Художественная литература, особенно беллетристика, в Средние века еще не выделилась в самостоятельный род. Средневекового читателя привлекали в книгах не столько их художественные достоинства, если они вообще имели значение, сколько возможность извлечь из повествования нравственное наставление и образование. Церковь, в свою очередь, поощряла моралистическую тенденцию, чтобы использовать ее для распространения христианского мировоззрения, и поэтому поддерживала все виды дидактической поэзии и прозы соответствующего направления.

В связи с этими обстоятельствами, говоря о русской литературе киевского периода, мы должны рассматривать не только непосредственно художественную литературу, но и переходные виды, такие, как дидактическая литература, и даже религиозные произведения, если они представляют художественную ценность.

Библия в Киевской Руси, как и в средневековой Европе, являлась главным источником и религиозного и эстетического вдохновения. Влияние Библии на Руси было даже более значительным, чем на Западе, так как русские могли читать ее на языке, близком к родному.

С точки зрения развития литературы воздействие Ветхого Завета оказалось более сильным, чем Нового. Русские того времени читали Ветхий Завет преимущественно в сокращенном варианте (Палея), составитель которого не отделял канонические тексты от апокрифов. Это, однако, делало книгу еще более привлекательной для читателя. Кроме Библии в распоряжении читателей имелись переводы разнообразных произведений религиозной литературы и византийской литературы вообще. С точки зрения истории литературы церковные гимны, жития святых и дидактические легенды разного рода были наиболее важными среди образцов византийской религиозной и полурелигиозной литературы, ставших доступными русским.

Следует отметить, что ни одного произведения греческой художественной литературы, ни классической, ни византийской, за исключением единственной византийской эпической поэмы, написанной на «вульгарном» греческом, не было переведено на русский язык в Средние века. Видимо, это результат руководящей роли церкви, если не непосредственно ее цензуры.

Смог бы русский человек киевского периода оценить Софокла и Еврипида – другой вопрос. Но он, скорее всего, получил бы удовольствие от Гомера, как, несомненно, митрополит Климент, читавший Гомера по‐гречески. Эротическая новелла позднего эллинистического и раннего византийского периодов, возможно, нашла бы отклик по крайней мере у части читающих русских, и мы прекрасно можем себе представить автора «Даниила Заточника», с удовольствием читающего «Дафниса и Хлою», хотя он и клеймил «дьявольских женщин». Обращаясь теперь к апокрифам, следует указать, что некоторые из них родились на Востоке – в Сирии, Египте и даже Индии. Византия служила их хранилищем, откуда они впоследствии были заимствованы Русью и Западной Европой. Только с оговорками христианские и псевдохристианские легенды апокрифического типа можно называть византийскими, за исключением совсем немногих. Из христианских апокрифов особенно популярным на Руси, как я уже сказал, было «Хождение Богородицы по мукам».

Образцом нехристианских апокрифов является «Сказание о Соломоне и Китоврасе». Это одна из легенд о строительстве башни Соломона. Камни для башни нужно было обтесывать без помощи железных орудий, и, чтобы выполнить эту работу, Соломон хитростью приручил волшебника по имени Китоврас (кентавр). Последний изображается как прорицатель будущего и толкователь снов. На Западе та же тема появляется в легенде о Мерлине и легенде о Соломоне и Морольфе.

Из дидактических биографических легенд самый горячий отклик у части русских читателей встретила «Повесть о Варлааме и Иосафе». Родившись в Индии, она представляет собой вариант жизни Будды. В восьмом веке эта легенда была переосмыслена в христианской традиции и переписана по‐гречески Иоанном Дамаскином – согласно общепринятому мнению, которое, правда, надежно не обосновано. Ее центральная тема – тщета земной жизни, герой – принц, который оставляет свой трон, чтобы стать отшельником.

К этому же жанру дидактической литературы принадлежит и «Повесть об Акире Премудром», тоже любимая русскими. Судя по всему, ее родина – Вавилон седьмого века до н. э., легенду переделали на византийский вкус примерно в то же время, что и «Повесть о Варлааме и Иосафе». Герой, Акир, изображается как вельможа, которого обвинил в краже клеветник – его собственный племянник. Царь приказывает казнить Акира, от этой ужасной участи его избавляет старый друг. Впоследствии царству угрожают враги, и именно Акир спасает всех своей мудростью; он не держит зла на царя, но наказывает своего племянника. Мораль: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». Совершенно другая природа у вымышленной биографии Александра Великого, одной из самых популярных повестей позднего эллинистического и раннего средневекового периодов. Русский перевод «Александрии» появился, видимо, в одиннадцатом или двенадцатом веке; полной рукописи до нас не дошло, но части повести были включены в древнерусскую компиляцию всемирной истории, известную как «Греко-римские хроники».

Совершенно отдельно от книжной византийской традиции стоит греческая народная поэма – эпос о византийском воине из Анатолии, защищающем христианство от ислама. Поэма была создана в десятом веке, в русском переводе она появилась в двенадцатом под названием «Девгениево деяние». Перевод выполнен в великолепном стиле, напоминающем стиль «Слова о полку Игореве»; можно предположить, что автор «Слова» был хорошо знаком с «Деянием».

Как показывают славянские переводы, оригинальная русская литература в значительной степени следовала византийскому образцу. Однако было бы ошибкой заключить из этого, что русские авторы не показали собственной творческой силы. Напротив, некоторые из них достигли самых вершин литературного искусства.

В жанре дидактической церковной литературы и гимнографии одним из самых популярных авторов был епископ Кирилл Туровский. И в гимнах, и в своих поучениях он проявил незаурядное литературное мастерство, несмотря на его пренебрежение традиционной риторикой. Но возвышается над всеми не только по содержанию своих произведений, но и по их форме митрополит Иларион. В своем «Слове о Законе и Благодати» (см. Гл. III, 5) он показал себя выдающимся мастером риторики. «Слово» великолепно по композиции, а каждая деталь в нем – драгоценный камень высокого достоинства. Иларион использует самые разнообразные средства художественной выразительности: символический параллелизм, метафоры, антитезы, риторические вопросы и т. п., – все это с прекрасным чувством меры.

В светской литературе русские проявили склонность к историческому жанру. «Повесть временных лет» – это и исторический научный труд, и собрание исторических рассказов. Каждый из этих рассказов имеет целью подробное изложение описываемого события, и многие из них, конечно, таковы и есть. Но в то же время многие рассказы имеют и высокую художественную ценность, а в некоторых вымысел, без сомнения, превалирует над фактом. Среди исторических и псевдоисторических сообщений, включенных в «Повесть», находим, например: повествования о походе Олега в Византию; о мести Ольги древлянам за убийство мужа; так называемую «корсунскую легенду» о крещении Владимира; историю ослепления князя Василько; рассказ о гибельной кампании князя Игоря Новгород-Северского против половцев и много других.

Некоторые из этих историй, видимо, основаны на разных эпических поэмах, которые создавались в среде княжеских дружинников; другие представляют собой правдивые изложения факта, как, например, история Василько – она, очевидно, написана священником, который утешал несчастного князя после нанесения ему жестокого увечья. Часть историй, судя по всему, записывалась летописцами со слов очевидцев. Бывало и так, что разные интерпретации одного и того же события распространялись независимо друг от друга. Так произошло в случае с кампанией князя Игоря: две записи были включены в разные варианты летописей; кроме того, об этом событии повествует героическая поэма – знаменитое «Слово». «Слово» очень динамично; в его основе прославление военной доблести. Однако в поэме есть и лирические эпизоды, как, например, страстное увлечение пленного русского юноши половецкой княжной, на которое только намекается, или плачи жены Игоря. За личной драмой побежденного Игоря встает национальная трагедия Руси, страдающей в то время от княжеских усобиц и постоянных набегов степных кочевников. Портреты русских князей, упоминаемых в истории, полны жизни и убедительны. Степь, через которую русские идут к своему поражению, жизнь животных вокруг движущегося войска, оружие, доспехи (русские и половецкие) – все описывается не только с истинным духом поэзии, но и с замечательным знанием деталей.

«Слово» проникнуто языческим мироощущением. Значат ли что‐либо для автора имена славянских божеств, которые он упоминает, или он взывает к ним лишь по поэтической традиции – сказать трудно. В любом случае дух поэмы не христианский, в религиозном смысле, и если автор и был христианином, то, очевидно, плохим. Он, вероятно, принадлежал к дружине князя Черниговского, был хорошо знаком с русским фольклором и прекрасно начитан в исторической и эпической литературе, включая «Историю Иудейской войны» Флавия и «Девгениево деяние».

Во вступительных строфах автор обращается, как к идеалу, к древнему певцу Баяну, хотя он и не будет следовать стилю Баяна, а утверждает свободу писать по‐своему. Этот Баян, по‐видимому, был современником князя Мстислава Тмутараканского, тоже упоминаемого в «Слове»; ни одно из его произведений не дошло до наших дней. Единственная известная рукопись «Слова о полку Игореве» была копией, сделанной во Пскове в XV веке. Ее обнаружил Мусин-Пушкин в 1795 г., тогда же была сделана копия для императрицы Екатерины II. «Слово» было опубликовано в 1800 г., а в 1812 г. рукопись Мусина-Пушкина погибла в московском пожаре наполеоновского нашествия. Копия Екатерины и первое издание (для которого использовалась рукопись Мусина-Пушкина) – все, что сохранилось из документальных свидетельств. Поскольку оба полны ошибок переписчиков и типографских опечаток, интерпретация «Слова» – чрезвычайно трудная задача.

Однако, несмотря на то, что до 1812 г. дошла только одна рукопись – или по крайней мере только одна была обнаружена, – мы знаем, что «Слово» читали и восхищались им в тринадцатом и четырнадцатом столетиях. Отрывок из него цитировался в начале тринадцатого века в варианте «Моления Даниила Заточника», а в конце четырнадцатого века «Слово» послужило образцом для «Задонщины», исторической поэмы, прославляющей победу русских над монголами в 1380 г.

«Моление Даниила Заточника» – еще одно замечательное произведение древнерусской литературы. Как и в случае со «Словом», автор нам не известен. Судя по содержанию произведения, он, видимо, был небогатым дворянином – возможно, бывшим рабом одного из суздальских князей. Заточник на древнерусском значит «заключенный», и поэтому было высказано предположение, что «Моление» написал опальный слуга, которого князь посадил в тюрьму. Подобное объяснение обстоятельств, в которых было написано произведение, весьма уязвимо. «Моление» не биографический документ, а сатира. В вычурном риторическом стиле автор умоляет князя использовать его (автора) таланты. Он представляет себя как гонимого бедняка и признает свое отвращение к военной службе, но похваляется своим умом и образованием и предлагает себя на должность княжеского советника. В качестве свидетельства собственной мудрости он включает в свое моление огромное количество цитат из «Библии», «Физиолога», «Пчелы», «Повести об Акире Премудром» и так далее. Его тон то смиренный до подобострастия, то высокомерный или даже революционный. Временами он жаждет богатства, затем высмеивает тех, кто прельщается красивыми одеждами и богатой едой. Он отвергает саму возможность княжеского предложения жениться на богатой девушке и на этот случай изощряется в оскорбительных речах против женщин. Но, представляя себя женоненавистником, он также отказывается стать монахом и находит достаточно выразительные слова, чтобы объяснить свое отвращение к монашеству; действительно, в одном из вариантов «Моления» горячие высказывания автора против «черного духовенства» и бояр приобретают политическое значение.

В определенном смысле «Моление» – это сочинение, направленное против человеческой тупости и социального неравенства, яркая апология мудрости. Автор был, безусловно, хорошо образованным человеком острого ума.

Не менее замечательным светским документом, хотя и абсолютно другим по содержанию и тону, является автобиография Владимира Мономаха, которая составляет главную часть его «Поучения». Тогда как автор «Моления Даниила» – один из немногих книжников того времени, Владимир Мономах – солдат и государственный деятель, который просто описывает свои дела, но делает это с несомненным литературным талантом, который он, видимо, развил интенсивным чтением. Его автобиография не только проникнута высокими идеями, но и обнаруживает вкус к здоровой жизни с ее простыми удовольствиями, а также восхищение красотой природы.

В заключение этого раздела следует сказать, что наше знание русской литературы киевского периода лишь фрагментарно. Так много рукописей того времени погибло (и в течение монгольского нашествия, и впоследствии), что мы, видимо, никогда не узнаем, что потеряли с ними. Кроме того, большинство из дошедшего до нас было обнаружено в церковных архивах, а духовенство было мало озабочено сохранением произведений светской литературы – особенно с языческими «отклонениями», такими, как в «Слове». Возможно, это объясняет тот факт, что сохранилась только одна копия этого произведения.

По-видимому, не только количество произведений, но также и разнообразие стилей в литературе киевского периода было значительно больше, чем мы обычно готовы допустить.