LXXXII
Что остается от матроса, после того как его похоронили в море

При осмотре вещевого мешка Шенли в нем было обнаружено завещание, нацарапанное карандашом на чистой странице в середине его Библии, или, выражаясь языком одного из матросов, «на мидель-деке, между Старым и Новым Заветом, там, где обычно бывают Покрифы (апокрифы)».

Завещание, за исключением даты и подписей, заключалось в одной единственной фразе: «В случае моей смерти во время плавания прошу ревизора выплатить мое жалованье жене моей, проживающей в г. Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир».

Кроме завещателя, внизу расписалось еще двое свидетелей.

После того как это последнее волеизъявление было предъявлено ревизору, бывшему, видно, в прошлом нотариусом, гражданским судьей или занимавшему какое-нибудь тепленькое местечко юрисконсульта, он объявил, что подлинность документа должна быть «доказана». Сообразно с этим были призваны свидетели. После установления подлинности их подписей им — на предмет вящего удостоверения в их честности — был задан вопрос о дне, когда они подписали бумагу, — был ли это Баньянов день, день пудинга или приборки; ибо у матросов сухопутные слова понедельник, вторник, среда почти неизвестны. Вместо них служат специфически морские названия, связанные в некоторых случаях с обеденным меню на данный день.

Оба свидетеля были несколько сбиты с толку адвокатскими вопросами ревизора, пока в дело не вмешалось третье лицо, один из судовых цирюльников: он заявил, что, насколько ему известно, Шенли написал свое завещание в брадобрейный день, ибо покойный матрос уведомил его об этом обстоятельстве, когда утром того дня явился к нему снять жатву со своего подбородка.

Последнее разрешило вопрос для ревизора, и надо надеяться, что вдова Шенли своевременно получила эти смертью заработанные деньги.

Итак, Шенли умер и исчез. Какова же была его эпитафия? Против его фамилии — У. С. — в ревизоровом гроссбухе начертанные Блэковской наилучшей письменной жидкостью  — траурное имя и траурный цвет, означающие «Умер. Списан».