Глава 18
Чертовщина
Чертовщина, не иначе. Два факта.
12 июля, 14 часов. Управляющий при свидетелях похищает 100 тыс. долларов в своем банке.
12 июля, 14 часов. Управляющий пьет водку с финнами в 250 км от своего банка.
Кондауров перечитывал сообщение сержанта Сомова, заставляя себя поверить изложенному. Но как доходил до слов «пароль „Кондауров“», на белом листке прямо-таки высвечивалась издевательская ухмылка озлобленного остряка или недопившего кретина.
Запросил сводку происшествий: ограбления банков не зафиксировано. Нашел в справочнике банк «Мегаполис».
— Бог миловал, — ответил главный бухгалтер, — Ваши коллеги ошиблись. Управляющий? Он будет через час.
Предчувствие подтверждалось: идиотская шутка. Смять, выбросить сообщение в корзину? Но что-то сдерживало. Так и не понял — одно ли желание поймать мерзавца-писаку? На первой странице большого блокнота выписал наиболее значимое:
«Банк „Мегаполис“»; Пан; Стинг, похожий на обезьяну; Шереметьево; пароль «Кондауров».
Обхватил ладонями виски и начал мысленно выискивать связи между этими словами. Где-то на пересечении линий должен появиться автор. Пусть без имени, без фамилии. Некто, знающий и его, и Пана, и Стинга и, возможно, связанный с банком «Мегаполис».
Прервав на время это занятие, уже кажущееся бесплодным, Кондауров снял телефонную трубку, попросил разыскать старшину Сомова, сообщившего об ограблении, и принести ему все, что есть в информационном центре о Пане и Стинге.
Еще немного поблуждав вокруг пяти злополучных точек, позвонил в Шереметьево знакомому подполковнику. Поболтал о погоде, о новостях и на всякий случай посоветовал обратить внимание на пассажира, схожего с обезьяной, который может вывезти в Женеву крупную сумму валюты.
Опять склонился над блокнотом, вынуждая себя думать. Возникали разные домыслы. Но настолько зыбкие, что никак не укладывались в хотя бы отдаленное подобие версии.
Зазвонил внутренний телефон.
— Кондауров? Докладываю. В Москве шесть старшин милиции Сомовых. Один в больнице, один в командировке, остальные ничего не слышали об ограблении банка «Мегаполис».
— Спасибо. Я так и думал.
Сердито оттолкнул блокнот. Теперь он обязан найти сочинителя, шепнуть ему тихонько: «Пароль „Кондауров“», и надрать уши.
Звонок городского телефона заставил его встрепенуться и замереть, как перед броском в волнующую неизвестность. Говорил управляющий банком «Мегаполис»:
— Вы звонили нам по поводу хищения валюты. Произошло такое, о чем мне хотелось бы рассказать вам лично. Понимаете, какой парадокс: хищения не было, но валюту похитили. Мы в полном недоумении. Если б вы могли к нам приехать!
Кондаурова встретили у входа в банк «Мегаполис» два встревоженных человека — знакомый уже нам крупный мужчина, прилизанный, как рекламный парикмахер начала века, и улыбчивый округлый человечек с тяжеловесным брюшком. Последний представился:
— Максим Максимович. Управляющий.
Они провели Кондаурова в обставленный бархатной мебелью кабинет, усадили за отдельный столик, сервированный для бесед с нужными клиентами.
— Чуть-чуть джинчика, — предложил толстячок.
Кондауров не отказался.
Максим Максимович наполнил нетвердой рукой три рюмки и начал обреченно осипшим голосом:
— История, скажу вам, фантастическая. С ним, — он кивнул на рекламного парикмахера, — мы работаем пять лет. Доверяем друг другу. Два дня я провел с финнами на нашей даче — обговаривали одну взаимовыгодную операцию. Ну, сами понимаете, русская банька, русская водочка. Вот черт, даже не знаю, как рассказывать. Может, ты?
— Я потом, — отмахнулся прилизанный.
— В общем, так, — решился толстячок. — Я вроде похитил сто тысяч долларов в собственном банке. О чем и заявляю.
— Почему «вроде»? — простодушно спросил Кондауров.
— Да потому, что не похищал. Парился в тот день с финнами. Свидетелей десяток. А он, — снова кивок на прилизанного бухгалтера, — и кассир видели меня здесь. Ну, чертовщина какая-то!
Кондауров не выказал удивления.
— А не лежат ли спокойненько ваши доллары в сейфе?
— Нет их там! — воскликнул толстячок. — Всем миром проверяли. Нет их!
Кондауров решительно распрямился, как учитель перед расшумевшимся классом.
— Эмоции в сторону. Давайте обо всем не спеша и по порядочку. — Повернулся к прилизанному бухгалтеру. — Теперь вас послушаем.
Тот повздыхал, сжимая-разжимая перед грудью кисти рук, наконец отважился.
— Привезли вчера из одной фирмы шестьсот тысяч долларов. Инкассатор, кассир и я вошли в хранилище. Вдруг сзади раздается голос Максима Максимыча. — Виноватый взгляд в сторону управляющего. — Говорит нам: «Сто тысяч не прячьте в сейф, дайте мне, потом, мол, оформим…» Я ему доверяю, как себе. Взял он доллары и ушел. Закрыли мы хранилище. Я к Максиму Максимычу. А секретарша говорит: «Его не было. Приедет завтра». А я ей: «Как же так, он только что заходил в хранилище…» — «Нет, — отвечает, — не было…» Я к кассиру… Он удивляется не меньше меня. Звоним в нашу загородную резиденцию. Она в Ярославской области. Знаете, кто трубку взял?
— Максим Максимыч, — предположил Кондауров.
— Он… Но мы трое своими глазами видели его здесь. А он там.
Главный бухгалтер замолк в полном смятении.
Честно говоря, пока и Кондауров ничего не мог понять. Дурацкое сообщение, переданное дежурному милиции, мистический рассказ перепуганных банкиров, пароль «Кондауров» — все так перемешалось, что родилось опасение: дурачат его, запутывают, хотят спрятать правду за всякими небылицами.
Он поднял забытую рюмку джина, выпил и сказал с наигранной бодростью:
— Значит, так. Заявите об этом официально. Пусть разбираются. А мне сейчас нужен кассир и этот… инкассатор!
— Кассир — вторая дверь справа, — услужливо закивал прилизанный бухгалтер, — а инкассатора сейчас привезут. Мы поняли, что он вам понадобится.
Кассир, серенький невзрачный человечек, заикаясь, повторил примерно то же самое. В конце добавил:
— Я лично видел Максима Максимовича, но что-то во мне свербило — не он это!
— Свербило? — переспросил Кондауров. — Ну вспоминайте, вспоминайте, что же это в вас свербило?..
— Ой, даже не знаю.
— Голос был незнакомым?
— Нет, говорил, как Максим Максимович.
— Прическа? Глаза? Рост? — наступал Кондауров.
— Да нет, тоже все его… — Он долго тягостно соображал, наконец взмолился: — Ну, не знаю, ей-Богу, не знаю!
Кондауров положил перед ним свою визитную карточку.
— Вспомните, что в вас «свербило», — позвоните. А сейчас пригласите сюда инкассатора, если он приехал.
Вошел парень в шляпе-зонтике, поздоровался, сел, как подследственный, на стул в середине кабинета и начал повторять все то, что было уже знакомо Кондаурову. Опять мелькнуло подозрение: тщательно обговаривали все детали.
Кондауров долго забрасывал его вопросами, пока не убедился — бесполезно, та же пластинка играет третий раз. Но тут выпрыгнул еще один пустенький, формальный вопросик:
— А как был одет Максим Максимович?
— Черный, как у дипломата, костюм.
— Вы его раньше видели в этом костюме?
— Я вообще его первый раз тогда увидел.
Кондауров почуял лазейку. Тихонько нырнул в нее:
— Опишите мне Максима Максимовича.
— Ну, махонький, худенький, — старательно подбирал слова инкассатор, — уши какие-то обвислые… молодой, совсем молодой.
Кондауров схватил за руку инкассатора, потащил его к выходу. В кабинете управляющего показал пальцем на толстячка.
— Он был в хранилище?
Инкассатор мучительно вспоминал.
— Лицо вроде его… но уши… Тот был худой.
Кондауров многозначительно посмотрел на главбуха, затем на кассира.
— Ну-ка, граждане дорогие, снова ответьте на вопрос: именно Максим Максимович заходил в хранилище?
— Да, вроде… — пролепетал кассир.
А прилизанный главбух страдальчески воскликнул:
— Господи, теперь я вообще ничего не понимаю!
— Как же вы, милые мои, — с сарказмом пропел Кондауров, — не узнали своего управляющего? Ну, я могу понять, если бы кто-то загримировался под него, надел соответствующий парик. Ан нет! Там был худой человек. А ваш управляющий…
«Шляпа-зонтик» бестактно хихикнул.
— Не терзайтесь, не мучайтесь, — смягчил интонацию Кондауров. — Дело, в которое вы меня вовлекли, не такое уж и простое. Будем разбираться.
Провожали его, как врача, который обещал вылечить смертельно больного. Возле торопливо вскочившего охранника все трое сердечно жали ему руку, говорили наперебой какие-то любезности.
— Минуточку, — остановил их подобострастное кривляние Кондауров. — А этот вахтер дежурил в тот день?
— Да-да, кажется, он.
Кондауров обратился к крепышу-вахтеру:
— Я из милиции. Можно один-два вопроса?
— Обязательно! — громыхнуло в ответ.
— Вчера во время вашего дежурства приезжала машина с инкассаторами?
— Обязательно. Приезжала.
— А когда открывали хранилище, здесь, в коридоре, кто-то из незнакомых был?
— Никак нет. У меня строго. Без разрешения не пускаем.
Некая лакейская нарочитость его поведения не понравилась Кондаурову. Поэтому он спросил по-иному:
— Ну, возможно, возле вас кого-то дожидались?
Все заметили, как у этого солдафонистого крепыша по лицу молнией пробежала судорога испуга.
— Один тут недолго был… — сказал он небрежно, — Максим Максимыча спрашивал.
Кондауров вцепился:
— В черном костюме? Маленького роста?
— Обязательно… — последовало удивленно, — Но он недолго был. Сразу ушел. Как узнал, что не будет Максима Максимовича, так и ушел.
Кондауров склонился, сказал управляющему:
— До приезда работников милиции, пожалуйста, никого не отпускайте. Очень важны показания каждого. Завтра заеду. До свидания.
Управляющий схватил его за рукав.
— А тех, с кем я был на даче, пригласить?
— Пригласите. Хотя я и уверен, что вчера вашу роль прекрасно сыграл мой старый знакомый.
Выйдя на улицу, Кондауров оглянулся. За стеклами дверей, как в картинной раме, застыли поглупевшие физиономии.
