Глава 16
Месть
В одном африканском племени кормили, поили и угощали собственными женами плененных врагов. А когда они, пресыщенные, засыпали, в рот им капали чуточку слизи ядовитой древесной лягушки.
Голод все-таки вытянул его из парка, усадил за столик кафе, раскинувшегося на тротуаре. Ел пресные сосиски, запивал кисловатым пивом.
Нагло, как диковинку, рассматривали его безучастные глазницы широкоплечих домов, и от этого он еще больше замыкался в самом себе, в своей разъедающей душу тоске. Это была уже не тоска, в которой всегда теплится надежда, а мертвящая скука, окруженная неистребимым запахом вечной тленности. Одно оставалось желание — распылиться навсегда в бескрайнем мироздании.
Если бы Виктор глянул сейчас на себя в зеркало, он ужаснулся бы: глаза умирающего животного, наполненные мировой скорбью.
«Кольни его копьем. Пусть сдохнет поскорее».
Случайно всплывшая строка, как бикфордов шнур, привела к неожиданному взрыву. Все скопившееся внутри вдруг взметнулось яростным протестом.
«Нет! — в страхе крикнул он самому себе, — Хватит истерик! — приказал властно. — Рано мне на Голгофу!» Это уже был спокойный голос рассудка, пробившегося наконец сквозь оцепеневшие эмоции.
Теперь уже едко и злобно поднялась притихшая обида. Обида на глазницы домов, на кислое пиво, на безликие тени прохожих. Нет, он не будет жаловаться на летящие камни… не простит причиненную боль. Он будет мстить, расчетливо и безжалостно. А потом… потом отменит, запретит всякое зло.
В сумбуре новых встревоженных мыслей мелькнула какая-то очень интересная. Он уцепился за нее. Не отпускал. Развивал, осмысливал, оценивал. Наконец, сдерживая нетерпение, распрямился, встал решительно и быстро зашагал по тротуару, пробегая взглядом расклеенные у подъездов вывески.
Долгий путь завершился возле белого панно, на котором рельефно золотилось: «Банк „Мегаполис“». Подойдет? Попробуем!
За дверями встретил его одутловатый крепыш-охранник.
— Вы к кому?
— К управляющему.
— Его сегодня не будет. Он в отъезде.
— Вы ошибаетесь, — покровительственно заявил Виктор. — Он мне назначил встречу.
— Тогда подождите, — смилостивился охранник, окинув опытным взглядом дорогой костюм клиента.
Виктор присел неподалеку от него на стул.
— Ох, оставил записную книжку. Как зовут управляющего?
— Максим Максимыч, — любезно ответил охранник.
Странный банк. Не видно клиентов. Нет привычного операционного зала с кассирами за окошечками. Длинный темный коридор. Двери без табличек. В конце коридора массивная, совсем тюремная решетка. Может, хранилище? Вот куда бы заглянуть.
Время тянулось нудно. Одутловатый охранник, лениво зевая от истомившего его безделья, вынул из брючного кармана сиреневый кошелек, стал скрытно перебирать пальцами сложенные там деньги.
«Пять… десять… двадцать… двадцать две… Еще три часа сидеть. Хоть бы позвонил, гад такой. На бутылку дам. А на закусь пусть сам ищет…»
«Что я здесь сижу? — подумал Виктор. — Управляющего нет. Кассира с сейфом не видно. Взламывать хранилище — не моя специальность…»
Он прошелся по коридору. Приоткрыл одну дверь, другую, третью. Сидят озабоченные чиновники, как в любой другой конторе. Деньгами не пахнет. Надо искать что-нибудь другое.
Сквозь застекленную парадную дверь увидел, как из-за угла дома медленно выползла лоснящаяся зеленым цветом бронированная машина, остановилась у входа, из кабины выпрыгнул парень в ковбойской шляпе с полями, опустившимися зонтиком, и, придерживая правой рукой кобуру, прошел мимо охранника в одну из безымянных комнат. Вскоре тем же путем проследовал обратно на улицу. Чьи-то услужливые руки протянули ему из машины шесть брезентовых тощеватых сумок. Он понес их в глубь коридора, где уже заскрежетала металлом тяжелая решетка и кто-то зажег внутри хранилища свет.
Неведомая сила подняла Виктора со стула. Не спеша, вдохнув в себя лютую решимость, он направился к освещенному хранилищу.
Массивная решетка поддалась легкому толчку. Трое — шляпа-зонтик и двое, видимо, служащих банка — разом обернулись.
«Я — Максим Максимович… Вы меня узнали… Я — Максим Максимович…»
Прилизанный, как рекламный парикмахер начала века, темнолицый мужчина приветливо откликнулся:.
— Вы уже вернулись? Вот, принимаем от Керженцева валюту.
— Сколько? — спросил Виктор, приближаясь к большому квадратному сейфу, который открывал увесистым ключом другой служащий.
— Шестьсот тысяч. Согласно договору, — ответил прилизанный.
Виктор сказал строго:
— Одну сумку не убирайте. Я возьму с собой.
На лице служащего отразилось замешательство.
«Я — Максим Максимович, ты понял, отбросил все сомнения…»
Взяв брезентовую сумку, Виктор вышел из хранилища и суховато бросил сквозь железные прутья:
— Потом зайдешь ко мне. Оформим как надо.
— Хорошо, хорошо, — закивал прилизанный.
На улице Виктор, ощущая неприятный холодок от спрятанной под пиджак сумки, остановил такси.
— К центру!
Шофер вел машину с уверенной лихостью автогонщика. Но Виктор часто с омерзением отворачивался вправо, когда замечал, как в порыве усердия розовый язык его смачно облизывает искривленные в плотоядной улыбке маслянистые губы.
«Э, черт, опоздал на зеленый. Но баба, баба-то какая! Ух ты! Ну чего, чего прешь на мою полосу! Как с картинки. Ну повезло! Расскажи — не поверят. Чего тормозишь, гад? Объехать его, что ли…»
«Опять бабы!» Виктор едва сдерживал издерганную душу от непредсказуемого взрыва. Можно заставить человека замолчать. Но как заставить его не думать?
Водитель неожиданно предложил:
— Послушай, шеф, а тебе не нужен крохотный японский магнитофончик? Дешево. Дашь пять баксов — и твой.
— Зачем он мне? — удивился неожиданному предложению Виктор. А напряженная душа его от перемены темы осела успокоенно.
— Как зачем? Смотри, на двух пальцах размещается. Здесь нажмешь — записывает, здесь — говорит.
Виктор вспомнил, как мечтал о таком магнитофоне на лекциях в институте, и согласился.
— Давай.
Магнитофон лег в карман рядом с «Голгофой».
— У меня с этой вещицей такая история связана!.. Расскажу — не поверишь.
— Потом расскажешь, — отмахнулся Виктор. — Рули на Пироговку. Там меня подождешь минут десять. У общежития.
Пана не было. На кровати в грязных тяжелых ботинках валялся Стинг. Досадно, вторая часть задуманного плана срывалась.
— Пришел? — недовольно встретил его Стинг, опуская ботинки на пол.
— Не к тебе, а к Пану, — в той же грубоватой тональности ответил Виктор, а про себя продолжил: «Ты меня боишься. Говоришь уважительно…»
Стинг сказал примирительно:
— Да я так… Для порядку. Сюда ходить не всем велено. А Пан будет завтра, не раньше.
— Жаль, — искренне посетовал Виктор. — А я ему большие деньги привез.
— Могу передать… — прозвучало уже заискивающе.
А что, может, ему отдать? Эта идея показалась Виктору забавной. Стинг, Пан — какая разница? И он выложил на стол инкассаторскую сумку, поманил к себе пальцем Стинга. Тот шагнул вперед, встал рядом с Виктором.
— Слушай меня внимательно.
— Ага! — глупо, по-идиотски кивнула обезьянка.
— Если Пана сейчас здесь нет, значит, он уже никогда не придет. — «Ты веришь мне… Веришь каждому моему слову!» — Значит, сгорел Пан. А тебе надо срочно исчезнуть из России. Вот сто тысяч долларов на первые расходы. Заграничный паспорт есть?
— Ага!
— Бери деньги, пока тебя не накрыли, добывай визу и лети в Женеву. Там тебя встретят. Пароль «Кондауров». Запомнил?
— Ага, Кондауров, — отозвалось послушное эхо.
— Поживешь там годика два-три. Пан даст тебе сигнал, когда возвращаться.
«Ты мне веришь! А меня забыл. Меня здесь не было. Денег я тебе не давал…»
Стинг бросил сумку в потертый рюкзак.
— Так я того… Мотаю.
— Не мотаю, а лечу как пуля. Фараоны сейчас здесь будут.
Стинг мгновенно испарился.
Оставшись один, Виктор подошел к знакомому столу, налил себе стакан минеральной воды. Увидел меж тарелок пухлый конверт. Открыл его. Доллары. Увесистая пачка. Решил: «Позаимствую. Не обеднеет».
Посидел немного, успокоенно, беззаботно, ни о чем не думая. С особым, полусадистским удовольствием набрал на телефонном диске 02.
— Милиция? Срочно сообщите Кондаурову из МУРа. Банк «Мегаполис» взял Пай. Его сообщник — не знаю фамилии-имени. Кличка Стинг. Рост примерно метр восемьдесят пять. Похож на обезьяну. Сейчас он в Шереметьеве. Хочет увезти деньги в Женеву. Откликается на пароль «Кондауров». Да-да, именно «Кондауров»! Кто сообщил? Старшина Сомов. Все! Некогда! Спешу!
Толстогубый водитель ждал его с нетерпением.
— Так слушай, расскажу тебе забавную историйку про одну бабу.
— Чуть позже, — опять сдержал его Виктор, догадываясь, с каким пошлым идиотским восторгом будет преподнесена ему очередная шоферская байка о придорожной случке. — Заедем в магазин «У Алины». Тут рядом, я покажу.
Повезло. Та же розовощекая девушка стояла за прилавком.
— Приехал вернуть долг.
Девушка недоуменно захлопала ресницами.
— Недавно вас ограбили. Взяли шесть миллионов рублей. Это сделал я. Простите.
Ресницы вскинулись вверх, застыли.
— Возвращаю вам в два раза больше. — Он протянул ей конверт. — Здесь почти три тысячи долларов. До свидания!
Пристально глянул на нее. «Ты забыла, как я выгляжу… Забыла…» Повернулся и вышел.
Толстогубый водитель обежал машину, услужливо открыл дверцу.
— Ну, садись. Счас расскажу…
— Спасибо. Ты свободен, — ответил Виктор и рассмеялся: у водителя слепилось такое страдание на лице, что он, казалось, готов был вернуть щедрую плату за проезд — пятьдесят долларов, только бы его выслушали.
В уличной кутерьме смех растворился, точно его и не было. Все намеченное сделано. Что теперь? Что дальше? Бред залетающих мыслей опять будоражил, опять гнал куда-то, вытеснял отовсюду, где он проходил.
Виктор пробивался сквозь шеренги затылков. Именно затылков. В толпе лиц почти не видно. Там самостоятельно живут волосатые затылки, уши. Но шальные мысли их все равно колко казнили мозг. И как он ни ускорял шаг, они настигали его. Создавалось ощущение стояния на месте, висения на месте, а еще вернее — отсутствия своего места в мире. Где, где можно найти желанный покой? Вера? Возникли неприязненные смутные догадки. Приходила по просьбе Пана. Только она знает все. А Пан уверяет, что его разведка все выведала. И на даче Хозяина все-таки была она. «С таким ушастым… Ха-ха! Засмеют…» Нет, Вера не поможет.
Память нет-нет да и выталкивала на первый план загадочно привлекательного Кондаурова. Его мысли были почти не опорочены. Они превращались в слова, которые можно было принимать как угодно — с пониманием или обидой, но его мысли лишь слегка приукрашивались словесными формами, ничего не скрывали, в них не было лжи. Кондауров выслушает, поймет. А потом стиснет запястья наручниками и прикажет отвести. Слуга закона, рожденный для охоты.
Духовная торричеллиева пустота!
Кто-то тронул его за плечо.
— Не скажете, сколько времени?
«Пошел ты к дьяволу!» — откликнулось в Викторе. Но, сделав несколько шагов, он обернулся. Что-то показалось знакомым во внешности спросившего. Сухощавый. Сгорбившийся. Очки… Похож на Шеленбаума! Профессор Шеленбаум! Вот, кто не оттолкнет, не обманет, не защелкнет наручники.
Стеклянная будочка телефона-автомата сама приблизилась к Виктору.