10
Чтобы подмигнуть, Снегирев сморщил несвежую, гладко выбритую щеку. Потом он сказал:
– Илюха, стой, счастливец! К тебе заявилась юная красотка – ландыш, да и только! Ждет в нетерпении возле кондитерского. Ну-ка, бегом туда!
Какая бы горькая – пополам со счастливой – бессонница ни мучила Илью прошедшей ночью, какие бы проклятия и извинения ни придумывал он для непостижимой Тары, он до сих пор помнил и чувствовал ее так явно, будто она была рядом. Она и сейчас стояла у него за спиной и шепотом смеялась в ухо – единственная в мире, горячая, податливая и обидно влюбленная в режиссера Попова.
И вот она пришла! Сама! Жар кинулся в щеки, тяжесть в сердце, страстный хмель в голову. Есть счастье, есть! Остальное не важно!
К кондитерскому отделу Илья шел на подгибающихся ногах. Однако никакой Тары он там не нашел. Зато стояла у витрины, сурово отвернувшись от шоколадок и насупив бесцветные брови, Алена Фролова. Старый эротоман Снегирев именно ее посчитал ландышем.
– Привет, – разочарованно бросил Илья. – А Снарк где?
Алена молча кивнула на входную дверь. Стеклянная, в пол, витрина позволяла видеть широкую спину Снарка, сидящего на крыльце. Пес провожал входящих и выходящих тяжелым взглядом. Покупатели осторожно семенили мимо и косились на приоткрытую зубастую и языкастую пасть.
– Вы сообщили в милицию про Ивана Лукьяновича Хоменко? – спросила Алена строгим, писклявым голосом.
– Сообщил, – ответил Илья. – Еще вчера вечером. Я даже узнал номер «Волги», которая ночью подъезжала к дому номер 18. Мой друг ведет дело о пропавших из этого дома. Он знает все до мелочей. Так что спи спокойно!
Он повернулся и хотел уйти по своим делам, но в его бирюзовый рукав вцепилась тощая, маленькая пятерня.
– И какой план разработал ваш знаменитый друг? – тем же прокурорским тоном спросила Алена. – Где он сам? Чем занимается?
– Не твое дело, – огрызнулся Илья. – Поучи еще!
Он попытался оторвать от своего рукава хваткую ручонку, но не тут-то было! Алена не отцеплялась и продолжала отчитывать Илью:
– Пока вы оба ловите ворон, может случиться самое страшное! То есть убийство. Прошлой ночью опять приезжали люди на «Волге». Они хотели влезть к Хоменко.
– С чего ты взяла?
– Знаю! После школы я взяла Снарка и побежала туда. Я поговорила с дедушкой через дверь. Если ничего не делать, то будет совсем плохо! Прошлой ночью бандиты даже дверь пробовали выломать.
Ничего, конечно, у них не получилось – на двери танковая броня, а внутри не только те гантели, что мы видели, но еще и баррикада. Ее дедушка вчера начал строить. А они все равно лезли!
– Надо было звонить ноль два.
Алена покачала головой:
– Думаете, все так просто? В этом доме телефон не работает. Да и нельзя пока никуда звонить. Надо их с поличным взять, только фактов никаких нету. А я знаю, что должны быть представлены всякие улики. Вы ведь смотрите «Ментов»? Я потому сюда и пришла, что мне нужна ваша помощь.
– Улики фабриковать, что ли? – усмехнулся Илья. – Мне этим заниматься некогда. Я, между прочим, на работе.
– Да работайте себе на здоровье! Мне нужно только вот что…
Алена наконец выпустила помятый рукав Ильи. Она порылась в кармане и достала вчетверо сложенный листок из тетради в клеточку. Листок был исписан крупным детским почерком с независимым наклоном влево.
– Вот, – сказала Алена, уставившись в свою бумажку. – Первым делом мне нужен номер вашего мобильника.
– Это еще зачем?
– Свой мобильник я отдала Ивану Лукьяновичу. Я же вам говорила, телефон в доме отключен – кто-то порезал кабель. Бабушке я скажу, что мобильник потеряла, а когда все кончится – что нашла. Ясно?
– Нет, – честно признался Илья.
Он уже вышел из детского возраста, когда понимают подобные простые вещи. Когда все это кончится, он тоже предположить не мог.
Алена впервые усомнилась в его умственных способностях:
– Вы что, вправду не сообразили? Или притворяетесь? Все ведь ясно! Если сегодня ночью к деду снова приедут на «Волге» – а я знаю, что приедут! – он позвонит по моему мобильнику на ваш мобильник.
– Почему на мой? Почему не в милицию?
– Надо, чтоб вы сами вызвали вашего друга. Конечно, было бы лучше, если б он сидел где-то неподалеку… Понимаете, если начнет звонить в дежурную часть сам Иван Лукьянович, ему придется долго все рассказывать. С самого начала! Наряд может приехать слишком поздно. А ваш друг, вы говорите, в курсе. Хотя лучше всего было бы устроить сегодня вечером настоящую засаду. Там есть подходящие кусты, я проверяла.
– Я смотрю, ты все за всех уже решила! – присвистнул Илья.
Алена не уловила в его голосе иронии.
– Да, – призналась она, – я все уже придумала. Сейчас у вас должен быть обед, и мы с вами пойдем…
– Ну уж нет! И не думай! Я занят по горло.
– У вас обед, – невозмутимо повторила Алена. – Мне вон тот дедушка в голубой шапочке сказал, что вы до полчетвертого свободны.
– Это Снегирев! Он известный провокатор, – отмахнулся Илья.
– Почему же провокатор? Очень вежливый дедушка, – не согласилась Алена. – В этом халате он очень на доктора похож.
– Скорее на живодера! А с тобой я никуда не пойду.
– Иван Лукьянович, как я говорила, строит у двери баррикаду, – не слушая возражений, продолжала Алена. – Сейчас, наверное, уже закончил. На улицу теперь ему не выйти, да это и опасно. Он просил принести кое-каких продуктов – хлеба, молока, капусты. Вот деньги. Помогите мне выбрать что посвежее – вы же здесь, в «Фуроре», все знаете. Только побыстрее – Снарк начинает нервничать.
Действительно, Снарк засиделся на крыльце «Фурора» и стал плотоядно поглядывать на покупателей. Теперь уже не всякий решался зайти в магазин. Отступать Илье было некуда.
Сложив продукты и записку с номером своего мобильника в фирменный пакет, Илья продвинул Алену к двери.
Здесь она огорошила его новым вопросом:
– Вы умеете вязать морские узлы?
– Это еще зачем?
– Как же иначе привязать к пакету веревку, чтобы он не сорвался?
Наверное, выражение лица Ильи снова выдало, что от природы он не блещет сообразительностью. Он никак не мог понять, зачем авоську с капустой надо завязывать морским узлом.
Алена вздохнула и начала объяснять победоносным тоном зубрилы:
– Продукты мы передадим через окошко – Иван Лукьянович спустит в форточку веревку. К ней и надо привязать пакет.
– Что за ерунда! Почему бы не войти в дверь?
– Там же баррикада!
Алена явно теряла терпение.
– Ах да, про баррикаду-то я и забыл, – спохватился Илья. – Ничего не скажешь, лихо придумано.
– Мы вместе с Иваном Лукьяновичем решили, что надо заблокировать дверь. Сейчас вы обязательно должны пойти со мной. Я боюсь, что не смогу завязать крепкий узел, и тогда продукты бухнутся вниз.
– Не выйдет – я занят. Сколько можно повторять!
– Вы что, хотите, чтобы ветеран войны умер с голоду?
Илья, конечно, понимал, что старик Хоменко не отдаст богу душу, если не потребит сегодня литр молока и кочан капусты. Но может, он уже давно не ел? Несчастный старик, запертый в Обители Пропавших Душ и преследуемый гнусной бандой! Разве не мог он рассчитывать на помощь несгибаемого Альфила?
Бедняга Снарк истомился на привязи. От всей души он стукнул Илью в грудь передними лапами, твердыми, как молотки, и лизнул в ухо.
Алена одобрительно заметила:
– Я знала, что вы согласитесь пойти к Хоменко. Вы очень смелый! Я это поняла еще тогда, когда вы убегали от алкоголиков.
Никто еще не делал отважному Альфилу таких комплиментов – ни в нордическом сне, ни наяву.
Неподалеку от страшного дома номер 18, в густых и замусоренных кустах, Алена вдруг замерла.
– Все, стойте! – сказала она шепотом. – Отсюда надо дать условный знак.
– Кому? Зачем?
– Мы так договорились с Иваном Лукьяновичем. Вы опять не понимаете? А вдруг бандиты сейчас в подъезде и караулят? Или засели где-то поблизости? Мы не имеем права себя обнаруживать. Но нам надо знать, приходили они сегодня или нет. Поэтому сейчас будет условный знак. Снарк, голос!
Снарк поднял на хозяйку широко расставленные карие глаза, полные неведомых мыслей. Алена еще раз потребовала голос. Снарк молчал. Алена погрозила поводком. Снарк вздохнул, попрыгал вокруг да около, еще раз зачем-то наступил Илье на грудь передними лапами и только после этого оглушительно гавкнул.
– Теперь глядите на окно, – прошептала Алена.
На втором этаже дрогнули линялые задергуш-ки. Между ними показалось и тут же скрылось бледное пятно лица ветерана. Алена не шевелилась. Снарк беззаботно прыгал по близлежащей сырой листве. Все вокруг он уже обнюхал и решил, что мин нет.
Через минуту со стороны Обители Пропавших Душ донесся густой и бодрый голос гармони. Среди лихих переборов и гнусавого органного рева иногда попадались обрывки какой-то мелодии.
– Это «Марш энтузиастов»! Ура! – запрыгала в кустах Алена. – Все хорошо, путь свободен!
Илья недоверчиво покосился на нее:
– Ты уверена? Это точно марш?
– Конечно! Наш условный знак. А если б бандиты уже приходили сегодня и стучали в дверь, то были бы «Амурские волны». Это знак тревоги. Классно придумано, да? Пошли!
Спасители старика Хоменко покинули кусты и вышли к облупленной двери крайнего подъезда.
Узник дома номер 18 заметил их, распахнул форточку и весело из нее засипел:
– Привет, тимуровцы!
Затем из форточки тощей серой змеей сползла бельевая веревка. Она была далеко не новая, но достаточно прочная.
Илья не мог поручиться, что узел, которым он сцепил веревку и ручки пакета, именно морской. Однако фуроровский продуктовый набор достиг форточки. Правда, по пути он несколько раз стукнулся о стену и едва не застрял уже у подоконника Хоменко – именно там безвестный архитектор решил приладить декоративный выступ. Даже какая-то лепнина к этому выступу прицепилась. Теперь она настолько стерлась временем, что больше напоминала следы голубиных посиделок.
– Хорошо пошла! Даешь! – радостно кричал бывший кузнец, протискивая бирюзовый пакет сквозь облезлый прямоугольник форточки.
– Иван Лукьянович, там внутри бумажка! А на ней номер телефона! – пищала снизу Алена. – Это вам на крайний случай.
– Вижу, вижу, дочка, – отвечал старик, снова просунув голову в форточку. – Все путем! Теперь меня не возьмут! Это будет последняя для них ночь. Я под Кенигсбергом жив остался – и теперь не получат ни…! Я им сам такой Кенигсберг устрою!
– Вы все-таки будьте осторожнее, – посоветовал Илья.
– А это ты видел? – просипел Хоменко и высунул в форточку большую тусклую бутылку из-под какой-то бормотухи. – Коктейль Молотова! Я его на подоконнике держу на тот случай, если они… в окошко сунутся. Задам им жару!
– Вот видите, как все хорошо, – снова запрыгала Алена, а Снарк на радостях вновь оставил на груди Ильи дружеские отпечатки своих крупных грязных лап.
Илья стоял у дома номер 18 и чувствовал себя уже не всесильным Альфилом, а самым древним обитателем нордического замка, магом Туртуром. Ему полагалась теперь золотая тога, борода и пышные болоночьи седины. А главное, он был печально и тяжеловесно мудр, но никто не желал его слушать. Рядом с ним безнаказанно творились немыслимые глупости: сопливая девчонка и неадекватный старик затеяли какую-то игру. Поди отговори их сейчас!
Между тем серая «Волга» и трое круглоголовых парней в ней не игрушечные, а самые настоящие – как и бутылки с зажигательной смесью. Если Обитель Пропавших Душ взорвется нынче ночью…
– Слушай, Наиль, вчера вечером на старика из дома номер 18 снова наезжали, – сообщал Илья по телефону полчаса спустя.
Карьерист Мухаметшин только порадовался:
– Наезжали? Отлично! Наконец-то дело приобретает реальные очертания. А «Волгу» твою я пробил: она принадлежит пенсионеру Стукалову. Он оформил доверенность на зятя, а зять черт знает на кого. С «Волгой» будем работать, тем более она за последние полгода три раза в ДТП попадала. Всякий раз водители были другие, какие-то пацаны, ездили по доверенности. Будем работать, и, возможно, через пару месяцев…
– Через пару месяцев дом уже на воздух взлетит, – перебил его Илья.
Он рассказал о баррикаде и обещании Хоменко устроить сегодня же Кенигсберг.
– Да, плохо, что дед мне не открывает, – вздохнул Наиль. – Я бы провел с ним разъяснительную работу. Пожар мне ни к чему, как и гибель ценного свидетеля. Слушай, Илюшка, а когда «Волга» обычно к дому подъезжает?
– Около двенадцати. Я ее видел во дворе два раза именно в это время. Сегодня, как пить дать, они тоже явятся. А дед настроил баррикад!
– Это нехорошо, – согласился Наиль. – Я, может быть, туда патруль сегодня сориентирую. Или, может быть, сам туда подъеду. Взять бы их с поличным…
Наиль, чтобы не сглазить, не стал заканчивать фразу, а Илья передал привет тете Зиле и попрощался.
– Илюшка весь день бабам звонит, – осуждающе сказал Снегирев, который, оказывается, торчал поблизости и прислушивался к разговору. – Его всюду ищут, а он звонит.
– Кто ищет? У меня обед, – огрызнулся Илья.
– Завидуете молодым, Потапыч, – сказала менеджер Штукина, которая тоже зачем-то оказалась рядом. – Вас женщины уже не любят.
– Кто сказал? – взвился Снегирев. – Они меня не просто любят, а домогаются! Я живу на подселении и даже шпингалеты на своей двери менять не успеваю – все лезут и лезут! Засов ставить надо.
Штукина прошлась опытным женским глазом по Снегиреву, начав с его ехидных щек и закончив плоскими стопами.
– Врете вы! – отрезала она. – А вот тебя, Илья, в самом деле ищут…
Илья не успел спросить, кому он понадобился. Неодолимая сила вдруг подхватила его, приподняла над серо-клетчатым полом и помчала прямо по воздуху. Илье осталось только перебирать в пространстве кроссовками, еще сырыми после посещения зарослей у дома номер 18.
В первую минуту он ничего не понял. Потом выяснилось, что чудес все-таки не бывает – просто Тазит с Лехой взяли его под руки и понесли куда надо. Сопротивляться или задавать вопросы этим неодушевленным молодцам Илья не решился.
Илья проделал по воздуху довольно долгий и извилистый путь. Затем он был втиснут в дверь приемной и коснулся ногами земной тверди лишь в кабинете Алима Петровича. Твердь была выстлана персидским ковром, который благополучно вернулся из чистки на прежнее место. Все прочее вокруг тоже выглядело по-старому: мерцали бронзы, подмигивали из стеклянных шкафчиков кальяны, усыпанные самоцветами. Букет красных роз привычно млел в пудовой хрустальной вазе, а губернаторский тазик благородно отливал серебром.
Лишь хозяин всей этой роскоши был сегодня совсем иным. Нет, Алим Петрович не утратил элегантности – его костюм цвета сизой сливы был безупречен, розовый галстук ладно лежал на груди. Наверное, и туфли были хороши, но Илье, чтобы их увидеть, следовало заглянуть под стол. Делать этого он не стал, и не только потому, что это неприлично. Просто Илья не мог оторвать глаз от лица босса.
Это лицо трудно было узнать. Оно перестало быть шелково-гладким. Упругий лоск сменился мелкой дряблостью, неизбежной на шестом десятке. Еще недавно идеальный нос выгнулся крючком, уголки рта свесились вниз и образовали унылые складки. Инопланетная смуглость сделалась грязно-зеленой. Яхонтовые глаза потускнели, а уши, небольшие и изящно прижатые к гладкому черепу, напротив, багрово горели. Они выглядели так, будто их долго драли Леха с Тазитом.
Как ни странно, Алим Петрович теперь куда больше напоминал нордического мага Бальдо, чем прежде.
– Чего смотришь? Закрой рот, – приказал он Илье глухим властным голосом. – Сядь здесь. А вы оба встаньте у дверей и никого не пускайте.
Леха с Тазитом попятились к дверям. Они исчезли из кабинета легко, как дымок, втянутый сквозняком, хотя весу в каждом было больше сотни килограммов.
Илья опустился на указанный стул и вздрогнул: на том самом диване, где лежал когда-то отравленный Алим Петрович, а позже сам Илья после нокаута Тазита, теперь распростерлось белоснежное тело курочки Цып-Цып. Тамара Сергеевна все-таки отмыла это дурацкое одеяние. Она даже сделала его краше! Во-первых, она вернула ему белизну, потускневшую после нескольких рекламных акций, а во-вторых, вывела бросовым одеколоном «Саша» надписи «Левое» и «Правое», которые какой-то пошляк сделал шариковой ручкой на матерчатых курочкиных яйцах.
Теперь птичий наряд был в полном порядке. Громадная куриная голова с гребнем-подушкой лежала тут же и косила глупыми глазами.
Илья не знал, что он должен делать или говорить. Он не мигая уставился на свое бывшее облачение и сидел так, пока Алим Петрович не издал шумный вздох и не спросил:
– Где Анжелика, Илюшка?
Илья со вчерашнего дня Анжелику не видел и даже не думал о ней. Он почему-то считал, что Анжелика сидит в заточении здесь, среди бронз и кальянов. Поэтому он ответил честно:
– Не знаю.
Алим Петрович покачал головой и опустил тяжелые темные веки. Меж длинных ресниц его померкшие глаза вдруг заискрились грозно, как в былые дни.
– Если ты мне врешь – пожалеешь. Если что-то скрываешь – пожалеешь. Если хитришь – пожалеешь. О чем это вы с ней вчера говорили у бакалеи?
«Неужто Снегирев накапал?» – ужаснулся Илья, а вслух сказал бойко, насколько мог:
– Говорили о рекламных акциях, о чем же еще? Я очень хочу подзаработать – у нас кредит на холодильник. Но мне не везет – вот уляпал этот белый костюм. Анжелика Витальевна обещала уладить дела с фирмой, чтоб не платить ущерб. Откуда у нас деньги? Да и ущерба никакого нет – мама все отстирала…
– Тамарочка принесла сегодня все это, – кивнул Алим Петрович на куриные доспехи. – Не знаю, куда девать.
– Я думал, Анжелика Витальевна здесь, – лепетал Илья. – Мне вообще-то и на глаза ей показываться стыдно, раз я костюм испортил. Да и акцию смазал… Но я хотел ей сказать, что я нечаянно…
– Нет ее, – сказал Алим Петрович и горестно свистнул ноздрями. – Нету! Я спал, а она из дома ушла. Из моего дома! Мои парни проворонили! Они ответят.
Илья сочувственно покачал головой. Лежать снова бесу Лехе в кусках!
– Знаешь, где она, – сразу скажи, – добавил Алим Петрович. – Ты тоже ответишь, если соврешь. Мне врать нельзя. Не захочешь жить, если соврешь! Я сам не вру и другим не даю. Помни это. Иди!
Илья торопливо двинулся к выходу.
Когда он уже был в дверях, Алим Петрович окликнул его:
– Стой!
Илья в ужасе обернулся.
– Что, спишь со своей? Как там ее? Катя? – сурово спросил Алим Петрович.
– Ксюша. Сплю. Спасибо за продукты, – отрапортовал Илья.
Сейчас все это было правдой, но хотелось соврать. Вчерашняя вечерняя муть поднялась с самого дна души. Сердце забилось прямо в горле. Эх, Тара!
– Чего краснеешь? Секс – это хорошо. Спи на здоровье, – усмехнулся Алим Петрович. – Только держи ее крепко! Корми сладко, а гулять не давай. Это наше дело – гулять. Они кушают, они деньги берут, они любить должны.
Получив такое полезное наставление, Илья наконец вышел в коридор. Леха и Тазит стояли по сторонам хозяйской двери, как две прочные колонны, одетые в черные похоронные костюмы. Их проштрафившиеся лица были сегодня особенно черствы и свирепы.
День умер в тоске. В семь часов фонари, ровно ничего не освещая, цепочкой загорелись вдоль проспекта Энтузиастов. Дворы и переулки остались нетронуто-черны.
Илья очень удивился, когда обнаружил себя за школой, на знакомом футбольном поле. Как он сюда попал? Ведь он определенно шел домой! Почему же дом Тары сейчас сиял перед ним огнями чужих квартир?
На пятом этаже было темно. Пришлось обойти дом и поглядеть с другой стороны – туда выходили окна кухни. Есть! Ее кухонное окошко светится, даже какие-то тени шевелятся за желтыми занавесками.
Илья вспомнил, что на этих занавесках нарисованы огромные бананы и ананасы. Еще он вспомнил, как сладко целует Тара, когда захочет, и как она позволяет все, когда ей грустно. «Нельзя! – сам себе сказал бесстрашный и благородный Альфил. – Пользоваться ее слабостью низко. Нельзя!»
Однако известные ему из разных источников Конотопов, Валька Куцаев, какой-то Беляков и другие вдруг встали перед ним ухмыляющейся шеренгой. Все они были с лицом Конотопова, поскольку других друзей Тары Илья никогда не видел. Нет уж! Он всех их должен опередить!
Быстрым шагом Илья направился к подъезду и ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку домофона.
В ответ домофон захрюкал, а Илья сообщил ему гнусным голосом, похожим на женский:
– Квитанции за горячую воду, за октябрь.
– Уже? Черт бы вас побрал! – рявкнул домофон, но дверь все-таки щелкнула.
Илья проник в подъезд.
Дверь ему открыла сама Тара. Была она в таком затрапезном банном халатике, что Илья ужаснулся. Волосы как попало собраны в хвост, пробор кривой, а лицо распухшее, будто она долго плакала.
– Чего тебе? – спросила она Илью и воинственно выставила ногу за дверь, чтобы непрошеный гость не вздумал рваться в квартиру.
Голос у Тары тоже был сегодня недобрый. В ней не осталось ни капли лучезарности, что окатила Илью, когда они в первый раз встретились в «Фуроре». Если бы первый раз был сегодня, то Илья, наверное, даже не запомнил бы ее лица.
Но все уже решилось – тогда. Назад пути не осталось. Вдобавок Илья знал, какая Тара на самом деле – не растрепанная и вздорная, а теплая, нежно-смуглая, уступчивая. Но даже это ерунда! Главное, со вчерашнего вечера Тара – его девушка. Он хотел, чтобы это продолжалось, чтобы это снова случилось. Сию же минуту!
– Ты в порядке? – спросил он, всматриваясь в горячие трещины на ее губах и в глаза, где катастрофически убавилось голубизны. – Болеешь, что ли? А как же репетиция?
Тара надменно посмотрела в сторону, на стену, сощурилась. Но слезы не послушались ее и покатились с нижних слипшихся ресниц. Тара размазала их по щекам тонкой смуглой рукой.
– Вечно дурачком прикидываешься, Бочков! Неужели ничего не знаешь? – сказала она.
Илья опешил:
– А что я должен знать?
– Кирилл…
Дальше Тара говорить не могла и беззвучно зарыдала, закусив губу и дергая плечами.
– Умер? – в ужасе предположил Илья.
Еще недавно он хотел чего-то подобного, но теперь ему стало стыдно своих скверных желаний. Неужели они сбылись?
– Боже, какой дурак! – взвизгнула Тара. – Дурак! Кирилл просто пропал. Исчез, ушел. Насовсем! Не знаю куда. Во Дворце висит объявление, что репетиций пока не будет – вплоть до назначения нового руководителя студии. Какой новый? Кому он нужен? Зачем?
Она расплакалась в голос и отвернулась к стене. Нечесаный хвостик ее русых волос запрыгал в капюшоне халатика.
Какая-то старуха выглянула снизу, с площадки четвертого этажа: ей хотелось узнать, кто это плачет так горько. Увидев Тару, она облегченно махнула рукой:
– А, снова Ксюшка со своими кавалерами! То на шею им кидается, то ревет. Ох, принесет она Ленке в подоле, чует мое сердце. Дотаскается девка!
Когда зловещая старуха скрылась в своей квартире, Илья снова принялся за расспросы:
– Может, Кирилл никуда не пропал? Может, он где-нибудь в другом клубе? Может, там больше платят?
Илье хотелось утешить Тару, но навеки избавиться от неотразимого Попова хотелось еще больше. Лучше всего было бы, если бы Кирилл сбежал с Анжеликой.
– Он исчез… Он нас бросил… – шептала Тара, уткнувшись в стенку, крашенную дьявольской зеленой краской. – Мы и домой ему звонили, и ходили к нему… Он живет на съемной квартире. Оказывается, он забрал оттуда все вещи и ушел! Это случилось еще вчера! И мобильник его не отвечает. Сегодня утром Кирилл позвонил во Дворец и сказал, что распускает студию. Сказал, что даже не будет получать аванс за октябрь. Дуры из Дворца говорят, что найдут другого режиссера. А другого такого нет! Нигде! Нигде!
Горе Тары было безбрежно. Илья стоял рядом, вздыхал и переминался с ноги на ногу. На самом деле ему хотелось сейчас не вздыхать, а обнять Тару и исцеловать кусочек тонкой шеи с проступающим позвонком, который виднелся между воротом махрового халата и затрапезным хвостиком. Только нельзя этого делать, он чувствовал. Это все испортит! Горе, кажется, надо выплакать? Что-то такое Илья когда-то слышал. Пусть Тара поплачет. Но недолго – ведь Попов, в конце концов, далеко не умер!
– Кажется, я догадываюсь, где Кирилл может быть, – загадочно начал Илья.
Тара обернулась мгновенно. Ее зрачки, расширенные надеждой, испустили такой свет, что Илья зажмурился.
– Где он? Скажи сейчас же! – потребовала Тара.
– Зачем? Это ему не понравится. Раз уж он решил удрать…
– Все равно! Я пойду к нему. Я его люблю! Я все время молчала, потому что видела – он меня презирает за бездарность. Но все-таки он меня взял в студию, я кастинг прошла. Он тогда сказал, что у меня неплохая фигурка. Значит, что-то может быть… Пусть теперь делает со мной все, что хочет. Он мужчина, он не откажется. Ведь мне от него ничего, ничего не надо – ни карьеры, ни денег, ни даже его целиком. Только немного, только иногда…
Так вот она какая! Изора ради любви готова умереть, а эта – терпеть разные унижения. После этого как можно понять женщин? И не возненавидеть?
– Ну чего же ты молчишь? Где он? – наступала Тара.
Она снова стала красивой и властной. Ее хотелось не жалеть, а сбросить с лестницы.
– Не буду ничего говорить. Плевать я хотел на Попова! Мне надоело Виталика веником лупить и смотреть, как вы все там пресмыкаетесь. Да Попов вряд ли гений! Пропал – и черт с ним, – говорил Илья, а душа его рыдала в голос.
Тара сощурилась. Ее глаза яростно поголубели, ресницы остались мокрыми, слипшимися в стрелки и язвили в самое сердце.
– Если ты вернешь Кирилла… Если скажешь, где его можно найти, то я буду с тобой. Хочешь? И не так, как вчера – в углу, в пыли. Будешь сюда приходить, у меня есть своя комната. Хочешь? Мама привыкла, она не будет против, тем более мы еще твою колбасу не доели. Так хочешь?
– Хочу, – неуверенно сказал Илья. – Только вряд ли я смогу принести тебе Попова в кармане. Я не уверен… Я просто догадываюсь, куда он мог подеваться. Мне надо проверить…
– Вот иди и проверяй! И смотри, больше никому ни слова. Катька Пюсова весь день Кирилла ищет, на стенки лезет, но ты ей ни-ни! Только мне! Иди.
Она отступила с лестничной площадки в квартиру.
– Иди! И никому ни слова!
В полумраке прихожей ее глаза стеклянно блестели, на щеке лежал красивый смуглый блик – совсем как на бронзовых статуэтках в кабинете Алима Петровича. Из кухни густо плыл масляный чад – должно быть, Елена Александровна жарила оладьи. Илья сделал шаг вслед за Тарой, но она тут же прикрыла дверь.
Илья спустился вниз. На улице сырой ветер не скоро охладил его жаркую голову. Поразмыслив, он все-таки понял, что раньше времени обнадежил Тару. Разве ему известно, куда пропал Попов? С Анжеликой режиссер бежать не собирался, это ясно. А вот «Гамлета» он ставить хотел. Чтобы он бросил студию, почти готовый спектакль и перспективы Тотельдорфа, должно было случиться что-то очень серьезное. Проще было бросить Анжелику! Это Попов и собирался сделать. Однако Анжелика пропала. Даже Алим Петрович не знает, где она. А студийцы не знают, где Попов. Ерунда какая-то!
Как ни рядил Илья, ничего складного у него не получалось. В голове стоял шум, на сердце лежал камень, даже во рту было скверно, сухо. Вместо удачи и счастья выходило что-то непонятное.
Илья попытался сосредоточиться. Итак, он может получить Тару, но только на пару с Поповым. Причем Тары он получит много меньше, чем Попов. От этого хотелось выть. Но что делать! Растрепанная, заплаканная, горячая, желанная Тара – не все ли равно, почему и как она ему достанется? В конце концов, даже в сказках всякие герои, рыцари и царевичи в награду за подвиги получали принцесс. Принято думать, что сами принцессы этому были до смерти рады, но кто знает? Кто их спрашивал? Так надо, и все. Победителей не судят. Им просто вручают приз.
Илья приободрился, хотя на душе скребли кошки. Он шел через дворы, в которых не было ни одного фонаря. Не пучеглазые чудища, не скрипучие скелеты дразнили его из темноты и гримасничали во мраке – к нечисти он привык. Нет, вышагивала вслед за ним дружная шеренга счастливцев, добившихся Тары. Во главе шеренги маячил Конотопов, у которого из ушей висели ниточки наушников плеера, а волосы росли от самых бровей.
Илья по привычке подобрал первую попавшуюся палку и кинулся на врагов. Враги, как всегда, оказались мягки и зловонны. От мощных ударов из их утроб так и полетели окурки, сортирные бумажки и вялые капустные листья. Сгиньте, сгиньте!
– Ой, что же это такое делается! К помойке не выйти! – запричитал невдалеке старушечий голос.
Все как всегда!
Илья бросил палку и побежал к автобусной остановке. Если больше не отвлекаться на мысли, то можно успеть. Если догадка верна, ее стоит проверить. Это то единственное, на что можно купить счастье. Или несчастье – они ведь бывают на одно лицо.
Железнодорожный вокзал весь сиял огнями. Они празднично отражались в мокром асфальте. Вокруг галдели и сновали люди, шуршали шины, пахло бензином, табачным дымом, кофе – городом.
Илья купил в привокзальном киоске литровую бутылку апельсиновой газировки, залпом выпил почти половину. Сразу стало весело – как в школе, когда прозвенит звонок с последнего урока. Илья и сам захотел куда-нибудь рвануть, причем в самом затрапезном поезде. Как хорошо уехать, и лучше далеко, чтобы долго ни о чем не думать, а только слушать, как грохочут и стучат колеса, а кто-то рядом рассказывает, как его обокрали в прошлом году. Под головой убитая в лепешку подушка, чай качается в кружке, по лицу скользят перронные огни. Проплывает мимо оглушительный женский голос, а еще непонятные железнодорожные домики, столбы и тихие ненужные вагоны, загнанные в глухие углы. До свидания, все!
Илья задрал голову к большому табло, прочитал, куда отправляются ближайшие поезда. Мурманск, Кемерово, Джезказган… Путешествовать почему-то расхотелось.
А вот и то, что нужно: Нетск – Москва. Отходит через час. Это хороший фирменный поезд с бомбошками на розовых занавесках, с проводницами в розовых пилотках, с загадочными вагонами СВ. Самый подходящий поезд для гениальных режиссеров и божественных двухметровых блондинок, бегущих от темных магов!
Илья решил, что на перроне пока делать нечего. Он принялся методически обходить все помещения вокзала – залы ожидания, кассы, закусочные. Забрел даже в душный закуток с игровыми автоматами. Никаких результатов, никаких знакомых лиц.
Затем Илья прошелся по менее людным местам. Заглянул и в комнату ВИП-отдыха. Там в громадных, как надувные батуты, кожаных креслах под рослыми искусственными пальмами сидели трое каких-то парней, широко раскинув могучие ляжки. Чуть поодаль расположилась старая цыганка в бархатном пальто. ВИП-персоны наблюдали, как на экране громадного телевизора кто-то бьет Сильвестра Сталлоне по меланхолическому лицу. Фильм оказался старый, а персоны не те, что нужно.
Тогда Илья снова отхлебнул апельсиновой и просочился за тяжелую дверь ресторана. Дорогу ему сразу преградили крепкий мужчина в пиджаке и тетка с извилистыми малиновыми губами. Такие губы бывают только у официанток со сверхъестественными математическими способностями.
– Здесь ресторан, пацан, – добродушно сказал мужчина.
Илья и сам знал, куда попал: угрюмая полутьма пахла горячими котлетами, за столиками кое-где ели. Ни Изоры, ни Попова здесь не было.
Илья наивно улыбнулся:
– Ресторан? А туалет где?
– Спустись по лестнице – и направо, – ласково посоветовал мужик в пиджаке. Наверное, у этого ресторанного работника дома тоже имелся непутевый сын. А вот красногубой официантке Илья не понравился.
– Для неотъезжающих туалет платный, – злорадно предупредила она.
Хотя Илья и был неотъезжающим, он решил последовать совету душевного дядьки: апельсиновая вдруг дала о себе знать.
Чтобы поспеть в закоулки вокзала, где он еще не был, Илья одолел лестницу в два прыжка. Коленом он толкнул дверь, на которой был нарисован равнобедренный треугольник, а для недогадливых и иностранцев приписана буква «М».
За дверью открылся дежурный ряд умывальников. Все умывальники недовольно шипели и поплевывали в свои раковины.
Туалет оказался на диво просторным: длинная анфилада кабинок, уткнувшись в кафельную стену, поворачивала налево и продолжалась до обычной в таких местах неброской перегородки. На перегородке имелась непонятная табличка «Служебный».
Подобные уголки, как правило, делаются для профессиональных нужд уборщиц и сантехников. В свое время Илья достаточно побродил по Дворцу металлистов и навидался всего. Теперь он готов был поклясться, что за перегородкой таится запертая дверь, а за дверью – тряпки, шланги, ведра и те палки, что идут на швабры.
Илья засунул недопитую апельсиновую поглубже в карман. Он сунулся было в одну из кабинок с приветливо распахнутой дверью, но тут же застыл как вкопанный. Не швабры и шланги торчали из-за перегородки: высовывался оттуда кончик ботинка. Он внятно темнел на рыжих плитках пола.
Случается, конечно, что за туалетными перегородками хранят всякие неожиданные вещи. В другой раз Илья и не обратил бы на ботинок никакого внимания. Но позавчера он лежал мертвым Лаэртом на серой сцене и смотрел на этот самый ботинок долго, в упор, с тоской и отвращением. А ботинок был приметный – хорошего кроя, вполне подходящий для метросексуала, элегантный. И он явно просил каши.
Принадлежа гениальному режиссеру Кириллу Попову, ботинок этим вечером не топал властно, не требовал брутальнее чеканить шаг – он всего лишь скромно высовывался из-за туалетной перегородки. Но он вызвал в Илье целый ураган чувств.
Кабинки Илья миновал – туда почему-то мгновенно расхотелось. Он ринулся к знакомому ботинку на такой скорости, что даже немного проехал в нужном направлении на собственных подошвах – плитки пола оказались слишком скользкими.
Затем он заглянул за перегородку и весело сказал:
– Привет!
