12. Четвертый крестовый поход и Византия
Четвертый крестовый поход представляет собой в высшей степени сложное историческое явление, в котором нашли свое отражение самые разнообразные интересы и переживания – высокий религиозный порыв, надежда на воздаяние в будущей жизни, жажда духовного подвига и верность взятому на себя крестоносному обету перемешивались со стремлениями к приключениям и наживе, склонностью к путешествиям и феодальной привычкой проводить жизнь в войне. Но в четвертом походе можно отметить специальную черту, которая, правда, давала уже себя чувствовать и в предыдущие походы: в нем получили особенное преобладание мирские чувства и материальные интересы над порывами духовно-религиозными, что с полной очевидностью выразилось во взятии крестоносцами Константинополя и основании Латинской империи.
В конце XII века германское влияние было весьма сильно в Италии, а уже известные нам восточные планы Генриха VI являлись грозной опасностью для Восточной империи. После неожиданной смерти Генриха обстоятельства изменились.
Новый избранный в 1198 году папа, знаменитый Иннокентий III, задавшись целью восстановить папский авторитет, подорванный политикой германских государей, решил сам стать во главе христианского движения против ислама. В Германии же он стал поддерживать Оттона Брауншвейгского, выступившего против Филиппа Швабского Гогенштауфена, брата покойного Генриха VI. Казалось, что и для византийских императоров выпал изрядный шанс. По крайней мере, император Алексей III писал папе Иннокентию III в год его избрания на папский престол: «Мы являемся двумя единственными мировыми силами: единая римская церковь и единая империя наследников Юстиниана; поэтому мы должны соединиться и постараться воспрепятствовать новому усилению могущества западного императора, нашего соперника». В действительности тяжелое внешнее и внутреннее положение Византии не позволяло надеяться на реализацию столь обширных планов.
К тому же Иннокентий III не желал видеть в восточном императоре схизматика, для чего затеял переговоры об унии, которые, однако, затянулись, и раздраженный папа в одном из своих позднейших писем грозил Алексею III – возможно, лишь для виду – в случае его упорства поддержать в правах на византийский престол семью низложенного и ослепленного им Исаака, чья дочь, как мы уже знаем, была замужем за германским государем Филиппом Швабским. Но Алексей III на унию не соглашался и в одном из своих писем написал даже, что императорская власть выше духовной. Вследствие этого отношения между Римом и Византией сделались несколько натянутыми.
Не переставая вести переговоры с Константинополем и политическую игру в Германии, Иннокентий III проявлял кипучую деятельность в деле организации Четвертого крестового похода, в котором западное и восточное христианство должны были бы слиться воедино для достижения общей цели освобождения святых мест из рук неверных. Папские послания были отправлены ко всем христианским государям; папские легаты обходили Европу, обещая участникам похода отпущение грехов и целый ряд житейских выгод; красноречивые проповедники воодушевляли народные массы. В одном из своих посланий Иннокентий, описав печальное положение Святой земли и высказав свое негодование против государей и князей, отдававшихся удовольствиям и междоусобным распрям, говорит, что думают о христианах мусульмане, которых папа называет в послании язычниками. Папа писал: «Наши враги нас оскорбляют и говорят: где ваш Бог, который не может освободить из наших рук ни себя, ни вас? Мы осквернили ваши святыни, протянули руки к предметам вашего почитания, яростно напали на святые места. Мы держим вопреки вам эту колыбель суеверия ваших отцов. Мы ослабили и сломали копья французов, усилия англичан, крепость немцев, героизм испанцев. К чему привела вся эта храбрость, которую вы возбудили против нас? Где же ваш Бог? Пусть Он поднимется и вам поможет! Пусть Он покажет, как Он защищает вас и себя… Нам более ничего не остается, как после избиения защитников, оставленных вами для охраны страны, напасть на вашу землю, чтобы уничтожить ваше имя и память о вас. Что можем мы ответить, – продолжает Иннокентий III, – на подобные нападки? Как отразить их оскорбления? Ведь то, что они говорят, есть отчасти сама истина… Поскольку язычники безнаказанно проявляют свой гнев во всей стране, постольку христиане более не смеют выходить из своих городов. Они не могут в них оставаться без содрогания. Извне их ожидает сабля, внутри они цепенеют от страха».
Из крупных западноевропейских государей ни один не отозвался на призыв Иннокентия III. Французский король Филипп II Август находился под церковным отлучением за свой развод с женой; английский король Иоанн Безземельный, только что вступивший на престол, должен был прежде всего укрепиться на троне и вел упорную борьбу с баронами; наконец, вспыхнувшая в Германии борьба за престол между Оттоном Брауншвейгским и Филиппом Швабским не позволяла ни одному из них покинуть страну. Лишь король венгерский принял крест. Зато лучший цвет западного рыцарства, особенно из Северной Франции, принял участие в походе. Тибо (Теобальд) Шампанский, Балдуин Фландрский, Людовик Блуаский и многие другие приняли крест. В состав крестоносного ополчения вошли французы, фламандцы, англичане, немцы, сицилийцы.
Центральной же фигурой похода был венецианский дож Энрико Дандоло, типичный представитель Венеции по уму и характеру. Несмотря на то что ему в момент вступления на престол было около восьмидесяти лет, а может быть, и больше, он по кипучей энергии, горячему патриотизму и ясному пониманию насущных, главным образом экономических, задач Венеции походил на молодого человека. Когда дело шло о величии и пользе республики cв. Марка, Дандоло не стеснялся в средствах. Обладая искусством обходиться с людьми, замечательной выдержкой и осторожностью, он представлял собой пример замечательного государственного деятеля, искусного дипломата и вместе с тем ловкого коммерсанта.
В момент организации четвертого похода отношения между Венецией и Византией не отличались особенным дружелюбием. Легенда рассказывает, что Дандоло лет за тридцать перед тем, во время пребывания в Константинополе в качестве посла, был предательски ослеплен греками при помощи вогнутого зеркала, сильно отражавшего солнечные лучи; это и являлось будто бы причиной глубокой ненависти Дандоло к Византии. Но конечно, не на этом факте основывалось взаимное недоверие и соперничество Венеции и Византии. Дандоло, прекрасно понимая, какой неисчислимый источник богатств представлял собой Восток вообще, христианский и мусульманский, для экономического процветания республики, обратил внимание прежде всего на ближайшего соперника, то есть на Византию. Он требовал, чтобы все торговые привилегии, полученные раньше Венецией в Византии и несколько урезанные при последних Комнинах, были восстановлены в полной мере. Главным образом Дандоло имел в виду уже известные нам события: арест венецианских купцов, захват их судов и конфискацию их имуществ при Мануиле и избиение латинян в 1182 году. Кроме того, дож не мог примириться с тем, что после долгих лет венецианской торговой монополии в Восточной империи, ее императоры стали давать торговые привилегии другим итальянским городам, Пизе и Генуе, чем сильно подрывали венецианское торговое благосостояние. Постепенно в уме дальновидного и хитрого Дандоло созревал план покорения Византийской империи, чтобы таким образом окончательно обеспечить Венеции восточный рынок. Подобно Иннокентию III, Дандоло грозил Алексею III, что окажет поддержку в борьбе за престол семье низложенного и ослепленного брата Исаака Ангела.
Итак, в подготовке Четвертого крестового похода на первый план выступили два лица: папа Иннокентий III, представитель начала духовного, искренно желавший вырвать святые места из рук мусульман и увлеченный мыслью об унии с Восточной церковью, и дож Энрико Дандоло, представитель начала мирского, житейского, преследовавший прежде всего материальные, торговые интересы. Немалое влияние на ход похода оказали также византийский царевич Алексей, сын низложенного Исаака Ангела, бежавший из Константинополя на Запад, и германский государь Филипп Швабский, женатый на дочери того же Исаака Ангела и сестре царевича Алексея.
Главой крестоносного ополчения был избран Тибо Шампанский, который пользовался всеобщей любовью и уважением и был душой предприятия. Но к общему горю, Тибо накануне похода неожиданно умер. Оставшиеся без вождя крестоносцы избрали нового главу в лице Бонифация, маркиза Монферратского. Руководящая роль в походе вследствие этого перешла от Франции в руки итальянского дожа. Палестина в то время, как известно, принадлежала египетской династии Айюбидов, в среде которых в конце XII века, после смерти знаменитого Саладина, вспыхнули распри и раздоры, что, казалось, должно было облегчить задачу крестоносцев. Что же касается главной опоры латинских христиан на Востоке, то ею к началу четвертого похода оставались Антиохия и Триполи, а также прибрежная крепость Акра.
Крестоносцы должны были собраться в Венеции, которая за определенную сумму предложила перевезти их на своих судах. Ближайшей целью похода был Египет, под властью которого находилась в то время Палестина; было намерение сначала завоевать Египет, чтобы потом уже добиваться у мусульман возвращения Палестины. Однако Венеция не хотела приступить к перевозке крестоносцев до уплаты полностью денег, условленных за предоставление кораблей. Так как у крестоносцев требуемой суммы не оказалось, то Дандоло предложил им в счет невыплаченных денег помочь ему завоевать город Зару (Задр), лежащий на далматинском побережье Адриатического моря. Незадолго перед тем Зара отпала от Венеции и досталась венгерскому королю, участнику Крестового похода. Крестоносцы согласились на просьбу дожа и поплыли к Заре. Таким образом, поход, предпринятый против «неверных», начался осадой крестоносцами города, где жили такие же крестоносцы.
Несмотря на негодование папы и его угрозы отлучить крестоносное ополчение от церкви, крестоносцы приступом взяли Зару для Венеции и разгромили ее. Выставленные жителями города на стенах распятия не остановили нападающих. Эти события нанесли чувствительный удар престижу крестоносцев, что ничуть не омрачило торжества Дандоло. Узнав о взятии Зары и выслушав жалобы венгерского короля на крестоносцев, участвовавших в штурме, и венецианцев, папа предал их отлучению. «Вместо того чтобы достичь Обетованной земли, – писал папа крестоносцам, – вы жаждали крови ваших братьев. Сатана, всемирный соблазнитель, вас обманул… Жители Зары повесили распятия на стенах. Невзирая на Распятого, вы произвели штурм и принудили город сдаться… Под страхом анафемы остановитесь в этом деле разрушения и возвратите послам венгерского короля все то, что было у них отнято. В противном случае знайте, что вы подпадаете отлучению и лишаетесь преимуществ, обещанных всем крестоносцам».
На венецианцев угрозы папы не произвели впечатления. Французские же крестоносцы употребляли все средства, чтобы добиться снятия отлучения. Наконец папа, смилостивившись, даровал им отпущение грехов, оставив под отлучением венецианцев. При этом он не запретил прощенным крестоносцам сноситься с отлученными венецианцами. Их общие действия продолжались.
Во время осады и сдачи Зары в истории четвертого похода выступает новое лицо – византийский царевич Алексей Ангел, сын Исаака, низвергнутого и ослепленного Алексеем III. Как мы знаем, царевич Алексей, спасшись из темницы, бежал на Запад с целью добиться помощи ради возвращения трона своему несчастному отцу. После безрезультатного свидания в Риме с папой царевич направился на север, в Германию, к своему зятю, германскому государю Филиппу Швабскому. Ирина, по словам византийского историка той эпохи Никиты Хониата, просила мужа помочь брату, который «без крова и отечества странствует подобно звездам блуждающим и ничего не имеет с собой, кроме собственного тела». Какой‐либо ощутительной материальной поддержки Филипп, будучи в данный момент занят борьбой внутри государства с Оттоном Брауншвейгским, оказать царевичу не мог, но он отправил посольство в Зару с просьбой к Венеции и крестоносцам помочь Исааку и его сыну Алексею в восстановлении их на византийском престоле. Царевич обещал за такую помощь подчинить Византию в религиозном отношении Риму, заплатить крестоносцам крупную сумму денег и после восстановления его отца на престоле принять лично участие в Крестовом походе.
Таким образом, поднимался вопрос о возможности полного изменения направления и характера похода. Дож Дандоло сразу оценил все выгоды предложения Филиппа для Венеции. Главная роль в походе на Константинополь и восстановлении низложенного Исаака на византийском престоле открывала венецианцам обширные горизонты. Крестоносцы, правда, требовали, чтобы поход не уклонялся от своей первоначальной цели, но в конце концов дожу удалось их уговорить, и между Венецией и крестоносцами был заключен договор о завоевании Константинополя. Большая часть крестоносцев согласилась принять участие в этом походе с тем условием, чтобы после короткого пребывания в Константинополе направиться, как раньше было определено, в Египет. Вскоре в лагерь крестоносцев под Зарой явился царевич Алексей. В мае 1203 года флот с Дандоло, Бонифацием Монферратским и царевичем Алексеем отплыл от Зары и через месяц появился уже перед Константинополем.
Наша Новгородская летопись, в которой сохранился подробный рассказ о Четвертом крестовом походе, взятии крестоносцами Константинополя и основании Латинской империи, замечает о только что изложенном моменте похода: «Фрязи же и вси воеводы их възлюбиша злато и сребро, иже меняшеть (то есть обещал) им Исааковиць (то есть царевич Алексей Исаакович), а царева веления забыша и папина (то есть папы)». Русская точка зрения, таким образом, заклеймила отклонение крестоносцев от первоначальной цели. Исследователь Новгородской летописи П. Бицилли признает его большую ценность и замечает, что «оно дает особую теорию, объясняющую поход против крестоносцев на Византию», которая заключается в том, что «этот поход был решен совместно папой и Филиппом Швабским, о чем не говорит ни один западноевропейский источник».
Большое количество исследователей занималось проблемой Четвертого крестового похода, и прежде всего их волновал вопрос, почему было изменено его направление. Одни ученые объясняют это случайными обстоятельствами, другие указывают на преднамеренную политику Венеции и Германии. При этом стоит заметить, что разные точки зрения появились лишь в шестидесятых годах XIX столетия; до этого времени существовал единый взгляд на проблему, так как все историки руководствовались в основном показаниями главнейшего западного источника четвертого похода – его участника, французского летописца маршала Шампани Жоффруа Виллардуэна. В его изложении события развивались просто: крестоносцы, не имея кораблей, наняли их у Венеции, что заставило их собраться; наняв корабли, они не смогли заплатить республике св. Марка полностью условленную сумму и вынуждены были помочь венецианцам в их распре с Зарой; далее последовало появление царевича Алексея, склонившего крестоносцев к походу на Византию. То есть не идет речи о какой бы то ни было политической интриге.
Но в начале шестидесятых годов французский ученый Мас-Латри, автор истории острова Кипр, выставил обвинение Венеции в том, что она, имея крупные торговые выгоды в Египте, заключила тайный договор с египетским султаном и вследствие этого искусно заставила крестоносцев пренебречь первоначальным планом похода на Египет и направиться против Византии. Затем немецкий византинист Карл Гопф, казалось, окончательно доказал измену венецианцев христианскому делу; он даже называл дату, когда был заключен договор Венеции с египетским султаном, – 13 мая 1202 года. Хотя Гопф не привел текста договора и не указал, где последний находится, авторитет немецкого историка был настолько велик, что его точка зрения у многих не вызывала сомнений. Однако довольно скоро оказалось, что у Гопфа никакого документа в руках не было, а сообщенная им дата вычислена произвольно. Французский ученый Аното, исследовав снова вопрос, опроверг обвинение венецианцев в измене, а следовательно, и «теорию преднамеренности». Если венецианцы, по мнению Аното, и могут быть обвинены, то не в измене и заключении тайного договора с мусульманами, а в эгоистическом преследовании собственных торговых интересов в Византии.
Впрочем, представители «теории преднамеренности» не ограничились только попытками доказать факт измены Венеции. В 1875 году появился новый мотив, проводимый прежде всего французским ученым графом Рианом, который доказывал, что главным виновником перемены направления похода был не Дандоло, а отвергнутый папой Иннокентием III германский король Филипп Швабский, зять низложенного Исаака Ангела. В глубине немецкой земли, дескать, была сплетена искусная политическая интрига, которая должна была направить крестоносцев на Константинополь. Исполнителем же планов Филиппа на Востоке явился Бонифаций Монферратский. В изменении направления похода Риан видит один из эпизодов вековой борьбы папства и империи. Своей руководящей ролью в походе Филипп унижал папу и его идею Крестового похода; получив в восстановленном византийском императоре союзника, Филипп мог надеяться на успех в его борьбе с папством и своим соперником в Германии Оттоном Брауншвейгским. Однако этой теории Риана был нанесен удар работой В. Г. Васильевского, который показал, что бегство царевича Алексея на Запад имело место не в 1204 году, как думали историки, а в 1202, так что для «сложной, издалека задуманной политической интриги» Филиппа не остается, пожалуй, места и времени; «немецкая интрига окажется, пожалуй, таким же призраком, как и венецианская», – пишет В. Г. Васильевский. К этому надо прибавить добросовестное исследование француза Тессье о том же походе, где он на основании разбора и оценки современных источников отрицает исключительную роль германского государя и возвращается к признанию наибольшего значения за рассказом Виллардуэна, то есть к господствующей точке зрения до начала шестидесятых годов XIX века, – иначе говоря, к «теории случайностей». Тессье говорит, что Четвертый крестовый поход был французским Крестовым походом и что завоевание Константинополя было не германским, не венецианским достижением, а французским.
Можно сказать, что в сложной политической истории Четвертого крестового похода действовали разнообразные силы – папский престол, Венеция и германский государь; влияла ситуация в самой Византии. Все эти силы, переплетаясь между собой, создали в высшей степени сложное явление, не вполне ясное в некоторых сторонах его и по настоящее время. Но над всем преобладала твердая воля Дандоло и его непоколебимая решительность развивать торговую деятельность Венеции, для которой обладание восточными рынками обещало неограниченное богатство и блестящее будущее. Дандоло был обеспокоен возрастанием экономического могущества Генуи, которая в это время на Ближнем Востоке, и в Константинополе в частности, начинала завоевывать сильные позиции. Экономическое соперничество между Венецией и Генуей также нужно принимать во внимание, когда обсуждается проблема Четвертого крестового похода. Наконец, не выплаченный Византией долг Венеции за венецианскую собственность, захваченную Мануилом Комнином, также может иметь известное отношение к изменению первоначального направления этого похода.
В конце июня 1203 года крестоносный флот появился у Константинополя, который тогда, в глазах людей Западной Европы, по словам современного византийского историка Никиты Хониата, «представлял собой в совершенстве знаменитый изнеженностью Сибарис». Жоффруа Виллардуэн в таких выражениях описывает впечатление, произведенное на крестоносцев видом византийской столицы: «Так вот, вы можете узнать, что они долго разглядывали Константинополь, те, кто его никогда не видел, ибо они не могли и представить себе, что на свете может существовать такой богатый город, когда увидели эти высокие стены, и эти могучие башни, которыми он весь кругом был огражден, и эти богатые дворцы, и эти высокие церкви, которых там было столько, что никто не мог бы поверить, если бы не видел собственными глазами и длину, и ширину города, который превосходил все другие города. И знайте, что не было такого храбреца, который не содрогнулся бы, да это и вовсе не было удивительно; ибо с тех пор, как сотворен мир, никогда столь великое дело не предпринималось таким числом людей».
Казалось, что укрепленная столица могла с успехом противостоять не особенно многочисленным крестоносцам. Однако последние, высадившись на европейском берегу и овладев предместьем Галатой, на левом берегу Золотого Рога, перерезали защищавшую вход в него железную цепь, проникли в гавань и сожгли много византийских судов. В это же время рыцари пошли на приступ самого города. Несмотря на отчаянное сопротивление, особенно со стороны наемных варяжских отрядов, крестоносцы в июле овладели городом. Безвольный и вялый Алексей III бежал из столицы, успев захватить с собой государственную казну и драгоценности. На престоле восстановлен был освобожденный из заключения Исаак II, а его соправителем был объявлен сын его царевич Алексей IV, приехавший, как известно, с крестоносцами. Это была первая осада и первое взятие крестоносцами Константинополя в целях восстановления Исаака II на престоле.
Крестоносцы с Дандоло во главе, восстановив Исаака на престоле, требовали от его сына исполнения данных им обещаний, то есть уплаты крупной суммы денег и отправления в Крестовый поход, на чем уже настаивали западные рыцари. Алексей IV, уговорив крестоносцев не оставаться в Константинополе, а расположиться в его предместье и не имея возможности уплатить всю сумму, умолял их дать ему отсрочку. Это повело к обострению отношений между латинянами и византийцами. В самом городе росло неудовольствие населения против политики императоров, приносивших интересы государства в жертву крестоносцам. В столице вспыхнуло восстание, в результате которого императором был провозглашен в начале 1204 года честолюбивый Алексей Дука Мурзуфл, свергнувший Исаака II и Алексея IV. Первый вскоре умер в темнице, а Алексей IV был, по приказанию Мурзуфла, задушен.
Мурзуфл, известный под именем императора Алексея V, явился ставленником столичной партии, враждебно настроенной к крестоносцам. Последние не имели к нему никакого отношения, а со смертью Исаака и Алексея IV считали себя в отношении к Византии свободными от всяких обязательств. Столкновение между греками и крестоносцами становилось неизбежным. В марте того же 1204 года был выработан и заключен между Венецией и рыцарями договор о разделе Византийской империи после ее завоевания. Договор начинался такими внушительными словами: «Прежде всего мы, призвав имя Христа, должны вооруженной рукой завоевать город». Главные пункты договора были следующие: во взятом городе будет латинское правительство; вся захваченная добыча должна быть разделена союзниками между собой согласно условию; затем образованный из шести венецианцев и шести французов совет изберет императором того, кто, по их мнению, лучше сможет управлять страной «во славу Бога и святой Римской церкви и империи»; императору должна принадлежать одна четверть завоеваний в столице и вне ее, а также два столичных дворца; остальные три четверти завоеваний должны быть разделены пополам между Венецией и рыцарями; распоряжение храмом Св. Софии и избрание патриарха будет предоставлено той стороне, из которой не будет избран император; все рыцари, получившие крупные владения и более мелкие наделы, должны принести императору феодальную присягу; один лишь дож Дандоло будет освобожден от какой‐либо присяги императору. На этих основаниях и была устроена будущая Латинская империя.
Приняв условия дележа, крестоносцы приступили к штурму города с суши и с моря. В течение нескольких дней столица упорно защищалась. Наконец настал роковой для Византийской империи день – 13 апреля 1204 года, когда крестоносцам удалось овладеть Константинополем. Император Алексей V Дука Мурзуфл, боясь быть захваченным и «попасть, – по выражению Никиты Хониата, – в виде лакомого блюда или десерта в зубы латинян», бежал. Константинополь перешел в руки крестоносцев. Столица Византийской империи, по словам английского историка Бейнса, «пала, будучи осажденной криминальной флибустьерской экспедицией, каковым являлся Четвертый крестовый поход».
По взятии города латиняне произвели в течение трех дней невероятный разгром и расхищение всего того, что веками собиралось в Константинополе. Ни церкви, ни церковные святыни, ни памятники искусства, ни частная собственность не были пощажены. В грабеже участвовали как западные рыцари и их солдаты, так и латинские монахи и аббаты. Никита Хониат, непосредственный свидетель завоевания Константинополя, дал впечатляющую картину грабежей, насилий, святотатств и разорений, учиненных крестоносцами в столице империи: даже мусульмане были более милосердны к христианам после взятия Иерусалима, чем эти люди, которые утверждали, что являются солдатами Христа. Еще одно впечатляющее описание разграбления Константинополя крестоносцами принадлежит перу другого непосредственного свидетеля событий, Николаю Месариту, митрополиту Эфесскому. Оно приведено в надгробной речи Николая по случаю смерти его старшего брата.
В эти три дня, когда крестоносцам было позволено грабить Константинополь, погибло огромное количество произведений искусства; были разорены библиотеки; уничтожались рукописи. Св. София была безжалостно разграблена. Современник событий Жоффруа Виллардуэн заметил: «Со времени сотворения мира никогда не было в одном городе захвачено столько добычи». Новгородская летопись останавливается особенно на описании ограбления церквей и монастырей. Упоминание о разгроме 1204 года нашло свое место и в русских хронографах.
Награбленная добыча была собрана и поделена между латинянами, светскими и духовными. После этого похода вся Западная Европа обогатилась вывезенными константинопольскими сокровищами; редкая западноевропейская церковь не получила чего‐либо из «священных останков» Константинополя. Большая часть этих реликвий, оказавшаяся в монастырях Франции, погибла во время французской революции. Четыре бронзовых коня античной работы, служивших одним из лучших украшений константинопольского ипподрома, были увезены дожем Дандоло в Венецию, где они и до сих пор украшают портал собора Св. Марка.
Никита Хониат посвящает павшему городу трогательное и длинное обращение со ссылками на ветхозаветный «Плач Иеремии» и псалмы; начинается обращение такими словами: «О город, город, око всех городов, предмет рассказов во всем мире, зрелище превыше мира, кормилец церквей, вождь веры, путеводитель православия, попечитель просвещения, всякого блага вместилище! И ты испил чашу гнева от руки Господней, и ты сделался жертвой огня, еще более лютого, чем огонь, ниспавший древле на пять городов!» Победителям между тем предстояла трудная задача организовать завоеванные земли. Возник вопрос о том, кто будет императором. Наиболее вероятной казалась кандидатура Бонифация Монферратского, стоявшего, как известно, во главе Крестового похода. Но по‐видимому, против его кандидатуры высказался Дандоло, считавший Бонифация слишком могущественным и, по его итальянским владениям, слишком близким к Венеции лицом. Сам Дандоло, как дож Венеции, то есть республики, не претендовал на императорскую корону. Тогда собравшийся совет остановил свой выбор, не без влияния со стороны Дандоло, на более далеком от Венеции и менее могущественном Балдуине Фландрском, который был избран императором и торжественно коронован в Св. Софии.
В момент восшествия на престол Балдуина были живы еще три греческих императора: Алексей III Ангел, Алексей V Дука Мурзуфл и Феодор Ласкарь, основавший империю в Никее.
После избрания императора победители занялись дележом завоеванных земель между участниками похода. Деление «Романии», как латиняне и греки часто называли Восточную империю, было произведено в общем на основах выработанных в марте 1204 года условий. Константинополь был поделен между Балдуином и Дандоло, причем 5/8 города получил император, а остальные 3/8 и в придачу Св. Софию получила Венеция. Кроме 5/8 столицы Балдуин получил Южную Фракию и небольшую часть Северо-Западной Малой Азии, прилегающую к Босфору, Мраморному морю и Геллеспонту, с некоторыми островами в Эгейском море – Лесбосом, Хиосом, Самосом и другими. Таким образом, оба берега Босфора и Геллеспонта вошли в состав владений Балдуина. Бонифаций Монферратский получил вместо предназначенных владений в Малой Азии Фессалонику с окружающей областью и частью Фессалии и основал Фессалоникийское королевство, находившееся в ленной зависимости от Балдуина.
Исключительные выгоды извлекла из дележа «Романии» Венеция, получившая некоторые пункты на Адриатическом побережье, в том числе Диррахий, ионийские острова, большую часть островов Эгейского моря, некоторые пункты в Пелопоннесе, остров Крит, часть гаваней во Фракии с Галлиполи на Геллеспонте и ряд пунктов внутри Фракии. Дандоло получил, по всей вероятности, византийский титул «деспота»; он был освобожден от вассальской присяги Балдуину и назывался «властителем четверти с половиной всей империи Романии» (quartae partis et dimidiae totius imperii Romanie dominator); последний титул оставался за дожами до середины XIV века. Согласно договору, храм Св. Софии был отдан в руки венецианского духовенства, и константинопольским патриархом – патриархом латинским – был избран венецианец Фома Морозини, внешний облик которого в весьма злых выражениях описан у Никиты Хониата, убежденного сторонника греко-восточной православной церкви.
По приобретениям, осуществленным Венецией, видно, что она заняла в новой Латинской империи, весьма слабой по сравнению с могущественной республикой, господствующее положение. В руки республики св. Марка перешла лучшая часть византийских владений: лучшие гавани, наиболее важные стратегические пункты, ряд плодоносных местностей; весь морской путь из Венеции в Константинополь был во власти республики. Четвертый крестовый поход, создавший «колониальную империю» Венеции на Востоке, дал ей неисчислимые торговые выгоды и возвел республику на высшую ступень ее политического и экономического могущества. Это была полная победа тонкой, продуманной и эгоистически патриотичной политики дожа Дандоло. Латинская империя была основана на феодальных началах. Завоеванная территория была разделена императором на большое число более или менее крупных феодов, владельцы которых, западные рыцари, должны были приносить ленную присягу константинопольскому императору.
Бонифаций Монферратский, ставший королем Фессалоникийским, двинулся через Фессалию походом на юг в Грецию и завоевал Афины. Афины в Средние века были заглохшим, провинциальным городом, где на Акрополе, в древнем Парфеноне, находился православный собор в честь Девы Марии. Во время латинского завоевания в начале XIII века афинским архиепископом был уже около тридцати лет знаменитый Михаил Хониат, брат историка Никиты Хониата, оставивший нам богатое литературное наследство в виде речей, стихов, писем, которые дают богатый материал для внутренней истории империи во времена Комнинов и Ангелов и о состоянии Аттики и Афин в Средние века. Эти провинции в произведениях Михаила изображаются в очень мрачном свете, с варварским населением, может быть славянским, и с варварской речью около Афин, с запустением Аттики и с беднотой ее населения. «Живя долго в Афинах, я сделался варваром», – писал он и сравнивал иногда город Перикла с Тартаром. Усердный печальник средневековых Афин, так много посвятивший времени и труда своей захудалой пастве, Михаил, видя невозможность сопротивляться войскам Бонифация, удалился из своей митрополии, уступив свое место латинскому епископу, и конец жизни провел на небольшом островке Кеосе, около берегов Аттики, где в 1220 году умер и был погребен. Латиняне завоевали Афины, которые вместе с Фивами были переданы Бонифацием на ленных условиях бургундскому рыцарю Отто де ля Рошу, получившему титул герцога Афин и Фив. Собор на Акрополе перешел в руки латинского духовенства.
В то время как в Средней Греции основалось Афино-Фиванское герцогство, в Южной Греции, то есть в древнем Пелопоннесе, который часто назывался загадочным по своему этимологическому происхождению наименованием Мо– реи, образовалось Княжество Ахайское, обязанное своим устроением французам.
Жоффруа Виллардуэн, племянник известного историка, услышав у берегов Сирии о взятии Константинополя крестоносцами, поспешил туда, но коль скоро ветер отнес его к южным берегам Пелопоннеса, он высадился там и покорил часть страны. Однако, чувствуя, что собственными силами ему там не удержаться, он обратился за помощью к находившемуся в Аттике Бонифацию. Последний даровал право завоевания Мореи одному из своих рыцарей, французу Гийому Шамплитту из рода шампанских графов, который вместе с Виллардуэном в два года подчинил всю страну. Византийский Пелопоннес, таким образом, в начале XIII века превратился во французское Княжество Ахайское с князем Гийомом во главе, разделенное на двенадцать бароний и получившее западноевропейское феодальное устройство. После Гийома княжеская власть перешла на некоторое время к фамилии Виллардуэнов. Двор ахайского князя отличался великолепием и, по словам Марино Сануто, «казался более великим, чем двор какого‐нибудь большого короля». По свидетельству хрониста Рамона Мунтанера, «там говорили так же хорошо по‐французски, как в Париже». Лет двадцать спустя после образования на византийской территории латинских феодальных государств и владений папа Гонорий III говорил о создании на Востоке «как бы новой Франции» (ibique noviter quasi nova Francia est creata).
Пелопоннесские феодалы строили укрепленные замки с башнями и стенами по западноевропейскому образцу, из которых наиболее известна Мистра, на уступах Тайгета, в древней Лаконии, недалеко от античной Спарты. Это величественное средневековое феодальное сооружение, сделавшееся со второй половины XIII века столицей греко-византийских деспотов в Пелопоннесе, которые отвоевали Мистру у франков, еще и в настоящее время поражает ученых и туристов грандиозностью своих полуразвалившихся зданий, являя собой одно из редчайших зрелищ Европы, и хранит в своих церквах в неприкосновенности драгоценные фрески XIV – XV веков, имеющие в высшей степени важное значение для истории византийского искусства эпохи Палеологов. На западной оконечности полуострова был сильный укрепленный замок Клермон, или Хлумутци, сохранявшийся до двадцатых годов XIX века, когда он был разрушен турками. Об этом замке греческий хронист писал, что если бы франки потеряли Морею, то обладания одним лишь Клермоном было достаточно для того, чтобы снова завоевать весь полуостров. Было немало и других замков.
В Пелопоннесе франки не смогли прочно укрепиться лишь на среднем из его южных полуостровов, где, несмотря на два построенных ими укрепленных замка, жившие в горах славяне (племя мелингов) оказывали упорное сопротивление и почти никогда не находились в полном подчинении у западных рыцарей. Греки же Мореи, по крайней мере большинство из них, могли видеть во власти франков приятное освобождение от финансового гнета византийского правительства.
На юге Пелопоннеса Венеция владела двумя важными портами, Модоном и Короном, которые представляли собой превосходные укрытия для венецианских судов на их пути на Восток и позволяли контролировать морскую торговлю Леванта, – это были, по выражению официального документа, который приводит Гопф, два «главных глаза коммуны».
О времени латинского владычества в Пелопоннесе, помимо других источников, сообщает много интереснейшего материала так называемая Морейская хроника (XIV века), дошедшая до нас в различных версиях: греческой (стихотворной), французской, итальянской и испанской. Если со стороны точности изложения фактического материала Морейская хроника и не может быть поставлена на одно из первых мест среди других источников, то для ознакомления с внутренним укладом жизни в эпоху франкского владычества в Пелопоннесе, с феодальными отношениями в стране, с учреждениями, с общественной и частной жизнью и, наконец, с географией Морей в ту эпоху этот источник дает массу драгоценного материала. Этот редкий по богатству и разнообразию содержания источник, рассказывающий об эпохе, когда греко-византийский и западный феодальный элементы слились и создали в высшей степени любопытные условия жизни, заслуживает особого внимания.
Интересно, что франкское владычество в Морее, как полагают некоторые ученые и, вероятно, сама Морейская хроника, оказало влияние на Гете, который в третьем акте второй части своего «Фауста» будто бы переносит действие в Спарту, где развивается история любви Фауста и Елены. Сам Фауст представлен здесь как бы в виде окруженного феодалами князя покоренного Пелопоннеса; характер его правления несколько напоминает одного из Виллардуэнов в изображении Морейской хроники. В беседе между Мефистофелем в образе Форкиады и Еленой, без сомнения, говорится о Мистре, построенной именно в годы латинского владычества в Морее:
Была долина столько лет покинута
Меж Спартой с юга и Тайгетом с севера,
Откуда ручейком Эврот спускается
И, в камышах разлившись, лебедей ютит,
Что там обосновалось племя смелое,
Горсть северян, страны полночной выходцы.
Построив замок, в нем они запрятались
И правят краем всем из этой крепости…
Перевод Б. Пастернака
Несколько ниже дается описание этого замка с колоннами, колонками, сводами, террасами, галереями, гербами в виде типичного средневекового замка. По-видимому, все это место трагедии написано под влиянием Морейской хроники.
Взятие крестоносцами Константинополя и образование Латинской империи поставили папу в трудное положение. Будучи против изменения пути Крестового похода и предав отлучению рыцарей и венецианцев после захвата Зары, Иннокентий III после падения столицы Византийской империи оказался лицом к лицу с совершившимся фактом.
В своем ответе на письмо императора Балдуина, который, называя себя «Божьей милостью Константинопольским императором и присно Августом», а также «папским вассалом», сообщил папе о взятии византийской столицы и о своем избрании, Иннокентий III, совершенно забыв о своем прежнем отношении к этому вопросу, «радуется в Господе» содеянному чуду «для хвалы и славы Его имени, для чести и пользы апостольского престола и для выгоды и возвеличения христианского народа». Папа призывает все духовенство, всех государей и народы защищать дело Балдуина и выражает надежду, что со взятием Константинопольской империи станет легче отвоевание Святой земли из рук неверных; в конце письма папа убеждает Балдуина быть верным и покорным сыном католической церкви. В другом письме папа пишет: «…Конечно, хотя нам приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако нам было бы приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».
Но настроение папы изменилось, когда он подробнее ознакомился с ужасами разгрома Константинополя и с содержанием договора о дележе империи. Договор носил чисто светский характер с ясной тенденцией ограничить вмешательство церкви. Балдуин не просил у папы об утверждении своего вышеприведенного императорского титула; Балдуин и Дандоло самостоятельно решили вопрос о Св. Софии, о выборе патриарха, о духовных имуществах и т. д. Во время же разграбления Константинополя подверглись поруганию и осквернению церкви, монастыри и целый ряд высокопочитаемых святынь. Все это вызвало в душе папы тревогу и недовольство крестоносцами. «Вы, – писал он в послании к маркграфу Монферратскому, – не имея права и власти над греками, по‐видимому, опрометчиво уклонились от чистоты вашего обета, когда двинулись не против сарацин, а против христиан, стремясь не к отвоеванию Иерусалима, но к занятию Константинополя, предпочитая земные богатства богатствам небесным. Но гораздо важнее является то, что некоторые (из крестоносцев) не пощадили ни веры, ни возраста, ни пола…» Таким образом, Латинская империя на Востоке, поскольку была построена на феодальном основании, не представляла собой крупной политической силы, а в церковной жизни не могла сразу наладить отношения с римским престолом. При этом цель западных рыцарей и купцов не была вполне достигнута, так как не все византийские земли вошли в состав новых латинских владений на Востоке. После 1204 года остались три независимых греческих государства. Самым крупным самостоятельным греческим центром и самым опасным соперником Латинской империи была Никейская империя с династией Ласкарей в западной части Малой Азии, лежавшая между малоазиатскими владениями латинян и землями Иконийского султаната и владевшая частью побережья Эгейского моря. В западной части Балканского полуострова, в Эпире, образовался Эпирский деспотат под управлением династии Комнинов – Ангелов. Наконец, на далеком юго-восточном побережье Черного моря в 1204 году образовалась Трапезундская империя с династией «Великих Комнинов». Если латиняне не достигли на Востоке политического единства, то они одинаково не достигли и единства религиозного, так как три вышеназванных греческих государства остались верными заветам греко-восточной церкви, то есть, с точки зрения папы, были схизматическими; особенно неприятна для папского престола была Никея, где греческий епископ, нисколько не считаясь с пребыванием латинского патриарха в Константинополе, назывался Константинопольским патриархом. Кроме того, и греки Латинской империи, несмотря на политическое подчинение латинянам, не принимали католичества. Военная оккупация страны не знаменовала еще собой церковной унии.