Глава 7
Принцесса проводила задумчиво-тоскующим взглядом пролетевших над головами двух лебедей, вздохнула тихо и печально.
Фицрой заметил, за принцессой замечает все настолько, что сам может по дороге удариться о скалу или дерево, спросил с сочувствием:
– Нравятся?
– Красивые, – ответила она с грустным вздохом. – Хотела бы я стать лебедем…
Фицрой сочувственно помолчал, хотя по его виду он в слово «нравится» вкладывал, как мне кажется, больше гастрономический смысл, чем художественный.
– Почему?
– Говорят, – прошептала она, – у лебедей любовь на всю жизнь…
Он воскликнул пламенно:
– Принцесса! Я еще тот лебедь!
Она посмотрела на него добрыми глазами, взгляд стал совсем беззащитным, как у молоденькой серны.
– Да, конечно, глерд Фицрой…
– Он и поет, – сказал я, – как лебедь. Правда, красивый?
Она мягко улыбнулась:
– Очень красивый.
Фицрой гордо приосанился и посмотрел на меня свысока.
Пару раз встречались бегущие по дну ущелья быстрые ручьи, вода холодная и удивительно чистая, здесь одни камни, я повторил это про себя, а ноздри уловили запахи травы и цветов. Стены ущелья начали медленно отступать в стороны, насмотревшись друг на друга, уходить в землю, а впереди все отчетливее проступает желтый простор с огромным оранжевым солнцем на горизонте.
Трава высокая, желтая, с сочными стеблями, небо высокое, я вздохнул полной грудью и услышал, как поблизости Фицрой пробормотал:
– Наверное, я все-таки степняк? Мое королевство все покрыто лесом, но мне на просторе как-то больше…
Принцесса воскликнула с восторгом:
– Как бы я хотела здесь жить!.. Посмотрите, какие веселые в ручье рыбки!.. Как играют!.. Как бы хотела стать такой рыбкой…
Фицрой пошарил взглядом по ручью, словно искал там еще кого-то, но не нашел, ручей не река, разнообразия мало.
Понсоменер придержал коня, ожидая нас, вытянул руку в сторону.
– Уламры. Армия. Не шумите.
Мы покинули седла и, подбежав к загораживающим дорогу деревьям, отыскали местечки, где можно смотреть из-за кустов.
Я впервые видел конницу уламров на марше. По четверо в ряд на крупных лошадях, впереди знаменоносец крепко держит древко с трепещущим на ветру черно-красным полотнищем с оскаленным львом, у всех воинов лица суровые, жестокие, подчеркнуто мужественные.
Почти все, как я отметил, высокие, в плечах широкие и в прекрасных доспехах, у каждого в руке копье, а из-за спины торчит рукоять меча. За первой сотней проехала вторая, у этих копья короче и легче, все в металлических кольчугах, на головах шлемы с перьями на острие, штаны из кожи, сапоги добротные, а кроме меча за спиной у каждого еще и по кинжалу на поясе.
– Хорошо вооружились, – заметил Фицрой. – Чувствуется, Антриас обожает войну.
– Странно, – сказал я, – его королевство не выглядит бедным.
Фицрой посмотрел на меня несколько удивленно.
– А почему ему быть бедным? Ах да, все уходит на армию?.. Да, содержание такой армии обходится дорого, но он нещадно обирает побежденных. Разве у вас не так?
– Не так наглядно, – пробормотал я. – Ладно, если они будут двигаться в таком темпе, то война не начнется еще пару месяцев.
– Не поскачут же они вперед, – сказал он саркастически, – оторвавшись от обозов?
Они выскочили из-за гребня и ринулись в нашу сторону, сперва молча, потом дико заорали, а мы, понятно, должны в ужасе пасть на землю. Понсоменер быстро-быстро начал выпускать стрелы, я видел только блюр на месте рук, и десяток стрел ушло раньше, чем я создал два пистолета и, сведя кулаки, начал нажимать на скобы, стараясь удержать прицел.
Фицрой, то ли в ужасе, что опоздал, то ли красуясь перед принцессой, прыгнул вперед со вскинутым мечом, красиво и страшно вскрикнул, явно рисуясь, ударил удлиненным лезвием.
Рундельштотт укрыл принцессу плащом и повернул ее голову так, чтобы уткнулась ему в грудь лицом и не смотрела, как оружие рассекает головы и вспарывает животы, только Понсоменер убивает красиво, как бы даже не убивает, а просто выводит из строя, хотя они и не в строю, но все равно в строю…
Я не успел увидеть, откуда прилетел молот, Понсоменер рухнул с коня как подкошенный. Двое разбойников набросились на него с ножами, я видел быстро взлетающие клинки, пустил коня в их сторону, стреляя безостановочно.
Разбойники рухнули, Понсоменер распластался на земле, оглушенный и с кровью на лице, но рубашка спасла от острых клинков, и когда мы с Фицроем подняли его с земли, он прошептал слабым и прерывающимся голосом:
– Что вы наделали… Теперь все попадетесь…
Фицрой буркнул:
– А что, надо было тебя оставить?
Понсоменер сказал прерывающимся голосом:
– Я… никто… меня можно было оставить… спасайте принцессу…
– Все правильно, – сказал я с досадой, – но ты принес мне присягу верности! За это я, в свою очередь, обязался защищать тебя и твои интересы. Так что умно или глупо, но присяга и для меня присяга… кто бы подумал, что я такой дурак! Сам бы себе плюнул в рожу. Ехать сможешь или привязать на коне?
Он прошептал разбитым ртом:
– Смогу… Хоть как-то, но смогу… Но если погоня, то я останусь, а вы идите…
– Ты нам не указывай, – сказал я строго. – Сейчас мы один за всех, все за одного! Этим бандитским лозунгом будем руководствоваться, пока не выберемся к своим, потому что это демократично и выгодно, а демократы везде, где выгодно…
Фицрой придирчиво смотрел, как я дал Понсоменеру проглотить красную пилюлю и наложил на лоб две полоски пластыря, после чего Понсоменер заметно ожил, явно не признавался, что голова раскалывается от боли.
Рундельштотт пробормотал:
– Не разбойники это, а просто… невежественные люди, все еще считающие эту землю только своей.
– Что за племя? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Не все ли равно? Все равно скоро исчезнет. Либо истребят, либо вольются в народ уламров. Или верхнедолинцев.
Вдогонку к медленно всползающему оранжевому гиганту выскочило из-за края земли карликовое белое, Фицрою и даже Рундельштотту с Понсоменером хоть бы что, даже не щурятся, а мне этот нещадный блеск бьет по глазам, стоило бы взять еще и солнцезащитные очки.
Рундельштотт иногда косился в сторону неба, часто хмурился. Фицрой заметил, спросил:
– Что там, драконы?
Старый чародей покачал головой.
– Хуже.
– Голые бабы с крыльями? В смысле, гарпии?
– Солнце, – ответил Рундельштотт коротко. – Не успеет зайти, как выскочит зеленое. Без оранжевого будет светить недолго, однако успеет натворить…
Фицрой сразу же начал вертеть головой, привстал на стременах, но не перестал придерживать принцессу в одеялке плаща.
– Вон там горы близко!.. Если доскачем, то в пещере…
– Там нет пещер, – сообщил сонным голосом Понсоменер. – Нужно ехать прямо. Как ехали.
– А солнце? – спросил Фицрой.
– Впереди склеп, – сказал Понсоменер.
Фицрой поерзал в седле, посмотрел орлом-стервятником.
– Давно разграблен? Или что-то осталось?
Понсоменер остановил коня, огляделся. Фицрой сказал быстро:
– Где, где склеп?
Понсоменер протянул вперед руку.
– Вон там… Куст малины, дальше трава…
Рундельштотт проговорил с неуверенностью в голосе:
– И что, целиком ушел в землю? Тогда это эпоха династии Центоврии, а то и вовсе Акерра Седьмого.
Фицрой заорал ликующе:
– И не разграблен?.. Давайте побыстрее отроем! Где тут люк?
– Какой люк, – буркнул Рундельштотт. – Если в самом деле склеп, то наткнемся на крышу. Лучше рыть вдоль стены, чтобы откопать дверь.
– Так чего мы, а? – спросил Фицрой. Он соскочил на землю, сказал радостно: – Мягкая!.. И деревья далеко, корни мешаться не будут…
Копать пришлось много, хотя крыша отыскалась легко, всего около полуметра земли с травой и малинником, но ее не пробить, пришлось рыть сбоку, угадав лицевую сторону, но солнце начало опускаться слишком быстро, Рундельштотт поглядывал на него все пугливее, наконец сказал с отчаянием:
– Не успеваем… Ладно, отойдите в стороны!
Он встал на гранитную плиту крыши, вытянул ладони и начал проговаривать тяжелые, как сам этот склеп, слова.
Между ладонями возник шар огня, мы не успели рассмотреть, как метнулся Рундельштотту под ноги. Раздался треск, шипение, взметнулся черный дым.
Чародей отступил на шаг от отвратительной дыры с красными оплавленными краями, покачнулся. Понсоменер поддержал его так, словно знал все заранее.
Фицрой сказал в возбуждении:
– Сейчас остынет, я пролезу! А у тебя, Юджин, задница широкая, побудь здесь.
Понсоменер поднял голову к небу.
– Сейчас вылезет.
Фицрой с отчаянным воплем прыгнул к дыре, начал протискиваться, одежда на нем задымилась, но он выпустил воздух из груди и провалился вовнутрь.
Через мгновение донесся голос:
– Здесь неглубоко! Давайте ее высочество!
Мы быстро опустили принцессу в дыру, затем Понсоменер подвел Рундельштотта, помог спустить ноги, придержал, а там снизу, как я понял, уже ухватил Фицрой. Понсоменер полез следом, а я подошел, всмотрелся, сердце мое тревожно екнуло.
Фицрой сострил, но я в самом деле не пролезу. Не столько задница, с нею в порядке, но плечи раскачал на тренировках дай боже, сам любуюсь, но теперь застряну точно. А у Рундельштотта больше нет сил, прожег и так огромную дыру в гранитной плите толщиной в полметра.
Снизу донесся крик:
– Ты лезешь? Давай быстрее!
– Сейчас, – ответил я. – Коней привяжу, а то разбегутся…
Из-за края земли выдвинулось зеленое, как молодая лягушка, солнце, заблестело ярче и ярче, а когда помчалось к зениту, блеск стал невыносимым.
Я опустил голову и только теперь ощутил, что жар опалил не снаружи, как большое оранжевое, а изнутри… Странное ощущение, сладкая боль, словно все внутри зачесалось, все нервы, каждый нейрон, а потом боль стала обжигающей…
– Терпи, – прошипел я, корчась, – ты же уже попадал под зеленое… Ну и что, если тогда одни ноги… Сейчас больше… Как же больно!..
Жар утих внезапно, я упал на четвереньки, сейчас бы лечь, но мы социальные существа, заставил себя дотащиться до оплавленной дыры и, присев, крикнул:
– Как вы там?.. Луна проступила на полнеба, страшная, красная, от нее чесотку не подхвачу?..
Снизу донесся голос Фицроя:
– Ты совсем дурак?.. Или сумел от зеленого спрятаться?
– Оранжевое еще не зашло, – объяснил я, – когда зеленое выскочило. А зашли вместе… Что-нить нашли?
Фицрой крикнул зло:
– Не знаю! Там старик с Понсоменером шарят. А меня всего трясет, тебя же могло убить!
– Я толстокожий, – сообщил я. – Спасибо, Фицрой.
– За что?
– Что беспокоишься, – произнес я, – а мог бы…
Его голос донесся, как из дальнего подземелья:
– А я уже там, сундуки вскрываю!
– И много их там? – спросил я.
Он ответил едва слышно:
– Пока ни одного…
И все-таки во мне произошло нечто. Тот внутренний ожог что-то все-таки сделал. Скорее, навредил, вредит нам почти все, а помогаем себе сами, но, чувствую, этот вред можно обернуть на пользу, если сумею, что-то во мне бурлит и требует выхода…
Я посмотрел на другую сторону поляны, мысленно наметил там место, где окажусь, и всеми фибрами и всем-всем, что есть во мне, возжелал оказаться там.
Секундное головокружение, едва не упал, потому что мир сместился, передо мной густой лес, торопливо оглянулся.
Поляна с брошенной ямой и оплавленной дырой в гранитном основании сейчас шагах в двадцати. Не помню, то ли и хотел скакнуть на это расстояние, то ли на большее не хватило силенок, но и это хорошо, даже прекрасно…
Из дыры в плите поднялась голова, это Фицрой, поискал меня взглядом.
Я крикнул:
– Я здесь!.. Да не волнуйся ты. Ягоды ищу, грибы собираю, только они удирают…
Он едва не зарычал:
– Что ты за дурак? Мог погибнуть!
Я смотрел, как он с трудом протискивается наверх, упираясь руками в гранит и виляя всем телом, сказал неожиданно:
– Спасибо, Фицрой.
Он спросил с подозрением:
– За что?
– Даже сундуки оставил, – напомнил я. – Это же какая жертва…
Он выбрался наверх, выпрямился. Лицо оставалось злым.
– Вот-вот! Из-за тебя. Теперь ты мне должен два сундука с сокровищами. Нет, там было три!
– Но вас же и было трое…
Он отмахнулся.
– Да кто бы им дал? Один – деревенщина, второй – старик, ему уже к бабам не ходить, а кресло-качалка и теплое одеяльце на ноги у него есть… Ты в самом деле цел? Или как?
– Да цел, цел, – заверил я. – Зеленое промчалось еще при оранжевом. За горизонт ушли вместе. Меня не зацепило. Там те двое долго будут копаться? Мы же не грабить могилы пришли, а прятаться от зеленого солнца!
Фицрой плюхнулся у ямы на живот и, свесив голову в дыру, прокричал:
– Все ценное, что пролезет, давайте сюда!.. Остальное заберем потом, когда посвободнее будем. Понсик, запомни место!
Снизу донесся едва слышный голос Понсоменера:
– Да я всегда о нем знал…
