «Впрочем, протестантские священники не смогли полностью изжить эти заблуждения, однако это было свидетельством того, что они (заблуждения) с этого момента распространялись в большей степени самостоятельно».

Бауэр видел в преследовании ведьм отчасти продолжение процессов над европейскими еретиками. Он ссылался на работу Зигмунда фон Рицлера «История процессов над ведьмами в Баварии» (1896), в которой упоминалось, что в 1239 году вместе с 183 еретиками была сожжена женщина, обвиненная в колдовстве. По мнению Бауэра, это был первый случай того, когда на костер направили «ведьму». В последующем распространении процессов по делам колдуний Бауэр видел развитие законодательства, которое применялось в отношении еретиков. «Его создатели не смогли устоять перед искушением, чтобы отказаться от дальнейшего использования столь эффективного инструмента». С этого момента обвинения в ведовстве, колдовстве и чародействе становились составной частью общего обвинения в ереси, которое являлось согласно имевшемуся законодательству преступлением.

Кроме этого, повсеместному распространению ведьмомании помогла передача полномочий по преследованию ведьм светским судам. Бауэр полагал, что это было уловкой иезуитов, которые намеревались действовать более «эффективно» (то есть более радикально), скрываясь за кулисами происходивших событий. Это привело также к изменению немецкого права, в котором система доказательств вины заменялась пытками. В качестве источника, который должен был проиллюстрировать этот тезис, Ганс Бауэр использовал Фридриха Шпее, который в свое время заявил, что «если в руки инквизиции попал папа римский, то и он бы признался в чародействе и колдовстве».

После написания указанной статьи Ганс Бауэр занялся расшифровкой попавших к нему в руки архивных дел. Он решил прокомментировать их, желая показать в первую очередь сугубо негативную роль, которую сыграли пытки, а также заранее подготовленные свидетели, которые нередко использовались на процессах. Кроме этого он указывал, что светские власти были активно задействованы в этих процессах, поскольку были финансово заинтересованы в преследовании ведьм. Бауэр писал: «Определенно, что они [светские власти. — АБ.] казнили жестоким образом Ильзу Кронсхаген, вдову Йоста Шукенбомерса, так как ни у кого не было возможности противодействовать этому чудовищному судебному механизму, а господа из власти считали возможным его использовать, чтобы приобрести чужое имущество. Во времена Средневековья такое едва ли было возможно, так как в Средние века имелась религия. Так называемое “новое время” началось с религиозных заблуждений, а закончилось атеистическими и анархическими иллюзиями».

Бауэр вел речь о том, чтобы противопоставить «заблуждения христианства*, атеизм и анархию культовому, «живому германскому сообществу-общине, которое собственно и являлась сутью германцев*, и следы которого можно было обнаружить даже в эпоху Средневековья. В центр своего исторического анализа Бауэр поставил не человеческие жертвы, а общину, которая была разрушена ведьмоманией и процессами по делу колдуний. По сравнению с разработками, которые предпринимались в рамках «проекта X», доводы Бауэра кажутся более убедительными. В своей статье он пытался избегать таких идеологических формулировок, как «утрата лучшей крови*, «расовая прародительница*, «силы вырождения* и т. д. Однако апология «германского сообщества», критика интеллектуализма и индивидуализма, неприятие письменности в пользу культа, а также призывы к «искоренению» всего, что угрожало общине, выдает в нем убежденного последователя расовых теорий. Однако это не значило, что Бауэр пытался написать работу, которая имела исключительно идеологическое значение и могла использоваться только лишь в партийной пропаганде, направленной против церкви. Признание того факта, что даже в германских культах имелись свои «темные стороны», попытки выявить в ведьмомании как «германские», так и «негерманские черты» однозначно указывают, что Ганс Бауэр находился под влиянием идей Отто Хёфлера, который несколько позже поставил под сомнение научную ценность работы, которая была написана Рудольфом Левиным. Все эти обстоятельства делали выводы, к которым пришел Ганс Бауэр, совершенно непригодными для того, чтобы они могли использоваться «Зондеркомандой X». Не в последнюю очередь именно статья Ганса Бауэра подтолкнула Генриха Гиммлера к заключению о том, что исследованием «колдовских процессов» должна была заниматься только «Зондеркоманда X», а «Наследие предков» должно было полностью отказаться от этой темы. Таким образом, Ганс Бауэр, сам того не желая, положил конец противостоянию между сотрудниками «проекта X» и специалистами «Аненэрбэ». В данном случае речь шла не о примирении двух эсэсовских исследовательских структур, а о проведении четких границ в компетенции их деятельности.