Глава 7
Пятеро одураченных
Среди них, к нашему сожалению, два работника милиции и один известный профессор психологии.
Белобрысый лейтенант привел в кабинет Кондаурова уже известного нам прямого, тонкого, как перевернутый восклицательный знак, мужчину, а сам почтительно замер у двери.
— Садитесь. Слушаю вас, — официально сказал Кондауров.
— Спасибо! — Восклицательный Знак горестно, словно отягощенный грехами, присел на жалобно скрипнувший стул. — Да мне, собственно, и говорить-то нечего.
— Тогда давайте прощаться, — предложил Кондауров.
— Да нет… — Восклицательный Знак сердито глянул на стену в нескрываемой надежде, что там проявятся нужные ему слова. Ждал, судорожно глотая. Наконец слова проявились, и он начал считывать их: — Взял для покупки машины девять тысяч долларов. У меня их изъяли.
— Кто?
— Не знаю.
— Выпивали до этого?
— Не пью, — прочитал на стене мужчина.
— Сознание не теряли?
— Здоров я.
— Может, кто-то оказался рядом, загипнотизировал вас?
— Никого не было.
— А карман не дырявый?
Видимо, письмена со стены пропали, и Восклицательный Знак, насупившись, замолчал.
— Ну хоть какие-то детали вы можете припомнить?
Опять молчание.
— Хорошо, пишите заявление.
Мужчина ожил, забегал взглядом по стене. Письмена опять появились!
— Будете искать?
— Кого?
— Не знаю.
— То-то… Надежды никакой. Подождите в коридоре.
У светленькой, румяной, как пышка, девочки, которую привел лейтенантик за руку, глаза застилали слезы.
— Ну ничего, ничего я не помню… Положила инкассаторскую сумку. Глядь, а ее нет. И все. Только…
— Что «только»? — ухватился Кондауров.
— Только роспись на бланке получения денег кто-то оставил… «Иванов»… Крупно, печатными буквами…
— Где этот бланк?
— Вот.
Кондауров начал разглядывать протянутый ею листок.
— Так. Дальше…
— Что дальше? Я все сказала.
— Ну что ж, спасибо. Побудьте в коридоре… Да, подкинул ты мне песенку без слов, — обратился Кондауров к застывшему у дверей лейтенанту, — Вот что попробуем для начала… Иди с ними, пусть пишут заявления. Не по одному, а по пять-шесть экземпляров, и чтоб каждое писалось как бы заново. Ясно?
— Так точно, Иван Дмитриевич!
Лейтенантик скрылся за дверью, а Кондауров уставился в ту самую стену, с которой Восклицательный Знак считывал ответы на все вопросы, но ответов там и на этот раз не было. Голая серая стена.
«Вот так-то, эксперт-консультант, попался? Стена-то голая. Да нет, не голая. Откуда-то появился этот Иванов?»
Придвинул к себе бланк с жирными печатными буквами: «Иванов». Долго разглядывал. На экспертизу? Но что это даст? Тут работал не профессионал, какой-нибудь заезжий гипнотизер. Надо узнать, не было ли такого в других городах… Стоп, Кондауров! Гипнотизер? Любопытненько, любопытненько. Он придвинул к себе телефон, достал из ящика записную книжку. Раскрыл ее на букве «ш».
Профессор психологии оказался дома и узнал голос Кондаурова.
— Рад вас слышать, любезный Иван Дмитриевич. Очень рад.
— Можно посоветоваться?
— Сочту за честь вам послужить.
— У меня тут гастролер появился. Похоже, гипнотизирует и отнимает деньги. А потерпевшие никого и ничего не помнят. Возможно такое?
— Вполне возможно.
— Так вот, я сижу и мучаюсь, как мне добраться до этого гипнотизера?
— Есть один способ. — Матвей Самуилович помолчал, покашлял в трубку. — Потерпевших ввести в гипнотическое состояние и расспросить.
— А вы не могли бы?..
— Я? — Шеленбаум был, кажется, удивлен. — Я могу. Это моя профессия. Но вам известно, уважаемый Иван Дмитриевич, что существует правило: не применять гипноз в судебно-медицинской практике?
— Известно. Я прошу вас сделать это неофициально, ну, как небольшой научный эксперимент.
— Подобный эксперимент может вам дать ложные факты. — По учащенному дыханию было слышно, что Матвей Самуилович волнуется. — Гипнотики часто говорят неправду. То, что мы узнаем, нельзя расценивать как достоверное, истинное.
— Согласен с вами, — не сдавался Кондауров, — Я же прошу вас о другом. Потерпевшим явно внушили, чтобы они забыли все происходившее. А вы только снимете запрет, наложенное на них табу, и все… А что они потом будут говорить, я приму как одну из версий.
— Только снять табу? Занятный поворот. Хорошо, я попробую. Только мне нужен магнитофон для моей кассеты и мягкие кресла.
— Спасибо, Матвей Самуилович, все будет сделано. Высылаю за вами машину.
Белобрысый лейтенантик, получив приказание раздобыть магнитофон и два кресла для сеанса гипноза, посмотрел на Кондаурова так, как, наверное, смотрели бы верующие на спустившегося с облаков небожителя.
Войдя в кабинет, Шеленбаум совсем по-детски обнял, прижался щекой к груди Кондаурова.
— Только ради вас, только ради вас, Иван Дмитриевич.
Он вложил кассету в магнитофон, нажал клавишу. Кабинет заполнила мягкая, неторопливая музыка.
— Приглашайте пострадавших. — Так добрый хозяин встречает милых желанных гостей. Пожал каждому руку, внимательно заглянул в глаза, смягчил голос до нежной отеческой ласки, — Садитесь, дорогие мои, отдохните немного. Я вам помогу, обязательно помогу. Сейчас мы проведем маленький, приятный-приятный сеанс расслабления, и вы мне все расскажете. Все расскажете.
Шеленбаум опустился напротив них на стул и, странно, не стал магнетизировать потерпевших взглядом, чего ждали сидевший за своим столом Кондауров и замерший в немом оцепенении у двери белобрысый лейтенант, а, наоборот, задумчиво склонил голову, словно погрузился в приятные воспоминания.
Прошло секунд десять-пятнадцать, и он тихо, почти шепотом заговорил:
— Совсем недавно я провел последний день отпуска у моря. Лежал на теплом песке и чувствовал, как тело блаженно расслабляется, расслабляется, расслабляется… Смотрел в небо. У меня слегка кружилась голова, одолевала дремота, дремота… Хотелось закрыть глаза… Лежать так долго-долго в полусне, слушая шум набегающих, набегающих волн. Как мне хочется, чтобы и вам сейчас было так же хорошо… Чтобы вы почувствовали теплоту песка, расслабились, закрыли глаза и углубились в мирное-мирное блаженство…
Кондауров невольно тряхнул головой, чтобы сбросить наплывающую сонную одурь. Белобрысый лейтенантик привалился к дверному косяку и старательно, как резиновая маска, открывал-закрывал глаза. А те двое — Восклицательный Знак и румяная девушка — уже тихонько посапывали в креслах.
— Вам хорошо, молодой человек? Вы отдыхаете? — обратился Шеленбаум к Восклицательному Знаку.
— Хорошо… — ответил тот вяло. — Отдыхаю…
— Вспомните теперь тот день, когда вы брали деньги в банке. Вы положили их в карман. Вышли на улицу. Пошли. Закурили. Что было дальше?
— Сунул руку в карман. Денег нет.
— Кто-то подходил к вам?
— Не помню.
— Кто-то угрожал вам?
— Не помню.
— Понятно. Над вами висит страх. Сейчас я сниму этот страх. Сейчас… Сейчас… — Шеленбаум подался вперед, сделал несколько движений, как бы приглаживая ауру его головы. — Все уходит, уходит… Страх ушел… Я снял его, теперь вы можете говорить. Вы вышли из банка. Закурили. Затем…
— Затем… — сонно повторил потерпевший. — Затем…
— Ну-ну, что было дальше?
— Что-то было. Не помню.
— На что похоже это «что-то»?
— Не знаю. Не могу объяснить.
— Вам кто-то мешает говорить?
— Нет, не мешает. Я не помню. Закурил. Потом… Потом в карман — денег нет…
Шеленбаум повернулся к Кондаурову.
— Иван Дмитриевич, видимо, внушение «забыть все» было очень сильным. Не могу снять запрет. Или действительно ничего не было. Я вывожу его из транса, не возражаете?
— Хорошо, — угрюмо согласился Кондауров.
С румяной девушкой повторилось все то же. «Не помню», «не знаю» — отвечала она.
Только при слове «Иванов» мелко вздрагивали ее губы. Кондауров заметил, как напрягся, замер в ожидании Шеленбаум. Теперь уже в его бесконечных вопросах все чаще, настойчивее и громче стала повторяться эта безликая фамилия.
Наконец девушка вскрикнула:
— Вижу!
— Что видите? — поспешил Шеленбаум.
— Руку вижу на бланке… Его рука…
— А может, рука инкассатора?
— Нет, его! Та большая, жилистая. А эта белая, с тонкими пальцами.
Большего Шеленбаум не смог добиться. Когда они остались вдвоем с Кондауровым, он печально и устало произнес:
— Вам должно быть памятно известное письмо Эрнста Тельмана, в котором описываются тщетные попытки гестаповцев получить от него показания в состоянии гипноза. Тельман был сильной личностью и сумел внушить себе запрет на всякие откровения. Здесь мы имеем дело с подобным. Слабым, податливым людям внушил запрет человек с очень мощным экстрасенсорным влиянием. В одном лишь я утвердился: этот человек существует, именно он забрал у них деньги. Вам, милейший Иван Дмитриевич, придется искать его. К сожалению, без моей помощи. А если найдете, не сочтите за труд представить нас друг другу.
