Так мирно и безмятежно проехали и этот день, дорога часто шла под уклон, кони двигаются быстро.

Огромное оранжевое солнце дважды полностью исчезало за плотными тучами, что вообще-то редкость, за все время я только раз видел небо целиком в тучах.

Белое промелькивало дважды, но я успевал увидеть его только раз на самом краешке, свободном от туч, а потом уже почти в зените, где среди сплошного покрова на пару минут образовался разрыв.

К вечеру Понсоменер усмотрел далеко от дороги большой дом старинной постройки, я пустил коня вперед, вдвоем рассмотрели издалека, подъехал и Рундельштотт, сказал с ходу:

– Хороший человек. Можно довериться. Но не полностью…

– Попросимся на ночлег?

Он кивнул.

– Впереди еще долгий путь. Я выдержу, а вот вы, молодое поколение, скоро скиснете. Да и женщина с нами…

– Ночует и в лесу, – напомнил я.

– Один-два раза даже интересно, – согласился Рундельштотт, – а вот больше…

На Фицроя мы даже оглядываться не стали, у него сейчас по определению не может быть объективного мнения. И вообще никакого мнения.

Понсоменер все понял и молча свернул с дороги. Из дома нас если и увидели, но никто не вышел на крыльцо. Понсоменер послал коня к воротам, а там, не покидая седла, постучал рукоятью ножа в ворота. Долго никто не отвечал, я подъехал как раз к моменту, когда на той стороне послышались шаги, Понсоменер и это рассчитал, я успел увидеть голубоватый силуэт за толстыми досками, грубый голос пробасил недовольно:

– Кто?

– Гости, – ответил я. – Издалека.

После минутного размышления звякнули цепи, со скрипом сдвинулся в петлях массивный засов. Ворота приоткрылись, мы с Понсоменером первыми въехали во двор, широкий и вымощенный ограненным булыжником.

Из главного входа вышел, сильно прихрамывая и опираясь на палку, крупный мужчина, худой, но широкий в плечах, совершенно седой, одетый в расшитый золотом дублет и темные брюки из кожи.

– Глерд Шнаур, – назвался он ровно и чопорно. – Хозяин этого скромного жилища.

– Глерд Ювал, – ответил я, – мой друг Понс, а это наш хозяин Рунд… ах да, несчастный глерд Фигельмигль с его романтической любовью…

Он бросил пытливый взгляд на Фицроя, у того в самом деле счастливо-несчастный вид, а существо за его спиной так прижалось к его спине и зыркает любопытными глазами, что их любовь не увидит только слепой.

– Добро пожаловать, – ответил хозяин несколько чопорно. – Вы получите полную защиту и гостеприимство.

Во дворе тот же мужик, что открывал нам ворота, собрал наших коней и увел в сторону длинного сарая, что когда-то служил конюшней, а сейчас с одного конца зияет выбитыми окнами.

Рундельштотт бросил в мою сторону предостерегающий взгляд. Хозяин этого дома как-то слишком быстро сообразил, что мы от кого-то бежим, только еще не знает, насколько наш противник могуществен, надо держаться очень осторожно…

Пока мы вытряхивали пыль, смывали грязь и пыль дороги, в доме что-то происходило, я слышал скрип, глухой рев такой октавы, словно голос подал сам дом, неясный грохот, а когда мы вышли в зал, тот же мужик, что открывал нам ворота, указал на распахнутую дверь:

– Стол там. Можете рассаживаться…

Из другой двери вышел хозяин, прихрамывая еще сильнее и опираясь на палку, я сразу сказал с учтивейшим поклоном:

– Благородный глерд Шнаур, вижу ваше исполненное истинного величия лицо благородного и великодушного человека, и ни капли не сомневаюсь, вам свойственны все истинные порывы души юности!

Он ответил со старомодной галантностью:

– Мои юные гости, я считаю своим долгом и обязанностью предоставить вам приют и ночлег в своем просторном доме, что знавал и более достойные дни, но его камни никогда не видели бесчестья в этих стенах!

– Тогда вы поймете нас, – сказал я с надеждой. – Мы с благородным Рундом помогаем нашему другу Фигелю сбежать с возлюбленной в его дальнее имение, где их не найдут недруги. Увы, мир не всегда добр к тем, кто никому зла не делает и не замышляет!

Он грустно улыбнулся:

– Мне ли не знать… Чувствуйте себя в полной безопасности. Если что и случится, я вас в обиду не дам.

– Мы отбудем на рассвете, – заверил я.

Рундельштотт приблизился, поклонился.

– Глерд Шнаур… Я очень сожалею, что распухшие суставы в вашем правом колене мешают вам в полной мере наслаждаться жизнью.

Хозяин учтиво поклонился.

– Да, но…

– Я лекарь, – произнес Рундельштотт важно. – Вот зелье, оно сразу убьет вашу боль и даже начнет лечить суставы. Прошу вас, примите сейчас.

Он подал ему капсулку в оранжевой обертке. Хозяин в нерешительности взял кончиками пальцев, взглянул на Рундельштотта.

– И что…

– Просто проглотите, – сказал Рундельштотт. – Мы не успеем закончить ужин, как… В общем, увидите.

На лице хозяина отразилось колебание, очень уж не похоже это странное лекарство на привычные отвары, настойки и примочки, но под взглядом Рундельштотта, чтобы не обидеть старого и почтенного человека, положил капсулку в рот и запил вином.

Рундельштотт бросил на меня острый взгляд, дескать, если не получится, он меня сразу в жабу, а я так же молча заверил всем своим оскорбленным видом, что получится, но дать должен был он, такой почтенный хотя бы с виду, к таким почему-то больше доверия, хотя жуликов среди таких еще больше.

Продолжая беседовать, мы вошли в зал и начали располагаться за обеденным столом. К моему удивлению, в зал вошел тот же мужик, что открывал ворота.

Он быстро расставил по столешнице посуду, серебряных блюд на всех не хватило, одно оказалось медным, его он поставил перед Понсоменером, ощутив в нем глерда, если он глерд, низшего ранга.

Через пару минут он же принес на широком, как дверь, подносе жареных кур, крупными ломтями нарезанный сыр, копченую баранину и большой кувшин с вином.

Фицрой наклонился за столом в мою сторону и прошипел злобно:

– Я тебе припомню этого Фигельмигля!

– Прости, – виновато сказал я, – но сразу ничего в голову не пришло, а надо было как-то тебя назвать…

Справа от стола в огороженном низкой металлической решеткой очаге румянится на вертеле над багровыми углями молодой жирный олень, от одного взгляда на него слюнки текут.

Хозяин перехватил мой взгляд, чуть-чуть улыбнулся.

– Вино у нас хорошее, – произнес он, – а рыба из своего пруда… Что еще человеку надо?

– Это жизнь, – поддержал я.

Он предложил:

– Хотите взглянуть на мой винный подвал?.. Заодно и вина нальете себе и своим друзьям то, какое предпочитаете…

Я прислушался, ничего опасного не ощутил, хотя подвалы меня всегда настораживают, ответил с благодарностью:

– Да, с удовольствием!.. Я обернусь мигом!

Он протянул мне большой кувшин, по весу пустой, я ухватил за ручку и выбежал из зала.

Дверь в подвал справа от крыльца, удобно, я отворил, навстречу пахнуло холодом. Два факела по обе стороны двери нещадно чадят, разбрасывая красные искорки, но те гаснут, не долетев до холодного каменного пола. В помещении холодно, все-таки глубоко, близко подземные воды, разве что в дальнем углу здоровенный детина деловито перекладывает в железном ящике металлические крюки и прутья со зловеще загнутыми концами.

Я присмотрелся, это тот же, что отворял ворота, удивился, поинтересовался как можно спокойнее:

– Это что… пыточная?

Мужик усмехнулся.

– Шутите?.. Это для жарки мяса. Хозяин любит хорошо прожаренное. Он вообще кроме мяса ничего бы и не ел!

– В его возрасте? – спросил я. – Неудивительно, что у него такое с суставами… В каком бочонке вино самое старое?

Он повернулся, вытянул руку.

– Вон там в углу. Ковшик не забудь!

– У меня своя посуда, – ответил я.

Он смотрел, как я умело открыл кран, темно-красная струя полилась спокойно и величаво, осознавая свою элитность. Я дождался, когда кувшин наполнится, аккуратно повернул кран, перекрывая вину выход, и выпрямился.

– Прекрасное вино!.. Чувствую даже по аромату.

Он кивнул.

– На здоровье…

Я вернулся с кувшином вина несколько ошалелый, но не подал виду, а когда встретил пытливый взгляд хозяина, сказал с восторгом:

– Прекрасный винный погреб!.. И сразу видно, где старое вино, где молодое…

Он кивнул, его губы начали раздвигаться для ответа, но вдруг насторожился, прислушался к чему-то, мы умолкли в ожидании, а он поднял на Рундельштотта взгляд, полный благодарности, на губах впервые за все время проступила слабая и пока еще неуверенная улыбка.

– Мои благородные друзья… Как же я рад! Благородный Рунд просто удивительный лекарь.

Рундельштотт спросил радостно:

– Действует?

– Мои бедные суставы, – проговорил хозяин, – впервые за многие месяцы перестали донимать меня болью, даже когда я не двигаюсь…

Рундельштотт вздохнул с облегчением, а я кашлянул и сказал скромно:

– Если мне дозволено будет добавить, то боль на некоторое время вернется, хотя уже не так сильно… это будет длиться с неделю… Мудрый Рунд вот так полностью излечил моего дедушку, так что я знаю! А через пару недель вы уже забудете, что суставы у вас когда-то были распухшие и скрипели!

Хозяин посветлел лицом, посмотрел и на меня благосклонно.

– Вы хорошие люди, – сказал он просто.

Утром мы выехали со двора, тот же самый мужик закрыл за нами ворота.

Я оглянулся, а когда отъехали, пробормотал:

– Одно непонятно…

Фицрой теперь везет принцессу перед собой, она снова у него в руках, как закутанный в одеяло ребенок, Понсоменер унесся вперед, потому только Рундельштотт услышал и поинтересовался:

– Что непонятно?

– Дом большой, – сказал я осторожно, – даже громадный. Сад, огород, ухоженный пруд с вот такими рыбинами…

– С карпами, – уточнил он. – В основном.

– Да хоть с осетрами, – сказал я, – но они же не просто сами по себе!.. Их кормить надо… или не надо? Пруд чистят или он как озеро?.. Все равно как-то странно… один человек на все?

Рундельштотт помолчал, лицо медленно принимало грустное выражение.

– Иногда, – проговорил он с неуверенностью в голосе, – природа как бы принимает человека… Некоторых. К которым привыкла, пока они сидят на одном месте, если незлобивы и не вредят… У таких, глядишь, всегда урожай, двойной приплод, вода в роднике не иссякает и всегда холоднющая, в саду полно яблок…

– И не колдовство?

– Верно, – сказал он. – Верно заметил. Это не они, а… для них.

Я задумался, что-то не в духе генеральной линии эволюции и происхождения видов, по отбору и жестокой конкуренции, а как бы наоборот, хотя везде межвидовая конкуренция сохраняется, а здесь как бы исключение, крохотная лакуна. Как если бы природа пожалела беспомощное существо и сунуло ему под мордочку блюдце с молочком.

Хотя, может быть, эволюция смотрит мудрее, чем я думаю. То есть межвидовая и внутривидовая конкуренция пусть становится еще жестче, это двигает прогресс, но в то же время нужно поддерживать и тех существ, что интуитивно выходят на более высокий уровень, где уже не конкуренция, а сотрудничество с природой…

Рундельштотт поглядывал заинтересованно, что-то у меня вид больно умствующий, а я напряженно прикидывал, как же мне в этой ситуации извлечь личную выгоду. Я же демократ, а демократ прежде всего думает о собственной шкуре, на этом здоровом эгоизме зиждется просвещенное современное общество, опирающееся на законы и подзаконные акты.

– Что-то нашел?

Я покачал головой.

– Нет, но чувствую нечто. Смутно, как собака, что все понимает, но петь не может. Мы связаны со всем миром, но точно так же, как чувствуем запахи тел друг друга, так и природа чувствует нас.

Он сказал медленно, не сводя с меня пронизывающего взгляда:

– Юджин… если сумеешь понимать мир… даже и не знаю, что тогда сможешь.

Я зябко передернул плечами.

– Ладно-ладно, уже и так страшно. Словно в бездну заглянул!

Он спросил негромко:

– Другое интересно, как ты догадался, что наш хозяин противник короля Антриаса?

– Закон Больших Чисел, – пояснил я туманно, – или Больших Данных, описывающий состояние, когда они, Данные, переходят в новое понимание… Когда их набирается столько, что голова уже не вмещает, мышление начинает совершаться иначе! На интуитивном уровне, как у божьей коровки… То есть смотрю, как подстрижены розы в саду, как посыпан белый песок на дорожках, и понимаю, что этот человек не одобряет политику короля Антриаса по увеличению собственной власти за счет подавления вольностей высшего вельможного глердства!.. Все оставляет след, дорогой мастер!.. Сторонник короля стрижет кусты иначе, и хотя по одним кустам этого не определить, но когда смотришь на дорожки, кладку стен, линию веранды и покрой сапог нашего хозяина, то интуиция все это складывает и выдает абсолютно точный и взвешенный вердикт: виновен, надо вешать!.. Ну, не в прямом смысле, но вы меня поняли…

Он покрутил головой.

– Странно… Почему тогда у меня так не происходит?

– Мастер, – сказал я почтительно, – у вас мозг очень емкий, туда еще многое можно складывать, пользуясь вашей интеллигентностью и добротой! Даже ерунду всякую, как я часто делаю, а вот у меня мозг неразвитый, сла-а-абенький. Уже давно переполнился, больше не влезает. Потому он вынужден перейти к другим возможным видам мышления.

– Гм… а какие это?

– Среди них, – пояснил я, – есть и озарение, столь присущее Улучшателям, и сублимация, и внутреннее понимание сути вещей, что на самом деле, конечно, не понимание, а понимание в другом смысле, а то и в третьем. Человеческий мозг еще не те фокусы может выкидывать, мудрый мастер, такое и не снилось нашим пандавам и кауравам, а то даже горациям и курациям!