Глава 17 Официальное насилие
Ненавижу я это, — пробормотала Темпл, слизывая кровь и слезы с разбитых губ. Она стояла, опираясь о потертую, но такую приветливую стену перед дверью в свою квартиру. Мэтт опустил сумку на пол у ног и перебирал ключи в тусклом свете лампочки в коридоре.
Он отреагировал на ее истерику мужественно и быстро: подхватил одной рукой сумку, другой — саму Темпл и транспортировал то и другое сначала в лифт, а потом к дверям квартиры с необычайной легкостью.
Еще совсем недавно она была бы счастлива быть унесенной куда угодно сильными руками Мэтта Девайна, покрытыми приятным загаром. Разумеется, в тех ее мечтах она была замечательно ухоженной, причесанной, накрашенной и одетой, и им предстояло романтически возвышенное рандеву где-то там, далеко-далеко, она еще не решила, где именно. Но сейчас легкость, с которой он практически на руках донес ее до квартиры, пусть галантно и бережно, напомнила ей только одно: как легко и просто, безо всяких усилий те два урода справились с ней и уволокли в отдаленный угол подземного гаража. При этом она чувствовала себя, как ребенок, которого наказали: грязной, опозоренной, и, вдобавок, каким-то образом еще и виноватой в том, что ее, видите ли, обидели.
Мэтт, наконец, нашел нужный ключ, открыл дверь, подхватил сумку и осторожно взял Темпл за локоть, чтобы помочь ей войти в квартиру. За правый локоть. Она отшатнулась, задохнувшись от боли. Его рука отдернулась, точно он прикоснулся к горячей плите. Темпл своими силами проковыляла из прихожей в гостиную, где опустилась на диван, обтянутый белым муслином.
Мэтт робко опустил сумку на журнальный столик, стоящий перед ней.
— Может, принести тебе чего-нибудь?
— Воды.
Он испарился, и Темпл опасливо огляделась по сторонам, с облегчением убеждаясь, что порядок в комнате не нарушен, и все вещи находятся на своих местах.
Мэтт вернулся с коньячным бокалом, наполненным водой. Он явно не нашел простые стеклянные стаканы в соседнем шкафчике. Темпл было больно глотать. А вода не принесла облегчения ее желудку.
Мэтт уселся перед ней на край журнального столика, чья крепкая конструкция из дерева и толстого стекла позволяла выдержать его вес. Он положил на стол ключи и сломанный каблук, потом нагнулся и бережно разул ее, сняв сначала испорченную туфлю, потом целую. Темпл поджала пальцы под столом на ковре с полосатым зебровым рисунком. По крайней мере, хоть они уцелели.
— Можешь теперь рассказать, что случилось? — спросил Мэтт.
— Я, должно быть, выгляжу жутко.
Он мрачно кивнул, и она чуть не кинулась к зеркалу, чтобы удостовериться, но его сильная рука удержала ее.
— Как ты себя чувствуешь? — осведомился он заботливым тоном, таким же безликим, какой бывает у доктора.
Этот тон почему-то успокоил ее.
— Ужасно, — признала она и передернулась. — Я догадываюсь, что моя одежда тоже выглядит как с помойки?..
— Да нет, ничего. Ты можешь рассказать, что произошло? Темпл вздохнула и тут же пожалела об этом: короткий вздох немедленно отдался болью в плече.
— Двое мужчин напали на меня в подземном гараже «Голиафа». Здоровенные такие.
— Грабители? — спросил он недоверчиво. — Ты что, так сильно сопротивлялась?
— Я вообще не сопротивлялась… так, побрыкалась чуть-чуть. Потом какие-то водители чуть не поцеловались и стали громко выяснять отношения. Тогда те двое… смылись.
— Что они забрали?
— Ничего.
Мэтт снова нахмурился, что только подчеркнуло бархатную теплоту его карих глаз под выгоревшими бровями.
— Что они с тобой сделали?
Темпл осторожно погладила больное плечо, потом прикоснулась к лицу:
— Вывернули мне руку чуть ли не наизнанку. Зажали рот, чтобы не было слышно крика. Потом били… не помню. Все так быстро случилось. Я с трудом понимала, как и куда меня бьют… — попытка рассказать вернула ее к тому, что с ней происходило в гараже. Она остановилась и стиснула опять застучавшие зубы, неконтролируемая дрожь начала сотрясать все ее тело. — Мне кажется… у меня как будто… температура и озноб.
— Шок, — подтвердил Мэтт ее прежнюю догадку.
Он вскочил и скрылся в кухне, там потекла вода, хлопнула дверца микроволновки. Темпл слышала, как она загудела, что-то там согревая. Мэтт выглянул и спросил:
— У тебя есть одеяло?
— Не летом же… Посмотри в той комнате, в бельевом шкафу возле ванной.
Он вернулся с толстым розовым шерстяным пледом, и завернул Темпл в него. Микроволновка звякнула, и он снова исчез в кухне. Хлопнули дверцы буфета. Мэтт появился с чашкой горячего черного кофе и коробкой печенья.
— Кофе должен помочь. И съешь пару крекеров. Она сделала несколько глотков дымящейся горькой жидкости, помусолила печенье. Челюсть у нее болела. И зубы тоже. Растворившийся крекер сползал по пищеводу, как цементная жижа, но мозги немного прояснились. Мэтт сел возле нее на диван и держал чашку между глотками, потому что Темпл все еще потряхивало.
— Ты сможешь узнать этих парней?
— Я не знаю. Ты сможешь узнать ураган?.. Может быть.
— Они что-нибудь говорили, вообще объяснили, за что они тебя так?
Темпл молчала. Мэтт принял это молчание за приступ слабости и поднес к ее губам чашку с кофе. Она с благодарностью отпила. Тепло проникало в тот уголок ее тела, который заледенел от ужаса и ни на что не отзывался. И кофе — хорошая причина, чтобы помедлить с ответом. Это позволяло ей решить, что сказать. Сказать правду — значит рассказать о Максе, о котором она избегала говорить даже сама с собой, не то что с Мэттом Девайном. К тому же, знать что-то о Максе, кажется, было опасно для здоровья.
Она, наконец, подняла глаза на Мэтга и помотала головой, показывая, что отвечать на такие вопросы, так же, как задавать их, не имеет смысла. Он воспринял этот жест как отрицательный ответ на свой вопрос, и она не стала его разубеждать.
— Дай я посмотрю, — он потянулся к ее лицу. Она пискнула, но сидела, не шевелясь.
— Ты поранила щеку изнутри об зубы. Крови много, но это не страшно. Левый глаз, похоже, заплывает. Опухоль будет увеличиваться.
Спокойное описание ее травм делало их устранимыми, преходящими. Ее дрожь начала успокаиваться, но боль усилилась.
— Почему ты держишь руки так?
— Как — так?..
Темпл взглянула вниз на свои руки, сжимающие атласную кромку пледа. Она сидела, согнувшись, завернувшись в него и обняв себя руками, точно от холода. Руки были скрещены на животе, левая придерживала правую.
— Они… били меня сюда.
Одно упоминание об этом вызывало боль.
Мэтт бережно взял ее правую руку, поддерживая запястье.
— Запястье не сломано, иначе ты бы уже кричала, — он слегка потянул, выпрямляя руку в локте, и Темпл зашипела сквозь зубы. — Сильное растяжение, я думаю. Некоторое время поболит.
Попросив прощения взглядом, он попробовал повернуть пострадавшую конечность. Боль была не такой сильной, как когда она пыталась что-нибудь делать этой рукой. Мэтт следил за ее рукой и одновременно за ее лицом, отстраненно и внимательно, как доктор или тренер. Нуда, конечно! Он же занимается восточными единоборствами. Должен быть хорошо знаком с… боевыми ранениями.
— Лед, — сказал он.
Кэрол Нельсон Дуглас
— А?.. — вот странно, совсем недавно она сама предлагала лед другой женщине.
— Нужно приложить пакет со льдом, чтобы предотвратить опухание. У меня есть медицинский, я тебе принесу.
Он стащил с нее плед, и ей немедленно стало холодно.
— Этот бок?
Она кивнула и обхватила себя руками за плечи, чтобы сохранить драгоценное тепло. Его пальцы осторожно ощупывали ее ребра. Третье ребро сверху заставило ее закричать, прежде чем она смогла притвориться героиней и стойко вытерпеть боль. Следущее было не лучше.
Мэтт совсем нахмурился.
— Похоже, они основательно поработали над твоими ребрами. Били кулаками?
Она кивнула. Он перевел взгляд на ее руки, снова скрещенные на животе.
— Эта рука не должна бы так болеть, если это всего лишь растяжение. Почему ты держишь руки так? Подумай. Где болит?
Болело везде, Темпл не могла идентифицировать какой-то один источник боли, локализовать и точно указать его. Но слова Мэтта внезапно помогли ей понять, почему она инстинктивно прикрывает живот руками.
— Они… меня били не только по ребрам.
Лицо Мэтта побледнело — это было заметно даже под загаром. Отвернувшись, он сквозь зубы сказал какое-то короткое слово, которого Темпл не расслышала, и прикрыл глаза ладонью, беря себя в руки. Когда он снова повернулся к ней, его лицо было спокойно, хотя и сурово.
— Темпл. Тебе нужно ехать в больницу. В неотложку. Он увидел протест в ее глазах, но все равно продолжал:
— Возможно, у тебя серьезные внутренние повреждения. Эти парни что — бандиты какие-то?.. Они пытались тебя изнасиловать?
Она покачала головой. Просто парни. Взрослые белые мужчины. Злые. Враги Макса… О, господи, Макс, во что же ты вляпался?..
— Что — нет? Нет, они не пытались тебя изнасиловать, или нет, ты не хочешь ехать в больницу?
Его пальцы осторожно дотронулись до ее ребер, целительное прикосновение, помогающее при травмах и насилии.
— Нет, никакого изнасилования не было даже близко. И нет… не надо в больницу.
Заранее отвергая его возражения, она быстро-быстро заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно жизнерадостнее:
— Давай мы просто останемся дома и поиграем в доктора? У тебя отлично получается.
Выражение его лица все еще было встревоженным, но через несколько секунд он натянуто рассмеялся и убрал руку с ее ребер:
— Не настолько отлично, чтобы заменить профессионального врача. Не будь такой же, как мои подопечные, Темпл. Не надо сопротивляться тому, что тебе необходимо для твоей же пользы. Позволь, я отвезу тебя в больницу. Пожалуйста.
Он был прав, черт бы побрал его большие честные карие глаза. Она знала, что ей надо к врачу, поняла это еще тогда, сразу после первого удара, и знала потом, даже сквозь анестезирующий эффект шока.
— Я это все ненавижу, — повторила она упавшим голосом.
— Я знаю. — Мэтт заглянул ей в глаза. — Это ужасно и стыдно, быть жертвой. Но худшее уже позади, честно.
Его тон был таким уверенным, выражение его невероятно красивого лица — таким искренним… Он был неправ, конечно. Худшее было впереди. Худшее начнется, когда она найдет время разобраться, во что впутался Макс и с кем он связался. И тогда нападавшие опять придут за ней, те же самые или другие. Но она не могла сказать об этом Мэтту. Никому вообще не могла сказать. Вся эта история была слишком сложной, а теперь, похоже, стала еще и слишком опасной.
Помимо всего прочего, Темпл ненавидела быть пассажиром в своей собственной машине. В тот момент, когда Двое неизвестных взяли ее под локти в подземном гараже, она утратила контроль над своей жизнью. Даже то, что ее «шевроле» вел Мэтт Девайн — он сказал извиняющимся тоном, что на свою зарплату на телефоне доверия не может позволить себе купить машину, — нисколько не уменьшало ужасного ощущения потери себя, катастрофы, произошедшей с нею в считаные минуты. Вдобавок, торможения и ускорения движущегося автомобиля, а также каждый поворот, отзывались вспышками боли в каждой клеточке ее избитого тела, теперь уже лишенного анестезирующего эффекта адреналина. Темпл изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы ее и без того неприятная поездка не сопровождалась воплями и стонами.
В оранжевых и лиловых красках заката Лас-Вегас начинал зажигать под небесами, точно искусственные свечки, вечерние огни. Пробка в час пик на Стрип-стрит уже рассосалась и превратилась в непрерывно движущийся поток бледно светящихся фар автомобилей. Мэтт выехал на Чарльстон-бульвар, остановился прямо у дверей пункта скорой помощи Университетского медицинского центра и помог ей войти внутрь. В ту же секунду, как автоматические стеклянные двери распахнулись перед ними, Темпл почувствовала ледяную тяжесть внутри, говорящую ей о том, что она совершает ошибку.
Равнодушный свет люминесцентных ламп под потолком. Гладкие голые стены. Гладкая плитка на полу. Неизбежные пластиковые стулья вдоль стены, некоторые заняты людьми, ожидающими приема. Никто из них даже не повернул головы в сторону вошедших. Дешевая авторучка на цепочке у пластиковой дощечки с прикрепленными листками для записи больных. Стопка разлинованных анкет — Темпл помнила, что они содержат огромное количество вопросов весьма личного характера. Например, возраст. И она должна отвечать на них при Мэтте. А если он, например, моложе? Да и вообще, это его не касается!
Они уселись рядышком на оранжевых пластиковых стульях. Темпл не снимала солнечные очки, чтобы не усугублять начинающуюся головную боль.
Сирена «скорой» взвыла в отдалении, ее вой приближался, становясь громче и громче, как крик ребенка, который постепенно готовит себя к настоящему воплю.
Когда Темпл уже готова была завопить вместе с ней, сирена внезапно оборвалась. Но то, что последовало, было еще хуже. Человеческий крик. То есть, нечеловеческий. Страшный крик, непрекращающийся вой, который могла вызвать только невыносимая боль. Темпл сразу почувствовала свои болячки пустячными.
Группа людей пересекла приемный покой, точно маленький ураган среди унылого стоячего болота ждущих своей очереди больных, и скрылась внутри. Один человек из этой группы задержался, остановился, затем медленно приблизился к ряду кресел вдоль стены. Темпл смотрела под ноги, слишком усталая, чтобы вертеть головой по сторонам, поэтому она и увидела сначала ноги, остановившиеся прямо перед ней. Она подняла глаза. Выше. Еще выше. И еще.
— Что это вы здесь делаете? — спросила лейтенант Молина с неприкрытым удивлением.
— Небольшой несчастный случай, — поспешно ответила Темпл.
Мэтт повернулся к ней и привлек внимание лейтенанта. Подозрительный взгляд Молины быстро обшарил спутника Темпл с головы до пят, отмечая все, начиная с одежды и осанки, и кончая предположительными склонностями и возможными пороками.
— Это Мэтт Девайн, — сказала Темпл. — Мой сосед. Он меня привез сюда.
— Как приятно иметь хороших соседей, — заметила Молина с каменным лицом.
«Только посмотрите на нее, — подумала Темпл с раздражением. — Ее знакомят с Мэттом Девайном, мальчиком-конфеткой, и она не находит ничего лучшего, чем таращиться на него с неприкрытым подозрением!»
Она представила лейтенанта Мэтту, поскольку Молина явно не собиралась уходить без этого.
— Лейтенант Молина из полицейского департамента Лас-Вегаса.
Мэтт снова повернулся к Темпл и уже открыл рот, явно собираясь сказать, что — надо же, какое удачное совпадение! — она может прямо сейчас, не сходя с места, рассказать полиции про нападавших… Конфетки-бараночки!!!
— Этот человек, которого привезли на «скорой», — поспешно сказала она, отвлекая внимание Молины. — Он так кричал… Вы из-за него сюда приехали?
— К сожалению, да. Приятно было познакомиться, мистер Девайн. — Ярко-синие ледяные глаза Молины остановились на Темпл в некоторой задумчивости: — Что ж, будьте здоровы.
Она повернулась и ушла. Темпл, наконец, смогла опустить напряженные и уставшие плечи. Наилучшим способом избавиться от лейтенанта было проявить интерес к делу, которым она в данный момент занимается. К счастью, это сработало.
— Это и есть лейтенант Молина? А почему ты ей ничего не сказала? — возмутился Мэтт. — У тебя была такая прекрасная возможность — рассказать все лейтенанту полиции, с которым ты знакома лично!
— Молина занималась убийством на книжной ярмарке. Мы еще тогда не сошлись характерами.
— Все равно, это ее работа…
— Она не занимается такими пустяками. Мэтт, я не хочу ей ничего говорить, и не буду. Может быть, мне вообще не следует обращаться в полицию.
Он явно собирался поспорить, но тут ее, наконец, вызвали. Мэтт сжал ее руку, и Темпл пошла, провожаемая взглядами других больных, в кабинет врача.
Она не хромала, но ее походка была уже не та. Вместо задорного цоканья каблуков ее шаги издавали еле слышное шарканье. Бесшумной, как у Черныша Луи, поступью Темпл была обязана своим серебристо-розовым кроссовкам. Они заставляли ее чувствовать себя каким-то ребенком, точно так же, как те двое нападавших заставили ее чувствовать себя совершенно беспомощной, также, как заботливость Мэтта заставила ее чувствовать себя безнадежно зависимым подростком, так же, как присутствие Молины заставило ее чувствовать себя раскрытой и обнаруженной… Беспомощность и безнадежность, вот что она испытывала.
— Я это все ненавижу, — пробурчала Темпл сквозь стиснутые зубы, и тут медсестра с ее анкетой в руках раскрыла перед ней дверь кабинета.
— Пойдемте со мной, детка, — медсестра была пухленькая и жизнерадостная. Ее светлые волосы были очень коротко пострижены по последней панковской моде, только у основания шеи был оставлен крысиный хвостик, спускающийся на воротник белого халата, натянувшегося на ее широкой спине.
Она измерила Темпл давление и записала результаты в анкету. Потом протянула больничную рубашку:
— Разденьтесь до пояса. Застежка на спине.
Она уже почти скрылась за дверью, когда Темпл вспомнила позорную подробность:
— Э-э… подождите, пожалуйста! Вам придется помочь мне… У меня рука не двигается.
— Ну, конечно, — сказала медсестра, возвращаясь. — Я совсем забыла! Вы же написали про плечо. Ужасно, что такие вещи случаются.
Она бросила на Темпл быстрый взгляд из-под накрашенных голубым век, и в ее глазах было что-то похожее на осуждение.
Завернутая медсестрой в просторную больничную рубаху и, наконец, оставленная в одиночестве, Темпл сидела на краю кушетки, покрытой одноразовой бумажной простыней, сменявшейся перед каждым пациентом. Ее ноги не доставали до пола, и она чувствовала себя униженной, несчастной и беззащитной. Ей хватило времени, чтобы испить эту чашу до дна, поскольку врач пришел только через двенадцать минут. Ее анкета со всей подноготной теперь перешла в его руки. Он был индус, с тонкими чертами лица, кожей цвета коричневого обувного крема и иссиня-черными волосами. Как многие жители Индии, доктор чем-то напоминал симпатичную копию Ганди. Его звали доктор Расти.
— Пльечо, рюка, чельюсть и животь, — перечислил он ее травмы добродушной скороговоркой. — Бедненькая девушька, такайа неудачья. Ну, давайтье посмотьрим.
Больничная рубаха постепенно являла миру сокрытые тайны, пока руки доктора сантиметр за сантиметром ощупывали, мяли и тыкали во все болевые точки.
— Грабитьели, ви говоритье?
Темпл кивнула. Она хотела написать «автомобильная авария», но тогда полиция заинтересовалась бы, почему эта авария не зарегистрирована в дорожной службе. К тому же, ее травмы были не похожи на ушибы от руля и приборной доски, даже она это знала.
Доктор Расти сделал длинную запись в ее анкете и озвучил диагноз. Он не отличался от диагноза Мэтта: серьезных повреждений («сериозьных поврежьденьий», — прочирикал он, как доброжелательный скворец) нет, только синяки и ушибы. Рентген не нужен, нужен лед и покой, и рецепт на обезболивающее. Если симптомы будут сильно беспокоить, следует позвонить своему врачу.
— Чьто касается здесь, — он постучал по белому халату на своей собственной груди, — будут сильные синьяки, дискомьфорьт. Но это пройдет.
Он нахмурился и покачал головой, склонившись над анкетой:
— Грабитьели — очень плёхо. Больше одного? Темпл кивнула.
— Дьва? Крупьние, злие? Темпл кивнула.
Доктор Расти опять покачал головой и заключил:
— Очень плёхо. Я позову сестру заходить. Нужьна еще одна маленькая весчь.
Темпл вздохнула, и, когда он вышел, начала натягивать свой лифчик. Вошедшая сестра застегнула его на спине и помогла ей надеть кофточку. Потом взяла анкету, отдала Темпл рецепт на обезболивающее и, наконец, достала какую-то брошюру.
— Итак, мисс Барр, — она облизнула губы, — доктор Расти очень обеспокоен. Ваши травмы… короче, они совсем не характерны для уличных грабителей. Обычно это сбитые колени или ободранные локти. А ваши травмы — результат избиения. Вот брошюра Общества защиты женщин от домашнего насилия…
— Но это не было домашнее насилие!
— Иногда и не скажешь, в чем разница. Порой женщине бывает трудно признаться. Во всяком случае, пожалуйста, обратитесь в Общество защиты женщин. Позвоните, у них есть телефон доверия. Вам не нужно даже называть свое имя. Просто поговорите с ними.
— Спасибо, но мне не надо. Я не являюсь жертвой… домашнего насилия.
— Никто не хочет признаваться в таких вещах. Когда мы кого-то любим, трудно быть объективным. Мы знаем, что они не хотели, мы верим, что они сожалеют, потому что они попросили прощения. Главное, они и правда сожалеют. Но никто не может гарантировать, что все не повторится снова. И снова. И снова. Это бесконечный цикл. Вы должны что-то предпринять, чтобы он закончился.
— Говорю же вам, мне не надо! Ну, ладно, я возьму вашу брошюру. Но, надеюсь, мы живем в свободной стране, и я могу идти?
— Возможно, я могу чем-то помочь, — раздался голос из приемной.
Этот голос Темпл знала слишком хорошо. Она чуть не умерла. В комнату вошла лейтенант Молина со своим обычным деловым видом. Когда она увидела Темпл, профессионально-жесткое выражение ее лица сползло, как маска, и лицо сделалось таким, каким Темпл не имела удовольствия видеть его никогда раньше: изумленным и даже растерянным.
Две женщины смотрели друг на друга, одинаково замерев от неожиданности.
Молина пришла в себя первой, но это потому, что она стояла на ногах и не была полураздета.
— Я займусь этим, — сказала она медсестре, снова беря ситуацию в свои руки.
— Спасибо, лейтенант, — сестра замешкалась с брошюрой, но Молина молча протянула руку и взяла у нее брошюру и анкету. Теперь вся личная информация Темпл была в ее распоряжении. «Радуйся!» — подумала Темпл, вне себя от злости.
— Понятно теперь, — пробормотала она, — почему бедные люди не желают обращаться в «скорую». Их здесь не столько лечат, сколько унижают.
— Регистрировать случаи избиения очень важно, — Молина просматривала анкету, ее тяжелые брови поднялись раз и другой по мере чтения. Она подняла глаза на Темпл. — Вас здорово отделали.
— Да, здорово, и я не нуждаюсь в том, чтобы меня теперь еще и словесно истязали.
— Доктор и медсестра выполняют свою работу. Любой | профессиональный медик или полицейский сразу опре- I делит, что вы — жертва целенаправленного избиения.
— «Жертва». Какой великолепный бюрократический термин!
— Успокойтесь. Я знаю, что вы круты. Я знаю, что вы упрямы. Так что можете не притворяться, что вы сильнее, чем есть на самом деле.
— Нет, я буду, потому что я не дылда под два метра ростом и не ношу пистолет и полицейский жетон!
Молина замерла на секунду, потом пожала плечами и отвернулась, а потом сделала нечто несусветное: сбросила свои туфли на низком каблуке и стала на пару сантиметров ниже.
— Так лучше?
Злость, клокотавшая внутри у Темпл, внезапно иссякла, не найдя выхода.
— Чуть-чуть. Слушайте. Если бы я подвергалась домашнему насилию, я бы первая разоралась на всю вселенную. Честно. Но это были совершенно незнакомые люди.
— Уличные грабители отбирают кошелек, угрожая оружием, или толкают, срывают сумку и убегают. Но никогда не топчутся вокруг, обрабатывая ограбленного кулаками.
— Может, это были грабители-садисты.
— Оставьте эту чушь при себе. Что это за парень с вами?
— Я же говорила — сосед. Что такого, что он подвез меня до больницы? Если бы он не настоял, я бы вообще сюда не поехала — и теперь его же еще подозревают в насилии?! Вот и делай после этого добро людям!
— Мы обязаны задавать вопросы, — сказала Молина терпеливо. — Врачи, медсестры и полицейские в прошлом не делали этого — а расплачивались женщины и дети. Вы знаете, что треть всех женщин, обращающихся в «скорую», являются жертвами домашнего насилия?
Сухая статистика оказалась выше любых аргументов.
— Нет, я не знала… Так много?
— И это только те, что обращаются. В это число не входят крутые гражданки вроде вас, которые не желают идти к врачу.
— Мама дорогая… Ладно, я поняла, почему вы задаете вопросы. Но вы тоже должны меня выслушать: семейное насилие — не мой случай, поверьте.
— Очень многие это отрицают. — Молина подняла ладонь, предупреждая дальнейшие восклицания со стороны Темпл. — К тому же, ваш случай все еще не ясен для меня.
— Может быть, потому что я не все рассказала. Молина облокотилась о стену:
— Так расскажите.
И Темпл рассказала, не желая этого делать, но еще меньше желая быть заподозренной в том, что ее избил любовник… Молина слушала внимательно, но по ее лицу невозможно было прочесть, о чем она думает.
— Вы сможете опознать этих людей? — спросила она, наконец.
— Хочется надеяться, но, когда вы попадаете в ситуацию вроде этой, трудно бывает рассмотреть и запомнить лица…
— Нужно, чтобы вы взглянули на несколько фотографий. Например, завтра, когда вы отдохнете и поспите.
— Ладно.
— Значит, они спрашивали вас, где Макс Кинселла? Темпл кивнула.
— Вы им сказали?
— Как бы я сказала, если я не знаю?
— Мало ли что вы говорите, — Молина оттолкнулась от стены, надела туфли и бросила на Темпл взгляд из-под своих ужасающе густых и широких бровей. «Господи, как бы эта дылда выиграла, если бы приобрела хоть чуточку женственности!» — подумала Темпл.
— Почему именно сейчас? — Молина опять возвышалась перед ней, высоченная, как всегда. — После исчезновения Кинселлы прошло четыре месяца.
Темпл только недоумевающе потрясла головой.
— Вы должны отнестись к этому серьезно, так что я вынуждена кое-что вам рассказать, хоть и не должна этого делать, — произнесла Молина.
Темгш насторожилась. Кажется, сейчас она услышит птичью песенку, даже если эта птичка — ворона.
Молина недовольно пожевала губами, потом неохотно разлепила их и вылила на Темпл поток сведений, разящих, как пули:
— После исчезновения Кинселлы, а именно — в ночь, когда он исчез, в «Голиафе» был найден труп. Убит ножом, одним точным ударом. Убитый был начальником охраны отеля. Вы знаете, что все казино имеют людей, наблюдающих сверху за игроками через односторонние зеркала и камеры наблюдения? Это официальная практика. Так вот, труп был найден в неофициальном наблюдательном пункте над залом; этот пункт был устроен в вентиляционной трубе кондиционера. Про него никто не знал. Нужно быть очень хитрым и ловким человеком, чтобы устроиться там, да вдобавок заманить туда еще кого-то.
— Выдумаете, Макс…
— Фокусник мог это сделать, но сбежал ли он потому, что нашел своего сообщника мертвым и понял, что будет следующим, или потому, что сам его убил, я не знаю. Я также не знаю, для чего был устроен данный пункт наблюдения — чтобы подсказывать карты сидящим внизу за столами сообщникам или чтобы шантажировать шулеров… какая разница.
— Да уж, какая разница!.. Макс или убийца, или добыча, которую преследует убийца.
— И, если кто-то охотится за ним потому, что он слишком много знает, они не могли выйти на вас, потому что не знали ни кто вы, ни где вы. До тех пор, пока вы снова не появились в «Голиафе» на этой неделе. Вы ведь были завсегдатаем в этом месте, когда Кинселла там работал?
— «Завсегдатаем»!.. Господи, лейтенант, это звучит так, будто я непрерывно шлялась по казино! Да, я встречалась с Максом там пару раз — поужинать и выпить вина. И была на нескольких шоу.
. — Вы же, наверное, знали его программу наизусть.
— Программа, конечно, была одна и та же, но и сам Макс, и аудитория были каждый раз разными. Это было особенностью Макса: он никогда не повторялся. Никогда не делал одну и ту же вещь одинаково.
Молина оценила интересные выводы, проистекающие из этой оценки, не потеряв лица, а потом трезво кивнула:
— Они вас увидели и узнали, и решили получить кое-какие ответы. Это значит, что они в «Голиафе» свои, и что вам опасно там появляться. Есть какая-нибудь возможность отказаться от этой работы?
— К сожалению, нет. Молина покачала головой:
__Тогда оно будет продолжаться в присутствии полиции. Вы бродите вокруг чего-то гораздо более ужасного, чем можете себе представить. Вам просто повезло, что водители поссорились в непосредственной близости от места событий, иначе, даже если вы действительно не знаете, где Макс Кинселла, те двое громил не остановились бы. Похоже, им просто нравилось их занятие.
Темпл кивнула. Повезло.
— Ну, хорошо, — заключила Молина. — Приезжайте завтра прямо с утра в полицейский участок в центре города, чтобы посмотреть фотографии. Я подниму ребят. Если эти парни хотят увидеться с Кинселлой, я хочу увидеться с этими парнями.
— Лучше с ними, чем с ним, — пробормотала Темпл, соскакивая — ой! — с кушетки.
— Что?
— Я сделаю все, что могу, лейтенант, — пообещала Темпл уже у двери и немедленно удрала.
Золотая голова Мэтта согрела ее затуманенный взгляд, точно пятно солнечного света в тоскливом приемном покое. Она направилась прямиком к нему и рухнула в соседнее кресло. Это был длинный и кошмарный вечер.
— Все, я свободна. Никакого рентгена, никакого гипса, никакой инвалидности. Они пытались возложить на меня ответственность в потакании насилию, можешь себе представить? И нам надо сделать остановку у аптеки по пути домой.
Мэтт взглянул на пластиковый больничный браслет с именем у нее на запястье и кивнул, поднимая с пола ее сумку. Ему, впрочем, тут же пришлось поставить ее обратно: к ним приближалась лейтенант Молина. Она затормозила и присела перед Темпл на корточки, невозможно было никуда сбежать от ее пронзительного взгляда и серьезного выражения лица.
— Я знаю, вы не очень прислушиваетесь к тому, что вам говорят официальные лица, но, что бы ни послужило причиной ваших травм, вы все-таки жертва. Жертва преступления. Вот телефон группы психологической поддержки. Позвоните им. Вы будете испытывать ярость; ваша самооценка тоже приняла на себя удар, который был нанесен телу. Не будьте упрямой ослицей. Поговорите с кем-то, кто прошел через подобное.
Темпл сидела и молчала.
— Она права, — сказал Мэтт.
Темпл искоса посмотрела на листок с телефоном. Блин, может быть, им там нужны хорошие пиар-менеджеры.
— Ладно, давайте.
Молина похлопала ее по колену — это Молина-то! — и встала. Она улыбнулась Мэтту одобрительной улыбкой, которой Темпл, например, никогда не удостаивалась:
— Спасибо за оказанную вовремя поддержку.
— Оказывать поддержку — моя профессия. Я работаю на телефоне доверия.
Выразительные брови Молины слегка приподнялись, потом она кивнула:
— Тогда проследите, чтобы она позвонила в группу.
— Я прослежу, чтобы она поняла, что это важно. А Темпл сделает то, что она считает для себя лучшим.
— Лучшее для нее — именно то, что я сказала.
— Р-р-р! — прорычала Темпл тихо, когда Молина ушла. — Что за невыносимая тетка!
Мэтт усмехнулся, следя за удаляющейся темно-синей спиной железной леди.
— Невыносимо правильная. И не отвяжется, пока не добьется своего. Напоминает мне мать-игуменью. Пошли, я отвезу тебя домой.
Домой!.. Какое приятное слово. И как приятно, когда есть кто-то, с кем можно туда возвращаться.
