Бессвязно, всхлипывая, она рассказывала дальше. Эндрю удавалось улавливать нить повествования. Ровена Ла Марш работала швеей в ателье. Маурин была моделью в этой фирме. И Маурин, только Маурин была добра к ней. Когда она заболела, ей сделали операцию, Маурин, только Маурин приходила навестить ее в больнице. После операции она была чересчур слаба, чтобы работать. Кого это волновало? Кто регулярно приходил к ней, всегда приносил цветы и сладости? Маурин не давала ей почувствовать, что она старая, всеми забытая женщина, оставшаяся за бортом жизни. Маурин, ничего не получая…

Чихуахуа заснули на коленях у Эндрю, который сидел, внимательно слушая, чувствуя легкое отвращение и жалость, но, что хуже всего, его снова разрывали сомнения. Это опять была Маурин Тэтчеров, Маурин — посланница ангелов, единственный друг старой, убитой горем швеи. И все же, несмотря на всхлипывания и звучавший довольно убедительно голос, всякий раз, когда Ровена Ла Марш поднимала на него взгляд, в ее сощуренных глазах мелькало какое-то беспокойство, или, точнее сказать, нечто вроде отчаяния. Боялась ли она его? Или же это был просто внутренний конфликт между желанием мелодраматизировать свою ситуацию и потребность выпить, чего она не могла сделать, пока Эндрю находился рядом?

Прерывающимся жалостливым голосом она продолжала:

— И она приходила сюда, мистер Джордан. Днем, каждый четверг. Просто посидеть. Просто посидеть и поговорить. Сидела она там же, где вы сидите, а знаете, о чем она говорила? О вас. Все время — о вас, о своем муже, о своем чудесном муже. Она любила вас. Вам необязательно рассказывать мне об этом. Я знаю, что такое любовь. У меня всегда было много любви. Маурин, я бы сказала, дорогая Маурин, вот почему ты так добра ко мне. У тебя есть любовь, а те, кто имеют любовь, переполняющую их, выплескивают ее вокруг себя.

И снова в сильно подведенных глазах блеснуло странное выражение.

— Только подумать. Бандиты, грязные задницы с улицы, сломали и разрушили всю эту любовь.

Эндрю спросил:

— Когда вы в последний раз видели ее?

— О, я не помню, — быстро заговорила она. — Больше месяца, но я не уверена. И такого никогда не случалось прежде. Ни слуху никакого, ни духу целый месяц. Сперва я беспокоилась. Потом я решила, что дорогая Маурин, со всеми этими вечеринками, со всеми старыми друзьями… как я могу рассчитывать на ее постоянные посещения? Но она придет, говорила я себе. Когда все устроится и все наладится, она придет.

Голос превратился в безнадежный стон, и она закрыла лицо носовым платком. Вдруг чихуахуа проснулись. Они не спрыгнули с колен Эндрю, просто сели и уставились на дверь, напрягшись, словно в экстазе предвкушения. Эндрю оторвал взгляд от Ровены Ла Марш и тоже посмотрел на дверь, в тот же момент дверь открылась, и вошел мужчина. Три собаки бросились прочь с колен и с радостным тявканьем побежали к мужчине. Ровена Ла Марш вскочила и обернулась. Эндрю тоже поднялся, ведь человек, вошедший в комнату, был отчим.

Лем был одет небрежно, но, как всегда, с изяществом, в длинном пальто и черной мягкой фетровой шляпе. В руках у него был сверток, перевязанный бантом. Сперва он остановился, чтобы потрепать чихуахуа, и только когда выпрямился, увидел Эндрю.

— Эндрю! — На его лице была необычная комбинация изумления и паники.

— Да, — сказала Ровена Ла Марш, не переставая крутить промокший насквозь носовой платок. — Посмотри, Лем. Посмотри, кто у нас.

Со слащавой улыбкой, приберегаемой им для жены, Лем положил сверток и подошел к Эндрю, протягивая руку.

— Отлично, — сказал он, — какой сюрприз. Я и не подозревал, что ты знаком с моей сестрой.

— Он пришел, — задыхаясь, заговорила Ровена Ла Марш. — Просто позвонил в дверь — и вот он уже здесь. А я рассказываю ему. О Маурин, значит. Какой она была хорошей, как раз за разом она приходила, даже когда совсем не было необходимости, просто как подарок мне, просто чтобы утешить. Я говорю ему, что она была ангелом — ангелом, спустившимся с небес.

Ровена Ла Марш снова вернулась к креслу и уселась в него. Собаки забрались к ней на колени и, взвизгивая и покусывая друг друга, стали бороться за место получше.

На книжной полке стояли зеркальные часы. Они показывали 3.15. Эндрю вспомнил о лейтенанте Муни.

— Да, — говорил Лем тихим заупокойным голосом, — Руви права, дружище. Удивительно то, что делала Маурин для нее. Совершенно удивительно. Держу пари, она даже не говорила тебе. Маурин не хвасталась своей благотворительностью. Ведь так, Руви?

Эндрю понял, что не верит ни единому их слову. Еще он понял, что не имеет ни малейшего представления о том, что здесь кроется.

— Я, разумеется, навещаю Руви, — продолжал Лем. — Я прихожу так часто, как могу. — Улыбка предназначенная Эндрю, была чересчур добродушной. — То есть — когда у меня получается улизнуть от твоей матери. Твоя мать — прекрасная женщина, дружище, но… но я не думаю, что у них с Руви найдется что-то общее. Поэтому, когда у меня получается, я прихожу и малость утешаю Руви. У нее не много друзей. В действительности никого, кроме меня и Маурин…

Только из-за Ровены Ла Марш Эндрю решился уйти, не потому, что почувствовал, что не сможет ничего добиться от них. Но просто ее лицо стало совсем измученным, и Эндрю понял, в чем дело: в маленьком глоточке из бутылочки, ведь до тех пор, пока он не уйдет, ее гордость или же ее алкоголическая мнимая рассудительность не позволяет ей сделать этого. Беседа становилась бессмысленной, и Эндрю решил покончить на этом. Он поднял свою сумку и встал. Лем проводил его до двери, мямля что-то почти так же бессвязно, как и Ровена Ла Марш. Эндрю смог разобрать, хотя у его отчима и не хватало мужества заговорить о волновавшем его предмете прямо, что тот крайне будет обязан Эндрю, если он не расскажет матери об этом братском эпизоде в его жизни.

— Тебе больно сейчас, дружище. Ужасно. Если мы только можем тебе помочь, мы готовы в любой момент. Я, Руви… все мы. Только скажи, дружище. Обещаешь?

Я, Руви, все мы. Кто эти «все мы»? Чихуахуа?

Собаки не стали провожать его. Когда Лем закрыл за ним дверь, Эндрю все еще слышал, как те рычат и тявкают на коленях Ровены Ла Марш.

Он взял такси и вернулся домой; распаковав сумку, после некоторого колебания высыпал драгоценности в один из ящиков высокого комода. Теперь это можно было сделать. Полицейские привели квартиру в порядок, и все опять здесь стало до боли привычным, как было при Маурин, отчего ее образ стал таким ярким, каким еще не был. Казалось, она как привидение присутствует всюду, находится поблизости и просто не попадает в поле зрения, словно пытаясь каким-то образом заново убедить его, заставить поверить ей.

У него начала раскалываться голова. Он знал, что ему потребуется вся энергия для тяжелого разговора с лейтенантом Муни. Эндрю пошел в ванную за аспирином. Маурин была и там.

«Ты самый покладистый человек в мире, тебя так легко любить».

Ровно в четыре часа появился лейтенант. Грузный, впечатляющий, он прошел в гостиную и сел, не снимая пальто.

— Ну, мистер Джордан, квартира в норме? Все в порядке?

Тяжелая походка, выразительное лицо, неторопливая медлительность жестов лейтенанта — все должно было производить впечатление занимающегося рутиной доброго копа; Эндрю понимал это, но эффект не прошел. Маленькие голубые глазки лейтенанта были чересчур уж смышленые.

— Я не думаю вас долго задерживать, мистер Джордан. Пара вопросов, и все. Я только что встретился с вашим братом. Он не мог ничего сказать со своей стороны. Кажется, он в самом деле много путешествует. Сказал, что с тех пор, как вы поженились, нечасто встречался с вами и вашей женой.

— Не слишком часто.

— Ваша мать сказала примерно то же самое. По-видимому, в вашей семье не особенно тесные отношения.

Лейтенант медленно засунул руку в карман пальто и вынул толстый, с загнутыми уголками страниц блокнот в кожаном переплете.

— Я не сказал вашей матери, что не было взломщиков. Прекрасная женщина… надо уважать ее чувства, пока это возможно. Я утаиваю это также и от прессы… до поры до времени.

Не поднимая глаз, он просматривал блокнот.

— Мистер Джордан, так вот, что касается той женщины, которой, как вы сказали, звонила ваша жена на вечеринке у мистера Стентона, той, которая, как вы сказали, потеряла сапфировую сережку… Глория Лейден.

Он поднял глаза, и по чуть видному блеску в них — торжеству мига разоблачения — Эндрю догадался, что последует дальше.

— Вы правильно вспомнили имя. Глория Лейден. Я получил ее адрес у мистера Стентона и навестил ее еще до разговора с вашим братом. Она живет с другой девушкой, Мари Кросс, которая прежде снимала квартиру вместе с вашей женой. Мисс Кросс не было дома, но на месте была мисс Лейден. Она подтвердила, что была на вечеринке у мистера Стентона и ушла пораньше. Но на вопрос о том, теряла ли она сапфировую сережку и звонила ли ваша жена ей после этого, она… мистер Джордан, мне кажется, вам надо немного собраться… Так вот, мисс Лейден никогда не теряла сапфировой сережки, и ваша жена не звонила ей.

Так как Эндрю был готов к этому, у него было время подумать. Ну ладно. Маурин не звонила Глории Лейден. Это стало наконец ясно. Тогда, по всей видимости, она и не помогала Биллу Стентону днем. Но вместо боли, которую должно было бы вызвать это доказательство ее обмана, Эндрю почувствовал легкое возбуждение от того, что факты складывались в одну картину. Анонимное письмо — угрожающий враг — шантажист. Почему бы и нет? Разве так нельзя объяснить все эти мелочи, непонятные тайны их супружеской жизни? Некто узнал о происшедшем в Пасадене или же о каком-нибудь другом, более позднем эпизоде в Нью-Йорке. Маурин встретилась с шантажистом и попыталась справиться с ним в одиночку. Таким образом, шантаж, все нарастающее давление, а в конце — борьба за пистолет.

Стоило возникнуть этой идее, и Эндрю был уже точно уверен, что так все и было. На него нахлынуло чувство тоскливой жалости к жене и жестокой ненависти к ее неизвестному преследователю.

Лейтенант следил за ним. Мерцание торжества в его глазах стало еще более заметным. Эндрю знал наверняка, как интерпретировать это. Насколько лейтенант Муни мог представить себе, он был пойман на лжи. Как обычно, старая, до боли знакомая для полиции картина: муж, который поссорился с женой (а разве Эдамсы не свидетели ссоры?), муж, который отчаянно пытается врать, потому что убил жену.

— Ну, мистер Джордан, вы по-прежнему утверждаете, что не ссорились со своей женой на той вечеринке?

— Мы не ссорились.

— И вы по-прежнему утверждаете, что ваша жена звонила Глории Лейден?

— Так она мне сказала.

— Вы вошли в комнату, когда она разговаривала по телефону? Вы спросили: «Кому ты звонишь?» И она ответила: «Глории Лейден»?

— Да.

— Вы расслышали какие-либо слова, которые она говорила по телефону?

— Да. Она сказала: «Слава Богу, нашлось. Я чуть не сошла с ума, что она…» Потом Маурин увидела меня и замолчала. Я думал, что она говорила с соседкой Глории Лейден о сережке.

— Но это было не так?

— Как видно.

— Ее объяснение звонка оказалось ложью. Зачем она лгала?

— Не имею понятия.

— Потому что она звонила кому-то, о ком не хотела чтобы вы знали?

— Возможно, это одна из причин.

— Одна из причин? Какие могут быть еще? — Голос лейтенанта Муни приобрел угрожающий оттенок. — Мистер Джордан, вы сказали, что не было неприятностей между вами, не было тайн, не было других женщин, не было мужчин. Вы все еще утверждаете это?

Что бы стоило ему сказать: «Я считаю, что мою жену шантажировали»! Казалось, так логично сделать этот шаг, и Эндрю уже почувствовал, как его рот открылся, чтобы произнести эти слова. Но потом, как раз вовремя, он одумался, ведь единственный способ дать убедительное объяснение вымогательству — это показать письмо к Розмари, которое сделало бы его самого гораздо более вероятным подозреваемым, нежели какой-то гипотетический шантажист.

Чувствуя, как пот щекочет под мышками, Эндрю сказал:

— Между мной и женой не было неприятностей. Насколько мне известно, у нее вообще не было неприятностей в жизни.

— И тем не менее она лгала вам по поводу телефонного звонка?

— Боже мой, сколько жен, обманывающих мужей по поводу телефонных звонков!

— Которых потом приканчивают? — Лейтенант Муни поднялся. Он навис над Эндрю, глядя сверху вниз, с деревянным лицом, зажав желтый карандаш в своем могучем красном кулаке. — Хорошо, мистер Джордан, давайте рассмотрим нашу ситуацию. Два человека на вечеринке — люди совершенно посторонние — говорят, что видели, как вы ссорились со своей женой. Вы отрицаете это. Вы говорите, что ваша жена звонила подруге насчет пропавшей сапфировой сережки. Подруга отрицает. Ваша жена убита. Кто-то пробует инсценировать ограбление, но взломщиков не было. Тогда это что? Кто-то, у кого есть зуб на вашу жену? Вы отрицаете то, что у нее были недоброжелатели. Кто-то из ее прошлого? Вы говорите, что ничего не было в прошлом. Ладно. С чем мы остаемся? Жена, которая без всякой причины убивает себя.

Эндрю посмотрел ему в лицо.

— В настоящий момент все выглядит таким образом.

— Это все, что вы можете сказать?

— Все.

Некоторое время лейтенант Муни стоял, изучая Эндрю; в его глазах по-прежнему сохранялся оттенок торжества, как будто это нескладное псевдообвинение должно было бы произвести какой-то чудесный эффект на Эндрю. Когда ничего не произошло, лейтенант флегматично расслабил плечи и, продолжая стоять, заглянул еще раз в блокнот.

— И еще одно, мистер Джордан. Вы сказали, что врач вашей жены предупредил, что она не сможет рожать детей, если не сделать трудную и очень опасную операцию.

— Да, так.

— Я полагаю, вы знаете имя врача.

— Да, это врач моей матери, доктор Мортимер Вилльямс.

— Вам приходилось сопровождать вашу жену, когда она ходила на консультацию к доктору Вилльямсу?

— Нет.

— Но у вас есть номер его телефона?

— Я могу найти его.

Эндрю пошел в спальню и нашел номер в телефонной книжке Маурин. Он вернулся к лейтенанту Муни, и тот записал номер.

— Вы не против, мистер Джордан, если я воспользуюсь вашим телефоном?

— Пожалуйста.

Телефон был в гостиной, но лейтенант Муни, тяжело поднявшись, отправился в спальню и закрыл за собой дверь. Эндрю подумал о драгоценностях в ящике комода, и ему показалось совершенным безрассудством то, что он не выкинул их, как кольца, в канализацию. Он принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Маурин присутствовала всюду, выпархивая незаметно из кухни, скользила к нему через гостиную. Она была убита вымогателем, убита в трогательной попытке скрыть от него правду, которая, при их воскресшей любви, могла бы быть так легко забыта. И вот он вместо того, чтобы помогать полиции призвать убийцу к ответу, лжет, заботясь о своей шкуре и Неда… Внезапно все, что он делал, показалось ему недостойным. К черту последствия. Он должен рассказать лейтенанту. Он…

Лейтенант Муни вышел из спальни. Двигаясь даже еще более медленно, чем прежде, он неуклюже пересек комнату. Когда он подошел к Эндрю, то остановился прямо перед ним.

— Ну, мистер Джордан, похоже, вам стоит опять собраться с силами. Доктор Вилльямс говорит, что ваша жена была его пациенткой, да, но не было ничего такого, что бы помешало ей иметь ребенка, он утверждает — не было нужды в операции, совершенно.

Он вяло моргнул. Это было сонное, вялое моргание коровы, которая стоит под кленом, жуя жвачку.

— Я знал это раньше, — сказал лейтенант. — Я узнал это, когда патологоанатом позвонил мне из лаборатории сегодня утром. Он сделал вскрытие и хотел мне сообщить, что ваша жена была два месяца как беременна.