Глава 7
Во время войны за восстановление империи граф Олаф часто отсутствовал по важным неотложным делам, гриф секретности с которых вряд ли когда-нибудь будет снят.
(Строчки в летописях, очень волнующие многих любителей полностью распутывать паутину исторических событий)
Да, я ходил домой. Нет, внутри этого белого ящика нет патронов. Это просто переносной холодильник. С пивом.
(Отповедь землянина, которую кроме призрака Канлера Великого услышали только камни, доски да свивший в углу паутину паук)
Где-то в просторах Южно-Китайского моря…
Влажный метроном падающих капель, серые щупальца порохового дыма, затянувшие внутренности трюмного помещения покачивающейся на мертвой зыби лайбы. Шелест волн и крики кружащихся где-то там, в вышине, под лучами ненавистного солнца, чаек…
Все это лишь аккомпанемент тишине. Мертвой тишине… той самой, что наступает внезапно, подобно выстрелу, и длится бесконечность за бесконечностью… А все эти звуки проходят где-то там, снаружи, не задевая скованного пеленой усталости разума, все еще находящегося под воздействием фуги ярости, наполненной туманом страсти и щедро покрытой пенкой кроваво-алого наслаждения…
Шелест волн и это убаюкивающее покачивание, полоски солнечного света, медленно крадущиеся по доскам настила, то тут, то там отражаясь в темных влажных зеркалах начинающей сворачиваться крови… Неудержимая дрожь сбитых пальцев, находящаяся за гранью сознания, за гранью ощущений боль истерзанного тела…
Спокойствие…
Четырьмя часами раньше…
Мягкие тона контрабандного ямайского рома, как будто пропитанного самим солнцем, переливались в гранях широкого бокала, маня своими бликами и обещая принести за собой тот самый неуловимый оттенок безумия и бесшабашного веселья, свойственный любому из подпольных кабаков еще со времен сухого закона и гангстерского беспредела тридцатых годов.
Точнее, как раз тогда в дыму сигарет и пронзительных звуков джаза и родилась та самая атмосфера, с тех пор кочующая из одного притона порока в другой. Беззвучно и неуловимо совершая свой победоносный марш по планете. Растворяясь в географических и политических реалиях и порой создавая вот такие вот оазисы вседозволенности, в которых не было места ни английской чопорности, ни американской политкорректности. Места, в которых жизнь ценилась не дороже стакана солодового виски или местного пальмового самогона. Где можно было без опасений суда и жадного воронья адвокатов называть негра негром и где за в разы более легкое высказывание или просто косой взгляд можно схлопотать пару унций горячего свинца в череп или полфута холодной стали в сердце…
Портовый бар, наполненный шлюхами, жуликами и убийцами всех мастей. Настоящий притон вседозволенности, порока и того специфического безбашенного веселья, которое подобно яду заражает собой лишь раз вкусившего его. Заражает для того, чтобы до конца дней мучать ощущением подлинной, ничем не разбавленной свободы…
– Ну как тебе? – Стараясь перекричать грохот музыки, сестра Анна залихватски опрокинула остатки рома и, повернувшись к бармену, многозначительно постучала по краю бокала ухоженным, покрытым блестящим отполированным лаком ноготком. После чего наклонилась за барной стойкой поближе к уху собеседницы и добавила: – Это еще что! Сейчас тут немного развеемся и рванем на Карапаибо. Это такой островок на выходе из гавани – там совершенно чудесный ресторанчик. Запомни, подруга, черепаховое мясо в этих краях нормально готовят только там, и нигде больше!
Может быть, под воздействием выпитого, заполняющего помещения грохота никогда не слышанной музыки, а может, из-за откровенных взглядов, роняемых на двух девушек постоянными посетителями, да и просто случайно зашедшими выпить пару «шотов» контрабандистами… Но постоянно сжатая пружина внутри Инельды, сжимающая разум в путах самоограничения, распустила пару витков, заставив ее в какой-то наполненный безбашенным безумием момент резким хлопком допить мусолимый уже больше получаса бокал рома и, запрокинув голову к покрытому пальмовыми циновками потолку забегаловки, захохотать…
– Ну ты, подруга, даешь! – Кивнув бармену на опустевший бокал дроу, монашка залихватски крутанулась на стуле и продолжила свою мысль: – Я уж грешным делом думала, что мы сюда скучать пришли. Пошли, зажжем этот гадюшник!
Опрокинув в себя еще пару пальцев рома и заставив своим примером сделать то же самое Инельду, сестра Анна соскочила со стула и потянула свою спутницу в сторону залитого огнями цветомузыки танцпола. Конечно, если бы на монашке в этот момент было ее профессиональное одеяние, то большинство посетителей, временами некоторые из них бывали даже истинно верующими, испытало бы мощный когнитивный диссонанс. Но на этот раз сестра церкви насилия была облачена в более компактный вариант «монашеской» одежды – обтягивающий топик и мини-юбку. Впрочем, это нисколько не мешало ей ни на секунду не расставаться с маленькой сумочкой, судя по весу, содержащей в себе нечто смертоносное.
– А весело тут у них! – мелькнула в голове главы гильдии убийц бесшабашная мысль. – Весело, побери меня Ллос, со всеми ее пауками! Последний раз я так развлекалась еще сопливой девчонкой, когда с другими молодыми волшебницами ловила мальчишек из школы воинов, купающихся в подземном озере. Впрочем, кто еще кого ловил… Помнится, едва ли не каждая третья после того приключения забеременела и потом свой плод в дар богине отдавала, чтобы в учебе от сверстниц не отстать. Интересно, а если в этот раз то же самое будет, Олафа удастся убедить, что ребеночек от него? Хотя вряд ли – достойных кандидатур, способных приблизиться к этому дальнему потомку «Рыжебородого осквернителя» тут днем с огнем не сыскать. Хотя было бы забавно заставить этого человечка воспитывать чужого дитятю. Магией-то, позволяющей определить кровных родственников, он не владеет, а в мой родной мир малышку или даже малыша, ну смотря что получится, лучше будет не вести, пока не повзрослеет. А к тому времени чистокровный человек, доживший до его возраста без целительной магии, скорее всего, просто скончается от старости, несмотря ни на какие усилия лекарей.
Инельда, ощутившая очень редкое для себя состояние счастья и беззаботности, копировала стиль танцующих вокруг людей, больше всего ориентируясь на свою новую знакомую, а по лицу ее расползалась не убираемая никаким самоконтролем улыбка. Она в безопасном месте, где ее не найдет ни один враг из уже имеющихся, а среди аборигенов желающих свести с девушкой счеты пока нет. Посреди представителей, наверное, одной из самых слабых рас мироздания, не имеющих вдобавок ни малейшего представления о великом искусстве магии, наделяющего своих адептов самыми разнообразными силами. Ну, уж по сравнению с дроу точно. Видела она практикующих экстрасенсов, специально посмотреть на целых полтора десятка ходила. Настоящих одаренных среди них попалось всего двое, остальные шарлатаны. Да и у тех способности были куда меньше, чем у учеников первого года обучения той же воинской школы, куда попадали сами бездарные в плане чародейства темные эльфы.
– Хей, подруга, держи дистанцию! – со смехом отодвинулась от нее сестра Анна. – Я не такая, чего бы там о нас люди не говорили. Вон вокруг сколько мужиков скачет, бери какого хочешь за встроенный пульт управления и вибрируй на здоровье!
– О вас – это в смысле о представителях вашей религии? – уточнила Инельда, в свою очередь немного сдвигаясь назад, но не переставая конвульсивно дергаться, словно в нее ударила выпущенная каким-нибудь отсутствующим в этом мире колдуном молния.
– О монашках, негра дикая! – постучала себя по лбу сестра Анна. – К нам же в обитель мужчины не допускаются. В теории.
– Ага, понятно, – сообразила дроу. – Ничего, у нас о жрицах такие же глупые слухи ходят. И ничего. Рожать новых дочерей, а подчас даже и сыновей, им это нисколько не мешает. Ведь если во внутренние покои не допускаются посторонние, это не значит, что они сами не выходят наружу в поисках тех, с кем можно заключить выгодный союз. Ну и скоротать ночку-другую заодно. И потом в храмах всегда есть предназначенные для жертвоприношений пленники и рабы.
Веселье двух подруг продолжалось еще долго, с небольшими перерывами на дозаправку и припудривание носиков. Умудрившись поставить забегаловку чуть ли не на уши и вдоволь наскакавшись, они наконец-то угомонились и, покачиваясь, двинулись в сторону выхода.
– Слышь, подруга? – Артикуляция хорошо повеселившейся и наконец-то полностью расслабившейся монахини, которую в последнее время вконец достали внешние атрибуты и богобоязненный внешний вид, была немного нарушена, но это абсолютно не влияло на проснувшуюся после определенного объема поглощенного алкоголя мысль о продолжении банкета. – Тебе эти твои хвосты не надоели? У меня от их взглядов уже спина чешется. Как бы они нам аппетит не испортили – не знаю, как ты, но я бы сейчас быка съела. А теперь – в Карапаибо!
– Не возражаю, – царственно, как подобает будущей жене второго лица государства, пусть только собирающегося из остатков, и вместе с тем пьяно кивнула Инельда. Она успела продегустировать не меньше двух десятков коктейлей и, несмотря на один раз все-таки прочитанное ею заклинание, препятствующее разрушительному воздействию алкоголя, находилась изрядно навеселе. – Пошли. А там есть кого убить или чего стырить?
– Найдем с божьей помощью, – убежденно кивнула монашка и перекрестилась, чтобы придать аргументам дополнительный вес.
– А он правда помогает грабить? – заинтересовалась нетрезвая дроу, внезапно решившая, будто эта информация ей жизненно, ну вот просто жизненно необходима. – И в чем это выражается? Какие жертвы нужны? Вон того цыпленка, старающегося казаться петухом, хватит?
– Не, такого лучше не предлагать. – Сестра Анна технично вырубила представителя местной золотой молодежи, последние полчаса пытающегося клеиться к Инельде и даже последовавшего за ней наружу, причем так быстро, что следовавшие по пятам за девушками «племяннички» дядюшки Лю не успели даже дернуться. – Оскорбится. Так пойдем. А там на месте разберемся – кого, куда, за сколько и сколько раз.
Пройдя несколько десятков метров, монашка вывела свою новообретенную подругу на один из многочисленных рыбацких пирсов, частоколом выдающихся в мутные воды залива.
– О! Бежим!!! – Сорвавшись с места и буквально волоча за собой дроу, сестра буквально птичкой пропорхнула по непрочным даже на непредвзятый взгляд мосткам и в отчаянном прыжке перепрыгнула на уже отчаливающую рыбацкую джонку, одну из сонма тех безликих лодчонок, бороздящих просторы Южно-Китайского моря в поисках сельди, тунца и трепангов. Не забывая конечно же о таком прибыльном деле, как всевозможная контрабанда.
Залопотавший было что-то на одном из кантонских диалектов китайского щуплый рыбак, до этого практически скрытый корпусом автомобильного двигателя, прикрученного к гибриду рулевого весла и гребного винта, был остановлен сунутой ему чуть ли не в глаз купюрой и высказанным радостно-пьяным тоном целеуказанием:
– Карапаибо – пронто! – Какого дьявола сестра Анна решила, что рыбак понимает итальянский, не объяснил бы даже собравшийся в полном составе конклав кардиналов Римско-католической церкви, а самому китайцу и Инельде, кое-как успевшей вцепиться в одну из стоек, поддерживающую крытую пальмовым листом крышу джонки, это было по барабану.
Моментально расцветший в щербатой улыбке, особенно радушной из-за черных пеньков, когда-то бывших зубами, рыбак что-то подкрутил в своем агрегате, и, взвыв на высокой ноте, джонка, резво развернувшись, двинулась в сторону открытого моря, раздвигая носом плавающий на воде мусор и тонкую радужную пленку пролитых нефтепродуктов.
– Ушли! – с досадой сплюнул глава пятерки китайских мафиози, панически озираясь в поисках плавсредства, на котором можно было бы догнать беглянок. За упущенную персону, которую ему было приказано охранять, старшие братья по головке своего родственника если и погладят, то хорошо бы только обычной палкой.
– И хорошо, – тихонько буркнул себе под нос один из его коллег, находящийся ниже в иерархической лестнице, но куда более опытный и много повидавший. – Если ведьмы хотят веселиться, а эти две точно ведьмы, то, идя по их следам, можно прийти и в преисподнюю.
За это высказывание он моментально схлопотал наполненный жаждой убийства взгляд и отповедь следующего характера:
– Только вот боюсь, наказание, которое нас всех ждет по возвращении, будет в разы хуже возможного гостеприимства Яньло-вана. Ладно – тут мы ничего не сделаем, только потеряем время. Так! – Главный из веселых братьев принялся решительно командовать: – Сю, ты на дальние пирсы, попробуй найти хоть какую-то посудину. Ляо, ты пробуешь выбить одну из тех прогулочных шаланд, которые стоят у причала Вея. Ну а я с братьями буду выяснять, кто из наших сейчас есть в этой демоновой заднице – Карапаибо.
Мерно покачивающаяся на косой волне джонка, нещадно дымя и гремя изношенным мотором, еще несколько десятков лет назад бывшим сердцем – ни много ни мало – «мустанга» семьдесят пятого года и неизвестно каким попустительством вышних сил попавшим в этот захолустный уголок планеты, двигалась меж укутанных мангровыми зарослями мелких островков, с каждой минутой оставляя за собой милю за милей. Свежий морской бриз в какой-то момент даже стал потихоньку приводить в сознание находящихся навеселе девушек. Между которыми сам собой продолжился начатый еще в баре девичий разговор по душам.
– Слушай, а чем вы вообще в своем храме занимаетесь?
– Ну, – сестра Анна неопределенно повела рукой, в конце пути уткнувшейся в хозяина лодки, упорно делающего вид, что не понимает по-английски, но скорее всего сейчас изо всех сил навострившего уши, – молимся.
– А если серьезно? – Дроу молниеносным движением метнулась вперед и ударом на первый взгляд легкого и неопасного кулачка вырубила человека и поймала его раньше, чем он осел на дно собственного плавсредства. Немного поколебалась, не выбросить ли его вообще за борт, но потом решила отказаться от этой идеи. Для главы гильдии убийц оставлять на своем пути лишние трупы было бы просто нерационально. Признак низкой квалификации, так сказать.
– И если серьезно – тоже молимся. – Монашка в топике и юбочке, при наклонах полностью обнажающей миниатюрные трусики-стринги, меланхолично заняла место отключившегося лодочника и стала направлять судно по одному ей ведомому маршруту. – Наша мать-настоятельница в этом вопросе очень серьезна. Кто хоть раз в неделю ей не исповедовался во всех грехах и свое наказание, заключающееся в прочтении отрывков из Библии, не выполнил, того живьем в подвале в цемент закатает. Ну а в свободное от душеспасительных забот время зарабатываем себе на хлеб насущный да обители на капитальный ремонт. Разными способами. Ты, помнится, оружием интересовалась?
– И продолжаю пылать к нему страстной, просто истинной любовью, – фыркнула Инельда, поудобнее устраиваясь на оглушенном ею человеке. Он показался дроу куда более чистым, чем обычная скамья. – Особенно к крупным калибрам и бронетехнике.
– Что ты понимаешь под крупным? – уточнила сестра Анна, переводя взгляд с горизонта на свою собеседницу. – А из моторов могу предложить лишь пару японских броневиков времен Второй мировой. Знаю я одного перца, у которого этот хлам антикварный в гараже стоит, угнать можно за полминуты. Но обычную пулю они держать, несмотря на возраст, все-таки должны, наверное.
– Миллиметров двадцать, не меньше, – припомнила Инельда услышанную от Олафа информацию. Правда, сколько это конкретно, дроу себе даже не представляла. – И лучше бы не одноразовые игрушки, а вполне нормальные гранатометы и орудия. Зенитные модификации особо не нужны, а вот все противотанковое – с руками оторвем.
– М-да, подруга, твои запросы заставляют мою тонкую ранимую душу завидовать насыщенной жизни ваших родных краев, – ошарашенно пробормотала монахиня. – У нас ничего в двадцать миллиметров диаметром точно нет. Если не считать того, что звонарь под штанами прячет, да и то не уверена, может, девочки и привирают. Кста… Стоп! А почему эта посудина прет нам наперерез?!
Скажете, так не бывает? И только в каких-то самых низкопробных боевиках героинь обязательно должны захватить какие-нибудь бандиты? Щааз! Разбежались! Бывает… К сожалению, бывает и не такое… Скрытая от взгляда обычных обывателей жизнь полуночного дна временами и местами выплескивается на поверхность, рождая на карте мира «сумеречные» зоны. Места, в которых само понятие законности зависит от калибра ствола и силы воли. Те самые места, к которым, как мухи, на падаль стягиваются разного рода любители халявы и «справедливого» передела собственности. А также многочисленные последователи веселого парня из Шервудского леса. И совсем не факт, что они будут желать поделиться награбленным с бедными, но что точно можно гарантировать – это то, что потрясти богачей будут хотеть все сто десять процентов. Десять процентов добавлено из-за того факта, что в этих водах отличить обычного рыбака от пирата можно только попустительством всех святых и лично Господа Бога. Да и то не факт. И даже наличие или отсутствие оружия и абордажных приспособлений не помогает. Просто по той причине, что мирно сидящие в своей скорлупке под прицелом патрульного катера рыбаки могли притопить все это хозяйство парой минут раньше, а ножи для разделки рыбы, которыми так удобно резать глотки спящей команде зазевавшегося сухогруза или жирной туристической яхты, ну просто никак невозможно принять за оружие – это же средства производства…
Так что бывает. Еще как бывает. Только в газетах об этом обычно не пишут и в открытую особенно не говорят. Хотя в специализированных источниках можно с большим интересом ознакомиться с количеством «бесследно пропавших» круизных яхт и малотоннажных судов. И не во всех случаях на море была плохая погода… ой, не во всех. Что, кстати, отлично подтверждается данными Коспас/Sarsat – спутниковой системы, которая в идеале должна отслеживать всплывающие с тонущих судов спасательные буи, начинающие петь свою грустную песню в тот самый момент, когда они оказываются за бортом. История умалчивает, какой умный человек объяснил назначение этих оранжевых шаров местным «рыбакам», но то, что у берегов Южно-Китайского моря и еще в паре-тройке мест на земном шарике на берег периодически выносит простреленные в нескольких местах (на всякий пожарный) оранжевые шары, – это достоверный факт… И не надо рассказывать о внезапных шквалах и подводных рифах… Не надо…
– Эй, на баркасе! – Шхуна, с ювелирной точностью затормозившая у джонки и едва не оцарапавшая ее и так порядком побитые жизнью борта, оказалась населена очень странными существами. Моряками, не разбирающимися в типах всевозможных плавающих судов. Девушки синхронно переглянулись и, поняв друг друга без всяких слов и даже лишних мыслей, приготовились к неприятностям, о приближении которых, буквально заходясь в крике, сообщал их богатый жизненный опыт. – Почем у вас тунец? А лангустов нет случаем?
Несмотря на то что вопрос был задан на практически непереводимой для западного человека смеси малазийского, кантонского и английского, смысл был понятен и дроу, и монашке. Первой в силу очень качественного амулета, а второй – просто из-за значительного времени проживания именно в этих краях.
– Разуй глаза, мы не на промысле, а просто так катаемся, – со слышимой в голосе беззаботностью откликнулась сестра Анна, одновременно пытаясь незаметно придать хозяину лодки более приличное положение и стараясь скрыть собственным телом оказавшийся в другой руке пистолет. – Рыбы нет. Вообще нет. И ради всего святого, какой пьяный лоцман стоит за штурвалом корабля? Вы нас едва не раздавили!
– Ну ведь не раздавили же, – на корявом английском откликнулся их собеседник, судя по звуку голоса, скрывающийся за одной из палубных надстроек и не спешащий показываться дамам на глаза. – Рыбки!
С глухим стуком в высоком борте шхуны откинулся вниз незаметный на первый взгляд паз, и в лица пассажирок джонки уставился пулемет. Не слишком массивный и снабженный явно самопальным щитком для стрелка, он тем не менее на такой смехотворной дистанции представлял собой серьезную угрозу, ибо очередь с расстояния нескольких метров пробила бы и броню какого-нибудь бэтээра. Ну а уж хрупкие тела после града свинцовых пуль превратились бы в очень трудноопознаваемые останки. Где-то у дальнего края борта чересчур агрессивного корабля раздался сухой треск. Голова лодочника, благодаря усилиям дам похожего на пребывающего в сознании, но, возможно, немного пьяного человека, обзавелась спереди аккуратной дырочкой. А сзади – громадным выходным отверстием.
Сестра Анна завопила, словно ее резали, пытаясь незаметно спрятать пистолет поглубже в свою отличающуюся изрядным минимализмом одежду. Дроу немного подумала и стала ей попевать, закрыв лицо руками и пряча во рту маленькое лезвие, смоченное парализующим ядом, к которому у самой Инельды давно был выработан иммунитет.
– О, какие кобылки! – Один из хозяйственно спрыгнувших на борт джонки разухабистого вида то ли малайзийцев, то ли китайцев окинул наполненным неприкрытым мужским интересом взглядом сжавшихся у борта девушек. Реакция застигнутых врасплох жертв на обвешанных автоматами и кровожадно выглядящими мачете для рубки бамбука головорезов была абсолютно прогнозируемой и вполне привычной. Поэтому новые хозяева приступили к неторопливому обследованию своего, уже своего, кораблика без особой спешки и нервов.
Рывком выдернув из пространства между какими-то пропахшими рыбой ящиками «потерявшую сознание» монашку и легко закинув ее себе на плечо, капитан пиратской шхуны, судя по раздаваемым им направо и налево командам, протянул в сторону Инельды руку и на ломаном английском приказал:
– Красотка идет со мной. Иначе я ее немного резать.
Размышления, если и отразившиеся на лице илитиири, были полностью растворены в изумительнейшей маске отчаяния и страха, нарисованной легчайшими, воистину профессиональными штрихами эмоций. И если Станиславский был бы еще жив, то лишь при одном взгляде на лицо дроу он бы отдал многое, чтобы перетащить такую одаренную актрису в свою группу.
«Ой, идиоты! – думала дроу, шагая по палубе корабля охотников на оказавшихся без защиты женщин. – Ой, придурки! Да с их трупов, похоже, и взять-то особо нечего будет! Тащить на плече пленницу без предварительного обыска, ограничившись простым облапыванием? Да чтобы при подобной процедуре что-то нашлось, это что-то должно быть тяжелым двуручником! А меня так и вообще всего один хуманс с какой-то подозрительно ржавого вида автоматической хреновиной контролирует, да и тот слишком близко прижался, пытаясь легкими ударами оружейного ствола по ягодицам намекнуть, чего попавших в руки этих животных самок ожидает».
– Шагай-шагай! – подтолкнул ее в спину, вернее, чуть ниже узкоглазый конвоир, смотрящий тем не менее в сторону оставленной без экипажа лодки. Там проводили поверхностный осмотр в поисках различных заначек, и кто-то уже тащил топор, чтобы прорубить днище.
– Черная. – Дорогу пленницам заступило косматое и седое нечто, похожее на форму жизни, зародившуюся в глубинах парикмахерской, где стригли исключительно пожилых тружеников ликвидации радиационных катастроф. – Плохо. Дешевая будет.
– Черная, – не оборачиваясь, согласилось оригинальное транспортное средство сестры Анны. – Но хорошая, по-европейски ладная, а не пугало желтоглазое, каких сами негры любят. Будет стоить меньше, чем белая, но тоже немало. Так, помоги мне открыть дверь.
Путь девушек и их пленителей завершился у надстройки, где, очевидно, находился спуск в глубины шхуны.
«Гляди-ка, – мысленно удивилась глава гильдии убийц, скрываясь в трюме и изготавливая лезвие во рту для прицельного плевка. – Или у меня начались слуховые галлюцинации, или у этого чуда действительно есть мозги! Вот только как он умудряется столь виртуозно ими не пользоваться?»
– Ну-с, – завернув в ближайшую каюту, моряк, или скорее пират, уронил монахиню в мини-юбке на стоящий практически у входа топчан и немедленно полез к ней под одежду. Служительница культа вяло завозилась, «приходя в сознание» и якобы пытаясь сопротивляться.
– Опа! Что это тут у нас!
В его руке красовался маленький блестящий револьверик. Конвоир дроу тем временем решил, что свою задачу выполнил и тоже может переходить к более активным действиям. Он даже отложил в сторону свой ржавый автомат, чтобы тот не мешал ему развлекаться, а для излишней гарантии собственной неотразимости извлек из-за пояса нож, которым попытался немного пощекотать гордую дочь подземелий.
«Если бы мои наставники, чтобы их пауки сожрали, увидели, как мне пытается угрожать железом такой неумеха, они бы померли, – решила Инельда, со взвизгом вжимаясь в стену и хватаясь за руку человека, якобы чтобы уберечь себя от пореза. Лезвие, покинувшее ее рот, вонзилось неудачливому насильнику в глаз, не убив на месте, но мгновенно парализовав. И главе гильдии убийц пришлось придерживать свою очередную жертву, чтобы та в падении не наделала шума. – От хохота!»
– А у сучки плохие игрушки, – зловеще усмехнулся капитан морских разбойников, отвешивая девушке несильную, скорее даже символическую, пощечину. – Опасные и глупые сразу. Кто, интересно, надоумил тебя таскать с собой подобную пукалку? Да из нее, даже чтобы застрелиться, придется изрядно помучиться. И то не факт, что удастся с первой попытки.
– Не надо! – замахала руками на мужчину сестра Анна. – Не бейте! Это подарок мамы! Она дала мне его на случай, на случай…
В помещении раздался громкий хлопок. Главарь пиратов с удивленным выражением лица завалился на топчан, который стал не ложем любви, пусть даже насильственной, а последней в его жизни опорой.
– Дебил, – устало выдохнула сестра Анна, тиская в руках еще один маленький пистолетик, только телесного цвета и практически плоский. Извлекла она его, если глаза дроу не обманывали, откуда-то с внутренней стороны бедра, где тот крепился непонятным непосвященным образом. – И вожак большой стаи дебилов. А у меня к «беретте» всего один запасной магазин!
– А зачем нам она? – философски осведомилась Инельда, обшаривая трупы. – Здесь, думается мне, и без нее найдется целый арсенал.
– Да щас! – не согласилась с ней монашка. – Подруга, брось этот хлам, работай лучше своими ножиками. У этих косоруких недоумков такое расстрелянное до состояния металлолома оружие, что траекторию полета пуль из него не возьмется наметить ни один предсказатель!
Попытка высунуться в коридор привела к закономерному срабатыванию первого пункта закона подлости – того самого, говорящего о том, что подлянки всегда случаются неожиданно. В открытый проем трапа упал один из пиратов. Совершенно бездарно упал, обнимая большую пластиковую канистру, еще недавно бывшую бензобаком на той злосчастной джонке. Упал, прокатился по трапу, с влажным хрустом ломая правую ногу в районе бедренной кости, и заорал. Наверное, ни одна судовая сирена не в состоянии повторить интенсивность и, самое главное, смысловую наполненность данного вопля – просто по той причине, что затащить оную в длинный узкий резонирующий коридор не додумался бы ни один идиот. Рванувшаяся было к катающемуся по настилу и завывающему малайзийцу дроу быстро поняла всю бесперспективность этого действия, стоило лишь ей расслышать множественный дробный перестук ног по ржавому металлу трапа. В результате все же сделавшая несколько шагов Инельда оказалась прямо на виду высыпавших на крик, как горох из мешка, бандитов.
– Дьявол! – сказал кто-то из них и стал медленно-медленно, словно ему вдруг парализовало все мышцы, тянуться к болтающемуся на поясе пистолету. Остальные вообще опешили от необычности ситуации, в которой уже пойманная добыча не только сбежала, но и, кажется, готовится сопротивляться. Возможно, на скорость их реакции оказал воздействие и тот факт, что оружия в руках Инельды не было видно, поскольку четыре метательные иглы лежали вдоль тонких изящных пальцев и могли быть обнаружены только кем-то, имеющим рентгеновское зрение. Ну а сестра Анна с пистолетами в обеих руках прикрывала спину новоявленной подруги и заодно надежно ею заслонялась. Так или иначе, с ходу морские разбойники приветствовать девушек огнем не стали. А потом уже и не смогли в связи со скоропостижной смертью.
Чтобы достать пистолет из кобуры, застегнутой, а как же иначе, при морской болтанке ведь вылетит в момент, требовалось секунды три. Ну пусть две. Глава гильдии убийц, аристократка дроу в неизвестно каком поколении, персона, привыкшая выживать там, где выжить невозможно, и убивать тех, кого и поцарапать-то нельзя, за это время могла пустить в ход сразу несколько боевых заклятий. Слабых конечно же. Но людям, у которых от боевой магии никакой защиты не было, хватило. Три воздушных лезвия, ударивших на высоте колен, пояса и шеи, вмиг превратили внутренности пиратского корабля в филиал бойни.
Впрочем, это больше походило на танец – экзотичный, чем-то похожий на восточный, – танец, когда гибкое женское тело с повадками пантеры или бесшумно кусающей свою жертву кобры протанцевало между по какой-то причине застывшими в ступоре бандитами. И даже брызги крови, как будто подчиняясь кисти художника, ложились на покрытые ржавчиной и отслаивающейся краской металлические стены коридора кровавыми крыльями фантастических мотыльков… Пытающихся взлететь мотыльков, переродившихся из сползающих и все еще содрогающихся безобразных и бессмысленных куколок человеческих тел. И даже взвизг ушедшей в рикошет случайной пули, вырвавшейся из ствола упавшего на пол видавшего вида пистолета, не смог прервать мига совершенства и красоты, творимого рукой профессионала. Tra shasin mi talor – «Танец кровавых лепестков», – исполняемый в таком вот неподходящем окружении, не на черном вулканическом песке главной арены храма Ллос Дома Hun’ett… и никто вокруг не слышит рокота каменных барабанов, звучащих громче и сильнее ударов сердца.
Статисты, нелепые и смешные в своем непрофессионализме, недостойные даже прислуживать у подмостков арены, быть даже пищей храмовых рабов, единственное назначение которых было оттенять своей смертью перерывы между выступлениями. Недостойные кровавого причастия и изысканных ласк, напоенных первородной тьмой лезвий. Умирающие из-за какой-то жадности и спеси… твари, не успевающие даже защититься, визжащие от волн ужаса, испускаемых ими же самими. Мусор… Мусор, в окружении которого был вынужден распуститься Saaarin mi shasin saa – «Цветок кровавой боли», роняющий свои лепестки на недостойное его прикосновений окружение. Ведь для завывающей от страха команды пиратской шхуны, укутанная проблесками стали и шлейфом ниспадающего кровавого тумана, танцевала сама «Дева Боли», четверть века выживавшая в сакральных кровавых танцах в честь своей недоброй… Совсем недоброй богини…
Коридоры, длинные и извилистые коридоры и закутки, внезапно заполнившиеся ставшей материальной тьмой… Полумрак трюмов, разрезаемый лезвиями просачивающегося сквозь обрешетку и иллюминаторы света и ставшая вдруг скользкой от соленых брызг палуба… соленых темно-бордовых брызг застывающей на беспощадном тропическом солнце крови…
Пронзительное верещание вжавшегося в мачту китайчонка, вздрагивающего от криков уже слетающихся на пир чаек и влажного ощущения мокрого нижнего белья… Скомканное выступление, заставляющее ныть фантомные следы от змееголовых кнутов старших жриц и содрогаться от предчувствия, от звучащего только в твоей голове сухого шороха паучьих лап, волной накатывающегося на колеблющиеся бастионы разума, заставляя окружающее быть нереальным, несбыточным… Сном… Тихим, до странного безмятежно-затянувшимся преддверием кошмара. Заставляя стискивать зубы усилием воли и остатками самоконтроля сдерживать рвущийся наружу крик ужаса перед неизбежным наказанием за испорченное выступление. За то, что лепестки Saaarin mi shasin saa распускались недостаточно утонченно, мазки крови жирноваты, и потеки застывающих красок боли больше напоминают каракули аколита…
«Ведь ты же исправишься, wanre? Phlith ul-ilindith wanre? Ты же не заставишь старшую жрицу стыдиться достижений своей дочери? А? Никчемное светлое отродье!»
– Ну… Черт тебя побери! – со странной интонацией в голосе произнесла монашка, пораженная открывшимся зрелищем, и покрытая кровью богиня, стоявшая в нескольких шагах перед ней, буквально сложилась, лишившись поддерживающего ее стального стержня воли. Но несмотря на поглотившее ее отчаяние, видимое даже невооруженным взглядом, уже на одних инстинктах поставившая слабый магический щит, окруживший ее фигуру легким мерцанием.
Инельду тут же пронзил острый приступ паранойи, свойственной всем темным эльфам в тот момент, когда у них за спиной оказывается не слишком-то надежный товарищ по оружию. В ее руке словно сама по себе возникла плеть из тьмы, сочащаяся ядовито-зелеными каплями энергий гнили, хаоса и распада. Возможно, жизненный пусть сестры Анны и оборвался бы в этот момент. Однако монашка, видимо на одних инстинктах, поступила точно так же, как настоящая дроу. Метким выстрелом добила пытающегося сломать своей спиной мачту китайчонка, расплескав его мозги пулей из «беретты» на и так-то загаженную донельзя шхуну. То есть подтвердила свой статус временного не-врага в глазах впавшей в какое-то странное созерцательно-философское состояние и словно помолодевшей душевно дроу.
– Что это было? – осторожно спросила девушка, не спеша убирать оружие, но и не наводя его на Инельду.
– Да так… – В сознании дочери подземелий, внезапно давшем изрядную трещину, забрезжили мысли, что происходит нечто донельзя странное. А значит, по умолчанию опасное. И надо бы скорее скрыться дома или по крайней мере у тех, кому задешево продавать ее нет нужды. – Потанцевала немножко. Юность вспомнила.
– А я-то думала, это мне не повезло с детством, подруга, – хрипло выдохнула представительница людского племени, косясь одним глазом на брызги крови и, видимо, понимая, что форма их не случайна.
– И вообще мне нехорошо. Странно себя чувствую. Хочу убивать, будто снова стала девяностолетней соплячкой. И ты мне больше не нравишься. – На разум дроу начала накатывать чернота. С каждой последующей фразой речь Инельды становилась все неразборчивее и односложнее. – Я ведь вообще людей не люблю. И эльфов тоже… Даже под грибным соусом. И танцевать было здорово… Давно не танцевала. А сегодня в том клубе изрядно повеселилась, дрыгая задницей. И сейчас тоже хорошо. Весело.
Монашка сглотнула. Ее пальцы на курках напряглись.
– Так… – На последних проблесках интеллекта глава гильдии убийц сделала жест рукой, и кончик плети в ее руке слегка хлестнул сестру Анну по плечу, испепелив одежду и оставив в месте удара темно-фиолетовую печать, похожую на паука, сидящего в центре паутины. Ответный выстрел магическая защита приняла на себя, отбросив в сторону пулю, каких-то считаных сантиметров не доставшую до лба дроу.
– Что ты сделала, тварь?! – сорвалась на смесь визга и рычания, словно рассерженная гиена, обитательница монастыря.
– Я поставила на тебя печать глупого раба, – сонным заплетающимся голосом промурлыкала Инельда, сначала садясь на перепачканную кровью палубу, а потом и ложась на нее. – Будешь перечить – и твои кости, проткнув мясо, вылезут наружу. Но только после того, как расплавится и слезет кожа. Умру – то же самое. А теперь доставь меня к гостинице…
Тихий стук, с которым покрытая капельками крови голова безвольно откинулась на доски палубы, прозвучал необычно громко.
– О господни сиськи! – Сестра Анна богохульствовала, не замечая этого, и терла светящуюся татуировку на своем теле. – Никогда! Никогда больше не буду никому подсыпать наркоту в виски! Никогда!
Влажный метроном падающих капель, серые щупальца порохового дыма, затянувшие внутренности трюмного помещения покачивающейся на мертвой зыби лайбы. Шелест волн и крики кружащихся где-то там, в вышине, под лучами ненавистного солнца, чаек…
Все это лишь аккомпанемент тишине. Мертвой тишине… той самой, что наступает внезапно, подобно выстрелу, и длится бесконечность за бесконечностью… А все эти звуки проходят где-то там, снаружи, не задевая скованного пеленой усталости разума, все еще находящегося под воздействием фуги ярости, наполненной туманом страсти и щедро покрытой пенкой кроваво-алого наслаждения…
Шелест волн и это убаюкивающее покачивание, полоски солнечного света, медленно крадущиеся по доскам настила, то тут, то там отражаясь в темных влажных зеркалах начинающей сворачиваться крови… Неудержимая дрожь сбитых пальцев, находящаяся за гранью сознания, за гранью ощущений боль истерзанного тела…
Спокойствие…