Часть третья
Глава 1
Проходы в залы справа и слева зияют оскаленными провалами, от дверей не осталось и следа, пахнет гарью, а края откосов почернели от копоти.
Понсоменер поглядывает по сторонам, но помалкивает, только Фицрой крикнул за нашими спинами:
– Я в самом деле думал, Рундельштотт будет лишней обузой!
– А что, – ответил я, не оборачиваясь, – его нести не придется? Он выложился до капли!
– По себе судишь? – спросил Фицрой задиристо. – А вдруг у него силенок побольше?
– Помалкивай, – бросил я. – Ты несешь принцессу!
Он гулко хохотнул:
– И меняться не собираюсь!.. А ты займись остальными женщинами. Там найдутся и в твоем вкусе…
Я сказал строго:
– Не при ее высочестве, с ума сошел?.. Понс, собери женщин, загони всех в одну комнату и запри. Ключ можешь выбросить, можешь отдать мне. А я выброшу.
Он спросил в недоумении:
– А зачем тогда вам?
– А вдруг ты не сумеешь выбросить, – пояснил я. – Ты же у нас запасливый? Мастер, а мы займемся заключенными…
Фицрой сказал нервно:
– Ты что? Мастер у нас по высокому, а ты такое… Мастер, подержите…
Он передал Рундельштотту принцессу на руки, и мы вдвоем поспешили в центр этажа, он же центр и сердце всей крепости. Вбежав в зал, сразу увидели у дальней двери двух стражников в полных доспехах и с оголенными мечами в руках.
Оба сразу повернулись в нашу сторону.
– Крепость взята, – сказал я громко, – все ваши соратники убиты!.. Бросайте оружие!
Один спросил угрюмо, глаза его рассерженно блеснули в прорезь шлема:
– Зачем?
– Присоединитесь к заключенным, – объяснил я. – А потом вас освободят…
Он выставил перед собой меч, держа его обеими руками.
– Сражайся!
– Мы убили всех, – повторил я. – Их было тридцать или больше? После этого сразить двух дураков нам ничего не стоит. Сдавайтесь. И останетесь жить.
Он ответил высокопарно:
– Это не жизнь, а бесчестье…
Фицрой оттолкнул меня.
– Не вмешивайся!
Он принял удар чужого меча на свой клинок, но не перерубил, а дал соскользнуть, уклонился от второго противника, а я некоторое время смотрел, как он красиво дерется, наконец один получил смертельную рану в плечо, почти отделившую ему руку, и через пару секунд второй пропустил удар в голову.
Фицрой, чуть-чуть запыхавшись, сказал быстро:
– Как-то нечестно, мне показалось… а так вот хоть немного…
– Ты прав, – согласился я. – Хотя мне правым быть не обязательно, но все же что-то иногда скребет.
Он молча смотрел, как я переступил через их тела и открыл дверь. Комната пустая, если не считать расставленные по углам мотки толстых веревок. Пол из каменных плит, но в центре широкий люк.
Я потянул на себя кольцо, люк тяжелый и массивный, снизу пахнуло нечистым воздухом и немытыми телами. Далеко внизу, даже не на уровне первого этажа, а подвала, с десяток мужчин стоят с задранными кверху головами и напряженно прислушиваются.
– Доброе утро, – крикнул я с высоты. – Уже правда утро, хоть и раннее. Власть переменилась, как вы поняли… Или не поняли?
Кто-то крикнул:
– Что там за шум?
Я оглядел их, злобных и все еще заносчивых, совсем недавно, а кто-то и давно, знатнейших людей королевства. Смотрят на меня настороженно, приученные с детства никому не доверять, положение не позволяет.
– Лорды и глерды, – сказал я громко, – простите, не знаю, кто из вас кто, но вынужден сообщить о некотором изменении… Тюрьма захвачена восставшим народом в нашем лице, то есть несистемной оппозицией. Стража и тюремщики преступного режима перебиты, так что вы свободны!..
Они наконец-то заволновались, задвигались, кто-то просветлел лицом, но двое-трое, напротив, помрачнели.
– Боюсь, – произнес я, – среди вас найдутся такие, что сразу же бросятся к правительственным войскам с заверениями, что они ни при чем, а нападавшие, то есть мы, помчались вон в ту сторону… К сожалению, мы вынуждены принять некоторые щадящие меры безопасности…
Один из заключенных, высокий и осанистый господин в дорогом костюме с позолотой по обшлагам и с окантовкой, проговорил властным голосом:
– Что за… меры?
– Сбросим вам табуретки, – сообщил я. – Можем и лавку… Поставите одна на другую и, вы же умеете действовать в рамках военного отряда?.. совместными усилиями поползете наверх. Стены далеко, но сможете, я верю в безграничность человеческого разума. Подниметесь наверх, там придется выломать еще пару дверей, совсем пустяки, а спуститься по наружной стене для вас не проблема.
Он провозгласил мощным голосом:
– Это гнусно!
Остальные четверо поддержали его злыми голосами:
– Как вы смеете?
– Мы герцоги!
– Вы должны…
Я вскинул руку, они умолкли, я сказал зловеще:
– Мы можем убить вас всех, зачем нам свидетели? Или вообще не помогать выбраться! Не так ли? Так что не раздражайте. Мы не ваши подданные. Все, я сказал!
Я поднялся, ногой захлопнул крышку, Фицрой пошел за мной следом.
Принцесса все еще на руках у Рундельштотта, молодец мастер, хотя принцесса совсем легонькая, как ребенок, да еще и устроилась удобно, обнимая и перенося основной вес с рук на плечи, но все же держать на руках взрослую девушку…
Понсоменер доложил с ходу:
– Женщин отправил в подвал и запер.
– Всех? – спросил я.
– Надеюсь, – ответил он. – Больше не обнаружил…
– От тебя не спрячешься, – сказал я одобрительно. – Покажи, сколько их было…
Он побежал впереди, а когда я спустился, приоткрыл тяжелую дверь подвала.
Женщин всего шесть, все крестьянской стати, брали их именно для работы на кухне, в прачечной. На меня уставились угрюмо и с некоторой долей страха, в глазах привычный женский вопрос: сейчас будут насиловать или чуть позже?
Среди них и та, у которой грудь до пояса, я улыбнулся ей по-дружески и сказал с похвалой:
– Лерна, спасибо, что спустила нам лестницу!.. Там в залах осталось добро, можешь взять себе.
Она распахнула в изумлении глаза, остальные женщины в испуге смотрели то на нее, то на нас, а когда мы с Фицроем вышли в коридор, он спросил:
– Ты чего?.. Ей за такое знаешь, что будет?
– А зачем мне знать? – огрызнулся я. – Но распутство наказуемо!.. Если не останавливать сейчас всеми доступными способами, потом это распутство вообще разовьется в демократию!
Он пробормотал:
– Наверное… что-то ужасное?
– И не говори!
В главном зале Понсоменер и Рундельштотт все еще осматриваются насчет трофеев, старому чародею труднее всего: на руках принцесса, так и не решился опустить ее на пол задними лапками.
Я крикнул с ходу:
– Быстрее заканчиваем! Времени у нас с воробьиный нос.
– Все зачищено, – заверил Рундельштотт все еще слабым голосом. – Кроме нас и женщин в подвале – никого. Не трусь!
Принцесса подняла хорошенькую головку и посмотрела на меня с укором.
– Рано или поздно сюда приедут, – напомнил я. – А нам за это время нужно убраться как можно дальше. И быстрее. Не думаю, что с потерявшим силы стариком и нежной принцессой сможем двигаться день и ночь по прямой…
– Да заканчиваем, заканчиваем, – огрызнулся Рундельштотт. – Только я не вижу здесь потерявшего силы старика… Или ты о себе? Так ты пока еще на ногах, хотя устал, вижу, хилая теперь молодежь… Но зато капризная.
Понсоменер с мешком из скатерти на плечах направился к распахнутой двери, откуда уже заглядывает совсем близкое и страшное солнце, только вылезающее из-за края земли.
Рундельштотт передал принцессу на руки Фицрою, тот ухватил с восторгом и, опередив Понсоменера, первым успел на лестницу. Та сколочена добротно, удобная, явно не только для охраны, но и для высоких гостей.
Фицрой лихо сбежал, прижимая принцессу к груди, она широко распахнула чистые невинные глаза ребенка, Фицрой сказал ликующе:
– Как прекрасен этот мир… как прекра-а-асен этот мир, ваше высочество!..
Она проговорила нежным тонким голоском:
– Да, глерд Фицрой…
Понсоменер сказал быстро:
– Сейчас приведу лошадей.
– И моего коня захвати, – напомнил я.
В трех шагах от нас из земли с шипением вырвался огонь и взметнулся на высоту в два человеческих роста. В багровом пламени появилось огромное суровое лицо человека с прищуренными глазами и стиснутыми в полоску губами.
Мы не шевелились, а он медленно разомкнул губы и заговорил тяжелым громыхающим голосом:
– Вы убили одного из нашего круга. Он сообщил, что вы пытались установить с ним дружеские отношения. Потому сейчас, когда он взял у вас некую магическую вещь, но обманул, мы не считаем, что вы виноваты. Он был одним из нас… однако он поступил нехорошо и поплатился.
Я сказал с облегчением:
– Вы восстанавливаете мою детскую веру в чистоту и благородство магов. А то, знаете ли, по одному подлецу начинаешь судить обо всех.
Он взглянул на меня строго.
– Это свойственно только молодым, потому часто делают неверные выводы. Взрослые люди осторожнее в выводах. Взрослейте быстрее, это убережет вас от многих…
Он поморщился, словно услышал чей-то настойчивый голос, требующий внимания, лицо отступило в огонь, а пламя моментально втянулось в землю.
Рундельштотт присел на корточки и пощупал землю, откуда к небу рвалось свирепое пламя, но, судя по его лицу, почва даже не нагрелась.
– Иллюзия, – сказал он с облегчением. – Хорошо, а то бывает…
– Даже не попрощался, – заметил я.
– У магов многое иначе, – ответил Рундельштотт.
– Со своими наверняка даже здороваются, – сказал я обвиняющим тоном. – А мы вроде как что-то настолько ниже рангом.
Раздался стук копыт, Понсоменер примчался на конях, за ним все остальные скачут послушно сами по себе, поводья заброшены им на седла, на Понсоменера смотрят, как на своего вожака.
Фицрой заботливо усадил принцессу на коня и, придерживая, торопливо поднялся в седло. Она тут же прислонилась спиной к его груди, а он, одной рукой ухватив повод, другой бережно придерживал ее, такую нежную и трепетную, на глазах истаивая от счастья.
– Уходим, – сказал я. – Все, уходим! Ничего не забыли? Уходим!
Вперед, обогнав меня, вырвался Понсоменер. Я не возражал, этот парняга лучше любого из нас чувствует, что нужно делать, лучше не мешать, настоящий руководитель знает, когда передавать инициативу коллективу, а я еще тот вожак, трушу, но делаю, раз слышал, как надо.
Наши с Рундельштоттом кони чаще всего оказываются рядом, Фицрой то и дело отстает, и дело не в добавочной нагрузке для коня, принцесса в самом деле легонькая, как перышко, а что Фицрой изо всех сил старается обходиться без тряски, это уже чересчур.
Фицрой, как услышал мои мысли, догнал нас, конь его пошел рядом с нашими, едем без тропы, спросил обеспокоенно:
– Как думаешь, выберутся или будут ждать королевских войск? Бежать из тюрьмы – это же признаться в мятеже?..
Я пожал плечами, а Рундельштотт сказал усталым голосом:
– Останутся. Хотя лучше бы, если бы разбежались и каждый, запершись в своем замке, поднял мятеж…
– Им всем есть, – сказал Фицрой в сомнении, – что терять. Так что хорошо лишь вольным птицам.
– Эй, вольная птица, – сказал я предостерегающе, – принцессу не вырони.
Он гордо ухмыльнулся.
– Завидовать нехорошо!
Принцесса приподняла голову от его груди, ласково и кротко улыбнулась ему и снова опустила на такое надежное место, под которым бьется настоящее мужское сердце, слегка толкая ее в щеку.
Рундельштотт бросил на нее беглый взгляд, лицо стало задумчиво встревоженным.
– Самое позднее, – сказал он, – ее высочество хватятся утром, если именно утром приедут к этому замку, что маловероятно. Скорее всего у нас где-то около недели, а то и больше…
Я сказал предостерегающе:
– Опыт показывает, что под кем-то лед трещит, а под нами ломится. Так что скорее всего как раз утром и хватятся. Не обязательно из столицы кто-то прибудет. Могут просто из села пригнать овец для нужд охраны, а если никто не выйдет принять, то встревожатся.
– Вот крику будет, – сказал Фицрой мечтательно. – Примчатся из города, всех начнут судить… Надеюсь, король казнит самых наглых…
Рундельштотт прервал:
– Тогда у нас не больше четырех часов. А меньше – да, может. Потому спускаемся с холма и берем направление на восток.
Фицрой сказал ошалело:
– Нам надо на юг! А на востоке у нас что, Гарн или Верхние Долины?
Рундельштотт вздохнул, а я сказал хмуро:
– Фицрой, вот даже Понсоменер все понял. Погоня бросится в ту сторону, куда мы должны помчаться, и уже к обеду догонит и поймает. Так что все верно, пойдем в сторону Верхних Долин, а там сделаем крюк и свернем в Нижние.
Фицрой сказал с сомнением:
– Ход не слишком хитрый. Могут догадаться и тоже послать погоню на запад.
– Пошлют, – подтвердил я, – на запад, на восток и даже на север. Но все-таки основная масса ринется догонять в южном направлении. Даже дурак понимает, через неделю, если по прямой, будем в Нижних Долинах, даже в самом Санпринге!..
Рундельштотт проворчал:
– Самые быстрые конники пойдут на юг, перекрывая все дороги в Нижние Долины.
– И не только дороги, – сказал я. – Думаю, на всех холмах и скалах расставят наблюдателей. Еще и по лесам будут носиться как ошпаренные конные разъезды.
– Хорошо-хорошо, – вскрикнул Фицрой, – чего вы все навалились? Что, и поумничать нельзя? Да еще перед ее высочеством? Я ей тоже хочу понравиться!
Адрианна мягко улыбнулась:
– Дорогой Фицрой, ну как вы можете не нравиться? Вы такой… чудесный. И я так счастлива, что возвращаемся домой… хоть и кружным путем. Но вы мужчины, вы умнее, вас нужно слушаться.
Фицрой заулыбался, но во взгляде, который метнул на меня, было горькое сожаление. Вот, дескать, кому-то идеальная жена достанется.
– Ваше высочество, – сказал он пламенно, – я бы вас домчал на своих белоснежных крыльях… если бы отросли! Да вот наш мастер Рундельштотт что-то темнит. Говорит, не может. Брешет! Может, просто не хочет расставаться с вами так скоро.
Она спросила простодушно:
– А вы хотите меня вернуть побыстрее?
– Да, – пламенно ответил Фицрой и, сообразив, что попал в свою же ловушку, пояснил торопливо: – В королевском дворце у вас есть все, а здесь только мы!
Она сказала слабеньким голоском:
– Так это замечательно…
– Правда?
– У меня, – заверила она, – никогда не было таких друзей.
– Я самый лучший, – заверил он пламенно. – А эти трое так себе.
