Основная часть вины за недавний финансовый и экономический кризис была возложена на жадных банкиров, и я думаю, что они того заслуживают. Если разобраться в истоках и последствиях кризиса, трудно не заметить влияние жадности и коррупции. Организация Transparency International составляет ежегодный рейтинг уровня коррупции в различных странах мира. В 2000 году Соединенные Штаты заняли в нем 14-е место; по состоянию на 2010 год США опустились на 22-ю позицию. Это при том, что такие огромные банки, как Goldman Sachs и JP Morgan, грубо нарушали законы, но ни один сотрудник из этих или других крупных банковских учреждений не был отправлен в тюрьму. Мэтт Тайбби в статье, опубликованной в журнале Rolling Stone, выразился по этому поводу весьма красноречиво:

Мэтт прав. Сверхжадность и коррупция остались безнаказанными. Но, абстрагируясь от этих пороков, я берусь утверждать, что экономисты и разработанные ими теории в еще большей мере ответственны за разразившийся кризис. Я, конечно, не собираюсь нападать абсолютно на всех экономистов; некоторые из них делают действительно важную работу, например борются с трудно искоренимой бедностью в странах Африки или в Индии или собирают данные для тестирования полезности или вредности политических решений. Я намерен критиковать базовую часть экономической теории – то, что обычно называют неоклассической экономикой, – которая является господствующим направлением экономической мысли при обсуждении самых разных тем, начиная с потенциальных преимуществ дерегулирования и заканчивая денежно-кредитной политикой.

«Идеи экономистов и политических мыслителей – и когда они правы, и когда ошибаются – имеют гораздо большее значение, чем принято думать, – заметил однажды экономист Джон Мейнард Кейнс. – В действительности именно они и правят миром». Доминирующие экономические идеи создают атмосферу, в которой вырабатывается большинство бизнес-решений и шагов правительства. Проблема здесь не в том, что современные экономисты не в состоянии понять экономические системы – следует признать, что это чрезвычайно сложная задача, – а в том, что они недостаточно честны, чтобы признаться в своей некомпетентности. Мы все наивно полагаем, что экономисты знают больше, чем есть на самом деле.

На протяжении последних трех десятилетий преобладает мнение о том, что правительства во всем мире должны стремиться к приватизации промышленных предприятий и дерегулированию рынков; считается, что все будет работать лучше, если не вмешиваться в ход событий, оставив его на усмотрение рынка. Как часто утверждают экономисты, этот совет основывается на математически просчитанных теориях, впервые появившихся в 1950-х годах и с тех пор непрерывно совершенствующихся. Как и многие другие физики, я стал проявлять интерес к финансовым и экономическим теориям примерно два десятилетия назад, когда многие мои коллеги стали все чаще отходить от традиционных направлений исследований и применять свои научные подходы к другим областям знаний. Начиная знакомиться с основами экономической теории, я ожидал обнаружить глубокие мысли и математические теории, разработанные с той же приверженностью к научной честности, которая присуща, скажем, физике, аэронавтике, неврологии или социальной психологии.

Оказалось, что в действительности все обстоит намного хуже. Обратитесь к экономическим теоремам, пытающимся объяснить, как работают рынки, внимательно рассмотрите условия, при которых эти теоремы работают, а затем сопоставьте эти условия с положением дел на реальных рынках. Вы увидите потрясающие несоответствия между представлениями экономистов и тем, что происходит на самом деле. Опять же, это относится не ко всем разработкам экономистов, но к очень многим из них. Это производит такое же впечатление, как если бы, начав исследовать детали теории относительности Эйнштейна, вы бы вдруг обнаружили, что, несмотря на репутацию одной из наиболее хорошо проверенных теорий и ее упоминание физиками при любом удобном случае, на самом деле нет никаких весомых причин верить в ее справедливость. В этом случае доверие к физике как к науке оказалось бы подорвано. Так же и с экономикой – по крайней мере, в отношении ее способности объяснить поведение рынков.

Такое положение дел, конечно, не означает, что рынки невыгодны или не проявляют интересные свойства, однако все это указывает на то, что многие экономисты совершают нечто подобное научному мошенничеству, представляя общественности свои экономические идеи. Это становится еще более очевидным с учетом того, что экономисты говорят, общаясь между собой. Весной 2009 года в германском городе Далем состоялась 98-я Далемская конференция, в которой приняли участие многие видные экономисты. В течение пяти дней они обсуждали вопросы экономического моделирования финансовых рынков. После окончания встречи они выступили с заявлением, в котором попытались объяснить, почему экономисты не смогли вовремя заметить надвигающийся финансовый кризис или сделать верные выводы о том, насколько тяжелым он окажется. Отсутствие такого понимания, согласно представленному итоговому отчету, может быть объяснено «неправильным направлением научно-исследовательских работ в области экономики. Мы обнаружили, что неспособность профессионалов строить модели имеет более глубокие корни и связана с игнорированием некоторых ключевых элементов, влияющих на развитие событий на реальных мировых рынках. В большинстве случаев профессиональные экономисты не сумели указать в своих моделях, предложенных общественности, на имеющиеся в них ограничения, слабые стороны и даже опасности».

В следующих главах я собираюсь сделать экскурс в историю и попытаюсь выяснить, как экономика оказалась в таком странном положении, стараясь не обращать внимания на важные события, определяющие поведение рынков, особенно на наиболее драматические события. Но самое главное – необходимо понять, как мы можем улучшить ситуацию и что нужно сделать, чтобы экономическая наука стала достойной права называться наукой. Решающими факторами, я уверен, должны стать отказ от использования архаичной концепции равновесия и принятие научной концепции «неравновесных» систем, естественными примерами которых являются земная атмосфера и экосистемы. Помимо словесных метафор есть куда более веские основания полагать, что финансовые кризисы на самом деле очень напоминают атмосферные катаклизмы. Понимание этого обстоятельства означает необходимость вооружиться концепциями положительной обратной связи и природной нестабильности. Эти идеи находят свое полное отражение в физике, что обеспечивает нам по крайней мере часть необходимого инструментария. Поэтому я настаиваю на применении способа мышления, позаимствованного из физики.

Это может показаться странным. Казалось бы, что общего физика может иметь с финансовыми кризисами?