Современники высоко оценили достоинства новой книги Мелвилла. Литературно-критические журналы по обе стороны Атлантики высказали удовлетворение по поводу того, что писатель благоразумно отказался от «метафизических отвлеченностей», будто бы испортивших его последнее произведение («Марди»), и вернулся на твердую почву фактов. В рецензиях особенно подчеркивалось мастерское изображение морской стихии и сцен корабельной жизни. Даже английские критики, стремившиеся обычно поддержать престиж национальной британской маринистики и видевшие образец морской прозы в сочинениях капитана Марриэта, воздали должное первым морским романам Мелвилла. Сошлемся хотя бы на анонимную статью, появившуюся в 1856 г. в журнале Дублинского университета, автор которой выдвинул Мелвилла на первое место среди современных маринистов. Мелвилл, писал он, «наделен талантом и редкими профессиональными знаниями и навыками… Среди нынешних писателей нет ни одного, кто мог бы сравниться с ним в изображении сцен морской и корабельной жизни, которое у Мелвилла одновременно исполнено поэзии, стремительности, точности и, превыше всего, оригинальности. Понятие оригинальности, впрочем, более относится к его стилю, нежели к предмету изображения… Он несомненно оригинальный мыслитель и смело, не обинуясь, высказывает свои суждения, нередко в такой форме, которая удивляет читателя и вызывает острый интерес».

Первые книги Мелвилла — «Тайпи» и «Ому» — были восприняты американской критикой как своего рода документальный отчет о некоторых событиях из жизни автора. За писателем признавали острую наблюдательность, талант рассказчика, но все же в глазах критиков и читателей он оставался человекам, который жил среди каннибалов, бродяжничал по островам Тихого океана и увлекательно об этом написал. В какой-то мере версию «полной автобиографичности» ранних повестей Мелвилл и сам поддержал своими публичными выступлениями, где отстаивал правдивость каждого изображенного им эпизода. Неосновательность подобного взгляда доказана сегодня окончательно и бесповоротно. Однако во времена Мелвилла такая точка зрения была общепринятой.

Появление «Редберна» и «Белого Бушлата» расценивалось критиками как возвращение писателя на стезю автобиографического повествования. Современники могли бы, разумеется, прислушаться к голосу лидера «Молодой Америки» Эверта Дайкинка, близко знавшего Мелвилла, который указывал, хотя и глухо, на связь «Белого Бушлата» с «Марди». В своей рецензии на «Белый Бушлат» Дайкинк писал: «Острое чувство жизни, смешанное с возрастающим весом размышлений, радующих или угнетающих человеческую душу, характерное для последних сочинений г-на Мелвилла, присутствует и в этой книге. Союз культуры и жизненного опыта, мысли и наблюдения… — вот что отличает произведения г-на Мелвилла от всех остальных сочинений подобного типа».

Наблюдение Дайкинка, однако, ускользнуло от внимания критиков, воспринявших новую книгу Мелвилла как «отчет» о плавании, которое он совершил в свое время на фрегате «Юнайтед Стейтс».

Отсюда берет начало одна из ошибочных традиций мелвилловедевия, согласно которой решительно все события, описанные в романе, действительно произошли на борту «Юнайтед Стейтс» и именно в то время, какое обозначено автором, т. е. летом и ранней осенью 1844 г. Традиция эта жива отчасти до сих пор. Она бытует в многочисленных биографиях Мелвилла, авторы которых трактуют текст «Белого Бушлата» как документальный источник и черпают оттуда «факты» жизни писателя. Между тем уже в 30-е годы нашего века историкам литературы стали доступны архивные документы военно-морского ведомства США, которые убедительно опровергают представление о книге Мелвилла как о «фрагменте беллетризованной автобиографии». Среди них особенную ценность представляет дневник, принадлежавший одному из матросов фрегата (по-видимому, это был Дж. Уоллес, изображенный в романе под именем поэта Лемсфорда), и официальный судовой журнал «Юнайтед Стейтс». Кроме того, в поле зрения исследователей попал экземпляр первого издания «Белого Бушлата», принадлежавший корабельному секретарю фрегата Г. Робертсону, на котором владелец его сделал ряд весьма характерных пометок. Специального внимания заслуживает запись Робертсона на форзаце книги: «Некоторые события и характеры, описанные в этом сочинении, действительно имели место на борту фрегата „Юнайтед Стейтс“, на котором я возвращался домой вокруг мыса Горн в 1844 году. Многие же из описанных происшествий либо целиком вымышлены, либо случились в другое время и в другом месте… Возможно, создавая книгу, автор опирался не только на собственный опыт, но использовал также материал, позаимствованный из чужих дневников или рассказов».

Исследователь творчества Мелвилла Чарльз Андерсон проанализировал все эти документы, сличил их с текстом «Белого Бушлата» и пришел к заключению, что роман невозможно рассматривать как документальный автобиографический очерк. «В дюжине второстепенных деталей и в одном важном случае, — говорит Андерсон, — Мелвилл описал события, имевшие место в действительности и зафиксированные в судовом журнале. В остальном плавание фрегата „Юнайтед Стейтс“ в 1843–1844 годах послужило ему лишь стапелями для построения романа, который он создавал применительно к собственным задачам и целям».

Легко заметить, что этот вывод дает чисто негативное решение проблемы. Получив его, исследователь неизбежно должен был поставить перед собой ряд вопросов. Если «Белый Бушлат» не является автобиографическим повествованием, то чем он является? Если события, описанные в книге, не имели места во время плавания от Кальяо до Бостона, т. е. с 6 июля по 4 октября 1844 г., значит ли это, что они вообще не происходили? Заметим, что пребывание Мелвилла на борту фрегата длилось не три месяца, а четырнадцать. Или, может быть, они случились на других кораблях американского флота и стали известны Мелвиллу из разных источников, в том числе и литературных? Решение этих вопросов требовало дополнительных разысканий, которые по примеру Андерсона начали вести многие другие исследователи (К. Хантрес, Т. Филбрик, А. Кэннон, Ф. Карпентер, П. Проктер, У. Уокер и др.). Они еще не завершены, и статьи по поводу источников тех или иных эпизодов в «Белом Бушлате» продолжают появляться в филологической периодике и по сей день. Тем не менее можно считать, что в общих чертах проблема источников применительно к этому роману выяснена.

Несомненно, что воспоминания Мелвилла о собственном плавании на фрегате «Юнайтед Стейтс», на китобойных и пассажирских судах американского флота сыграли известную роль при написании «Белого Бушлата». Писатель воспроизвел на страницах романа целый ряд событий, которые случились на его глазах, хотя они далеко не всегда имели место на пути из Кальяо в Бостон. То, что Мелвилл сам лично плавал матросом на военном корабле, — весьма существенно, поскольку объясняет на только происхождение материала книги, но в значительной мере и позицию автора в его осмыслении.

Столь же несомненно, что Мелвилл широко использовал всевозможные литературные источники от дневников и воспоминаний до романов и повестей, авторами которых были американские моряки — современники и предшественники писателя. Так, например, Мелвилл щедрой рукой заимствовал факты, эпизоды, иногда целые сцены из «Морских очерков» Натаниэля Эймза и мемуарной книги Сэмюэла Лича «Тридцать лет вдали от дома».

Широта размаха, с которой Мелвилл заимствовал материал из чужих сочинений, несколько смущает американских исследователей его творчества, тем более что иногда он не просто «заимствовал», но откровенно использовал чужие книги как «сырье» для своих собственных (например, мемуары Израиля Поттера). Неоднократно делались попытки найти «достойное» объяснение этому обстоятельству. Так, например, Г. Поммер предположил, что, работая над «Белым Бушлатом», Мелвилл почувствовал необходимость «освежить память» и потом обратился к книгам. Он только хотел вспомнить то, что ему было ранее известно. Не более. Потом он обнаружил, что собственный его опыт был «слишком тускл», незначителен, чтобы обеспечить его материалом, и он стал черпать информацию из чужих произведений, добиваясь «той полноты деталей, которая придает повествованию истинность и точность». Думается, что подобное объяснение малоубедительно, а применительно к таким произведениям, как «Израиль Поттер» или «Бенито Серено», вообще теряет всякий смысл. Скорее следует предположить, что Мелвилл в этом деликатном вопросе придерживался позиции, близкой к филдинговской теории творчества, в том виде как она изложена во вступительных главах к книгам «Истории Тома Джонса», и не видел греха в «пиратском» обращении с чужими сочинениями.

Наконец, третий и последний источник — необозримая стихия матросского фольклора: легенды, предания, песни, которые писатель мог слышать от товарищей по плаванию и в портовых городах восточного побережья Америки. Фольклорное происхождение целого ряда деталей в «Белом Бушлате» представляется бесспорным.

Проблема источников, при кажущейся своей простоте, таит в себе одну серьезную опасность, пренебрегать которой никак нельзя. Сравнивая текст «Белого Бушлата» с «морскими» сочинениями современников и с известными произведениями матросского фольклора, исследователи обнаруживают огромное количество сходных ситуаций, эпизодов и событий. Отсюда возникает тенденция представлять эту книгу Мелвилла чуть ли не как сплошное заимствование. Тенденция эта несомненно ошибочна. Не следует забывать, что действие любого произведения морского жанра ограничено тесными пределами корабельной палубы, что жизнь матросов и офицеров регламентирована уставом и непосредственными служебными обязанностями команды, а самый быт и жизненный уклад на всех судах военного, пассажирского и торгового флота удручающе стереотипны. В этих обстоятельствах совпадения неизбежны. И если в двух произведениях изображается порка матроса, пьяная драка во время увольнения на берег, падение с реи на палубу или в море — это еще не означает, что один автор позаимствовал у другого. Здесь требуется крайняя осторожность, которую исследователи Мелвилла проявляют, увы, не всегда.