Глава 6
«Нельзя поддаваться негативу! Если не пишется, пойду посижу у камина. Дрова-то теперь у меня есть,» — вдруг вспомнил Костя.
Он выключил ноутбук и встал из-за постылого стола. «Стану воображать, что я аристократ вроде Бунина, — решил он. — Сижу, скучаю у себя в имении. Для начала, конечно, надо встряхнуться, поесть, коньяку выпить — я видел полбутылки в буфете. Согласен, брать чужое некрасиво. Но коньяк-то приличные люди стаканами не глушат! Если я выпью только пятьдесят грамм, это не будет наглостью».
Так он и сделал. Однако ничего романтически-элегантного из его затеи не вышло. Ужин аристократа составился из чёрствого хлеба и усохшей колбасы. Всё это камнем легло в желудок и не давало забыть о себе ни на минуту. Коньяк тоже оказался скверный — соединившись с ужином, он жёг и бурлил. Не зря у хозяев бутылка осталась недопитой! А может, Колдобины туда дряни какой-нибудь налили вроде пятновыводителя?
Костя понюхал пробку: «Да нет, запах, кажется, коньячный. К тому же в голове шумит…»
Подвёл и камин: дарёные дрова лежали в нём всё той же красивой городошной фигурой, но спичек на полке не было. Костя сходил на кухню и вернулся ни с чем. В карманах тоже пусто. Чертовщина какая-то! Ведь всего полчаса назад Костя кипятил чайник, и коробок был полон. Спичек он вчера купил в местной лавке целую кучу, коробки рассовал по собственным карманам, по шкафам, ящикам столов и всяким укромным местечкам. Но теперь нигде ни одной спички отыскать не удалось.
«Ясно: кто-то повадился ходить в дом, — с содроганием подумал Костя. — Наверное, это Робинзон. Ночью он подбросил мне труп, а днём спёр спички. Только зачем он забрал все коробки? И что мне теперь делать? Утром даже чаю не попьешь. Пока не так поздно, надо сходить к соседям… «
Он надел куртку и вдруг засомневался: «Куда идти? У старухи Каймаковой я спички уже просил, в результате напился какой-то гнусной мяты. Нет! Туда я больше ни ногой, тем более что Инесса на танцах. Значит, к Шнурковым? Неприятно как-то: у них горе, а мне в буквальном смысле приспичило… К композитору? Далеко живёт. Вдруг я снова заплутаю в потёмках и буду всю ночь выбираться? Эх, придётся-таки тащиться к старой ведьме Каймаковой…»
Костя направился к знакомой избе и постучал в дверь. Открыла ему Инесса. Он так опешил, что даже не смог выговорить слово «спички». Вместо этого он издал несколько носовых звуков, как это делают глухонемые.
— Проходи, — сказала Инесса.
Костя недавно уже побывал в этом доме. Он смутно помнил его суровые бревенчатые стены. На них в самодельных рамках висели блеклые фотокарточки с выпученными глазами и две репродукции из старого «Огонька» — «Всадница» и «Шоколадница».
Инессу он, оказывается, тоже помнил смутно. Ещё бы — он видел её только в сумерках и мельком. Теперь он поймал себя на мысли, что тосковал по ней и мучился, а толком рассмотреть её может впервые.
Странным образом она являла собой нечто среднее между «Всадницей» и «Шоколадницей», которые красовались на стенах. От всадницы было у неё неправдоподобно овальное гладкое лицо, а от шоколадницы — бархатные брови и пышная грудь, так высоко поднятая бюстгальтером, что не смотреть на неё во все глаза было невозможно. Ростом Инесса оказалась много ниже Кости, а глаза имела фамильные, бабкины — светло-пронзительные, с крохотными колючими зрачками.
— Вы не пошли на танцы? — наконец смог спросить Костя.
— Не-а, — ответила Инесса. — В Конопееве козлы одни.
На ней был ситцевый халатик, на шее толстая цепочка с какой-то вульгарной подвеской. Говорила она хрипловато и вообще выглядела простушкой. Неужели Ида Васильевна права? Что до выдающейся кормы, то Костя стоял к Инессе слишком близко, чтоб эту корму оценить.
— Тебя дачники наняли добро сторожить или как? — задала Инесса светский вопрос.
— Я друг их сына и здесь в отпуске, — скромно ответил Костя.
Он почему-то сразу понял, что у такой девушки звание писателя не будет иметь никакого успеха.
— А я к бабке приехала, — пояснила Инесса. — Бабка сегодня на всю ночь пошла к шептухам. Они травы варят. Здесь, а Логу, одно старичьё. Скучно — деревня. И в Конопееве скучно, все козлы.
Она села на лавку, оперлась о кулак тугой щекой и уставилась в окно — ни дать ни взять матрёшка. Интересно, если прямо сейчас её обнять, что она будет делать? Кажется, деревенские девицы уступчивы.
Костя сел рядом, придвинулся поближе и смог оценить, какое у Инессы крепкое и горячее бедро. Для приличия он тоже глянул в окошко и вдруг оцепенел. Он никак не мог предположить, что из этого окна дача Боголюбовых видна, как на ладони.
Это невозможно! Но Костя сразу узнал двор, заросший бурьяном, деревце на крыше, полосатые шторы. Из окошка знакомого полуподвала сочился тусклый свет.
Инесса тоже смотрела на этот слабый огонёк.
— На той даче уже второй год никто не живёт, — сказала она. — Не знаешь, откуда там свет? Гости, что ли?
Костя пожал плечами и потихоньку обнял Инессу за талию, которая тоже оказалась тугой и горячей. Голова у него пошла кругом, а Инесса и ухом не повела.
— Я козлов не люблю, — сказала она невозмутимо. — Слабаков тоже. Ты не слабак?
— Нет, конечно!
— Не верю. Два дня кругами вокруг меня ходишь, а заглянул только сегодня.
— Ты что, видела, как я ходил?
— Ага. И знаю, зачем. Все вы одинаковые.
— Не все, — обиделся Костя, потому что наверняка она сравнила его с конопеевскими козлами.
— Не слабак? Докажи.
— Легко!
Вся она была в его руках — горячая, крепкая, дивная. От неё пахло чем-то густо-хвойным, страстным, настоящим. Вот только от поцелуев она уворачивалась и больно упиралась коленками.
— Докажи, — повторяла она.
Её ясные глаза в колючих ресницах смотрели властно и прямо. Костя спросил:
— Что надо делать?
— А вот в то окошко загляни — что там за гости?
Она указала на подсвеченные изнутри полосатые шторы.
— Легко, — повторил и Костя.
— Мне отсюда видно, дойдёшь или нет. Если заглянешь туда — дам.
Такое простое, грубое решение вопроса сначала Костю огорчило, потом обрадовало. Ему хотелось, конечно, чтоб всё у них случилось красиво, самозабвенно, само собой, зато теперь никакие церемонии не нужны. Раз девушка простых нравов, то и делать нечего.
Инесса ещё раз пихнула его круглым коленом:
— Ну что, пойдёшь?
— Пойду.
— Так иди! И не лезь поцелуями — стукну. Рука у меня тяжёлая! Вот вернёшься, тогда можно будет.
— А не обманешь?
— Сказала, дам, значит, дам.
Ночь оказалась куда темнее, чем думал Костя, когда сидел в у Каймаковых в избе. Ещё и похолодало. Но как раз этого Костя не чувствовал — он весь горел. Ему даже казалось, что стылый воздух колеблется от соприкосновения с его жарким лицом, а изо рта вот-вот повалит пар, как зимой.
«Вот она, женская психология, — думал он, продираясь сквозь бурьян. — «Все вы одинаковые»! Уж кто одинаковый, так это они — хотят, чтоб ради них совершали подвиги. Даже кувалда Шнуркова туда же! Заставила меня крапиву вытаптывать (кстати, это где-то рядом, надо поберечься). И чего это ради я вчера до ушей обстрекался? Зачем мне Шнуркова? Вот теперь игра стоит свеч. Какая ночь! Ни луны, ни звёзд. «Бездне нету дна». Стихи я, конечно, переврал, и всё равно хорошо…»
Из окна Каймаковых загадочный полуподвал казался совсем близким. На деле даже напрямик Косте пришлось идти минут десять. Огородами он добрался и до забора, в котором нашлась дыра, и до крапивы. Отсюда он двинулся гусиным шагом, держась ближе к кустам. Кусты кололись не хуже крапивы.
У самого дома он выпрямился и помахал рукой в темноту. Видит ли его Инесса? Страшно далеко светится её окошко, но она должна сидеть там и смотреть, раз сама этого хотела. И вот он здесь. Теперь осталось только встать на карачки и подобраться к страшному окну, занавешенному полосатым. Но как туда заглянуть?
Костя по-пластунски прополз вдоль стены и окна, приминая холодную траву. Шумели в темноте невидимые деревья, и от этого казалось, что рядом кто-то ходит.
Подобравшись к нужному окну, Костя ничего не увидел: полосатые шторы были сдвинуты старательно, нигде ни щёлочки. Только у самого края остался зазор между тканью и рамой, и Костя устремился к этой дыре. Он так осмелел, что почти прижался лицом к стеклу.
Вот это да! Перед Костей открылся вид полуподвала сверху — окно-то было под самым потолком. Над шнуре висела слабенькая энергосберегающая лампа. Сначала Костя разглядел лишь угол стола.
Похоже, Робинзон только что отужинал и убраться не успел. Натюрморт на столе, залитый мертвенно-серым светом, показался Косте на редкость противным, хотя у него самого случались трапезы и похуже. Робинзон снова налёг на ставриду — в консервной банке остался недоеденный кусок болотного цвета. Он хорошо сочетался с зеленоватой краюхой хлеба, которая лежала рядом. Пил Робинзон какую-то крем-соду из алюминиевой банки. Крупная луковица со следами зубов напоминала о скудном рационе Буратино. Крем-сода с луком — невкусно!
Костя поморщился и стал разглядывать дальние углы подвала. Сначала он решил, что там ничего нет, кроме пыльного хлама. Однако немного сдвинувшись влево, он вздрогнул; холодный ком родился в груди и тут же ухнул вниз, хотя лежал Костя горизонтально. Пришлось часто поморгать, а затем широко открыть глаза, чтобы убедиться: нет, это не обман зрения. В глубине комнаты на корточках сидит человек!
Был этот человек нестар, довольно ладен, темноволос, в каком-то сером свитере. Перед ним стояла обыкновенная табуретка. Незнакомец — Костя перестал звать его Робинзоном из-за отсутствия бороды и
мехового колпака — пристально глядел на ровные невысокие столбики, аккуратно расставленные на табуретке. Что это такое?
Вначале Костя решил, что незнакомец сам с собой играет в самодельные шашки. Но человек в свитере, подумав, сначала поставил один столбик на другой, потом передвинул ещё два и вдруг растопыренными пальцами разрушил всё сооружение. Теперь перед ним возвышалась гора крупных монет.
«Золото!» — догадался Костя.
Хотя свет лампы был тщедушен и перевирал все цвета в сторону зеленого, блеск монет выглядел солидно. И потом, неужели человек в свитере стал бы любоваться какой-то ерундой с таким счастливым лицом? Если только он не сумасшедший…
От этой мысли Косте стало неуютно. Сырая земля неприятно холодила снизу.
Костя собрался встать и вернуться к Инессе (пусть выполняет уговор), но вдруг ему показалось, что кто-то ступает совсем рядом. Осторожно ступает, скрытно. Не ветер — чьи-то ноги тихо шуршали травой, совсем высохшей к августу.
Шаги приближались к Косте из-за угла дома. Насколько мог, Костя вжался в землю, нагнул над головой увядшие стебли и закрыл глаза. Самому себе он казался теперь невидимым, но сердце всё равно жарко колотилось и лезло в глотку.
«Уйди, уйди! — заклинал Костя того, кто неумолимо приближался. — Меня здесь нет. Хотя стоп… Какой же я дурак: голова в кустах, а ноги в белых кроссовках видны за версту! Лежу, как страус, зарывший башку в песок. Что теперь, бежать?»
Он приготовился удирать, но неизвестный соглядатай вдруг перестал хрустеть травой. Он остановился, стал топтаться на месте. «Сейчас он за углом, на заднем крыльце, — догадался Костя. — Похоже, лезет в дверь? Точно, это дверь скрипит. Ага, войти не посмел! Уходит, несолоно хлебавши. Так ему и надо!»
Шаги смолкли за домом. Костя вскочил и бросился бежать огородами. Обратный путь оказался ещё длиннее. Костя заблудился и долго проплутал в темноте. Когда он вышел к деревне, темнота сделалась кромешной. Окно в избе Каймаковых не светилось. Что это значит? Инесса легла спать?
Перед Костей тут же возникла невыносимо соблазнительная картина. Он стал стучать в дверь сначала тихонько, потом всё громче и настойчивее. Ответа не было. Костя приложил ухо к замочной скважине, но услышал лишь тихий шорох древоточца, который неумолимо орудовал где-то рядом, в глубине столетней двери.
— Инесса! — позвал Костя.
Его голос прозвучал жалко и растаял в тишине безответно.
«Что ж, продолжим практикум по женской психологии, — сказал себе Костя с надменной улыбкой, которую никто не мог разглядеть во тьме. — Вот так они нас и обманывают. Какого чёрта я ползал вокруг этой дурацкой дачи, где меня вполне могли прибить? Чего я достиг? Никто ничего мне не дал. Даже спичками я не разжился».
С досады он так сильно лягнул Инессину дверь, что древоточец смолк. Оставалось одно — бесславно вернуться домой.
Костя шагнул к калитке, но вдруг почуял приятный запах дыма. Он обогнул избу и понял, что дымит банька в огороде Каймаковых. И окошко там светилось — слабо, но хорошим, уютным, густо-жёлтым огоньком.
«Должно быть, старуха вернулась с посиделок, — догадался Костя. — Чёртова ведьма! Пойти хоть спичек у неё взять».
Дверь в баньку оказалась приоткрытой. Костя злился на весь Копытин Лог. Ему было плевать, что его вторжение неприлично. Он, правда, постучал о дверной откос, но звук вышел глухой, пустячный.
— Бабуля, это ваш сосед, дачник, — прокричал он в дверь. — Вы не будете так добры дать мне спичек, потому что я…
Остальными словами он поперхнулся, потому что сильная рука втащила его
в баню. Густой влажный жар, пахучий, непрозрачный, окутал его, а тихий голос оглушил.
— Где же ты так долго пропадал? — шептала Инесса, расстёгивая пуговки на его рубашке с ловкостью спасателя МЧС. — Где бродил? Чего ко мне не спешил?
Глупые это были слова, бессмысленные, как теньканье синицы, но от них закружилась голова. А ещё от сладкого травяного духа! Что это за травы тут варили? Дурман, одолень, могучку, успокой, собачью мяту?
Запахи плавали в тяжёлом синем пару. Он был таким густым, что Костя не разобрал, догола ли разделась Инесса, или белел-таки на ней какой-то лифчик. Как разобрать, если сначала он упал в душную пустоту, а потом в горячее, влажное, сладкое до боли!
Пот лил с него ручьями. Инесса то хохотала, то ойкала. Была она тяжёлая, сильная, скользкая, огненная. Вокруг неё клубился пар, в волосах пробегали рыжие искры, на шее болтался кулон. Скоро Костя понял, что больше он не существует, что он лишь маленький человечек, который копошится в глубине её бездонного зрачка. Он вглядывался в этот зрачок, как в туннель, но не было там света. И пусть! Костя знал, что в темноте он не один, что с Инессой они сплелись и сцепились навек, и только смерть их разъединит.
— А веничком? — взвизгивала Инесса, умудряясь и целовать, и стискивать с невероятной для женщины силой, и хлестаться очень больно каким-то колючим, липким веником, от которого пахло тошнотворным блаженством.
Стало трудно дышать. Костя понял, что ещё минута, и он сам займётся с треском, как полено в печи. Да, именно как полено! А потом лопнет, разлетится на отдельные молекулы, рассеется в холодной ночи, будто его не было никогда.
— Я не хочу умирать, — прошептал он еле слышно. — Жарко, жарко…
— Да, хороша банька, — согласилась Инесса и чуть не удушила его горячими мокрыми руками. — Хороша, но теперь окунуться пора. Побежали!
Она прыгнула в сторону, мелькнула гладкой розовой спиной. К её лопатке прилип рыжий листик.
Костя вскочил. Он только что умирал, но когда потянуло из двери холодом, он понял, что силён, как никогда.
Дверь распахнулась со стуком. После банного жара стылая сырая ночь казалась желанной и лакомой. Костя бросился за Инессой. В последний миг со странной отчётливостью нарисовалось на пороге её крепкое, мокрое, будто лакированное тело, косицы слипшихся волос, и тут же темнота всё это поглотила. Остался только голос.
— Сюда! — звал голос из ночи. — Сюда, охолонь!
Костя сделал с порога несколько слепых шагов и побежал на треск и шелест травы — туда, где была Инесса.
— Сюда, сюда! — звала она.
Холод был небывало сладок. Костя знал, что вокруг него ещё клубится горячее банное облако, но бежать с каждой минутой становилось всё легче и веселей.
— Инесса! Я иду! Я тебя люблю! — завопил он дурным оглушительным голосом.
Инесса аукнула совсем рядом. Раздался плеск. Костя сделал ещё шаг и тоже ухнул в прохладную воду. Он вынырнул и хотел оглядеться, но кто-то схватил его за ноги и потащил ко дну. «Чёрт, дежавю! — успел подумать он. — Этого не может быть! В огороде у Каймаковых нет никакой воды. Где я? Где Инесса?»
Изо всех сил он рванулся вверх, а когда вынырнул, увидел невозможное: кудрявые берега Копытина озера, освещённые громадной неполной луной, на которой просматривались моря и кратеры.
Вода пахла болотом. Она была неспокойна — неподалёку от Кости пузырился и кипел какой-то бурун. Костя поплыл от него прочь, но всё-таки через плечо позвал:
— Инесса!
Инесса хотела ответить, но только громко хлебнула воды. Костя оглянулся. За ним мелкими девчачьими сажёнками плыла знакомая местная купальщица. Сейчас Костя не мог наверное сказать, есть ли у неё хвост, но видел, что вдоль её лба белела полоска медицинского пластыря.
А Инесса тонула. Она била руками и пускала пузыри посреди озера. Спасти её Костя не мог — озёрная тварь неумолимо приближалась к нему. Она тихо и сладострастно хихикала.
Костя отчаянно плыл к берегу, но тот, словно пришитый, качался над чёрными волнами и не приближался ни на йоту. Преследовательница уже поравнялась с Костей. Она даже толкнула его твёрдым чешуйчатым боком. Делать было нечего — Костя развернулся и изо всех сил стукнул её кулаком в глаз.
Пловчиха охнула, Костя поплыл дальше. Берег вдруг сдвинулся, стал ближе. Скоро Костя выскочил на илистое мелководье. Он знал: удирать надо, не мешкая.
Так он и сделал. Лес вокруг был настолько тёмным, что казался знакомым. Спустя полчаса деревья расступились, и Костя увидел шоссе. Он двинулся по асфальту вперёд.
Только через несколько минут он остановился. Он будто проснулся. Морок кончился, а реальность была ужасна: Инесса, конечно же, утонула в Копытином озере! А он не смог ей помочь! Спасателей на водах в этом диком месте нет, так что звать было некого, но всё же…
Каким образом они с Инессой оказались в озере?
Костя готов был поклясться, что от порога бани до проклятой воды он сделал не более десяти шагов. Отлично представлял он и место вокруг избы Каймаковых — налево начинался дачный посёлок, направо шла деревенская улица. Никаких водоёмов поблизости не было. Откуда озеро? Не могло же оно присниться?
Костя пощупал свои волосы — мокрые. Ещё хуже было открытие, что шагает он по шоссе совершенно голый. Пришлось отойти к обочине и нарвать из травы веник, чтоб прикрыться. Хорошо, что час был поздний, и ни одной машины не встретилось.
В будке дачного охранника тоже было пусто и мертво. Костя начал беспокоиться, сможет ли он проникнуть домой — ведь брюки с ключом в кармане остались в бане. Как быть? Идти к старухе Каймаковой с букетом вместо штанов? Рискованно.
Костя вспомнил, что во дворе на верёвке у него сушится тряпка, которой он мыл пол. Парео предпочтительнее веника! Костя снял тряпку, обмотал её вокруг бедёр, но тут заметил, что дверь дачи Колдобиных приоткрыта.
Он осторожно протиснулся в сени, взял садовые вилы и крадучись обошёл все комнаты. Они были пусты. Если кто-то тут и побывал, то успел убраться до Костиного прихода. «Ой, как надоела чертовщина, — устало ругнулся Костя. — Закроюсь и буду спать трое суток!»
Он поднялся в розовую комнату, сел на кровать. Рядом с кроватью, на стуле, аккуратно висели его джинсы и футболка, забытые в бане. Всё это хорошо пахло чистотой и утюгом. Рядом в первой позиции застыли белые Костины кроссовки, идеально вымытые. Костя не придумал ничего лучшего, как показать им язык.
