Вторжение было столь бесцеремонным, что Маурин и Эндрю просто остолбенели. К счастью, блондинка, чего меньше всего можно было от нее ожидать, оказалась так же смущена, как и они. Она соскочила с тахты, схватила с кресла свое серо-зеленое пальто и удалилась прежде, чем кто-либо смог вымолвить хоть слово.

— Так, — сказала Маурин, при этом глаза ее угрожающе засветились. — Это уж чересчур для меня и моего терпения. О Господи, каким образом он вообще смог сюда забраться?

Эндрю прекрасно знал как. Во время их летнего отпуска в город приезжал Нед, и так как его собственная квартира была сдана в субаренду, Эндрю оставил ему ключ и никогда не думал о том, чтобы забрать обратно.

Нед, со сбившимися на лбу волосами, смотрел на них и все улыбался растерянной дружелюбной улыбкой.

— Значит, — сказал он, — Шерли больше нет.

— Очень жаль, — усмехнулась Маурин. — Я уверена, что полюбила бы ее. Уверена, что и Розмари полюбила бы ее тоже. Она, возможно, пригласила бы ее как подружку помогать себе на брачной церемонии.

Улыбка у Неда исчезла.

Эндрю сказал:

— Твоя невеста была здесь сегодня вечером и молола чепуху о вашем великолепном путешествии по островам. Похоже, ты нагадил и в этой романтической истории.

— На прощание, — добавила Маурин. — Иными словами, малоумная кузина, попрощайся со своим суженым.

— Наверное, ты это так и планировал, — сказал Эндрю. — Метод двадцать три для избавления от нежеланных невест.

— Но, Дрю… — Нед повел рукой в сторону брата. — Ты не понимаешь…

— Что ты любишь ее? — предположила Маурин. — Что в кузине Розмари ты наконец-то нашел девушку своей мечты?

Зазвонил телефон. Маурин подняла трубку.

— Алло… О, да. — Она слушала, и ее лицо постепенно мрачнело. — Суббота? Хорошо, я имею в виду… да-да, мы там будем… Прости, я ужасно сожалею, но сейчас никак не могу говорить. Я позвоню утром… Хорошо?.. Спокойной ночи.

Она положила трубку.

— Это, — сказала Маурин, — тетя Маргарет. Вам, наверное, будет приятно услышать, что Розмари сообщила им свою замечательную новость, отчего они, и тетя и дядя Джим, сильно взволнованы. Они приглашают нас в субботу на небольшое семейное торжество по поводу помолвки.

Она свирепо посмотрела на Неда, потом на мужа.

— Извини, Энди, но я больше не могу, это твои дела. Мне нечего сказать твоему дорогому братцу, кроме того, что, насколько я понимаю, у меня найдется о чем поведать завтра Розмари. Спокойной ночи, Нед, и пока ты не ответил, можешь попрощаться заодно примерно с восемью миллионами баксов.

Она зашла в ванную и сильно хлопнула дверью.

Нед сделал шаг за ней и наткнулся на кресло. Эндрю не мог припомнить, чтобы он был так рассержен на брата когда-либо прежде. Ему очень хотелось вытолкать его вон и забыть. Но он знал, что кто-то должен с этим разобраться и что в жизни Неда он что-то значил. Эндрю приготовил на кухне растворимый кофе, и когда он пришел с ним в комнату, брат сидел на тахте, важно складывая в самолетик лист бумаги, вырванный из театральной программки. Еще в детстве всегда, когда его наказывали, Нед начинал шататься по дому, делая бумажные самолетики и пребывая при этом в каком-то своем тайном внутреннем мире.

— Эй, — окликнул его Эндрю, — выпей это.

Нед прекратил делать самолетик. Он бросил его на стол и посмотрел на брата. Эндрю он показался совершенно трезвым. Требовалось совсем немного, чтобы Нед опьянел, но он легко приходил в норму. Его глаза были такими же чистыми, как карибское небо, темная загоревшая кожа на лице излучала здоровье. Именно эта его природная красота и делала его всеобщим любимцем. Не его ум и, разумеется, не его характер. На этот счет никто, не говоря уже об Эндрю, не ждал от Неда каких-то проблесков. Нед взял чашку и отпил немного.

— Она собирается рассказать Розмари?

— Почему бы и нет?

— О Лас-Вегасе тоже?

— А что ее остановит?

— Но она не должна. Розмари еще ребенок. Она сама никогда не делала ничего подобного и никогда не сталкивалась с этим. Розмари не поймет.

— Надо было думать еще до Шерли.

— Шерли? — Нед снова взял самолетик, задумчиво изучил его и потом, смяв в комок, бросил в другой конец комнаты. — Но, Дрю, там не было ничего особенного. Я был в одном мерзком баре и ждал звонка от Розмари. Я был измотан от напряжения. Она как раз рассказала родителям; и вам, так выяснилось, тоже. Я знал, что она была у вас чуть раньше. Я взял с нее клятву никому не говорить, но был уверен, что она скажет. Я знаю Розмари. Она не может скрывать, когда счастлива. Я сидел там, раздумывая: «Боже мой, Розмари собирается все разболтать, Маурин совсем разозлится и расскажет о Лас-Вегасе, и все будет испорчено». Я ждал и ждал. Розмари не звонила. Я пил, а та блондинка — Шерли — сидела на стуле и хлопала виски с содовой, потому что ее парень не показывался. «Обманул, — сказала она, — опять обманул, паршивый торгаш из Харрисбурга». Она очень переживала. А потом наконец позвонила Розмари и сказала, что все о’кей, и с вами все было нормально, и с Тэтчерами. Дрю, просто облегчение. Я был на седьмом небе.

Он остановился, пробежал пальцем по ободку чашки.

— И там же была эта бедная, печальная блондинка, пускающая слюни в виски. «Ну, у меня все. А раз тебя подвел паршивый торгаш из Харрисбурга, завязывай с ним». Она вцепилась мне в руку и сказала: «Не оставляй меня. Ради Бога, не покидайте меня все сегодня». И мне представилось, как она, ночь за ночью, таскается по барам и всюду получает отказ, и я подумал: «Черт возьми. Если ей нужно малость тепла, если я могу поддержать ее в ее состоянии, проявив к ней немного интереса, — что тут такого». — Он взглянул на Эндрю еще раз, с серьезным выражением, которое его брат знал очень хорошо, это был взгляд «Дрю-все-понимает». — Я не мог привести ее к себе, у меня там отсыпался друг с похмелья. Поэтому я прикинул… поскольку ты сказал, что вы будете поздно… Слушай, Дрю, при таких обстоятельствах всякий бы сделал то же самое. Ты должен понять.

Эндрю раздражало именно то, что он действительно понимал. В результате прожитых вместе лет он хорошо изучил странные повороты мысли своего брата. Дать потрепанной блондинке все, что, по его мнению, ей хочется, просто потому, что он был счастлив, а она — нет, было для нею так же естественно, как дать доллар жулику-нищему. Это понимание ничуть не развеселило Эндрю, тем более, как всегда бывало с Недом, исход оказался плачевным.

Эндрю сел рядом с братом на тахту.

— Ты ждешь, что Маурин бросится к тебе на шею как к доброму самаритянину?

— Нет.

— Может, Розмари?

— Нет, — сказал он. — Вот почему ты должен остановить Маурин.

Это все, что требовалось Неду: вкрадчивое предложение принять сторону брата против собственной жены, поставленное последним, ничего не значащим пунктом в протокол.

— Боже мой, — сказал Эндрю, — Тэтчеры ее семья. Она прежде всего думает о Розмари.

— И это называется думать о Розмари? Все испоганить, в то время как мы любим друг друга?

Нед повернулся к нему, и, к изумлению Эндрю, лицо его преобразилось. Оно засветилось так же, как светилось лицо Розмари при упоминании имени Неда, — непроизвольное сияние, от которого почти исчезала ее бесцветная простота.

— Дрю, пойми, случилось такое… я и не подозревал, что это может произойти. Я всегда представлял себя как… ну, я не знаю. Но с первого мгновения, как я увидел Розмари, смешную, скромную маленькую девочку, сидящую там на скачках, в этих ее больших очках, будто прячущуюся за ними, потому что все вокруг казалось ей гораздо более удивительным и чудесным, чем она…

Он поднялся, зажег сигарету и принялся ходить взад и вперед.

— Приходит час, — сказал он, — когда начинаешь понимать, когда вдруг ты — это не ты, ты как бы видишь себя со стороны. Я сел рядом и начал разговор, тот же старый вздор, какой я говорю обычно: Венеция, Голливуд, графини, вшивые португальские плейбои. И я слушал себя и думал: «Что ты пытаешься доказать? Что все от тебя без ума? Что ты участвуешь В? В чем? В паршивой мышиной возне, к которой так привыкла мать?» Помнишь? Открытки с Антибов, телеграммы из замка какого-то ничтожества в Арльберге? С днем рождения, милый Недди. Как плохо, что я не могу быть рядом с тобой. Целую, Мама. Что это? Неужели я стал таким болваном, что просто мечусь, пытаясь сравняться с матерью?

Он провел рукой по волосам.

— А теперь была Розмари, сидящая рядом, слушающая, проглатывающая всю эту чепуху, как будто я — седьмое чудо света, и я подумал: «Бедная маленькая богатая глупышка, у нее нет выбора. Любой негодяй, намазанный кремом для загара с пляжа Лидо, слопает ее за раз». А потом подумал: «Ну а у тебя-то есть выбор — оставаться милым дорогим Недди-мальчиком везде и для всех? Через пару лет твои волосы начнут выпадать, или же ты растолстеешь, или они найдут себе другого мальчика, и ты станешь никому не нужным вроде той блондинки, будешь слоняться по барам и скулить, что не приходит на встречу какая-нибудь старая корова бразильская вдова, и…». Я понял тогда, что Розмари нужна мне, а я нужен ей. Два неопытных человека в вонючем, мерзком лесу.

Он снова подошел к тахте и сел рядом с братом, крепко схватив его за руку.

— Дрю, я имею в виду именно это. Она — моя надежда. Я люблю ее. Я должен жениться на ней.

Слушая это сбивчивое, причудливое объяснение, Эндрю смотрел на брата, понимая, что, при всей их близости, сейчас, вероятно, впервые в жизни Нед действительно попытался высказаться. И Эндрю вдруг почувствовал, что под обаятельной безответственностью брата таится груз заброшенности и ненужности, а это, в конечном счете, ему было небезразлично. Брат вдруг открылся для Эндрю с совершенно неожиданной стороны, и он не смог сопротивляться. Он был тронут и, отметая все, что они с Маурин напредполагали, честно поверил, что Нед любит Розмари Тэтчер.

— Дрю, — говорил Нед, — пожалуйста. Ты должен помочь мне. Ты должен остановить Маурин.

В тот самый момент, когда Эндрю почти поддался уговорам, он вдруг вспомнил о своем визите в Плацу.

И попросил:

— Расскажи о пяти тысячах баксов и о матери.

Какое-то время Нед казался озадаченным. Затем промелькнула его быстрая, знакомая улыбка.

— Бедная старая мама. Итак, она растрепала тебе. Я предполагал, что она может.

— Зачем они тебе?

Нед пожал плечами.

— О, не надо говорить сейчас об этом.

Эндрю почувствовал, как их близость начинает разрушаться.

— Нет, надо, — сказал он. — Они нужны тебе за яхту, на которой вы носились с Розмари по Малым Антилам?

— За яхту? — удивился Нед. — О нет, то была яхта Руди Марсатти. Я одолжил ее.

— Тогда зачем тебе нужны пять тысяч долларов до такой степени, что ты даже пробовал их выманить у матери?

Нед взял обеими руками чашку и допил кофе, который, должно быть, уже совсем остыл.

— Зачем они мне были нужны? А, расходы. Не можешь же ты требовать от меня, чтобы я позволил Розмари оплачивать все счета.

— Но у тебя имелись твои собственные деньги.

Нед поставил чашку и окинул брата коротким, вороватым косым взглядом.

— Если я тебе кое-что расскажу, ты не разозлишься? Обещаешь?

— В чем дело?

— Я думаю, все равно пришлось бы раньше или позже. Сейчас в любой день вам может позвонить исполнитель из трастового фонда. Во Флориде я подружился с Энтрагами. Они с ума сходят по лошадям. Мария получила совершенно точные сведения — прямо от владельца. Аутсайдер — сорок к одному. Это не могло не сработать. У меня не было денег. Там был один парень, он постоянно терся с Энтрагами — что-то вроде мафиози, я полагаю. Я занял у него бабки. Десять тысяч. Поставил их на лошадь, чтобы выиграть. Проклятая лошадь сломала ногу. Этот парень, он оказался несговорчивым: или десять тысяч баксов — или что-то другое. Я ничего не мог поделать. Он подцепил какого-то шустрого стряпчего. Я обязан отдавать ему свой доход в течение двух лет.

Дрю, я сожалею. Я знаю, что был идиотом. Но то была верная вещь, Мария говорила. Сто процентов, верняк.

Некоторое время Эндрю не мог проронить ни слова. Потом он спросил:

— Все это случилось до того, как ты повстречал Розмари, или после?

— О, всего пару дней до того, я полагаю.

Эндрю поднялся. Он сказал:

— Ну, ты довольно долго водил меня за нос, не так ли?

— Но, Дрю, ты не понимаешь. Это дело никак не касается нас с Розмари.

— Ах нет?

— Ну, может, и касается. Может быть, оно… оно было лишь последней каплей, чтобы заставить меня осознать, к какому тупику я приближался. Но Розмари и я — это нечто совсем другое. Это любовь. Я люблю ее. Чтоб у меня отвалилась…

— Убирайся отсюда, — сказал Эндрю.

— Но, Дрю, если Маурин расскажет ей… если ты не остановишь Маурин…

— Убирайся, я сказал.

Нед поднялся. Он стоял, глядя на брата.

— Ты уверен, что имеешь в виду именно это?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Нед пожал плечами, уступая.

— Хорошо, так, значит, и будет, я полагаю. — Он похлопал брата по плечу. — О’кей. Развеселись. Я не обвиняю тебя. Ты переживешь.

Он улыбнулся кроткой, нежной улыбкой. Прошел в зал, надел пальто и убрался.

Эндрю стоял, глядя на дверь спальни, и его раздражение на брата росло. Если бы не Нед, ему к этому времени удалось бы поговорить по душам с Маурин. Но после всего случившегося… сохранилась ли доверительная атмосфера? Способен ли он…? Неожиданно для себя он опять услышал знакомый, пугающий голос.

Горничная? Вы сдаете ее напрокат для необременительной домашней работы?.. Ах, Билл, взгляни, вон Глория… Нашлась? Слава Богу, я чуть не сошел с ума… Вы единственный в Нью-Йорке, кто ничего не знает о вашей жене…

Эндрю Джордан вошел в спальню.