Пророчество цыганки: Самоубийство гения. Или несчастный случай?

Смерть Алана стала потрясением для всех, кто его знал. Ничего не было ясно: не было никаких предупреждений, записок с объяснением. Это выглядело, как изолированный акт самоуничтожения. Было очевидно, что он был несчастным человеком, которому помогал психиатр и который перенес сильнейшее потрясение. Но со времени судебного процесса прошло два года, гормональное лечение прекратилось год назад и казалось, что он оправился от всего этого. Никто не мог поверить, что он мертв. Он просто не мог этого сделать. Но те, кто проводил связь между судом в 1952 году и самоубийством в 1954 году, возможно, забыли, что это не всегда происходит из-за слабости или стыда. В 1941 году Алан цитировал слова Оскара Уайлда о том, что самоубийство может совершить и смелый человек с мечом в руках.

10 июня расследование показало, что это действительно было самоубийство. Доказательства были довольно поверхностными – считалось, что ситуация была просто очевидной. Алан был найден аккуратно лежащим в своей кровати. Тело обнаружила г-жа К., когда она зашла к нему в 5 часов 8 июня. Обычно она приходила по понедельникам, но в тот день был ее выходной. Вокруг его рта была пена. Во время вскрытия патологоанатом легко определил причину смерти: это было отравление цианидом. В доме нашли банку цианистого калия и консервную банку с раствором цианида. Около кровати лежало надкусанное яблоко. Не было никакой экспертизы, поэтому официально не была установлена совершенно очевидная вещь: что он окунул яблоко в цианид и откусил его.

В дознании принял участие Джон Тьюринг, там же он встретил Франца Гринбаума и Макса Ньюмана. Г-жа Тьюринг в то время находилась в Италии и возвращалась обратно, когда узнала о смерти сына. Джон уже решил, что оспаривать вердикт о самоубийстве будет ошибкой. Свидетельства ограничивались лишь причиной смерти, здоровьем Алана и его финансовой стабильностью. Не было ни намека на его сексуальную жизнь, суд, шантаж или что-либо подобное. Следователь дела заявил: «Я вынужден прийти к заключению, что это был преднамеренный поступок. Он был таким человеком, что никто никогда не знал, что произойдет в его голове в следующую минуту». Причиной смерти было названо самоубийство, «состояние его рассудка было нарушено». В прессе о смерти Алана практически ничего не было сказано, и никто не связывал его самоубийство с судом 1952 года.

Г-жа Тьюринг не могла принять этого вердикта. Она считала, что это был несчастный случай. Она дала показания, что пока Алан лежал в своей спальне, в другой комнате проходил электролитический эксперимент. На самом деле, он использовал цианид в электролизе для золочения. Недавно он использовал золото из часов его деда Джона Роберта Тьюринга, чтобы покрыть им чайную ложку. Она утверждала, что цианид попал на его руки случайно. На рождество 1953 года, когда он в последний раз приехал в Гилдфорд, она все предупреждала его: «Мой руки, Алан, и следи за чистотой ногтей. И не нужно класть пальцы в рот!» В ответ на это Алан лишь отнекивался: «Я не собираюсь себе вредить, мама». Это значило, что он был в курсе того, что она постоянно волновалась, что с ним что-то может случиться. Поэтому для матери это стало настоящим потрясением. Самоубийство официально считалось преступлением, а она верила в чистилище. В 1937 году он рассказал о плане, включающем в себя яблоко и электропроводку, Джеймсу Аткинсу, возможно, именно этот план он и использовал. Поэтому это было «идеальное самоубийство», рассчитанное таким образом, чтобы обмануть единственного человека, которого он хотел обмануть.

Любой, кто отрицал возможность несчастного случая, должен был признать, что это была суицидальная глупость. Сам Алан Тьюринг был бы очарован сложностью проведения линии между несчастным случаем и самоубийством, линии, которая разделяется лишь концепцией свободной воли. В его смерти чувствовался элемент русской рулетки. Однако когда его нашли, не было следов борьбы с удушением от отравления цианидом. Казалось, что он просто примирился со смертью.

Но чем это яблоко было отравлено? Что если следствие было бы не таким искусственным? Спросить о причине его смерти – это то же самое, что и спросить о причинах Первой мировой войны: выстрел, расписание поездов, гонка вооружений или логика национализма – можно назвать любую причину.

Если не вдаваться в подробности, то причин не было. Его бумаги так и лежали в беспорядке в его офисе в университете. Гордон Блэк, который работал с компьютером, видел в пятницу вечером, как Алан направлялся домой на велосипеде.

Как обычно, он собирался поработать с компьютером во вторник вечером, инженеры ждали его, а на следующий день узнали, что он мертв. Его дружелюбные соседи переехали в четверг, и за неделю до этого он пригласил их на ужин. Он очень расстроился, что они переезжают и даже хотел съездить к ним в гости, но сказал, что рад, что рядом поселится молодая семья с детьми. После его смерти в доме были найдены купленные им билеты в театр. Он также написал письмо, которое не успел отправить, в котором он согласился приехать на прием, устраиваемый Королевским обществом 24 июня, он поел и оставил немытую посуду. Ничто из этого не могло пролить свет на причину его смерти.

Его старые друзья увидели в Алане некое неспокойствие в течение года. На Рождество 1953 года помимо поездки в Гилфорд он останавливался у друзей Дэвида Чамперноуна в Оксфорде и Фреда Клейтона в Эксетере. На прогулке с Дэвидом он взволнованно рассказал ему о молодом человеке из Норвегии. У Чамперноуна сложилось впечатление, что Алан вел себя неблагоразумно и даже безрассудно. Но так и не услышав чего-то внятного, он просто заскучал во время их беседы.

В Эксетере он также отправился на прогулку с Фредом и его женой, у которых на тот момент было уже четверо детей. Один из сыновей очень напоминал Алану его дядю из Дрездена. Алан рассказал Фреду об аресте, суде, гормональной терапии и о том, что из-за этого у него выросла грудь. Для Фреда это стало подтверждением всех его опасений, он понимал, что интрижки не могли удовлетворить Алана и пожелал ему найти друга из академического мира (Он не знал о Невилле). Будучи семейным человеком, Фред понимал, что Алан завидует этому. Алан нашел большой гриб и сказал, что он съедобный. Они вместе приготовили его и съели. Потом Алан отправил ему благодарственное письмо, записки по астрономии и самодельные солнечные часы в коробке. Но это вряд ли было прощанием. После визита в Гилдфорд он отправил матери письмо, в котором также не было ни намека на прощание. В нем он рассказал о магазине, на который он недавно наткнулся в Лондоне, там можно было бы купить недорогие вещи из стекла, например, в качестве свадебного подарка.

Ни один из двух его близких послевоенных друзей (Робин и Ник Фербанк) не мог предположить, что такое может произойти. 31 мая Робин на выходные поехал в Уилмслоу, это было за десять дней до смерти Алана. Их дружба основывалась на взаимном доверии в эмоциональных вопросах, но Робин не увидел ни намека на психологический кризис у Алана. Они вместе проводили эксперименты, чтобы создать неядовитое средство от сорняков или чистящее средство из натуральных ингредиентов.

Они планировали вновь встретиться в июле.

Алан очень сблизился с писателем Ником Фербанком, пожалуй, эта дружба отразила его стремление уйти от науки, его даже заинтересовала литература. Тема самоубийства как-то раз была затронута в одном из их разговоров, Ник вспомнил это, когда 13 июня написал Робину, что он увидел в Уилмслоу, когда приехал туда. Но опять же никакого объяснения смерти Алана не было. Даже Франц Гринбаум, который хорошо знал Алана, не понимал, как и почему это произошло. Все книги, в которых Алан записывал свои сны, были переданы его психоаналитику, но и они не ответили ни на один вопрос. Перед тем, как сжечь эти книги, Франц Гринбаум одолжил их Джону Тьюрингу. Комментарии Алана в сторону матери и описание его гомосексуальной жизни с подросткового возраста рассказали Джону куда больше, чем он желал знать. И для него эти откровения оказались достаточными, чтобы объяснить произошедшее. Он был благодарен, что они не попали на глаза матери.

Для друзей Алана же все равно не было ничего понятно.

Была лишь одна зацепка, что он готовился к смерти: 11 февраля 1954 года он составил новое завещание. Он назначил Ника Фербанка исполнителем своего завещания и отдал Робину все свои математические книги и бумаги. Он оставил по 50 фунтов каждому члену семьи своего брата и 30 фунтов своей домработнице, остальное было поделено между его матерью, Ником Фербанком, Робином, Дэвидом Чамперноуном и Невиллом Джонсоном. Джона Тьюринга удивило и даже потрясло, что он поставил свою мать наряду с друзьями, но это также был более теплый жест по отношению к ней, так как он посчитал ее другом, а не человеком, которому он что-то должен из-за семейных связей.

Его завещание содержало еще один пункт: его домработница должна была получать дополнительные 10 фунтов за каждый год работы у Алана (с конца 1953) – странное дополнение, если он планировал покончить жизнь самоубийством. Нику показалось, что он подготовил некоторые письма, но его личные документы и его исследования были не убраны. Казалось, что он готовился к возможности самоубийства, а потом действовал импульсивно. Так что же сподвигло его на такой шаг?

Он умер в Духов день, это был самый холодный Духов день за последние 50 лет. Г. Х. Харди пытался покончить жизнь самоубийством в 1946 году после семи лет отсутствия творческой деятельности. Сам Алан признавал, что у него было вдохновение в 1935 году, потом же ему было очень тяжело сохранять этот уровень. После смерти Кристофера Моркома вдохновения к нему приходило лишь раз в пять лет: машина Тьюринга в 1935-м, Энигма в 1940-м, ACE в 1945-м и морфогенетический принцип в 1950-м.

В каждом случае ему не становилось скучно или его не настигало разочарование от предыдущей работы, он просто чувствовал, что исчерпал все, чего мог достигнуть. Он беспокоился, что его будут характеризовать по его репутации. Поэтому в 1954-м или 1955-м ему было бы необходимо найти новое занятие. Но к июню 1954-го время для отчаяния не было.

Возможно, его работа над морфогенетикой оказалась слишком трудоемкой. Он так и не смог достигнуть поставленных целей. Но в то же время он не показывал, что потерял к теме интерес.

Летом 1953 года он взял студента Бернарда Ричардса (до этого был еще один студент, но он не смог ничего достичь). Ричардс занимался детальным вычислением модели узоров на сферических поверхностях. Он даже разработал несколько решений для уравнений Алана.

Между ними существовали лишь рабочие отношения, но несмотря на это Ричардс был уверен, что никаких изменений в работе Алана не было до самого конца. Тогда Алану не нужно было доказывать правильность или неправильность теории. На этом уровне он мог работать над разными идеями в химии и геометрии и наблюдать, куда они его заведут. Он оставил массу подробных материалов, некоторые он собирал в форме статей, другие – в качестве примеров, третьи распечатывал, но понятны они были только ему. Типичными исследованиями на время его смерти были – «Амплитуда волн в значительной степени зависит от концентрации V «яда».

В своей манере он называл химические вещества, которые препятствовали росту, «ядом» – прикосновением смерти. Он продолжал:

«Если величина R мала, это значит, что яд очень быстро распространяется. Это уменьшает его контроль, если U производятся в больших количествах и скапливаются группами, то яд распространится дальше, тем самым помешает увеличиться количеству U в соседних участках. А если величина R будет слишком большой, тогда это может помешать формированию гексагональной решетки».

Все эти наблюдения были сделаны из «схемы развития ромашек». Он в буквальном смысле наблюдал, как растут ромашки, не только исследуя 15 растений, как он это делал с Джоан Кларк в 1941 году, но и работал на своей машине. Но были и другие исследования под названиями «Еловая шишка», теория KJELL (ЧЕЛЬ), которая затрагивала другую форму его уравнений и которые были связаны с программами KJELLPLUS(ЧЕЛЬПЛЮС) и IBSEN и другими скандинавскими названиями. Это все выходило за рамки того, что он писал в своем материале, поэтому перспектив для работы было достаточно.

Вместе с Робином они работали над теорией типов, и в планах было создание совместной работы на эту тему. Также он написал довольно известную статью о проблеме тождества слова, которая появилась в начале 1954 года в книге Science News (Вести Науки) издательства Penguin. Русский математик Петр Сергеевич Новиков заявил, что проблема тождества для групп слов не имеет четкого, установившегося решения. Алан писал об этом в своей статье, а также связал это с некоторыми вопросами топологии, показывая, что проблема выбора, состоящая в определении идентичности разных групп слов, это, в сущности, и есть проблема тождества. Эти факты были актуальны и, по сути, предвосхитили появление полного обоснования заявления Новикова. Интерес к решению проблем не пропадал у него до последнего дня. Например, последнее письмо к Робину, датированное маем 1954 года, в котором вообще-то речь шла о некоторых идеях и намерениях Робина вернуться к обсуждению доводов Геделя, заканчивается следующими строками: «Вновь обратил внимание на вопрос о радуге. Может это и может положительно отразиться на звуке, но с электричеством это провал. С любовью, Алан». А дело вот в чем: как-то прогуливаясь по лесу Чарнвуд, что близ Лестера, они наткнулись на удивительное явление – двойную радугу, и Алан просто настаивал на исследовании этого феномена. На то должна была быть веская причина.

Если он и искал что-то новое, то это, скорее всего, касалось теоретической физики, которой он не занимался с 1930-х годов двадцатого столетия. Еще до войны в беседе с Алистером Ватсоном Тьюринг выказывал свой интерес к спинорам, которые возникли в новой квантовой теории элементарных частиц и уравнении Дирака, и в последний год жизни он так же занимался исследованием алгебраических принципов вычисления спинора. И то, что он прежде определял как «источники», превратилось в «типовой источник». Он также интересовался идеями Дирака в области гравитации и космологии, предложенными к рассмотрению в 1937 году, согласно которым гравитационная постоянная подвержена изменениям в зависимости от возраста Вселенной. Однажды обедая с Тони Брукером, Алан задал ему следующий вопрос: «Как думаешь, мог бы палеонтолог по отпечатку следа вымершего животного определить, соответствовал ли вес животного норме и среднему весу этого вида того времени?». Так и в вопросе квантовой механики, к официальной теоретической версии, которой он всегда относился с недоверием, в Тьюринге вновь проснулась заинтересованность в основах этой дисциплины. Он обнаружил противоречие в стандартной интерпретации квантовой механики, представленной фон Нейманом, а именно отметил, что в случае постоянного наблюдения за квантовой системой, понадобилось бы неопределенное количество времени, чтобы отметить эволюционные изменения, произошедшие в ней, а говоря о наблюдении, ограниченном по времени, – невозможно было бы получить плоды эволюции вовсе. Таким образом, стандартный подсчет в основе имел лишь предположение, подразумевающее, что таинство «наблюдения» происходило в определенные интервалы времени.

Было у него еще несколько еретических идей, которыми он делился с Робином: «Те, кто занимается квантовой механикой, всегда имеют дело с бесконечным множеством измерений, не думаю, что мне нужно так много – хватит и сотни, или около того, и этого будет вполне достаточно, не так ли?» А как вам такой вариант его идеи: «Описание должно быть нелинейным, а функция прогнозирования – линейной». Его всплеск интереса к фундаментальной физике был вполне своевременным, ведь уже в 1955-м новая волна изучения и развития теории относительности сменила полный штиль военного времени в этой сфере. Интерпретация квантовой механики, слегка видоизмененная в сравнении с работой фон Неймана 1932 года, так же требовала новых идей и решений, и помимо всего прочего отчасти совпадала с его личным мнением по данному вопросу.

С одной стороны, г-жа Тьюринг ошибалась, теша себя надеждами и полагая, что перед смертью Алан был на пороге совершения «эпохального открытия». С другой, ничто не предвещало упадка или неудачи в его интеллектуальной жизни, что могло бы послужить объяснением его внезапной кончины. Скорее, это был подверженный постоянным изменениям переходный период, который уже случался в его развитии, и в этот раз включал в себя более разнообразный спектр интересов, а также был сопряжен с более открытым отношением к интеллектуальной и эмоциональной сторонам жизни.

Этот последний год не был и насыщенным, как многие полагали, скорее совсем наоборот. Один странный инцидент выделялся среди прочих, и, возможно, поможет прояснить ход мыслей, роившихся в его голове, которые мог оценить далеко не каждый. Это случилось в середине мая 1954 года, когда Алан вместе с семейством Гринбаум отправился на выходные в Блэкпул. Выдался погожий денек, и они бодро прогуливались по маршруту Золотой Мили со всеми ее аттракционами и развлечениями у моря, пока не набрели на шатер гадалки, королевы цыган. Алан зашел внутрь, чтобы пообщаться с ней. Чета Гринбаумов ждала снаружи, Тьюринга не было уже с полчаса. Когда он, наконец, появился на пороге, лицо его было белее простыни, и по дороге домой в Манчестер в автобусе он не проронил ни слова. Пара не получала от него никаких вестей, до тех пор, пока он ни позвонил в субботу, за двое суток до своей кончины, во время которой их не было в городе. О его смерти они узнали прежде, чем смогли ему перезвонить.

Тело Алана Тьюринга кремировали 12 июня 1954 года в крематории Вокинга. На церемонии присутствовали его мать, брат и Лин Нейман. Прах развеяли над теми же садами, что и прах его отца. Могильный памятник устанавливать не стали.