4

Когда человека постигает удар, в первую минуту ему кажется, что это совсем не больно. Ничего страшного! Он продолжает по инерции бежать, видеть, размахивать руками. Однако вскоре боль и муть накрывают его с головой, тащат куда-то в сторону, бьют оземь.

Встретив Тару, Илья опешил. Потом подумал – это на минуту, просто налетел на него оглушительный вихрь, а малосильное октябрьское солнце на один миг налилось июньским жаром. Но подхватили, понесли Илью неведомые силы!

Первый день был самым легким. Илья неутомимо топал фиолетовыми ногами, мотал пудовой башкой, громил помойки, бросал в воров кирпичи и радовался, что живет горячо и не напрасно.

Следующее утро оказалось серым. Пошел дождь. «Фурор» и его суета мучили и раздражали Илью, как никогда. За прилавками торчали знакомые продавщицы. Все они, как на подбор, были несимпатичные и переговаривались друг с другом пронзительными вороньими голосами. Хотелось закрыть глаза и зажать уши. Бирюзовая шапочка жгла голову, как шутовской колпак. Вдобавок и работы было полно. Товар в тот день прибывал в удивительно скользких и неподъемных ящиках, а экспедиторы сплошь попадались сварливые.

Однако самым противным было то, что распиравшая Илью счастливая и горестная дрожь всем была заметна, но никому не понятна. В «Фуроре» забыли о прекрасной Таре, будто ее там никогда и не было! Илья никак не мог этого понять. Любовь кипела в его душе, как в запаянном сосуде, а вокруг толкались и смеялись чужие, скучные, слепые люди.

– Ты не заболел, Илюшка? – время от времени спрашивала Тамара Сергеевна, клала руку сыну на лоб и тут же облегченно отворачивалась. Никакой беды, кроме температуры, она и вообразить не могла.

– Пил, что ли, вчера? – хмыкнул Толян Ухтомский, когда Илья в четвертый раз споткнулся о пирамиду ящиков с газировкой кислотных цветов.

– Не хмурься, Илюшка, девочки любить не будут! – кричала будущая юбилярша Алла Кавун.

Над ее головой парила веснушчатая банановая гроздь, подвешенная к потолку для приманки покупателей. Илья присмотрелся: синевы в глазах Аллы было не больше, чем в томатном соке.

Старик Снегирев, коллега Ильи, считался в «Фуроре» человеком интеллигентным и тонким, большим знатоком женской красоты. Он не только бил чечетку и показывал фокусы (растирал в ладонях спичечный коробок и доставал изо рта колоду карт), но и знал несколько бардовских песен.

– Эдуард Потапович, вам нравится имя Тара? – спросил его Илья, измученный своей тайной.

– Это женское имя? – осведомился Снегирев и вдруг захохотал, блистая металлическими коренными зубами. – Ты молоток, что придумал! Оч-чень подходящее имечко для подруги грузчика.

Он продолжил интеллигентные шутки и дальше:

– Тара Нетто и Тара Брутто – звучит! Постой, Нетто бывает без всякой тары – это пароход и человек. А вот Брутто в самый раз. И ты, Брут!

Илья с отвращением отошел. Но ему так хотелось с кем-нибудь поговорить о Таре, что через некоторое время он снова не удержался:

– Помните, Эдуард Потапович, девушку, которая вчера участвовала в акции?

Снегирев должен был помнить: он все время торчал возле фиолетовой тележки и застегивал Фруктикону «молнию».

Старик наморщил невысокий лоб:

– Что за девушка? У которой нос картошкой? Или та, с маленькой попкой? Она? Ага, зацепила!

Он снова разразился своим скрипучим смехом и хлопнул Илью по плечу:

– Эх, Илюха, зелен ты еще! Ой как зелен – ничего в женщинах не догоняешь. Вчерашняя соплюшка – тьфу! Ты лучше на Аньку нашу погляди. Вот где красота!

Снегирев вытянул руки вперед и округлил ладони. Это должно было обозначать очертания Анькиного бюста, действительно крупнейшего в «Фуроре».

– Поверишь ли, когда Анькина смена, я каждые двадцать минут поглядеть на нее бегаю, – доверительно сообщил Снегирев. – Глаз оторвать не могу и отхожу обновленный. Это что-то вроде энергетической подпитки. Эх, будь я лет на пяток моложе!

Илья поморщился и отступил было в сторону, но Снегирев схватил его за рукав цепкими пальцами фокусника-любителя.

– Раз как-то я не вытерпел, – с интимным присвистом продолжил старик, – налетел на Аньку будто невзначай. Вроде споткнулся – понимаешь? И что ты думаешь? Отскочил от ее буферов как мячик и о стенку шмякнулся. Затылком. Не ожидал потому что – не всякая покрышка «Мишлен» такая тугая, как эти титьки! Вот где красота, вот куда смотри, вот куда лезь, пока пускают. В твои годы я…

Снегирев осекся на полуслове. Он деловито выпучил глаза и ухватился за пустой ящик, который на всякий случай всегда таскал с собой.

Случай теперь был самый подходящий: в торговом зале «Фурора» бесшумно и внезапно, как привидение, возник Алим Петрович Пичугин. Как всегда элегантный, с ног до головы в серовато-розовом и жемчужно-сливочном, шеф был не в духе. Его большие глаза метали колючки искр, ноздри мерно раздувались, цвет лица был неспокойный, желчный.

Завидев Алима Петровича, все продавцы расплылись в бессмысленных улыбках и кинулись на покупателей. Те, у кого покупателей не оказалось, налегли на одну улыбку. На них было больно смотреть.

От орлиного глаза Алима Петровича не укрылось, что эти жалкие потуги маскировали жевание.

– Опять перекус устроили? Опять в подсобке сидели? Опять работать не хочется?

Он угрожающе шипел, его слова обжигали, как брызги со сковородки. Его маленькие руки гневно сжимались, его дорогой парфюм отдавал злой животной горечью.

Илья со Снегиревым, заслонив бирюзовыми спинами пустой ящик, засеменили к подсобке. Они продвигались на полусогнутых ногах и довольно убедительно имитировали несение тяжкого груза.

В подсобке можно было перевести дух. Дверь Снегирев предусмотрительно оставил открытой, чтобы не прозевать внезапного вторжения шефа.

– Алим сегодня злой, как шакал, – прошептал Снегирев и кивнул в сторону Пичугина. – Ты, Илюшка, переставляй вон те ящики с печеньем – издали будет казаться, что мы работаем. А я посижу дух переведу. Меня чуть кондратий не хватил с перепугу!

Старик сел на табурет и положил в рот леденец-фруктикон – вчера он набил полные карманы рекламными образцами. При виде фиолетового фантика у Ильи защемило в груди, и камуфляжный ящик Снегирева скользнул из его рук.

Снегирев с цирковой ловкостью подхватил ящик на лету.

– Ты что? – рассердился он на Илью. – Хочешь угодить в пасть к Алиму? Чего стоишь, как монумент? Носи печенье! И мимо двери чаще ходи, а то этот скорпион сюда приползет. И какая муха его укусила? Мать твоя что говорит?

– При чем тут мама? – удивился Илья.

– Как «при чем»? Она же у него убирает и вообще любимый негр Алима. Должна больше нашего про него знать.

Илья только пожал плечами. Даже если бы он интересовался нюансами жизни Алима Пичугина (а он ими нисколько не интересовался), Тамара Сергеевна все равно ничего бы не сказала. Она не выносила пересудов и не пересказывала слухов. Это тоже располагало к ней шефа.

Зато Эдуард Потапович Снегирев был страстным сплетником. Вот и сейчас он состроил заговорщическую мину, подмигнул старым бесцветным глазом и прошептал:

– Знаю, Тамарка его не выдаст. Еще комсомольская у нее закалка! Ей бы в партизаны в Брянский лес… А я вот слышал краем уха, что у нашего Алима в последнее время проблемы. Да и сам вижу: кидается на всех, психует, таблетки от изжоги глотает. Петарду пацаны ему подложили, а он вопит: «Заговор! Мировая закулиса!» Проблемы у него, не иначе.

Илья вспомнил вчерашний вечер, крики за стеной и нагоняй Лехе. Черный маг расчленил бедного беса на куски!

Впрочем, Леха, живой, здоровый, сиропно-розовый, возвышался сейчас в торговом зале рядом с шефом. Магия может все! Интересно, выполнил ли Леха приказ хозяина? Кажется, надо было на ком-то жениться?

– И вот еще что болтают, – едко сощурившись, добавил Снегирев. – Алим такой злой, потому что Анжелика погуливать от него начала.

– Это невозможно! – совершенно искренне изумился Илья. – А как же охрана? А тотальный контроль? А звонки каждые пять минут?

– Э, зелен ты, Илюшка! – осклабился старик. – Жизни не знаешь. Баба кого хочешь обует. Так все обставит, что комар носа не подточит!

– Но если Алим Петрович бесится, значит, он догадался?

– Похоже на то. Алим не промах! Только баба всегда так вывернется, что сам в дураках окажешься. Верь мне, Илюшка: я три раза был женат. Все три жены от меня гуляли, и каждая урвала у меня по квартире. Сам рассуди – стал бы я тут с тобой ящики таскать, если б не эти ведьмы? С последней, четвертой, я хоть расписаться не успел. Жил на подселении и должен был вот-вот квартиру получить – как-никак, начальником отдела новаций был. Ну и вся самодеятельность заводская тоже на мне.

– И что?

– А то: «Мехмаш» крахнулся, квартиры мне не дали, четвертая ушла, а я в подселении кукую. Была жизнь и сплыла, как поет Олежка Митяев. А может, и не он. К чему петь о такой лаже?

Илья пожалел старика, но заметил:

– Алим Петрович в подселении не останется.

– Это да! Только все равно обидно, когда от тебя погуливают. Я, честно говоря, Алима не понимаю: чего он к этой Анжелике присох? Шмотки с нее сними, морду от мейк-апа отскреби – и смотреть не на что. Я на его месте на Аньку бы запал. Вот где красота!

Снегирев снова вытянул вперед руки, округлил пальцы и предался грезам старческого эротизма.

Илья вышел из подсобки. Алима Петровича в зале не было. За распахнутой дверью служебного входа сеялся дождик. Проползло мимо крыльца и скрылось скользкое черное тело пичугинского «лексуса». Уехал шеф. Отбой! Улыбки за прилавками сразу сузились. Снегирев, выпятив старую грудь, потрусил к Анькиному пивному отделу.

Илья встал на середину зала, на те именно серые клетки фуроровского пола, где вчера он отчаянно топал ногой и ловил в прорезь поролоновой морды улыбку Тары. Его качало от любви и нетерпения. Пусть девчонки из бакалеи ехидно перемигиваются! Пусть время ползет полудохлой октябрьской мухой! Илья уже знал, что спасен. Как он, дурак, сразу не догадался, что надо делать!

Как только вечером Илье удалось избавиться от бирюзовых фирменных одежд, он выскочил на улицу и исчез. Он не нырнул во тьму, как привык. Он не бросился к знакомым демонам и чудовищам, которые при его приближении всегда послушно подтягивались ему навстречу из своих бездн. В тот вечер Илья несся к Дворцу металлистов.

Раньше это заведение называлось, конечно, Дворцом культуры. Потом кто-то решил, что «Дворец культуры» звучит как-то уж слишком по-советски, архаично, даже протестно. Культуру вычеркнули, тем более что помещения Дворца стали сдавать торговцам трикотажем и автопокрышками. Новый губернатор недавно автопокрышки изгнал, но название осталось – просто Дворец.

Это было громадное непривлекательное здание с шершавыми стенами почти без окон и с плоской кровлей. Как и положено, прекрасная дама обитала в мрачнейшем из замков!

На вахте во Дворце сидел дряхлый старик. Он имел самый зловещий вид. Судя по числу морщин, вахтер был ровно вдвое старше Снегирева из «Фурора». Стекла его очков были толщиной в палец. «Пуленепробиваемые», – решил Илья. Сквозь эти мощные стекла вахтер пытался прочитать в каком-то женском журнале статью «Как я достигла оргазма». Интересы его явно совпадали со снегиревскими!

Илья приветливо кашлянул.

Чтение давалось вахтеру с трудом. Глаза его слезились, поэтому Илью он встретил в штыки.

– Куда? К кому? – спросил он таким неожиданно громовым басом, что Илья отшатнулся.

– В студию…

Свой ответ Илья пробормотал еле слышно, затем повторил погромче. Он понятия не имел, что за студию посещала Тара – балетную, цирковую, прикладного искусства? Чудовищное здание Дворца металлистов могло бы вместить сотню самых массовых кружков.

Так оно, вероятно, и было, потому что вахтер подозрительно спросил:

– В какую именно студию?

Его мощный голос заполнил собой пустой вестибюль, затем раскатился по дальним углам здания. Эхо долго еще аукалось то тут, то там. Последний раз оно отозвалось утробным вздохом где-то совсем за тридевять земель.

Эти звуковые эффекты живо напомнили Илье его родной нордический замок. Он сразу почувствовал себя в своей стихии и понял, что Тара где-то близко. Вместо ответа, он щелкнул пальцами перед корявым носом грозного вахтера и начал, как бы вспоминая:

– В студию…

И щелкнул еще раз.

– А! К Попову! – почему-то догадался старик.

И ведь точно, Тара говорила о студии Попова!

Илья помнил, что называлась какая-то невзрачная фамилия, а вот какая именно, забыл.

Старый вахтер поглядел на Илью то ли с сожалением, то ли с укором. Он внушительно провозгласил:

– Иди прямо, потом по лестнице, потом налево и взад.

Маршрут выглядел как в какой-нибудь волшебной сказке, особенно его конечный пункт. Илья поблагодарил старца и двинулся по абсолютно темному коридору.

Хотя Илья привык каждый вечер блуждать в потемках, просторы Дворца металлистов и ему дались не сразу. Оказывается, по средам тут был выходной и занималась лишь знаменитая студия Попова, которому сам черт был не указ. Все прочие помещения Дворца были погружены в глубокий мрак.

Темный коридор, по которому шел Илья, не имел ни единого окошка. Лампочки тоже не горели. Понять, где же обещанная вахтером лестница, было трудно. Однако Илья, окрыленный любовью и надеждой, весело продвигался вперед. Иногда он даже подпрыгивал и наносил воображаемым мечом смертельные и ловкие удары невидимым врагам.

Так он добрался до конца коридора и ткнулся в стену – совершенно глухую, без всяких признаков лестниц и дверей. Ощупав бесплодный тупик, Илья повернул назад. Но он решил не возвращаться к дряхлому чтецу нескромных статей. Не спрашивать же дорогу еще раз! В конце концов, даже Баба-яга не оказывала путникам подобных услуг дважды.

Илья повернул вспять и стал планомерно ощупывать стены в поисках засекреченного прохода к Таре. Так он нашел несколько потайных дверей. Одна дверь вела в заброшенный сортир. Унитазы там были загружены сухими тряпками, пучками кривых реек и, кажется, остатками новогодних елок (в темноте и на ощупь Илья так и не смог разобрать, что же это такое колючее). Другая дверь была наглухо заколочена.

А вот третья по счету дверь, как и положено, была именно той, что требовалась. Она выходила на темную бетонную лестницу. Окна на лестнице имелись, но были заняты витражом давних советских времен. Кажется, витраж был сделан во всю высоту здания. Он изображал чью-то фигуру чудовищного роста.

Илья решил подробно исследовать лестницу. Ведь коварный старый вахтер не сказал, на каком именно этаже сидит нужный Илье Попов! Поэтому сначала Илья спустился на два марша вниз, мимо громадного витражного ботинка, который скупо мерцал в лунном свете, шедшем извне, с небес.

Внизу обнаружился подвал. Оттуда несло болотной сыростью. Ни Попов, ни Тара там сидеть не могли – в подвале было мертво, тихо и только нежно журчала вода в дальней батарее.

Илья прислушался. А ведь человеческие голоса явно жили и звучали где-то в этом бескрайнем здании! Илья их различал, но очень смутно. Он поднялся к исходной точке, лунному ботинку, и продолжил путь вверх.

На уровне колена витражного гиганта имелась дверь следующего этажа, прочно заколоченная. Илья пошагал далее наверх и достиг руки великана, сжатой в кулак. Кулак был выполнен в условной манере, но смотрелся угрожающе из-за громадных квадратных ногтей. Дверь этажа против ногтей была отворена, и за ней в глубине коридора – о счастье! – брезжил свет.

Илья поспешил на свет и радостно ворвался в маленькую комнатку, полную ведер, швабр и досок. По углам располагались пучки реек. Эти рейки почему-то встречались во Дворце металлистов на каждом шагу, и Илья основательно занозил о них руки во время своих блужданий.

Но теперь на рейки он даже не посмотрел: посреди комнатки, в кресле, устроился толстый мужчина. На его коленях сидела толстая женщина, и оба держали в руках хлеб с маслом.

То, что женщина не Тара, Илья понял моментально. Что касается мужчины, то он вполне мог оказаться Поповым, поэтому на всякий случай Илья спросил:

– Вы Попов?

– С чего ты взял? – обиделся мужчина.

– А Попов где?

– По другой, правой, лестнице вниз, а потом прямо и взад, – пояснила женщина, жуя.

– Спасибо. Извините!

Илья пошел искать правую лестницу, щупая стены коридора и находя на них то что-то лаково-скользкое (наверное, фотографии), то невидимую стенгазету, крашенную сыпучей гуашью, то противный холодный хвост традесканции.

А все-таки правая лестница существовала! Илья нашел ее – более темную и узкую, чем левая, без всяких витражей, с окнами, забранными частыми решетками. Илья бодро пополз по лестнице вниз, как и было ему сказано. Скоро он нащупал очередную дверь, мягкую от пыли и паутины. Отперев ее, он увидел длинный темный коридор, в конце которого мерцали квадратные ногти проклятого витража!

В изнеможении Илья присел на стылые ступени и обхватил голову руками. Покричать, как в лесу, что ли? Но кто сказал, что путь к Таре должен быть легким?

Илья встал и пошел вверх по знакомой лестнице. Он достиг груди гиганта, украшенной двумя пуговицами (размером каждая была с приличный таз). Он открывал какие-то двери, он попадал в разнообразные потемки. Он уже отчаялся не только найти студию Попова, но и когда-нибудь выбраться из цепких лабиринтов Дворца. Ему даже виделся забившийся в пыльный угол собственный скелет в куртке со штопаным рукавом и в фальшивой шапочке «Адидас». Сколько таких пугал торчало в коридорах его нордического замка!

В очередной раз ткнувшись в витражное изображение квадратных ногтей (очевидно, это было какое-то заколдованное место), Илья решил заново найти пару с бутербродами и спросить дорогу. Он пошел по уже знакомому, как ему казалось, коридору и распахнул знакомую дверь, из-под которой сочился свет.

О, чудо! Вместо тесной каморки пред ним предстало огромное полутемное помещение. Бездонный потолок терялся в неосвещенных высях. Пол был уставлен множеством кресел, которые ровными рядами выставляли свои одинаковые бархатные лбы.

В дальнем конце помещения находилась сцена. Она была ярко освещена. На ней без всякой музыки стучали ногами и подпрыгивали трое молодых людей и восемь девушек. Среди девушек была Тара! Она ничем не отличалась от других, но подпрыгивала лучше всех.

Хватаясь за стенку, Илья побежал к сцене по покатому полу. Он мчался к Таре изо всех сил – так мошки стремятся на свет, так лососи летят вверх по водопаду!

Остановил его лишь чей-то недовольный голос:

– Что за шум? Почему в зале посторонние?

Голос доносился из первых рядов кресел. Найдя глазами его обладателя, Илья в первую минуту вздрогнул. Ему показалось, что и здесь командует вездесущий маг Бальдо, Алим Петрович Пичугин, властно озираясь и блестя круглой голой головой.

Но в следующий миг стало ясно, что голова у говорившего несколько другая. Она скорее не целиком плешивая, а полулысая-полубритая. Черты лица у этой головы тоже были правильные, но не те. И плечи оказались шире, и уши крупнее – словом, это был не Алим Петрович, а скорее всего, сам знаменитый Кирилл Попов.

– В чем дело? – снова крикнул предполагаемый Попов.

Первым делом Илья улыбнулся и кивнул Таре. Было видно, что она его узнала, но зачем-то сделала удивленный вид. Потом она пожала плечами и быстро посмотрела на Попова, будто извиняясь. Она была самой прекрасной девушкой в мире – теперь Илья окончательно это понял.

– Я хочу в вашу студию, – громко и твердо сказал он Попову. – Я всегда хотел научиться танцевать.

Ничего подобного он не хотел, но, чтобы быть рядом с Тарой, он согласился бы снова пуститься в пляс, как вчера в «Фуроре». И это самое малое, на что он был готов!

– Здесь студия новой драмы Кирилла Попова, – с усмешкой пояснил бритоголовый. – Ты что-нибудь слышал о Попове? О его проекте?

«Наверное, это все-таки не сам Попов, – решил Илья. – Ладно, какая разница – Тара-то здесь!»

– Я Кирилл Попов, – вдруг строго объявил не-Попов. – Если хочешь танцевать, то иди к Штеменцовой, в группу «Ладушки». Но почему бы тебе не попробоваться у нас? Ну-ка, иди на сцену!

Говорил Попов повелительно, весомо. Впрочем, Илья полез бы на эту сцену, даже если бы его туда не приглашали, а гнали вон палкой.

Он поднялся по боковым ступенькам, стал рядом с Тарой и улыбнулся ей. В ответ Тара снова пожала плечами и быстро перебежала на другой конец девичьей шеренги.

– Что ж, неплохо, – сказал снизу, из кресел, Попов, придирчиво разглядывая Илью. – Хороший рост, своеобразная фактура… Подними-ка ногу! Выше! Еще выше! Да, растяжка оставляет желать… Давно на шпагат садился? Ну-ка, попробуй!

Со шпагатом Илья не справился, хотя и сам старался, и один из студийцев, довольно увесистый, изо всех сил давил ему на плечи и даже закидывал свою ногу на его шею.

– Гм, работа предстоит большая, – задумчиво проговорил Кирилл Попов. – Однако похоже, Розенкранц и Гильденстерн у нас теперь есть. Кстати, ты не сильно заикаешься?

– Н-не сильно, – ответил Илья.

Он вообще никогда не заикался, но тут почему-то вырвалось.

– Сойдет! – обрадовался Кирилл. – Теперь скажи Виталику что-нибудь злое, агрессивное. – И Попов указал на студийца, только что клавшего ногу Илье на шею.

– Пошел вон, – с чувством сказал Илья.

– Громче! Открыто! В лицо! – потребовал Кирилл.

– Пошел вон!!

– Изо всех сил! Это твой враг! Он убил твоего папу!

– Пошел вон!!!

Попов облегченно откинулся на спинку кресла:

– И темперамент есть. Отлично! А не Лаэрт ли ты у нас? Ну-ка, еще пройдись!

Илья побрел к краю сцены, украдкой взглядывая на Тару. Та демонстративно изучала темный потолок.

– Ходишь ты скверно – зажат, – огорчился Кирилл Попов. – Увы, не Лаэрт! Посиди уж лучше в шпагате. Впрочем… Возьми-ка вон тот веник и пронзи им Виталика!

Вот где Илья не подкачал! Он сделал один из своих коронных нордических выпадов и с хрустом ткнул растопыренным веником в Виталикову грудь.

– Ты что, охренел? – возмутился Виталик, отряхивая пострадавшую толстовку.

– Вот это темперамент! Есть у нас Лаэрт! Есть! – закричал Кирилл Попов и звонко забарабанил по чему-то невидимому из-за кресел – должно быть, по собственному животу.

– А как же Хрунов? – спросил Виталик.

– Что Хрунов? Он только что из наркологии выписался – вялый, просветленный. Темперамент нулевой! Зато растяжка у него есть – пусть и сидит на шпагате. Тебя как зовут, Лаэрт?

– Илья Бочков.

– Илья Бочков? Пойдет! На репетиции чтоб ходил, не то убью. Будешь ходить? Завтра придешь? В семь?

– Обязательно.

– Тогда на сегодня все. По домам!

Студийцы потянулись со сцены. Кирилл стал протискиваться к двери из кресел, придерживая обеими руками полы пиджака.

Илья устремился было за Тарой, но Попов окликнул его:

– Бочков!

Илья оглянулся.

– Ты, Бочков, хоть понял, что тут происходит?

Илье было нечего ответить.

Попов подошел к нему вплотную и задумчиво положил ладонь на плечо новобранца. Вблизи он оказался гораздо моложе, чем Илья думал. Голова Попова была выбрита очень тщательно, а усы и борода – крайне небрежно и давно. Все это старило руководителя студии.

Крупные глаза Попова глядели строго, маленький рот сжался в точку.

– Я готовлю свою версию «Гамлета». Слыхал такое название?

Илья неуверенно кивнул.

– Ты Лаэрт, а Виталик – Гамлет, – пояснил Попов. – Ты его убьешь, а он тебя. Ясно? Все просто! У тебя получится.

– «Гамлет»? – вдруг засомневался Илья. – Кажется, припоминаю… Мы в школе проходили. Это ведь какая-то пьеса?.. Это что, и слова учить придется?

Кирилл гневно повел темными глазищами:

– Никаких слов! Это современный театр, это мой авторский проект! Слова давно умерли. Они не нужны, они мешают. Открытая эмоция, пластические импровизации, звук, свет! Впрочем, текст тоже будет, но тот, который сам собой вырвется у актеров именно в эту минуту, прямо на сцене. Уникальный текст – прямо из глубин подсознания! Сегодня он один, а завтра самочувствие другое – и текст другой.

– И слова учить не надо?

– Ни в коем случае! Никакой формалюги, никакой зубрежки! Только свежесть и непредсказуемость реакции. Актеры в моем проекте прямо с улицы. Ты вот что сегодня Виталику говорил?

– «Пошел вон»…

– Отлично – экспрессивно, точно! По существу! Но это было сегодня. Завтра ты найдешь другие слова. Я даже против так называемого ненорматива ничего не имею. Шекспир умер, причем довольно давно, а мы-то с тобой живы. Все, пока! Иди… Но растяжкой тебе все равно заняться надо. Без растяжки никуда!

На ходу благодарно кивая, Илья выбежал в полутемный коридор – ему не хотелось упустить Тару. Да и заблудиться в лабиринтах Дворца металлистов он боялся. Поэтому он увязался за девичьей группкой и добрался до вестибюля.

На вахте все так же восседал угрюмый старец. Он читал ту же статью на том же, судя по картинке, месте.

Тара стояла у большого зеркала и поправляла волосы надо лбом.

Илья подошел к ней, сказал чужим тихим голосом:

– Здравствуй, Ксюша.

– Привет.

– Тебя проводить… можно?

– Можно.

Они вышли на высокое крыльцо, где фонарю с горем пополам удавалось осветить сеяние мелкого дождика у верхней ступеньки. Сделать хоть что-то с темнотой прочего мира этот жалкий светоч был бессилен. Темнота дышала свежестью и счастьем.

Пока Илья раздумывал, что бы такое сказать, из Дворца выскочил Кирилл Попов. Был он в короткой курточке и белом шарфе. Он спустился на тротуар неожиданно легкими и быстрыми прыжками, хотя был коренаст и плотен.

Попов не пошел по асфальтовой дорожке, а совершил еще один прыжок, в кусты. Оказывается, там стояла машина, незаметная в потемках. Нежно щелкнула дверца. Машина мигнула огнями и ушла в темноту так же легко и упруго, как сам Кирилл Попов только что скакал по ступенькам.

Тара раскрыла зонтик и сказала:

– Он гений.

– Да ну! – не поверил Илья.

Прыжки Попова его удивили, но до гениальности не дотягивали.

– Нет, он настоящий гений! Лучший режиссер в Нетске. Неужели ты никогда о нем не слышал? Он сейчас со всеми в городе перессорился, вот и торчит в этом глупом Дворце. Но это ненадолго, до конца проекта.

– Так ты актриса?

– Студия Попова полубюджетная, – начала объяснять Тара. – Создана только на один проект. У нас есть и профессионалы, Виталик, например, или Катя Пюсова, есть и такие, как я.

– А ты?..

– Вообще-то я учусь в мясо-молочном колледже, на менеджменте. В театральный я два раза провалилась, но у меня еще есть три попытки. А в рекламе я просто подрабатываю.

Вот когда Илья горько пожалел, что не послушался матери и не пошел по фамильной молочной линии! Теперь он был бы рядом с Тарой каждый день! Может, даже сидел бы рядом на каких-нибудь занятиях по молоку или мясу. Тогда ему ничего не стоило бы просто повернуть голову и увидеть ее – воздушную полосу волос, чудный коротконосый профиль и темный цветок густо накрашенного глаза.

Чтобы поглядеть на это чудо сейчас, Илье приходилось наклоняться и заглядывать под зонтик. Дождь шел такой мелкий, что совсем не было слышно, как он стучит. Но зонтик Тары все-таки был мокрый. Его ребристый купол блестел и ловил отсветы редких фонарей и желтых окошек ближних домов.

Волосы и лицо Ильи тоже стали мокрыми. Дождь обдавал прохладой и почти нечувствительно исчезал на горячих щеках. Люблю тебя, Тара (или лучше все-таки Ксюша?)… Люблю тебя, Тара! Дорога пусть будет длиннее, чем вечер, длиннее, чем ночь…

– Кирилл повезет «Гамлета» на фестиваль в Тотельдорф. Ты тоже поедешь, если закрепишься в проекте, – прервала молчание Тара.

Неужели все это время она думала о Попове?

– Мне ехать? Зачем? Куда? – не понял Илья.

– В Тотельдорф. Это в Германии. Там будет театральный фестиваль под открытым небом. Представляешь? Приглашение уже пришло – у Кирилла большие связи. Только деньги надо найти. У Кирилла есть какой-то спонсор, но на поездку может не хватить.

Обо всех этих непонятных вещах она говорила голосом бесконечно грустным и смотрела прямо перед собой. Кажется, она даже не замечала, что рядом идет Илья и поминутно сует голову ей под зонтик.

– Я живу здесь недалеко, – вдруг предупредила она. – Вон мой дом. Можешь поворачивать назад и отправляться к себе домой.

Илья пожалел, что им не пришлось идти куда-нибудь на другой конец города. Дом Тары оказался всего лишь последней пятиэтажкой перед школьным стадионом, где с двух краев заросшего поля белели горбатые футбольные ворота. Дальше начинались заросли улицы Созидателей.

Палые листья сплошь покрывали землю. Шагов не было слышно, дождя тоже, только слабый, непонятный и нескончаемый осенний шум стоял в ушах.

Илья махнул рукой в сторону улицы Созидателей и сказал без всякой надежды на ответный интерес:

– А я видел, как вон из того дома воры вещи выносили.

Как Илья и ожидал, никакого ответа не последовало: Тара думала о своем. Она даже полила Илью накопившейся водой с зонтика и рассеянно уколола спицей.

– Мой подъезд. До свидания, – сказала она у первой же двери пятиэтажки.

Темная дверь, поломанные кусты у подъезда, смутное бормотание телевизора с первого этажа – и это все чудеса на сегодня?

– Не стой тут зря, – продолжила Тара. – И не вздумай приставать! Почему-то все начинают приставать именно у двери подъезда.

– Я не начинаю, – обиделся Илья. – Я тебя нашел, и теперь мне можно жить дальше.

Тара очень удивилась.

– Ты в самом деле никогда не слышал про Кирилла Попова? – с подозрением спросила она. – И из-за меня пришел в студию?

– Конечно. К чему мне ваш Попов!

– Так ты не хочешь стать актером?

– Нисколько. Но я буду ходить в студию, потому что там ты.

Тара некоторое время глядела в его лицо, малоразличимое в темноте, потом сказала:

– Я забыла – прости!.. – как тебя зовут?

– Илья Бочков.

– Илья… Ну да! Ты, кажется, хороший парень, Илья Бочков. Кирилл сказал, что ты способный – темперамент есть и еще что-то. Поэтому я не буду притворяться. Я люблю другого. Мне не очень везет, но я хочу, чтобы он тоже меня любил. А все-таки…

Илья никак не рассчитывал, что она, вместо того чтобы сложить зонтик и отпереть дверь, положит руки ему на плечи и поцелует. Он опомнился только тогда, когда стало совсем темно, когда спица ненужного зонтика впилась ему в плечо, а теплые нежданные губы Тары – в его губы. Рот Тары оказался невыразимо нежным и сладким. Он пах какой-то помадой, чем-то знакомым, цветочным. Или фруктовым?

В следующую минуту Тара уже отвернулась. Щелкнул замок домофона, а Тара проговорила:

– Не вздумай только приставать! Я люблю другого.

Илья так и не успел понять, что это значит. Может, как раз надо было пристать?

Тара исчезла. Холодная дверь с нумерованными пуговками домофона затворилась за ней. Осень шелестела в кустах. Невнятно кричал сквозь стену чей-то телевизор.

Неужели все это наяву?

Илья шел, осторожно ступая по мокрой листве. Он боялся дышать. Его губы пахли цветочной помадой, и он не хотел, чтобы неосторожная капля дождя или шальной сквозняк развеяли этот едва уловимый запах. Сегодня темнота спрятала своих чудовищ, отделавшись банальными личинами деревьев, заборов, помоек. Дождь был тих, грязь шоколадно блестела, супергерой Альфил опустил свой меч. Где-то неподалеку гулял, наверное, звероподобный Снарк, но сегодня ему никого не надо было спасать.

Илья сделал несколько магических кругов вокруг дома Тары. За это время он много раз перебрал в уме то невероятное и странное, что случилось с ним сегодня. Все с начала и до конца было чудом! Каждая мелочь что-то значила, но все-таки непостижимое объяснить нельзя. Кто так запутал коридоры во Дворце металлистов, что они сплелись друг с другом и выводили всякий раз в новое место? Куда делась комнатка, где сидела влюбленная пара с бутербродами? Что вообще тут означает хлеб с маслом? Или машина в кустах?

Илья слишком хорошо знал темноту, чтобы не разглядеть, что Кирилл уехал в новой «мазде». Скорее всего, в красной – точно такой, как у

Анжелики-Изоры. Или в той же самой? Угнал он машину, что ли? В конце концов, разве могут разъезжать несколько одинаковых красных «мазд» по захолустному району?