XXII. Райский уголок
18 апреля. День начался свежим северо-восточным ветром; палатку снесло бы, если б ее еще ночью не укрепили веревками и кольями. Небо заволокло на целый день, и мы избавились от полуденной жары. Мы решили идти напрямик к горе, полагая достигнуть ее к вечеру, и углубились в лес. К нашему удивлению, здесь оказались следы людей и лошадей и остатки костра. Ясно было, что мы достигли тех мест, где долоны весной пасут свои стада, а жители Марал-баши берут топливо.
Меня несколько раз чуть не сбросило с седла ветвями тополей; пришлось слезть и идти пешком. В засохшем молодом лесочке мы и совсем завязли. Люди должны были прорубить просеку топорами. С большим трудом и потерей времени удалось нам наконец выбраться на ровное открытое место, где мы и разбили лагерь на одиноком бархане, рога которого указывали на юг и на юго-запад.
Чтобы узнать, нет ли тут где неподалеку людей, от которых можно было бы получить сведения, мы разложили у подошвы бархана большой костер из сухих тополевых ветвей. Пламя бросало отсвет далеко вокруг, но людей не приманило. Утомленные дневным переходом (25,5 километра), мы рано улеглись на покой. Верблюдам жилось пока как нельзя лучше; ни одного дня не пришлось пробыть без свежего корма и воды.
19 апреля. Снимаясь с лагеря и разобрав палатку, мы нашли под ковром скорпиона, четырех сантиметров в длину, который отчаянно завилял хвостом, когда его потревожили.
Теперь мы направили путь к небольшому кряжу, ясно выступавшему на востоке; он все понижался по направлению к юго-востоку и наконец исчезал в тумане. Дорога шла по степной местности, изобиловавшей оврагами и болотами. Кряж вырисовывался все яснее и оказался сильно разрушенным выветриваньем; на северных склонах возвышались песчаные барханы, довольно значительной высоты. У северной подошвы лежало несколько маленьких озер с пресной водой, отделенных друг от друга длинными перешейками. Проток, впадавший в самое большое из них, свидетельствовал, что они питаются водой из реки и летом, по всей вероятности, сливаются в одно большое озеро.
Закололи вторую овцу, и собаки, давно постившиеся на одном хлебе, опять полакомились кровью и внутренностями. Какой-то сокол очень заинтересовался курами, но его спугнули неудачным выстрелом.
20 апреля. Место стоянки слишком располагало к отдыху, чтобы мы не разрешили себе пробыть здесь еще денек. Жара стояла ужасная, хотя всю ночь и все утро дул свежий ветер. Ислам-бай пошел на охоту и убил на озере пару гусей, но не мог достать их.
Пока я сидел на вершине холма, наслаждаясь вечерней прохладой и чудесным видом, ветер понемногу улегся, солнце село, и окрестность заволоклась дымкой тумана. Стояла полная тишина; слышалось только жужжание мошек и комаров; изредка квакали лягушки, да издали доносился крик гусей и позваниванье верблюжьих колокольчиков в чаще камыша. Но сумерки в этих местах непродолжительны, и время было вернуться в лагерь. Люди все еще спали. Один Ислам-бай был на ногах, занятый приготовлением обеда для меня: супа из баранины, жареной картошки и чая. Термометр показывал 20°, но за ночь понизился до 10,4°, и чувствовалась изрядная свежесть.
Мы продолжили путь на юго-восток. Идти по удивительно ровной поверхности с твердым грунтом было очень удобно. Верблюды двигались мерно, в такт позванивая колокольчиками. Около восточной подошвы кряжа лежало длинное, узкое озеро, на берегу которого, к нашему полному изумлению, паслись три лошади.
Надо было разыскать их владельца, и двое из моих людей пошли по свежим следам, которые вели между барханами к западной подошве горы. Скоро люди вернулись с одним из жителей Марал-баши. Он рассказал нам, что время от времени приезжает сюда добывать горную соль, которой изобилует кряж. Соль эта отличного качества, и он продает ее на базаре в Марал-баши; такой промысел давал ему, по-видимому, хорошие барыши. Местоположение Марал-баши он указал на северо-западе и сказал, что до него всего два неполных дня пути. О расстоянии до Хотан-дарьи он ничего не знал наверное, но слыхал, что к югу идет сплошной песок, воды нет ни капли и что пустыню эту называют Такла-макан.
Мы простились с одиноким путником и продолжили путь. Грунт был теперь глинистый, твердый и сухой, изрезанный бесчисленными трещинами; летом, как видно, его заливало. Мы все держались береговой линии озера. К югу оно суживалось, затем образовывало значительное расширение — болото, которое и заставило нас сделать большой обход. Длинные узкие заливы, словно пальцы, указывали на юг, где небольшое поднятие местности ставило предел дальнейшему разлитию воды. Замечательно, что все эти небольшие озера мы находили как раз у подошвы кряжа. Остановились мы на восточном берегу озера.
Предвидя, что это будет последняя наша стоянка со свежей пресной водой, мы решили посвятить весь день 22 апреля отдыху. Верблюды и последняя наша овца еще раз полакомились камышом на берегу. Я прошелся на вершину холма, у подошвы которой лежало озеро, и оттуда мне открылся вид на всю окрестность.
Кряж простирался в юго-восточном направлении, врезываясь в песчаное море пустыни длинной косой. Последним же его отпрыском вдали являлся совсем ничтожный скалистый холм, выглядывавший из песку. Более не было видно никаких возвышенностей. Мы находились, следовательно, у самой юго-восточной точки Марал-башинского Мазар-тага.
В течение этого дня отдыха мы и держали между собой совет. Джолчи уверял, что отсюда до Хотан-дарьи четыре дня пути на восток. По лучшим русским картам, которые у меня имелись, расстояние это равнялось 120 верстам; делая по 20 километров в день, мы, следовательно, могли пройти этот путь в 6 дней, но уже в расстоянии двух дней пути необходимо было бы вырыть колодец, как мы это делали в области Яркенд-дарьи. Я и приказал людям запастись водой на 10 дней, т.е. наполнить наши резервуары только наполовину, чтобы облегчить верблюдам путь по глубокому песку.
С таким запасом мы считали себя вполне обеспеченными; его должно было хватить, чтобы напоить верблюдов два раза в эти шесть дней. Все расчеты казались такими простыми, ясными. Налить в резервуары воды поручено было Джолчи и Касиму. Они занялись этим под вечер, и я слышал, как драгоценная влага, булькая, лилась в водохранилища. Вечером же привели в порядок все вьюки, чтобы утром можно было выступить пораньше.
Среди песчаного моря
23 апреля день выдался жаркий, но верблюды успели отдохнуть накануне, и мы сделали 27,5 километра. Стали попадаться оригинальные песчаные образования. Подобно тому, как волны, при встрече двух течений, громоздятся друг на друга и достигают двойной высоты, так и встречные барханы, образованные различными ветрами, скрещиваясь, громоздились в пирамидальные массы, превышавшие по высоте остальную часть барханов. Верблюды, однако, карабкались удивительно уверенной, твердой поступью по крутым склонам, тогда как люди беспрестанно скатывались вниз.
Хотя это нагромождение имело лишь незначительную относительную высоту, вид с вершины открывался широкий. И если я не побледнел от страха, когда мой взор потонул в этом безбрежном море с гигантскими волнами желтого песку, то, пожалуй, потому лишь, что я слишком верил в свою счастливую звезду, до сих пор всегда ярко сиявшую над моей головой. Это песчаное море даже казалось мне бесконечно прекрасным; тишина и мир, царствовавшие здесь, возвышали душу. Это было дивное величественное зрелище.
Но скоро барханы стали еще выше, достигая 18–20 метров над уровнем поверхности. Пробираться по ним становилось очень трудно. Верблюды спускались со скатов очень осторожно; раз только упал один из несших резервуары с водой; пришлось его развьючить. Иногда нам преграждал дорогу чересчур крутой склон; приходилось останавливаться, брать в руки заступы и прокладывать дорожку со ступеньками для животных.
Высота барханов дошла наконец до 25–30 метров. Караван, проходивший по краю вершины такого бархана, казался, если глядеть на него от подошвы, совсем крохотным. Для перевалов мы выбирали округленные с отлогими склонами вершины, но часто приходилось спускаться и с крутого склона, которого нельзя было обойти. Все, не отрывая глаз, следили тогда за движениями верблюдов, которые после минутного колебания начинали спускаться по глубокому рыхлому песку, так и осыпавшемуся вслед за ними, засыпая им ноги по колена.
Здесь уже не было тех площадок с твердым глинистым грунтом, какие попадались нам в первые дни пути; кругом был один песок. Скоро мы оставили за собой и последние кустики тамариска, еще противостоявшие жаркому дыханию пустыни. Нигде не виднелось ни былинки, ни листика — один песок, желтый, мелкий песок. Целые горы песку тянулись непрерывными грядами насколько хватал глаз, вооруженный полевым биноклем. Птицы не оживляли более воздушного пространства, следы газелей и антилоп тоже исчезли. Временами крайний выступ косы Мазар-тага исчезал в насыщенном пылью воздухе.
Бедные собаки больше всех страдали от жары в своих теплых шубах. Особенно выла, пищала и отставала Хамра. Мы уже с час тщетно искали в сумерках удобного места для привала, когда наконец увидали небольшую площадку с твердым глинистым грунтом, на которой росли два последних кустика тамариска. Верблюды живо общипали их. С этих же пор животным предстояло довольствоваться кунжутными маслом и отжимками. Люди начали было рыть колодец; вырыли яму глубиной в 70 сантиметров, но земля все оставалась сухой, и рытье бросили.
Хватились Хамры; ее не было; стали звать, свистать, собака так и не явилась. Магомет-шах сказал, что видел еще на полпути, как она вырыла себе ямку в песке, в тени кустов тамариска, и улеглась там. Люди полагали, что собака издохла от солнечного удара. А может быть, умное животное, соскучась бегать по песку, догадалось, что и впереди хорошего ждать нечего, и рассудило за лучшее повернуть назад к последнему озеру, чтобы напиться и выкупаться там, а затем вернуться к Марал-баши. Чтобы попасть туда, собаке, однако, предстояло переплыть Яркенд-дарью. Прибыв в Кашгар, я наводил о ней справки, но она, как в воду канула. Джолдаш остался нам верен и пал жертвой своей преданности.
С каким-то странным, необъяснимым чувством разбили мы наш первый лагерь в самой пустынной, бесплодной из всех пустынь света. Люди мало разговаривали, никто не смеялся; около огня, поддерживаемого корнями тамариска, образовался необычайно молчаливый кружок. Верблюдов привязали на ночь в самом лагере, чтобы они не вздумали уйти назад к озеру, где, знали, есть хороший подножный корм.
Могильная тишина царствовала кругом. Иногда замирал и звон колокольчиков, и слышалось только тяжелое медленное и мерное дыханье верблюдов. Вокруг пламени свечки в моей палатке вилось еще несколько заблудших ночных бабочек, вероятно занесенных сюда нашим караваном.