Фактически Франция начала военные действия еще 8 мая 1635 г., когда ее 25-тысячная армия пересекла границу Люксембурга. В день объявления войны, 19 мая, французские войска в районе Авена (бельгийские Арденны) встретили 13-тысячный испанский корпус, возглавляемый принцем Томасом Савойским, и, с ходу атаковав, наголову разгромили его. Испанцы потеряли до 4 тысяч убитыми, всю артиллерию и 40 знамен. 27 мая, продвигаясь в глубь испанских Нидерландов, французские войска встретились в районе Маастрихта с передовыми частями голландской армии принца Оранского.

6 июня Людовик XIII подписал обращение к населению испанских Нидерландов с призывом к национальному восстанию. В следующей королевской декларации, датированной 18 июня, начавшаяся кампания была названа «справедливой войной». Данное понятие, впервые введенное в обращение Ришелье, было неизвестно в тогдашней политической лексике. Как видим, кардинал продолжал заботиться о том, чтобы придать французскому вмешательству в войну вынужденный характер.

Окрыленный первыми успехами, Ришелье предпринимает усилия по мобилизации всех живых и материальных ресурсов страны на военные цели. Его стараниями общая численность французской армии возросла с 60 тысяч до 160 тысяч человек: 134 тысячи в пехоте и 26 тысяч в кавалерии. Никогда прежде Франция не имела столь многочисленной армии.

Тем временем франко-голландские войска развивали наступление на Брюссель. 1 июня они подошли к городу Тирлемону — на полпути между Маастрихтом и Брюсселем. Там размещалась ставка дона Хуана Австрийского, который, взвесив свои возможности, предпочел сдать город, заранее выведя оттуда испанские войска. Тирлемон подвергся жестокому разграблению. Как уверял Таллеман де Рео, ответственным за это был принц Оранский. Трудно сказать, как было в действительности, но французы приняли в грабежах самое активное участие. Бесчинства, творимые на территории испанских Нидерландов «освободителями», отрицательно сказались на дисциплине франко-голландских войск.

Наступление на Брюссель продолжалось, но уже не столь энергично, как в начале кампании. Многие полагали, что судьба столицы испанских Нидерландов предопределена.

И в это время французское командование внезапно прекратило наступление. Оно приступило к осаде Лувена вместо того, чтобы обойти его и совершить последний бросок на Брюссель, как настаивал принц Оранский. Шатильон и Брезе, командовавшие французской армией, отказались предоставить принцу Оранскому хотя бы часть своих сил для наступления на Брюссель. Раздоры с голландским командованием усугублялись отсутствием согласия между французскими маршалами, постоянно ссорившимися друг с другом. Ко всему добавлялось крайне неудовлетворительное состояние интендантской службы, где процветало казнокрадство. Солдаты были плохо одеты, не был обеспечен регулярный подвоз продовольствия, что толкало их к грабежам мирного населения.

А время неумолимо отсчитывало свой ход, работая на тех, кто уже, казалось, был побежден. Ришелье в Париже понимал это лучше, чем Шатильон и Брезе под Лувеном. Поэтому он настойчиво требовал немедленно возобновить наступление и завершить кампанию до конца лета. В одном из писем дипломатическому представителю при штабе маршалов барону Шарнасе кардинал подчеркивал: «Ежедневно я молю Бога, чтобы ваши пророчества относительно быстрого продвижения во Фландрии оказались вернее моих опасений, что оно (наступление. — П. Ч.) идет недостаточно энергично».

Кардинал-инфант с успехом использовал неосмотрительно предоставленную ему французами передышку. Пока французская, а с ней и голландская армии теряли время под Лувеном, он успел перегруппировать свои силы и даже укрепил их за счет 15-тысячного имперского корпуса под командованием Макса Пикколомини, посланного Фердинандом II на помощь кардиналу-инфанту из Рейнской области. Испанский губернатор предпринял смелый прорыв на территорию Голландии, захватив стратегически важный форт Шенк у слияния Рейна и Вааля. Он приказал истребить всех оставшихся в живых защитников форта.

В результате этой неожиданной операции под прямой угрозой оказались Утрехт и Амстердам.

Принц Оранский немедленно устремился на помощь соотечественникам, а французам пришлось снимать осаду и следовать за ним — спасать Соединенные провинции. Увы, опасения Ришелье сбывались. Блестяще начатая кампания шла к бесславному завершению. Принцу Оранскому при поддержке французов удалось отвести угрозу от Утрехта, но в изнурительных боях с испано-имперскими войсками французская армия понесла ощутимые потери, усугубленные волной дезертирств из-за крайне плохого снабжения.

Жалкие остатки той армии, которая в мае-июне 1635 года была еще вполне боеспособной, к концу сентября того же года благодаря заботам голландцев вернулись морем во Францию. Все захваченные в начале кампании позиции были утрачены. «Сердце кровью обливается, — писал Ришелье Людовику XIII в связи с провалом экспедиции в испанские Нидерланды, — когда узнаешь о той нищете, в которой погибла фландрская армия… Это должно послужить в дальнейших делах короля самым серьезным уроком, ибо достойна презрения та держава, которая спокойно взирает на то, как гибнут в нищете ее войска».

Провал франко-голландского наступления в испанских Нидерландах отразился и на общей расстановке сил. Особое беспокойство у Ришелье вызывала обстановка в Германии, где императору удалось не только вывести из борьбы Саксонию и Бранденбург, но и заключить с ними союз против Швеции. «Новости из Германии очень плохие» — так комментировал Ришелье в письме к одному из своих помощников подписание Пражского мира между императором и курфюрстами Саксонским и Бранденбургским.

Добившись определенного перевеса в Германии, Фердинанд II размышлял над планом дальнейших действий. Император колебался: продолжать ли борьбу в самой Германии до полного искоренения лютеранской «ереси» или бросить все силы Империи на Францию. В конечном счете император склонился ко второму варианту. Не отказываясь в перспективе от борьбы с германскими последователями Лютера, Фердинанд II из тактических соображений счел необходимым временно пойти им на уступки, с тем чтобы развязать себе руки для войны с Францией. Самой серьезной уступкой такого рода было его решение об отсрочке на 40 лет введения в действие Реституционного эдикта, вызывавшего решительное неприятие германских протестантов. С целью укрепления отношений с Саксонией Фердинанд II пошел на территориальные уступки, отдав курфюрсту Иоганну Георгу часть чешских земель, а также четыре округа, отторгнутых от Магцебургского епископства.

Летом 1635 года Империя практически была свободна от иностранного военного «присутствия», за исключением Померании, где сосредоточились шведская армия генерала Баннера, а также части Рейнской области, Эльзаса и Лотарингии, захваченной французами и их союзником герцогом Саксен-Веймарским. У Фердинанда II были основания надеяться на скорое победоносное окончание войны. Но он явно недооценивал возможностей и решимости Франции вести борьбу до конца.

Формально Империя не находилась в состоянии войны с Францией и пока не вмешивалась, за исключением испанских Нидерландов, в ход военных действий между Францией и Испанией. К тому же, прежде чем объявить войну кому бы то ни было от имени Империи, необходимо было получить согласие ее высшей инстанции — общегерманского сейма. В ожидании же его созыва Фердинанд II счел себя вправе принять неотложные меры по изгнанию Франции с незаконно захваченных ею имперских земель в Рейнской области, Эльзасе и Лотарингии. Воспользовавшись провалом франко-голландской экспедиции в испанские Нидерланды, император направил в Лотарингию небольшую армию во главе с бывшим герцогом Логарингским Карлом и генералом Галласом. Фактически это означало, что император вступал в войну с королем Франции.

Маршал де Лафорс и герцог Ангулемский, возглавлявшие войска в Лотарингии, оказались не в состоянии дать отпор имперцам и вынуждены были отступить. В довершение всего Карлу удалось поднять в своем недавнем владении антифранцузское восстание, которое облегчило наступление имперцев.

В Париже всерьез встревожились развитием событий в Лотарингии. Лафорс и герцог Ангулемский получили приказ принимать самые жесткие меры против восставших. Пленных велено предавать казни незамедлительно. Если тот или иной город нельзя удержать, гласил приказ министра-кардинала, его надо предварительно разрушить до основания, чтобы неприятель впредь не смог использовать его укрепления.

Людовик XIII горел желанием лично возглавить поход в Лотарингию. В сентябре 1635 года он наконец отправился туда, оставив Ришелье в Париже. В начале октября король захватил и предал разграблению «неверный» город Сен-Мишель. Однако сил королевской армии оказалось недостаточно для изгнания имперцев из Лотарингии. Уже 8 октября помощник государственного секретаря де Шавиньи, приставленный Ришелье к штабу Людовика XIII, извещал кардинала о «глубокой меланхолии» у короля. В письме от 13 октября Шавиньи сообщал о сильном упадке духа у Людовика XIII и вызванных этим сильнейших желчных коликах. Ришелье спешит поднять настроение короля бодрыми, обнадеживающими письмами.

Однако уже 20 октября король прекращает боевые действия в Лотарингии и возвращается в Париж в крайне удрученном состоянии.

Лотарингия полностью опустошена в результате хозяйничанья там французской и имперской армий. Победители — Карл Лотарингский и генерал Галлас — вынуждены также отступить из разоренной страны в соседние германские земли.

Возникшую паузу в ходе военных действий Ришелье использовал для переговоров с Бернгардом Саксен-Веймарским. Он предлагает энергичному талантливому полководцу, непримиримо настроенному по отношению к Габсбургам, возглавить французскую армию. Переговоры с Бернгардом проводились втайне от канцлера Оксенштерны, на службе у которого до сих пор находился герцог. Ришелье предложил Бернгарду куда более выгодные условия — ежегодную пенсию в размере 1,5 миллиона ливров и 4 миллиона в год на содержание армии. Франция согласна была признать за герцогом все «благоприобретенные» им на войне владения.

Бернгард принял предложения Ришелье, подписав в октябре 1635 года Сен-Жерменский договор с Францией, обязывавший его вести активные военные действия в Эльзасе и Рейнской области во взаимодействии с французской армией кардинала де Лавалетта, отступившей под натиском Галласа к Мецу.

В Северной Италии Франция действовала на основании «договора Риволи» с герцогом Савойским. Объединенные под командованием маршала де Креки франко-савойские войска должны были контролировать проходы через Альпы, чтобы не допустить соединения сил испанского наместника Милана с армией императора в Германии. Другая задача состояла в том, чтобы держать под ударом Геную — верного союзника Испании в Северной Италии, обеспечивавшего переброску подкреплений из Испании и финансировавшего ее военные операции. Однако парализовать деятельность этой перевалочной базы Испании на Апеннинах Франции так и не удалось. Кроме того, Франция лишилась потенциального союзника в Северной Италии в лице герцога Мантуанского, который в сентябре 1635 года неожиданно умер. Герцогство перешло к малолетнему внуку Карлу, за которого стала править его бабка — убежденная сторонница Филиппа IV.

Неутешительные известия поступали из Прованса.

B середине сентября 1635 года испанский галерный флот под командованием маркиза де Санта-Круса высадил десант на Леринские острова, вблизи берегов Прованса. Слабые французские силы, застигнутые врасплох, не смогли оказать сопротивление, и острова перешли под контроль испанцев. Только Вальтелина, надежно контролируемая небольшой армией недавнего мятежника-гугенота герцога де Роана, не доставляла Ришелье забот. Роан успешно держал оборону сразу на двух фронтах — на юге от испанцев и на северо-востоке от австрийцев, отражая все их попытки овладеть альпийскими проходами. В ходе двух таких атак — 27 июня и 3 июля 1635 г. — армии противника понесли значительные потери, после чего испанский командующий попытался склонить герцога к измене. Испанский генерал направил к Роану французского дворянина с соответствующими предложениями. Герцог ответил на них более чем красноречиво: приказал повесить изменника-парламентера на виду у всех — французов и испанцев, т В конце октября Роан сам предпринял дерзкую вылазку в направлении Тироля, вызвав настоящую панику в расположении имперских войск, обратившихся в бегство. Затем совершил быстрый поворот и 10 ноября нанес столь же неожиданный удар испанцам. Смелые действия Роана надолго отбили охоту у испанцев и австрийцев беспокоить его в Вальтелине.

1635 год завершился для короля Франции и его первого министра досадной неудачей дипломатического характера: папа Урбан VIII отказался признать недействительным брак Гастона Орлеанского и Маргариты де Водемон. У Ришелье были все основания полагать, что здесь не обошлось без участия Габсбургов.

Всю зиму 1635/36 года кардинал занимался переоснащением армии и подготовкой планов предстоящей летней кампании. Извлекая уроки из печального опыта похода во Фландрию, он намерен был в этом районе военных действий ограничиться сугубо оборонительными операциями. Зато на других направлениях — в Эльзасе, Франш-Конте и Северной Италии — планировалось предпринять наступление. Важную роль отводил Ришелье активизации морской войны силами двух эскадр, которыми командовали талантливые флотоводцы архиепископ Бордоский и епископ Нантский, совмещавшие по примеру министра-кардинала служение Иисусу Христу и богу войны.

Действительность нередко опрокидывает первоначальные планы вопреки всем стараниям и хитроумным расчетам их составителей. Наступление, начатое кардиналом Лавалеттом и Бернгардом Саксен-Веймарским в направлении Рейна, захлебнулось, а затем завершилось быстрым отступлением в Эльзас. Бернгард с трудом остановил свои войска в районе Хагенау.

Посланный в Италию для укрепления командования маршал де Туара погиб в одном из первых же сражений, а его наступавшая армия откатилась на исходные позиции.

Принц Конде безуспешно топтался со своей армией у стен города Доль во Франш-Конте, будучи не в силах сломить сопротивление испанского гарнизона.

Удача явно не сопутствует французскому оружию. Зато кардиналу-инфанту удалось прорвать французскую оборону в Пикардии и выйти в ряде мест к реке Сомме. В первых числах июля 1636 года перед ним капитулирует Ла-Капель, затем в течение трех недель последовательно Вервен, Боэн и Ле-Катле.

Ввиду угрожающею положения, сложившегося в Пикардии, Людовик XIII приказал отслужить во всех соборах королевства молебны об избавлении от врагов и о погублении оных Крестом Господним. Но Господь не внял молитвам сообщников «еретиков», обойдя их своим покровительством и благословив истинно католическое воинство кардинала инфанта.

4 августа испанцы форсировали Сомму, а через два дня осадили крепость Корби — последний мощный заслон по пути на Париж. Крепость продержалась только девять дней. 15 августа 1636 г. она пала. Теперь кардинал-инфант мог свободно идти на столицу Франции.

Крайне неблагополучно складывались дела и в Лотарингии, откуда французы были практически полностью вытеснены имперской армией Иоганна фон Верта, двинувшегося затем на Шампань.

Ришелье приказывает немедленно прекратить бессмысленную осаду Доля и отзывает из Франш-Конте значительную часть сил Конде для защиты Парижа. С оставшимися войсками Конде не в состоянии продолжать борьбу за Франш-Конте и вынужден отступить из этой провинции. Испанцы тем временем вторгаются в Бургундию и намереваются захватить Дижон — административный центр провинции. Почти никто, в том числе и Ришелье, не сомневался, что Бургундия потеряна. Но в этой обстановке всеобщего отчаяния горстка смельчаков, укрывшихся за стенами небольшой крепости Сен-Жан-де-Лон, прикрывавшей юго-восточные подступы к Дижону, неожиданно преградила дорогу продвигавшейся быстрыми темпами испанской армии. Наступательный порыв испанцев был погашен мужественным и на первый взгляд бессмысленным сопротивлением защитников Сен-Жан-де-Лона. Бургундия была спасена.

Увы, это была единственная удача, которая, конечно же, не могла повлиять на ход всей кампании, принимавшей для Франции поистине катастрофический характер.

Ришелье со страхом ожидал падения Амьена — последней цитадели, контролируемой французами в Пикардии. Он пытается спасти столицу Пикардии, направив на помощь сопротивлявшемуся Амьену армию графа Суассона, но она была разбита, и ее остатки откатились за Уазу — в район Компьена.

Угроза для Парижа нарастала с каждым днем. Ришелье отдал приказ взорвать все мосты к северу от Парижа, а также все мельницы на пути возможного продвижения противника, чтобы затруднить движение испанских войск и их снабжение.

В Париже начинается паника. Город полон слухов. Говорят, что испанцы уже в северо-восточных пригородах и со дня на день ворвутся в столицу. Дороги на Орлеан, Блуа и Тур забиты беженцами. Париж давно уже перерос свои старые стены, он явно не готов к обороне. В этой обстановке даже Ришелье растерялся. Многие обвиняют во всем кардинала, не обеспечившего безопасности столицы королевства. Наиболее горячие головы требуют смерти Ришелье.

В эти критические, полные драматизма дни неожиданную энергию и волю обнаружил человек, от которого менее всего этого ожидали. Человеком этим был король Франции Людовик XIII.

Именно ему, этому монарху, известному своей бесхарактерностью и апатичностью, — а не волевому и неутомимому министру-кардиналу — Париж будет обязан своим спасением.

В критический момент Людовик XIII нашел в себе силы, чтобы выполнить возлагаемую на него короной миссию «отца Отечества».

«Его Величество, — вспоминал Ришелье, — подписал ордонанс, согласно которому все мужчины, способные носить оружие, обязаны в течение двадцати четырех часов вступить в ряды армии маршала де Лафорса…» Действительно, 4 августа 1635 г. Людовик XIII обратился к населению Парижа с призывом ко всеобщей мобилизации. В его обращении не было слов «Родина в опасности», но смысл королевского ордонанса был именно в этом. Парижан приглашали вступать в резервную армию, срочно комплектуемую 77-летним маршалом де Лафорсом. Король подал пример: вся многочисленная придворная прислуга, за исключением нескольких человек, обслуживавших лично Людовика XIII, была зачислена в формируемое ополчение. Мобилизации не подлежали лишь те горожане, которые обеспечивали продовольствие для Парижа, — мукомолы, пекари, мясники и т. д. Дворяне, имевшие собственный выезд, обязаны были отдать на военные нужды лошадей с кучерами. Все ближайшие к Парижу городки и деревни должны были регулярно направлять на строительство укреплений вокруг столицы не менее трети мужского населения. Запасы продовольствия сосредоточивались в общественных подвалах и охраняемых помещениях. Даже большая галерея Лувра была приспособлена для хранения зерна. Город готовился к длительной обороне, явно не собираясь сдаваться на милость врага.

Король принимает в Лувре многочисленные депутации ремесленников, изъявляющих готовность пожертвовать всем своим имуществом и даже жизнью ради победы над врагом. Наверное, впервые Людовик XIII обнимался с простым людом, никогда не допускавшимся прежде в королевские апартаменты.

В эти августовские дни король без обычного многочисленного эскорта и даже без охраны разъезжает по улицам Парижа, вступая в беседы с прохожими. Кто знает, может быть, он открывал для себя неведомый ему мир — мир грубых, плохо одетых, но честных людей, задавленных тяжелой жизнью и тем не менее готовых сразиться с иноземными захватчиками. Именно у них черпает Людовик XIII необходимые силы и уверенность в победе. Вполне возможно, что именно тогда испытал он наивысший подъем духа.

Зато кардинал Ришелье, этот верховный жрец бюрократии, пребывает в полной растерянности. Мастер тонкой политической игры и хитроумных комбинаций, любящий и умеющий приказывать, он буквально раздавлен неожиданным поворотом событий. До его слуха долетают не только радостные крики «Да здравствует король!», но и угрожающие — «Смерть кардиналу!». В отличие от короля, чувствующего себя уверенно среди парижан, Ришелье совершенно беспомощен перед этой народной стихией, боится ее… Кардинал заговаривает с королем об отставке, но Людовик XIII ничего не желает слушать и советует Ришелье укрыться в дворцовых покоях до тех пор, пока не улягутся страсти.

В течение нескольких дней Ришелье не выходил из дворца, охрана которого усилена. А вскоре король заражает кардинала своим примером. Ришелье вновь обретает душевное равновесие и присущую ему ясность ума. Он возвращается к делам и даже выезжает из дворца, инспектируя оборонительные работы. Его красный плащ привлекает всеобщее внимание. Но странно… ни враждебных действий, ни оскорбительных выкриков. Народ целиком поглощен иными заботами, а может быть, вид грозного кардинала внушает страх? Кто знает… Ришелье заводит беседы со случайными прохожими, заверяющими его в том, что Париж не склонит голову перед врагом. Но он знает и о других настроениях. Некий отец-иезуит Kappe, как сообщали осведомители, публично заявил, что Людовику XIII очень скоро «придется на коленях просить короля Испании о мире».

Города и профессиональные корпорации спешили на помощь попавшей в беду столице, предоставляя людей и деньги. Города между Парижем и Блуа выделили средства на содержание 10 500 солдат, города и населенные пункты в окрестностях столицы — на 4500, сам Париж — на 6500. Парижский парламент постановил произвести оплату 2500 пехотинцев, канцлер и сюринтенданты — 500, духовенство — 800, университет — 400. Таким образом, собранных средств хватило на формирование 27-тысячной армии.

В середине августа в Париже началась запись волонтеров, которых после короткого обучения направляли на линию фронта в район Компьена.

Ришелье предлагает отступить за Луару. По всей видимости, у него нет полной уверенности, что удастся удержать Париж. Большинство министров привычно поддерживают кардинала, но Людовик XIII решительно отвергает этот план, настояв на удержании любой ценой занимаемой линии обороны по реке Уазе. Дальнейшие события показали, что прав был король, а не министр-кардинал. Опасность для Парижа, возникшая после падения Корби, уже миновала.

Кардинал-инфант не последовал настойчивым советам Иоганна фон Верта немедленно штурмовать Париж, а почему-то замешкался в районе Компьена, утратив наступательный порыв. По всей видимости, дон Хуан опасался за растянутость своих коммуникаций, создававшую угрозу для тылов. Его базы снабжения остались далеко позади — в испанских Нидерландах и в Рейнской области; на оккупированных территориях, во многом благодаря предусмотрительности французского командования, испанцы не нашли достаточного количества продовольствия и фуража. Самое серьезное беспокойство у кардинала-инфанта вызывали действия армии принца Оранского. По настоятельной просьбе Людовика XIII принц Оранский в первых числах сентября начал наступление на границе Соединенных провинций и испанских Нидерландов с целью отвлечения сил кардинала-инфанта с французского фронта. Дон Хуан вынужден был принять решение о немедленном возвращении в Брюссель, оставив в Пикардии лишь слабые прикрытия.

1 сентября 1636 г. король отправился в Компьен, чтобы лично возглавить готовившееся наступление. Ришелье остался в Париже.

Наступление началось 13 сентября, когда французские войска форсировали Уазу и с ходу овладели городом Руа в Пикардии. Испанцы ведут арьергардные бои и отступают на правый берег Соммы. В начале октября французы окружили Корби и приступили к осаде крепости.

Король расположил свою ставку в Амьене, куда в середине октября прибыл и Ришелье. Здесь он едва не стал жертвой организованного против него заговора, о котором, впрочем, так никогда и не узнал.

Заговор был составлен его давними недругами Гастоном Орлеанским и графом Суассоном, назначенными Ришелье в соответствии с тогдашней практикой «сокомандующими» армией. Они решили воспользоваться приездом кардинала в Амьен и убить его. Непосредственными исполнителями акции согласились стать два приближенных к Гастону и Суассону дворянина — Антуан де Бурдель, граф де Монтрезор, и его кузен де Сен-Ибар, привлекшие к этому делу трех своих приятелей.

После одного из заседаний Военного совета, когда большинство его участников разошлись, Гастон под благовидным предлогом задержал Ришелье и завел разговор. Они вдвоем вышли из дома и стали прогуливаться по двору, где в углах притаились пять вооруженных заговорщиков, ожидавших сигнала от Гастона. Внезапно, прервав беседу на полуслове, Гастон быстро удаляется и скрывается за дверью, оставив Ришелье в полном недоумении.

Заговорщики не решились действовать без сигнала. Обескураженный граф де Монтрезор после долгих поисков обнаружил Гастона в спальне в состоянии нервного шока. Принц дрожал как в лихорадке, с него градом катил пот, и он был не в состоянии что-либо объяснить.

Три дня спустя, взяв себя в руки, Гастон назначил новую акцию. Однако и на этот раз его нервы не выдержали сильнейшего напряжения. Он так и не смог победить свой страх. А через несколько дней, сославшись на плохое самочувствие, Гастон покинул Амьен и уехал в Блуа.

Тем временем французская армия развивала наступление в Пикардии. Кольцо окружения вокруг Корби сжималось с каждым днем. Испанскому гарнизону было передано очередное предложение о капитуляции. Поразмыслив несколько дней, испанцы отошли в полном составе и при оружии к франко-испанской границе во Фландрию. Король возвращается в Париж под звон колоколов и пение «Те Деум».

К лучшему изменилось положение и в Бургундии, откуда противник постепенно был вытеснен во Франш-Конте. За исключением Прованса, где испанцы продолжали удерживать Леринские острова и Сен-Жан-де-Люз, а также крепости Ла-Капель в Пикардии, территория Франции к началу 1637 года была очищена от неприятеля.

Военные потрясения 1636 года пагубно сказались на хозяйственном положении страны. Пикардия и Бургундия — две богатейшие провинции — были буквально опустошены. Отражение интервенции потребовало невероятного напряжения всех ресурсов — живых и материальных. Военные расходы в 1636 году достигли не виданного прежде уровня — 60 миллионов ливров, а сбор основного налога не превысил по всей стране 50 миллионов ливров. Недостающие суммы выколачивались всеми правдами и неправдами, вызывая массовое разорение малоимущего населения и, как следствие, крестьянские и городские восстания.

Особо население было недовольно введением налога на соль — табель, а также на виноделие — эд.

Собственно говоря, народные волнения сопровождали все правление Ришелье, но пик активности пришелся на вторую половину 30-х годов, когда колоссальные военные расходы вызвали катастрофическое ухудшение положения населения в целом ряде районов страны. В 1635–1636 годах волна крестьянских восстаний прокатилась по юго-западу Франции, охватив провинции Перигор и Ангумуа. Многотысячные толпы крестьян, предводительствуемые сельскими кюре, поднимаются против сборщиков табели. В июле 1636 года восстание вспыхивает в Сентонже, Они, Пуату и Лимузене. Восставшие называют себя кроканами (от слова «croquant» — хрустящий на зубах).

Зимой 1636/37 года восстание пошло было на убыль, но с наступлением весны разгорелось с новой силой, охватив около 15 провинций. Подавление восстаний требовало постоянного отвлечения войск с фронтов. Попытки мирно договориться с руководителями кроканов в большинстве случаев не давали положительных результатов.

В 1637 году в Перигоре вспыхнуло самое крупное восстание. Кроканы организовались в настоящую армию, во главе которой встал местный дворянин Антуан дю Пюи де Ламот де Лафоре. Это был уже немолодой человек, опытный военачальник, участник многих сражений. Он стал подлинным «генералом кроканов», организовав и вооружив 10-тысячную армию, наводившую ужас на власти провинции. В распространявшихся им манифестах и приказах постоянно утверждалось, что восстание ни в коей мере не направлено против короля и центрального правительства, а исключительно против злоупотреблений сборщиков налогов и покровительствующих им местных властей. Примечательно, что кроканы пользовались поддержкой духовенства. Обосновавшись в Бержераке, де Ламот де Лафоре отменил выплату всех «незаконных» налогов и призвал все города Перигора последовать этому примеру.

Крайне обеспокоенный масштабами восстания в Перигоре, Ришелье приказал д'Эпернону, командующему армией, действовавшей против испанцев в провинции Гасконь, срочно выделить часть войск для его подавления. Карательные войска численностью примерно 3 тысячи человек были направлены в Перигор. Командовал ими сын д'Эпернона герцог де Лавалетт. Он реально оценил обстановку, в которой явное превосходство крестьянской армии практически не оставляло ему шансов на военную победу, и начал тайные переговоры с «генералом кроканов», обещая ему прощение короля в случае сдачи Бержерака.

Руководители кроканов, по всей видимости, заподозрили неладное и потребовали объяснений от командующего армией. Очень быстро разногласия приняли характер междоусобных вооруженных стычек. 1 июня 1637 г. произошло настоящее сражение между частями, верными де Ламоту де Лафоре, и его противниками, возглавляемыми ремесленником (по другим сведениям — лекарем) Маго. Командующего поддержала буржуазия Бержерака, искавшая компромисса с правительством. В сражении Маго был убит, а 4 тысячи его сторонников сложили оружие.

8 июня в Бержерак вошел герцог Лавалетт, достигший согласия с Ламотом. При активном содействии последнего власть короля в Перигоре была восстановлена.

В донесении о подавлении восстания, посланном в Париж, герцог подал Ришелье оригинальную идею: почему бы не включить вполне боеспособные отряды кроканов де Ламота в королевскую армию, направляемую на испанский фронт в район Сен-Жан-де-Люза? Кардинал был крайне удивлен столь необычным предложением и уже намеревался отчитать де Лавалетта за дерзость, но по здравом размышлении идея показалась ему интересной, и он дал свое согласие: на счету было не только каждое подразделение— каждый солдат.

Очаг восстания в Перигоре погашен, но то и дело возникают новые в самых различных уголках Франции. Так будет на всем протяжении войны.

Разумеется, отвлечение сил на борьбу с народными волнениями осложнило и без того серьезное положение правительства, вынужденного вести войну сразу с двумя противниками — Испанией и Империей.

А Фердинанд II тем временем всеми средствами стремился укрепить свои позиции в Германии. Почти все протестантские князья либо уже замирились с ним, либо подумывали об этом. Императору удалось навязать Чехии династию Габсбургов. Страна усиленно германизировалась. Пфальц был поделен между Фердинандом и Максимилианом Баварским.

Считая, что настало время «узаконить» свои приобретения и закрепить одержанную в Германии морально-политическую победу, император в сентябре 1636 года созвал в Регенсбурге общегерманский сейм. В письме к Мазарини от 7 октября 1636 г. Ришелье следующим образом комментировал это событие: «Совершенно очевидно, что Австрийский дом созвал в Ратисбонне (Регенсбурге. — П. Ч.) сейм исключительно с двумя целями: во-первых, получить от него короны Венгрии и Румынии (так в тексте. — П. Ч.) и, во-вторых, заставить (Католическую) Лигу во всей Германии включиться в борьбу против Франции и ее союзников».

Работа сейма продолжалась до конца года и в целом оправдала надежды Фердинанда II, получившего формальные заверения курфюрстов и имперских городов в их готовности и решимости принять участие в войне против Франции и Швеции. Ведь до сих пор император вел войну с Францией в полном одиночестве, если не считать Филиппа IV. Правда, германские князья согласились воевать только в том случае, если Франция откажется освободить от своего «присутствия» занимаемые ею имперские территории в Эльзасе и Лотарингии, а также епископства Меца, Туля и Вердена. Данное условие предполагало длительные и безусловно трудные переговоры с Парижем, который, естественно, сознательно будет тянуть с ответом.

На позицию германских князей, безусловно, повлияли действия, предпринятые шведами из Померании. В конце сентября 1636 года шведская армия начала наступление против двух недавних союзников — Саксонии и Бранденбурга, перешедших в 1635 году на сторону императора. 6 октября 1636 г. шведский генерал Баннер разбил при Витстоке объединенные силы имперцев, саксонцев и бранденбуржцев, после чего, по взаимной договоренности с Ришелье, двинулся в направлении Чехии. Однако вслед за первыми успехами началась полоса неудач. Армия Баннера остановилась в районе Эрфурта. Это и определило во многом поддержку императора на сейме даже протестантскими князьями, утвердившими эрцгерцога Фердинанда королем Венгрии и Трансильвании.

Едва закончился Регенсбургский сейм, как из Вены пришло известие о смерти императора Фердинанда II. На престол вступил его сын Фердинанд III. «Менее зависимый от иезуитов и испанцев и, — как писал Фридрих Шиллер, — более справедливый к чужой вере, он легче, нежели его отец, мог прислушаться к голосу умеренности. Он внял ему и даровал Европе мир, но лишь после одиннадцатилетней войны мечом и пером и лишь тогда, когда всякое сопротивление стало бесплодным и неумолимая необходимость продиктовала ему свой железный закон».

Воцарение молодого императора с надеждой было встречено в Германии, причем в обеих ее частях — католической и протестантской, в одинаковой мере изнемогавших от двух десятилетий войны.

В это время появляются первые планы созыва в Кёльне европейского мирного конгресса под эгидой папы римского. Однако Урбан VIII перечеркнул их, заявив, что никогда не сядет за один стол с «еретиками» — голландцами и шведами. Попытки Ришелье убедить папу подняться над предрассудками ради достижения мира в Европе не увенчались успехом. Для Святого престола католическая Франция, олицетворяемая кардиналом-«отступником», была ничем не лучше протестантских Соединенных провинций или Швеции. Недвусмысленным выражением неприязни папского Рима к кардиналу Ришелье явился отказ Урбана VIII возвести в кардинальский сан ближайшего помощника французского министра — отца Жозефа, несмотря на все его известные заслуги перед римскокатолической церковью и даже личное расположение папы.

Потерпев неудачу в организации европейского мирного конгресса, интерес к которому проявлял и Фердинанд III, Ришелье попытался прозондировать почву в Мадриде относительно возможности сепаратного мира с Испанией на приемлемых для Франции условиях. Кардинал полагал, что примирение с Испанией может быть достигнуто легче, чем с Империей, учитывая французские интересы и обязательства по отношению к протестантам Германии.

Для выяснения настроений и намерений герцога Оливареса, руководившего политикой Филиппа IV, в Мадрид был направлен отец Башелье — священник из окружения Анны Австрийской, пользовавшийся полным доверием министра-кардинала. Официально миссия отца Башелье заключалась в поисках для Анны Австрийской реликвий чтимой ею Святой Исидоры. Под этим прикрытием эмиссар Ришелье должен был вступить в секретные переговоры с Оливаресом о возможности заключения мира между Францией и Испанией.

Оливарес охотно пошел на переговоры с дипломатом в рясе. У него были достаточно серьезные причины обсудить предложение Ришелье: Испания сражалась из последних сил, в Каталонии и в ряде других провинций нарастало движение за независимость, интенсивная эмиграция в Новый Свет и непрерывные войны до предела обострили демографическую ситуацию, испанская деревня находилась в упадке; обилие золота, поступавшего из Америки, обесценивало его стоимость, а заодно подрывало земледелие и ремесла.

При всем том Оливарес был тверд и непреклонен: мир возможен только на условиях возвращения к довоенному status quo; Лотарингия — единственное приобретение Франции за последние два года — должна быть освобождена от французов и возвращена ее законным хозяевам — Лотарингскому дому и Империи. Условия, продиктованные Оливаресом, Ришелье счел неприемлемыми. Тайные переговоры с Мадридом временно были прерваны.

В целом же положение Франции к концу 1636 года хотя и стабилизировалось, но продолжало оставаться тяжелым. Провал шведского наступления на Чехию означал, что в ближайшем будущем Франции придется воевать в одиночку, не рассчитывая на чью-либо поддержку.