— 34 —

Я оставил Ле Брева и старого доктора одних в хаосе квартиры. Без сомнения, он с пристрастием допросит Раймона о его роли во всей этой затее, начиная с его романа с мадам Сульт. Будут обычные полицейские процедуры, но с меня хватит. Я невиновен и вне подозрения. Мне хотелось скорее выбраться отсюда.

Занималась заря, а внизу меня ждала семья с дежурными жандармами Ле Брева и измученным Клерраром. Инспектор увидел меня, когда я появился в дверях, и предложил одну из полицейских машин, но я отмахнулся. Куда нам было деваться в такое раннее утро с детьми? В любом случае, мы были слишком счастливы, слишком взволнованны, чтобы уснуть. Вместо этого мы рука об руку пошли по мощеным улочкам, не заботясь о том, куда направлялись, самое главное, что мы снова все вместе и наверстывали упущенное время. Часы показывали всего полшестого, но воздух пьянил нас, как шампанское.

Сюзи семенила рядом со мной, Эмма держала за руку Мартина. Мы опять собрались вместе, но лицо Эммы все еще выражало озабоченность.

— Хочу домой, — прохныкал Мартин.

Домой? Какой может быть дом, если между нами нет доверия? Я схватил Эмму за руку.

— Позвони родителям. А затем поедем. Мы будем ехать весь день.

Дрожь пробежала по ее телу. Воспоминания о гнете, гнете, который привел нас сюда.

Господи! Как будто мы сможем когда-нибудь забыть эту бесконечную дорогу под солнцем, с детьми и багажом на заднем сиденье.

Теперь начнутся различные заявления, статьи в газетах и обвинения. Ничто так просто не проходит. Мне нужно связаться с Бобом Доркасом, сказать ему, что мы возвращаемся, позвонить Симпсону в Лондон и тому парню из посольства в Париже. Будущее наваливалось на нас.

Я заметил, что за нами неотступно следует полицейская машина, в которой Клеррар ждет, чтобы отвезти нас куда-нибудь позавтракать.

— Мы полетим назад, как только будут сделаны заявления, — пообещал я жене. — Машину можно отправить железной дорогой.

— Ты говорил, что мы можем поехать к морю! — закричал Мартин.

Он постепенно оживал, снова превращаясь в озорного мальчишку, каким всегда был; дверь в прошлое закрылась и, как я надеялся, без моральных последствий.

Я попробовал пошутить:

— Все. Больше никаких отпусков. Никогда.

Эмма бросила на меня взгляд, как бы говоря: „И никакого упоения работой… если бы мы так не отдалились друг от друга…“ Затем она улыбнулась.

— Она была по-своему добра к нам, эта женщина в красном, — прошептала Сюзи.

— Ты должна забыть ее навсегда. Забыть все, что произошло. Как будто это был сок, — решительно произнесла Эмма.

Я сжал ее руку, не в силах говорить от переполнявших эмоций.

Эмма расслабилась и взяла меня под руку.

— Ой, больно, — не вытерпел я.

Мы шли по тротуару, обходя припаркованные машины, пересекли улицу и стали спускаться с холма. В городе стояла тишина, воздух застыл, обещая еще один жаркий день, когда рассеется туман. Впереди виднелись старинный каменный мост и церковь вдалеке, в окружении подстриженных деревьев. Ее стены сверкали на фоне нежно-розового неба. Мне хотелось произнести молитву, но нужные слова не шли на ум. Эмма прижалась ко мне с одной стороны, а Сюзи с другой.

Мы не думали о том, куда идем. Мимо нас проезжали первые машины, и я почувствовал себя как в замедленном кино, думая о том, что мог потерять: семью, которая наконец-то была в сборе, фонари на мосту, зеленые волны под ним, белый шпиль церкви на другой стороне. Семью, которая, несмотря ни на что, существовала.

Я чувствовал тепло Эммы и видел, что она чувствует то же самое.

Мимо нас проехала машина Клеррара, остановившаяся в конце моста и готовая отвезти нас куда угодно.

Посреди моста я обнял Эмму и поцеловал. Посреди Франции. Посреди наших жизней. Дети стояли рядом, смотрели на нас и хихикали.

— Дорогая.

— Да?

— В следующий раз мы будем отдыхать всей семьей.

— Только дай мне знать заранее, — сказала она.

И лишь по ночам меня все еще мучают кошмары.