Глава 5
В полдень Понсоменер придержал коня, а когда мы догнали, сказал ровным голосом:
– Дождь.
Рундельштотт ответил так же ровно:
– Да. И сильный.
Я посмотрел по сторонам.
– Где? Я чо-то совсем сухой.
Фицрой засмеялся, Рундельштотт вздохнул.
– Скоро будешь мокрый, как утопшая мышь. Понс, этот лес с соснами пропусти, а вон в ту часть, видишь?
– Да, – ответил Понсоменер. – Там капля не прорвется до земли.
Когда мы въехали под защиту ветвей могучих дубов, громыхало уже не далеко за горизонтом, а почти над нами, потом стихло, но дождь обрушился сильный, струи воды чуть ли не в руку толщиной, мы видели, как на открытых местах земля сразу вспузырилась бульбушками, потекла вода, собирая мусор.
Фицрой снял с седла принцессу и усадил под деревом, а сам подошел к нам, пихнул меня в бок.
– Прикидываешься или в самом деле не чувствовал дождя?
– Не чувствовал, – признался я.
– Я тоже не чувствую, – сказал он, – зато все кричит, что будет дождь!.. И муравьи спрятались и закрылись, и бабочки, и стрекозы, и птицы не так кричали, и вообще все-все, даже цветы прикрылись… Теперь понимаю, ты не просто издалека, а очень издалека… Как-нибудь расскажешь?
– Обещаю, – ответил я.
Рундельштотт все слышал, но промолчал, чувствует, что мое обещание ни к чему меня не обязывает. Могу рассказать сегодня, могу через сто лет.
Понсоменер, чтобы скоротать время, развел костер, на расстеленной скатерти как по волшебству появились еда и кувшин с вином.
Мы расселись в круг, принцессе не пришлось даже отслоняться от ствола дуба. Фицрой резал для нее мясо на тонкие и почти прозрачные ломтики, а подавал не на острие ножа, а накалывал на выструганные им прутики.
– Ой, – сказала она нежным голоском, – а вы, глерд Фицрой, почему не кушаете?
– Я даже ем, – заверил он.
– Культурным стал, – сказал я в изумлении принцессе, – а то обычно жрал, как дикий кабан! Вы его облагораживаете, ваше высочество. Еще немного, он и петь начнет.
Она в удивлении вскинула бровки.
– А что… сейчас он петь не может?
– Еще как может, – заверил я. – Но такой стеснительный… Только вы сможете растормошить его, ваше высочество, и дать ему возможность проявить свой удивительный талант!
Она пропищала тем же нежным голоском:
– Ой, я буду стараться…
Дождь, что не дождь, а ливень, длился недолго, как и все ливни, но ухитрился пропитать водой весь мир, начиная с самого воздуха. Мы доедали поджаренные на углях ломтики хлеба, что из хрустящих быстро превращаются в размокшие оладьи, я чувствовал, как одежда на мне становится мерзко влажной и тяжелеет, а когда поднялись в седла и двинулись дальше, то уже чувствовали себя рыбами в мутной воде.
Почва превратилась в жидкую зловонную грязь, что так неохотно отпускает конские ноги, чавкает и хлюпает, старается удержать, повести в ту сторону, где ждет трясина…
Рундельштотт покосился на мое расстроенное лицо.
– Вот так и узнаешь, кто где родился, – сказал он с легкой насмешкой. – Да, топкая грязь, болото, гниющие растения, гнилые деревья… И ничего, привычно. А вот тем, кто родился и жил в дворцах…
Он сделал намеренную паузу, я прохрипел измученно:
– Я не родился во дворце!.. Но мир не состоит из одних болот. Может быть, я из жарких пустынь и барханов!
Его старческие глаза блеснули интересом.
– Что такое пустыни? И барханы?
– В другой раз, – ответил я и оглянулся на Фицроя, он поддерживает принцессу с одной стороны, Понсоменер с другой, а я, кто бы подумал, прокладываю дорогу наравне с престарелым Рундельштоттом!
Встретился ручеек, но и он слабо ползет по зловонной жиже, то и дело ныряя под рассыпающиеся от гнили стволы деревьев, которых и не узнать под слоем коричневого мха. Болотные растения торчат из грязи толстые, жирные, блестящие от слизи.
Воздух здесь, внизу, как мне кажется, не менялся уже тысячи лет, это где-то в других местах бывает ветер, а здесь вечный штиль, а когда наконец впереди показались настоящие деревья, хоть и покрученные болезнями, я лишь стиснул зло и устало челюсти.
Здесь уже не мох на стволах, а отвратительная слизь, откуда и берется, ветви такие же голые и блестящие, как и выползшие на поверхность толстые корни, похожие даже не на змей, а на исполинских дождевых червяков.
С веток свисают длинные лохмотья мха, гнилой туман вплетается в них, жутко и омерзительно, принцесса всего пугается, часто плачет, хотя старается не показывать нам слез, на ее одежде уже висят лохмотья то ли седой паутины, то ли мха, то ли это туман так уцепился за жертву…
Дорога постепенно шла вверх, под копытами начала похрустывать галька не галька, но камешки, уже не чавканье, а потом вообще копыта звонко и весело застучали по твердой сухой почве.
К полудню, когда прикидывали, где остановиться на обед, далеко впереди показались стены большого города. Фицрой ожил, даже принцессу нечаянно стиснул так, что она протестующе пискнула, но Рундельштотт сказал строгим голосом:
– Да, почти половина дороги до Санпринга уже за спиной. Но тем опаснее остальная часть…
– Где остановимся? – спросил Понсоменер.
– Ты знаешь, – сварливо ответил Рундельштотт. – Поближе, но не так, чтобы!
Я промолчал, не стоит лезть со своими указаниями, когда все делается без тебя достаточно правильно.
Когда близкие стены города начали проступать в просветы между деревьями, Понсоменер принял коней и взялся расседлывать, а Рундельштотт сказал твердо:
– Схожу я! На старого человека меньше обратят внимание.
Я снова промолчал, старый чародей переоделся в простую крестьянскую одежду, и я поразился, насколько это меняет человека. Даже мне не признать в нем мудреца, который так много знает и много умеет. Самого Рундельштотта, конечно, узнаю в любой одежде, но только потому, что знаю, однако для остальных у него лицо простого старого крестьянина, так что профессия психоаналитиков насквозь брехливая, по лицу ничего не угадать.
– Ждите здесь, – сказал он коротко, – схожу и все узнаю.
Мы из-за кустов наблюдали, как он вышел на тропку и пошел к городской стене.
Понсоменер тут же достал торбы, насыпал зерна и подвязал коням к мордам. Все принялись с удовольствием есть, слегка встряхивая головами, чтобы подбросить лакомство с самого дна.
Фицрой, как обычно, хлопочет вокруг принцессы, сперва устраивал ей гнездышко, потом кормил, а мы с Понсоменером просто разожгли костер и ждали возвращения Рундельштотта.
Вернулся он достаточно быстро, не Фицрой, по базарам не шастал, я сразу насторожился, видя его хмурое, встревоженное лицо.
– Ну что, что случилось?
– Похоже, – ответил он мрачным голосом, – нам будет очень непросто вернуться в Нижние Долины, придется взять еще в сторону…
Я охнул.
– Уже?
– И не только, – заверил он. – Нам просто не повезло с днем штурма. Судя по тому, что услышал здесь, в тот же день, когда мы утром отбыли, днем в тюрьму привезли новых заключенных…
Я стукнул кулаком по земле.
– За что нас судьба так любит?..
Он поморщился.
– Любит?
– Кого любит, – пояснил я, – тому подсовывает испытания. Значит, мы – избранные. Хорошо, что не сразу в погоню, иначе бы нам не уйти…
– Сперва посылали с докладом гонца к Антриасу, – предположил он, – а только тогда уже…
– С новым отрядом, – сказал Фицрой.
Рундельштотт вздохнул.
– Не просто погоня. Когда приказ найти и вернуть отдает король, это совсем другое дело, чем просто защита интересов королевства. Как я понял из разговоров, конные отряды отправлены широким фронтом. На самых быстрых конях уходят далеко вперед, прочесывают все дороги, на перекрестках ставят заставы, на вершинах холмов бдят наблюдатели. То, что мы сделали, очень уж сильный удар по Антриасу.
Фицрой фыркнул.
– Еще бы! А если успел сообщить своим военачальникам, что принцесса Нижних Долин у него в руках… Ваше высочество, они обиделись.
Принцесса пропищала:
– Да-да, глерд Фицрой, на самом деле я в ваших руках! Таких сильных и надежных…
– Ваше высочество, – сказал я быстро, – умоляю, помалкивайте! Вы по своей невинности можете брякнуть такое, что просто и не знаю.
Она в удивлении округлила такие невинные и чистые глазки.
– А что я сказала? В его руках чувствую себя…
– Принцесса, – прервал я, – ни слова больше! Женщина должна лежать молча.
– Но я сижу…
– И сидеть молча! Тогда только сумеем доставить вас в целости.
Она сказала поспешно:
– Все-все, молчу!
Рундельштотт сказал неспешно:
– Должен был сказать, такие козыри, как похищенная принцесса чужого королевства, не прячут. Потому Антриас сейчас готов полжизни отдать, всю армию бросить на поиски… Дело чести! Репутация сильного короля зашаталась.
– Проберемся, – сказал я. – Антриас все-таки уверен, что мы как ехали в Уламрию по прямой, так и ринемся со всех ног обратно той же дорогой. Но тот, кто ездит прямо, дома не ночует… Мы идем, как сказал великий вождь и учитель, другим непонятным путем, а это дает нам шанс.
Понсоменер поднялся и молча ушел седлать коней. Рундельштотт сказал так же мрачно:
– У королей ресурсов побольше, чем у кого-либо. Думаю, послал быстрых конников, чтобы опередили нас и перекрыли дороги в Кельмии и Герцогстве Алых Маков.
– А король Кельмии, – спросил я, – доблестный Бриан Гульбер, это позволит?
Он поморщился.
– Позволяют же местные правители нам ехать через их земли? Так и отряды уламров пройдут тайно, но под контроль дороги возьмут там и здесь.
– Значит, – решил я, – дорог избегать, как избегали. Да и зачем нам эти старомодные пути? В правильном королевстве достаточно знать направления. Для победы над кровавым врагом этого хватало.
Еще день ехали где по дорогам, где напрямую через лес, я видел, как все больше настораживается Понсоменер, наконец он сказал непривычно мрачным голосом:
– Они повсюду. Спереди, сзади, по бокам. И хотя это отдельные группки и отряды, но проскользнуть между ними не получится.
– Не стоят на месте?
– В разъездах по три всадника, – сказал он. – Я могу всех троих сбросить на землю. Стрел у меня еще хватает.
– Похоже, придется выезжать из леса? – спросил Фицрой. – А дальше что, мчаться со всех ног через равнину? Надеясь, что каким-то чудом нас не увидят?
– Чудес не бывает, – сказал я.
– Тогда что?
Ответить я не успел, Понсоменер сказал быстрым шепотом:
– В нашу сторону двигается целый отряд!..
– Уходим, – велел Фицрой гордым голосом и стиснул в руках принцессу. – А там видно будет!
– Какой глубокомысленный план, – проворчал Рундельштотт. – Учитывающий все возможности, многоходовый…
Я ухватил его коня за повод и пустил своего в галоп следом за Фицроевым.
Так продирались почти до ночи, Рундельштотт, как и Понсоменер, становился все мрачнее, наконец произнес мертвым голосом:
– Похоже, нас загнали, как дичь. У нас выбор: сдаться или же…
Фицрой сказал быстро:
– Я предпочитаю «или»! Это значит драться?
Рундельштотт покачал головой:
– Нет, хуже. Видишь, как дорога свернула круто и пошла по опушке?.. А вторая пошла в другую сторону, обходя лес слева?..
Фицрой вздрогнул.
– Это что же… Лес Утопленников?
Рундельштотт кивнул.
– Не останавливайтесь, не останавливайтесь!..
Фицрой в самом деле начал было придерживать коня, готовый вступить в схватку, а там не важно, мертвые сраму не имут, но я сказал резко:
– Быстрее!.. Лучше нас сожрут чудовища, чем поймают уламры. Фицрой! Меч в ножны.
Фицрой убрал меч, ответил хмуро:
– Ты прав. Уламры не получат удовольствия захватить нас в плен. Это главное.
– Зато жабы, – пробормотал Рундельштотт.
Фицрой нервно дернулся.
– При чем здесь жабы?
– В том лесу, – пояснил Рундельштотт, – жабы размером с овец. Хорошо, что любят собираться в стайки… Как поют, как поют!
Фицрой остановился как вкопанный. Лицо его начало бледнеть.
– Может быть, – сказал он неуверенно, – лучше дать бой? Отступать как-то не совсем красиво.
– Вперед, – велел я страшным голосом. – Что жабы?.. Ты в них влюбишься!.. А если еще и перецелуешь… Вторую принцессу можно отдать Понсоменеру.
Понсоменер вздрогнул всем телом.
– Нет уж… с жабами я хоть знаю, что делать.
– Что? – спросил Рундельштотт.
– Их надувать можно, – объяснил Понсоменер. – А попробуйте такое с принцессой!
Я покосился на его серьезное лицо, Понсоменер все-таки постепенно меняется, что бы ни говорил о застывших попадателях под свет трех лун или зеленого солнца. Может, и неуклюжий пока что юмор, но все-таки, все-таки…
Лес приблизился, деревья расступились, мы пустили коней по едва заметной звериной тропке с настороженностью, но пока ничего не случается, я начал поторапливать, наше спасение, как и у зайцев, в скорости.
Долгое время ничего не случалось, лес как лес, ничего таинственного, Понсоменер начал поглядывать на меня с вопросом в глазах, я кивнул.
– Ладно, привал на чуть-чуть. Покормим коней, сами перекусим… Но недолго!
Понсоменер отыскал красивую поляну с приникшей к земле мелкой травкой, тут же начал собирать хворост, аристократы хреновы, не могут сухим пайком обойтись, костер им надобен, даже хлеб поджаривают, гренки подавай…
Фицрой отошел в сторону, и вдруг на краю поляны ноги разом ушли в зеленую травку, он успел охнуть, как погрузился весь, на миг мелькнуло бледное лицо с вытаращенными глазами, тут же погрузился, через мгновение вынырнул, весь в грязи и облепленный зеленой травкой водорослей.
Мы с Рундельштоттом ухватили за растопыренные руки, осторожно потащили, стараясь сами не соскользнуть в замаскировавшееся болото.
Подбежали Понсоменер и принцесса. Понсоменер бросил Фицрою веревку, тот ухватился за нее зубами.
Принцесса ликующе вскрикнула:
– Смотрите, какая красивая лягушечка!..
На облепленной грязной ряской голове Фицроя устроилась на самой макушке молоденькая лягушка, вся блистающая свежей изумрудной кожей, крупноглазая и с перепончатыми желтыми лапками.
Я торопливо закричал:
– Молчать!.. Камрады, ма-а-алчать!.. Ни звука!.. Вытаскиваем медленно, чтобы у него не оторвалась… не оторвались ноги… Болото свою добычу держит…
Принцесса сказала счастливо:
– Тащите, тащите… еще немного…
Она протянула белые нежные руки к Фицрою и бережно сняла с его головы лягушку в обе ладони. Фицрой обессиленно рухнул лицом в мох и часто дышал, перемежая стонами и хрипами.
Потом выплюнул темную воду, в которой продолжали извиваться два толстых червяка. Он посмотрел на них безумными глазами и ухватился обеими ладонями за живот.
Принцесса с задумчивым видом держала лягушку в ладонях.
– Если я ее поцелую, – сказала она нерешительно, – а она превратится в заколдованную принцессу… Юджин, может быть, вы поцелуете?
Я помотал головой.
– У меня есть рептиль Яшка.
Она с надеждой в глазах поверлась к Фицрою.
– Поцелуете?
Фицрой посмотрел на нее, на лягушку, снова на нее.
– Кого из вас?.. А-а-а, понял!.. Нет, жениться мне как бы рановато. Пусть Рундельштотт, ему сейчас нужна жена или хотя бы связь.
Рундельштотт поморщился.
– Если гарантируешь, что останется лягушкой, тогда можно, но если в самом деле как-нибудь проснусь, а она уже принцесса? Нет уж, лучше ее обратно в болото.
Принцесса сказала с жалостью:
– Как жаль… Болото в стороне от дорог, когда еще кто проедет вблизи…
– Пусть подождет, – сказал я с сочувствием к принцессе и еще больше к лягушке. – Потом благодарнее будет, может быть, из нее получится верная и любящая жена. Бросьте ее в болото, ваше высочество. И вообще не хватайте все в руки, особенно если что-то подсунет Фицрой…
Она сказала с мягким укором:
– Что вы все запрещаете? Да слова вам не скажи… Вы деспот, да?
– Я ваши уши берегу, – объяснил я.
Она в испуге потрогала свои уши.
– А что с ними не так? Меня будут таскать за уши?
– Я такому руки отобью, – сообщил я. – Просто не хочу, чтобы вы слышали какие-то грубые слова. Или неприличные.
Она округлила глаза.
– Ой… а какие это?
– Ваше высочество, – спросил я с укором, – вам что, перечислить их?
Она ответила чистым, ясным голосом невинного ребенка:
– Ну да… иначе как я буду знать, какие из них какие?
– Гм, – ответил я в затруднении, – пусть это сделает Фицрой. Он знает больше.
Она обрадовалась.
– Правда?
– Правда-правда, – подтвердил я. – И он с вами охотно поделится всем запасом. Только действуйте понастойчивее. Он такой застенчивый, такой робкий…
